В твоей "тени" я вижу свет...

      Восемнадцатилетие разрушило его жизнь до основания: отец умер у него на руках, Ордо Фавониус жестоко разочаровал, а Кэйа оказался шпионом и…Он сжёг его. Почти сразу же он об этом пожалел, но что с того?       Теперь он остался один. Прислуга не в счёт, а на бывших сослуживцев было невозможно смотреть без злости. Замкнутый в круговороте кошмаров и самобичевания он пытался покинуть эту западню. Но вернуться к жизни казалось невозможным, а умереть ему не хватало духу. Лекарства успокаивали лишь на время, а потом его снова поглощало чувство вины и ненависти. В первую очередь, конечно, к себе.       Первый год после случившегося был самым сложным. Истерики сменялись апатиями, он начал курить, а потом впервые напился. И тогда же он начал намеренно оставлять себе ожоги в тайне от всех. Он продолжил периодически напиваться и искать драк с кем только возможно: подвернувшимися под руку рыцарями, бандитами и хиличурлами.       Становилось легче, но ненадолго. И всё начиналось по новой.       Управлять винокурней он не мог: просто не имел на это силы, поэтому эта обязанность была возложена на Эльзера. А семейный особняк пришлось продать.       Внешне он тоже изменился. Он похудел и осунулся, под глазами залегли тёмные круги. Он коротко постригся, голос его сильно охрипел, а одежду он теперь предпочитал исключительно чёрного цвета.       Сейчас он являлся лишь тенью самого себя, холодными углями, оставшимися от того огня, что когда-то горел в нём. Таким его, пожалуй, не узнал бы даже Кэйа. Дилюку и самому было неприятно от этого, но всё, что он с этим сделал – это стал носить плащ с глубоким капюшоном, чтобы спрятать от окружающих то, каким он стал.       Уже пятый год он таскался по земле с ужасающим чувством опустошения. Время не лечило. Не лечило вообще ничего. Хотя и были моменты просветления, когда он пытался завязать с алкоголем и начать нормально жить. Но длилось это недолго: от пары недель до месяца. А потом срыв, истерика и запой.       И новые ожоги на рёбрах и руках.       И отвращение к самому себе.       Спустя пять лет такой жизни, драк Дилюк больше не искал. Он замкнулся на себе, своей вине, своей боли. Аддикции губили его, вернее он сам себя губил с их помощью. И видимо, как ответная реакция на это, его Глаз Бога стал тускнеть, а пламя слушалось всё хуже и хуже.       Окончательно растерять себя и форму ему не давали только периодические угрозы Мондштадту. Тогда в таверну приходила действующий магистр Джинн с просьбами помочь. В такие моменты он ненадолго – обычно, на пару вечеров – отодвигал выпивку на второй план и помогал. Чаще всего советами или замечаниями по тактике. Реже ему приходилось вступать в небольшие сражения. Но это были вылазки только вдвоём с Джинн, как с другом и соратником, а не как с человеком Ордо Фавониус.       Конечно, когда на Мондштадт напал Ужас Бури, Дилюк присоединился к бою, хотя пользы от него было не так уж много. Почти всё сделали Путешественница и бард Венти, который оказался их Архонтом.       Но Дилюку было всё равно, после боя он вернулся к тому, что имел, а именно – к всеобъемлющей пустоте и крепкой выпивке. Он пил на втором этаже «Доли ангелов», не ведя счёт дням.       В какой-то момент он вышел покурить на балкон. Кое-как зажёг сигарету, затянулся и закрыл глаза. Он был пьян и погружён в свои неприятные чувства и мысли. Он был болен и всё не находил лекарство. Он затянулся ещё.       Вдруг снизу раздался окрик:       – Эй, Дилюк. Мы здесь, посмотри вниз.       Он открыл глаза. Внизу, пытаясь привлечь внимание, надрывалась Паймон, рядом Люмин подняла руку в приветственном жесте.       От крика заболела голова, но он тоже махнул им рукой и снова прикрыл глаза. Через пару мгновений кто-то дотронулся до его плеча. Он подпрыгнул на месте как вспугнутая кошка.       Люмин улыбнулась, Паймон рядом еле сдерживала смех.       – Что? – спросил он немного недовольно.       – Прости, мы не хотели тебя пугать. – сказала Паймон. – Просто Люмин попросила меня не шуметь.       Дилюк кивнул, но больше не обмолвился и словом. Он ждал, когда они уйдут либо скажут, что им нужно.       – Э-э, Люмин, давай лучше ты.       – Дилюк, мы пойдём обследовать земли Мондшадта. И, может ты захочешь пойти с нами? – тихо спросила Люмин.       Дилюк отрицательно качнул головой и добавил:       – Я вам ничем не помогу. Скорее даже наоборот. Сейчас из меня плохой боец.       Паймон молчала и смотрела куда угодно, но не на Дилюка. Было заметно, как Люмин мнётся и нервничает. Но поборов себя, она продолжила:       – Ты так и будешь сидеть здесь и пить пока не... – она осеклась, а на её лице отразилась задумчивость. Она подбирала слова. – Тебе не помешало бы выбраться ненадолго за пределы города.       И тут до Дилюка начало доходить. Блядство.       – Джинн тебя попросила, да? – он скривился.       Конечно, это она. Он ценил её желание помочь, но изменить в его положении она ничего не могла, но и мириться с этим не хотела.       Паймон ойкнула, подтверждая его догадки.       – И сколько она вам успела рассказать? – не зло, а устало спросил он.       – Много. – ответила Люмин. – Дилюк...       Он отвернулся.       – Она волнуется, что такими темпами ты…       – Сопьюсь и сдохну? – перебил он её.       Люмин тяжело вздохнула.       – А может так будет лучше. – тихо произнёс он. И не давая возможности возразить, повернулся к ней и продолжил. – Ты бы смогла жить как раньше, если бы твой брат умер у тебя на руках? А если бы он умер от твоей руки?       На её лице отразился такой ужас, что и так всё было понятно.       Паймон всхлипнула.       – Не знаю…Это так ужасно. – ответила Люмин.       Дилюк развернулся и облокотился на перила балкона. Люмин сделала то же самое.       – Знаешь, – начала она. – пока жив мой брат, я буду искать его по всему Тейвату. Во всех семи королевствах, пусть мне придётся спросить о нём всех Архонтов, пусть придётся биться ещё с одним драконом или с кем-то пострашнее. Я даже в Бездну спущусь. Я последую за ним куда угодно. А если он умрёт, я буду жить за нас двоих.       Дилюк только хмыкнул.       – Пожалуйста, Дилюк, пойдём с нами. Ты не должен закрываться от всего мира. Есть и другой путь.       Ему нечего было ей сказать. Он этот путь не видел. Всматривался пять лет, но так и не рассмотрел. Все, кого он любил и кем был любим, давно умерли. Он был, конечно, не совсем один, но одинок. Потому что никто не гордился им также искренне, как отец. Потому что никто не понимал его так хорошо, как Кэйа.       – Хотя бы подумай. – бросила она напоследок, и они с Паймон удалились.       Дилюк потёр лицо рукой. Все эти разговоры, жалость к нему и попытки помочь только сильнее бередили душу. Зачем это всё? Он уже столько лет на грани, что почти пуст. Прогулки за городом не смогут его наполнить.       В пальцах истлела недокуренная сигарета.       Он вернулся за свой столик и продолжил пить. Но слова Путешественницы зацепили его, заставляя хмельной разум думать и думать, прокручивать их короткий разговор, пока он всё не понял.       Когда к нему подсел Барбатос, он чувствовал себя трезвее, чем за последние пять лет. Бард молча хмурился некоторое время, а после произнёс:       – Вряд ли ты празднуешь здесь победу.       – Не волнуйся. Это моя последняя бутылка. – отстранённо и безэмоционально заверил Дилюк.       – Знаешь, я готов выслушать любые истории, даже с плохим концом. Всем нам иногда бывает нужно выговориться. – несмотря на шутливый тон, бард говорил с неприсущей ему серьёзностью.       – Это не поможет. Мы говорили с Люмин, и я кое-что понял. У неё есть то, чего нет у меня – решимость…Она сказала, что последует за братом куда угодно. Думаю, мне тоже нужно было так поступить. Сейчас я уже всё решил.       – Неужели ты готов…сдаться? – Венти не выглядел сильно удивлённым.       – Лорд Барбатос, ты же Архонт свободы, так не останавливай меня. Я устал от этого. Я пробовал жить, но у меня не получилось. Я больше не могу притворяться живым. Я хочу, чтоб всё закончилось. Хочу сделать свой последний шаг.       – Отчаянье толкает людей на крайние меры, я знаю. Я не стану тебя останавливать. – Венти встал, собрал с ближайших столов свечи и расставил вокруг почти пустой бутылки с вином. – Я укрою твою душу ветром несмотря ни на что, но у меня есть предложение. Вот представь, что эта бутылка – Тейват. – бард указал на бутылку, стоящую на столе. – Видишь, у неё несколько теней. Это потому что на неё падает свет от нескольких свечей. И её тени тоже имеют форму бутылки.       – И что?       – Бутылка всегда неизменна, как и истинный Тейват, но и у него есть «тени». И события в них могут отличаться.       – Хочешь сказать, что есть «тени», где они живы? – Дилюк не верил, не хотел позволять себе верить и надеяться. Вдруг это шутка или сон, или трюк, или ещё что-нибудь. Он не хочет так – давать себе надежду и разбиваться вновь.       – Ну, всё не так просто. Есть «тени», где жив Кэйа, а есть те, где жив твой отец, но нет таких, где живы они оба. Для тебя потеря одного из них – это судьбоносная точка, то, что происходит всегда и объединяет все «тени» с истинным Тейватом.       – Блядство. – выругался Дилюк и стиснул в кулаки свои холодеющие от волнения пальцы. Он хотел закурить, но его слишком уж мутило.       – Если тебе здесь больше нечего терять, то я мог бы перебросить тебя в другую «тень», но тебе, к сожалению, придётся выбирать.       – Бездна! Это нечестно. – он обхватил лицо руками, пытаясь не сорваться на плачь.       – Прости, Дилюк, но даже Архонты не могут изменить свои судьбоносные точки.       Отец или Кэйа? Он сильно любил их обоих. Почему он должен выбирать? Чувство несправедливости, подпитываемое болью, заменили ненависть и отвращение к себе. Он убеждался, что бесполезен и никчёмен, раз не может сделать выбор. Затем пришла вина. За свою слабость перед чудовищем, что убило его отца, но больше за смерть того, кто был ему больше чем братом, и он наконец-то решил.       – Кэйа. Перенеси меня туда, где он жив. Я хочу… – он судорожно вздохнул, не отнимая рук от лица. – Пожалуйста, Венти.       – Будешь должен мне бутылку элитного вина. – сообщил бард.       Это были последние слова, которые Дилюк слышал перед тем, как отрубиться.