Новый препарат

      Май, первая половина которого тянется уже неприлично долго. Служебная квартира, которая за все время прибывания Эвана в ней ему ужасно осточертела. Улицы, которые утром ведут только к одному месту. Люди, не имеющие и капли индивидуальности, слоняющиеся туда-сюда, действующие словно по скрипту. Везде они одни и те же, везде они как один, слепо следующие государственным установкам. В их пустых частично (а частично потому что место там занимают директивы, речи Вождя и любовь к нему) головах никогда не возникают вопросы о надобности их действий, которым они посвящают всю свою никчемную и никому не нужную жизнь.       Зачем? Почему? Для чего?       Если задать им такой вопрос, то они в недоумении вылупят на тебя глаза, а после с важным видом давая тебе понять, что ты тот ещё сосунок и дурачок, раз не понимаешь элементарного, скажут: "Как это? Зачем? Да затем, что это воля Великого и Мудрого Вождя! Разве можно оспорить его волю? Слава Вождю, что мы живем на этом свете!".       И дальше понесется бесконечное восхваление в его сторону. Но это дело обыденное для огромной части населения Великого Государства. Особенно для работников Министерства.

_____________

      Это всегда сродни пытке: встать вовремя, минута в минуту, после недолгого сна, заставить ноги плестись до здания Министерства, устроиться на рабочем месте. И все это вкупе с попытками собрать свои мысли и разложить их по полочкам. Но сколько бы Эван не старался, все равно удушающая и затхлая обстановка внутри помещения не дает возможности хотя бы вспомнить, какое сегодня число. Вместо обычного приветствия он не удосуживает знакомых даже пустым взглядом. Уже не до приветствий, когда всю голову занимает лишь поиск способа разобраться с делом отца и своя собственная, хоть и потенциальная, но вполне воплотимая смерть. Ну не мог он отказать, на то было несколько причин: во-первых, остро ощущалась нехватка денег, а предлагаемые суммы за сбыт товара были очень соблазнительными, во-вторых, что-то не дало ему отказать Марко, который в момент предложения звучал довольно убедительно.       Две стороны одной медали. Так говорят? Вот и эта сделка была неоднозначной. Соглашаясь на эту авантюру, Редгрейв не только обеспечил себя нелегальными финансами, но и обрекся на верную гибель. Притом источниками скорой кончины являлись как и Государство, так и сам Легран. Несмотря на плотное сотрудничество, Марко в любой момент мог донести, ведь собственная шкура и выход сухим из воды ему куда дороже, чем жизнь товарища. Хотя сам Эван ставит под сомнение тот факт, что Легран считает его своим товарищем. В последние дни чувство скорого доноса от Марко возросло: совершенно случайно Эван все чаще стал замечать его косые взгляды в свою сторону. Как не повернется - упирается в прищуренные холодные глаза. Вся суть Марко как личности заключается лишь в пустых понтах и жутком самолюбии. Тем не менее собственная глупость Эвана не дала ему отступить, отказаться, а уж нагрубить - тем более.       Но пока тишина. Продажа стимуляторов идет плавно. Нет и намека на то, что скоро что-то произойдет. Хотя вполне вероятно, что это затишье перед бурей. И чем больше дней проходит, тем все страннее ощущает себя Эван: мягкий табурет уже не кажется мягким, будто в обивку понатыкали иголок, а в рабочий компьютер занесли вирус, который перемешал все буквы. Находясь даже в своей рабочей конуре, Эван чувствует, как все его тело облепили пытливые взгляды. На деле же никому нет до него никакого дела, никто не замечает его душевных перемен, кроме...       - Чего грустный? Хуй сосал невкусный? - высокой тенью возникает перед Эваном Легран.       Эван смотрит на него с недоумением, раздраженностью и даже легкой неприязнью. Он знал, что придется с ним сталкиваться не один раз за рабочий день, но он именно тот, с кем Эван категорически не хотел бы разговаривать. Хотя бы сегодня.       - Прости, не могу говорить: план горит.       Эван старается максимально всем своим видом показать, что на данный момент он не готов к разговорам, и обходит Марко, оставляя того в легком замешательстве. Но стоит только подойти к стеклянным дверям, как на ручку резко падает рука, намереваясь заблокировать вход.        - Ого, в трудоголики заделался? Да по-барабану, что у тебя там горит, хоть очко твое. Я надеюсь, что ты не собрался бросать наш небольшой бизнес? - с издевкой и настойчивым тоном произносит Марко. - Будет очень обидно потерять такого ценного сотрудника.       На момент Редгрейв задумывается: кому обидно будет потерять? Министерству? Или Леграну? Жалко, если Эван перестанет быть на побегушках или жалко потерять Министерству такую звучную фамилию? Он с недопониманием смотрит на Марко, ожидая, пока тот сам заговорит.       - Ты бросай давай свою хандру, дело важное есть, - Лицо его не выражает практически никаких эмоций, и разглядеть на нем можно лишь легкую нервозность.       - Неужели все так срочно? Нельзя подождать хотя бы час?       "Выиграть время" - эти два слова крутятся сейчас в голове, больше ничего. Нельзя идти невооружённым, нужно прогнать все сценарии, все ответы, все вопросы и исходы разговора. Нужно понять, к чему стоит подготовиться.       Марко нехотя, но все же убирает руку от двери, перемещает ее на плечо Эвана, пару раз хлопает по нему и затем с силой стискивает. Эван терпит, не желая дать Марко в будущем повод думать о нем, как о тряпке.       - Дело срочное, вполне. Даю час, не больше. Придешь в уборную чуть раньше меня, понял?       Тесная кабинка встречает его с все той теснотой, каменной сухостью и ущербностью, которая способна лишь вызвать чувство отвращения и желание поскорее вернуться домой. Эван медленно усаживается на стул, нутром чувствуя, что Марко все ещё стоит за дверьми. Сквозь гул и бесконечный галдеж старается прислушиваться. Сидит он так до тех пор, пока не слышит звук отдаляющихся шагов, затем отсчитывает десять секунд, глубоко вдыхает и со всего размаха бьет кулаками по столу. Были бы на столе ещё всякие папки и документы - он бы к чертям все их скинул на пол. Он мог бы влепить кулак в монитор, но потом влепили бы ему. Больше в кабинке ни к чему прикасаться нельзя. Не зная, за что ещё ухватиться, Эван царапает столешницу ногтями, сдирая их почти до крови. Не находит больше точки опоры для рук и хватается за голову, впутывет в волосы пальцы и с силой дергает пряди вниз. Не смеет даже и звука произнести, иначе он будет жить не в плесневелой гнилой квартирке, а в палате с белыми мягкими стенами. Хотя, кто знает? Может там жить было бы лучше? Для меньшей вероятности срыва на крик закусывает нижнюю губу. Держится. Держится. Держится до тех пор, пока не чувствует во рту металлический привкус. Марко, это Марко довел до такого состояния своей недосказанностью. Этот скользкий тип не ищет прямого и равного сотрудничества. Лишь бы утешить свое никчемное эго да извлечь выгоду. Он использует всех и все. Отвратительное чувство использованности.       Резко внутри с грохотом падает какая-то опустошенность. Редгрейв опускает руки и продолжает так сидеть еще какое-то время. В голову ничего не лезет. Если утром голову Эвана продолжали наполнять все новые и новые, порой ненужные мысли, которые он пытался поймать и хоть как-то систематизировать, то теперь они все словно разбежались и забились по углам, недоступным взору Эвана.       Глаза невольно попадают на циферблат часов. Счет времени у Эвана потерялся, и он явно не рассчитывал впустую пялить в стену и тратить время. Его хватит только на заполнение трех обращений, учитывая то, что он должен прийти в назначенное место чуть раньше Марко. Он открывает окошко, и поток людей сразу же направляется к нему. Бедные люди, которые и так большую часть своей жизни провели в очередях, еще не знают, что через несколько минут окно снова закроется, и им снова придется либо ждать его открытия, либо пытаться прорваться к другим окнам. Некоторых из этих людей уже с уверенностью можно назвать профессиональными трамидаторами.       С горем пополам заполнив последнее обращение, Эван опускает завесу перед самым носом высокой и полной женщины и краем уха слышит ругательства и оскорбления, адресованные и окну, и Эвану одновременно.       Он слегка мешкается перед выходом из кабинки, взвешивает все "за" и "против".       Выходит.       Народу в коридоре на удивление мало. Редгрейв оглядывается по сторонам, замечает, что каждый либо стоит и болтает в компании, либо находится у Серены. Пытается не смотреть в сторону кабинки Марко. Не спеша, стараясь максимально скрыть волнение и дрожь во всем теле, ровным шагом Эван доходит до указанного места встречи, еще раз оглядываясь. Лишь очутившись наедине с самим собой, дает себе волю громко выдохнуть и рывком добегает до раковины. На всю включает воду, что как нельзя кстати холодную. Ополаскивает руки и умывает лицо, несколько раз дав себе пощечин. В голове все шумит, все мысли снова кувыркаются лихорадочно и беспорядочно. Но всю эту спутанную вереницу мыслей срывает появившийся в уборной человек, который секунд десять пристально наблюдает за Эваном.       - Дружище, успокойся, - Марко медленно подходит, стараясь наладить зрительный контакт с собеседником.       Конечно, сказать всегда легче, чем это же сделать. Но, несмотря на это, на лице Редгрейва появляется маска равнодушия, игнорируя все то, что бурлит и кипит внутри.       - Ты хотел говорить?       Взгляд Эвана, к его удивлению, ловит тот момент, когда на лице Марко проскальзывает некое сомнение или смятение. И Эван готов поклясться, что это было именно так, что это на миг появилась неуверенность. Где-то там, внутри, Марко тоже борется.       Не выдержав испытующего взгляда, Легран произносит:       - Ладно, чего тянуть кота за яйца. Слушай, - тут его лицо сразу меняется, а тон становится более заговорческим, - в нашем штабе пополнение: я нашел первоклассного химика. Но принять его просто так, поверив на слово? Бред, верно? Поэтому я сказал ему, чтобы доработал наш товар. И он - человек-слово! Высококачественный препарат, который не только увеличивает работоспособность, но и, короче, что-то там... Восстанавливает нервные клетки, да и вообще можно спать хоть сколько и все равно высыпаться. А главное - больше никакого стресса, переживаний и прочей херни. Заебись придумал этот химик, да?       Слушая все это нахваливание, мимо Эвана пролетела мысль, что этот долговяз может бесконечно здесь стоять и трещать о безупречности нового препарата. Но в голове не укладывалось одно:       - А причем тут я? Ну, это здорово, конечно. Но что ты хочешь от меня? Мое дело - просто впихнуть кому-нибудь товар и получить деньги. Я разве должен дать одобрение на то, чтобы у нас пополнился ассортимент?       По лицу Марко явно видно, что он ждет как раз таки этого самого одобрения: он смотрит на Эвана с каким-то великим воодушевлением.       - Да! В этом и дело. Уже все причастные к нашему бизнесу оценили весь потенциал таблеток, кроме тебя. Ты последний, и ты должен дать финальное согласие на запуск его в оборот. - великое воодушевление с лица Леграна начало меняться на нечто другое, суть которого Эван пока еще не может уловить.       - Это сильно необходимо?       - Порой мне кажется, что я разговариваю с полнейшим идиотом. Ну конечно! От твоего решения и зависит все.       - Ну, тогда я разрешаю, - здесь что-то не чисто, и это ему подсказывает собственное нутро. Интуиции он доверяет больше всех. Больше, чем себе.       - Нет, так не делается. Ты должен знать, какой продукт ты толкаешь местным.       Это явно настораживает.       - И что ты предлагаешь?       - Попробуй.       Сердце пропустило пару ударов, кровь хлынула к голове, и Эван чувствует, как у него подскочило давление. Он прижимает холодные ладони к брюкам, чтобы ткань немного их вытерла. Отвести взгляд сейчас - это лучше, чем смотреть на полуманиакальное выражение лица Леграна.       Вот, к этому все и пришло. Если не донос, то личное устранение. Без свидетелей, можно сослаться на несчастный случай. Что обнаружат при вскрытии? Маловероятно, что причиной смерти укажут реальное обстоятельство, скорее всего - "Внезапная остановка сердца, связанная с усердным трудом на благо Великого Государства". А может, даже выяснять не будут, а кинут сразу в крематорий.       Внезапно Эван вспомнил о семье. Ему жаль вот просто так их оставлять, он должен, несмотря ни на что, защитить их и оберечь от всякого плохого. Он должен жить ради них, и просто так умереть будет позором для него, как для отца. Уже душа просится рвануть к выходу, как из раздумий о семье его вырывает толчок в плечо.       - Чего застыл? Берешь или нет?       Эван решает поднять голову и посмотреть в глаза Марко, и смена его лица заставляет насторожиться. Он уже не смотрит ни воодушевленно, ни с претензией, ни даже с отвращением. На его лице вообще ничего сейчас нет.       - Марко, я не думаю, что это необходимо. Я и так, я думаю, прекрасно справлялся с продажей. Твоих слов достаточно, чтобы в красках описать им новый препарат.       Снова замирает сердце, и снова будто окатили Эвана из ведра холодной водой. Он видит и едва ли не слышит, как сжимается челюсть и скрежещут зубы Марко. Его превосходство в росте сейчас было еще более угрожающее, чем обычно.       - Ты отказываешься?       - О, Марко, нет! Я всеми руками за, чтобы это "чудо-средство" принесло нам немалую прибыль. Но пробовать его, я думаю, мне совсем необязательно.       - Ты отказываешься.       - Марко, я же сказа-       Он не успевает договорить и сделать хотя бы шаг в сторону выхода, как его грубо и без всякого уважения толкают к стене. Эван спотыкается, но успевает ухватиться за раковину, чтобы удержать и без того хрупкое равновесие и не упасть. Весь спичечный замок под названием "разум" в один момент просто осыпается, оставляя после себя руины и серое ничего. Едва ли он поднимает голову, как тут же ощущает мертвую хватку чужой ладони на своей шее. Паника овладевает всем телом, дышать становится невозможно, кислород так сейчас необходим, но вместо него в легких сейчас жгучая и раскаленная смесь, от которой грудная клетка стремится разорваться к чертям. Его единственная опора на данный момент, кафельная плитка, начала пропадать из-под ног. Он оказывается поднятым так, чтобы его лицо было на одном уровне с лицом Леграна. Горло стискивают еще сильнее, перед глазами не туман, а самый мощный блюр с эффектом виньетки, и Эван уже чувствует свою скорую гибель от асфиксии. Ослабевшими руками он пытается ухватиться за предплечья Марко, обессиленно бьет по ним и бессмысленно надеется ухватить воздух ртом.       На секунду его отрывают от стены, но лишь для того, чтобы с силой приложить обратно. Эван бьется макушкой об плитку, слыша где-то в сознании, как что-то хрустнуло. Резко давление с шеи и держащие на высоте руки пропадают, и измученное тело скатывается на пол, оставляя за спиной бордовую полосу.       Но, по всей видимости, мучения на этом не прекратились. Марко усаживается на корточки и берет подбородок Эвана в свою ладонь.       - Не дочка, но вполне сойдет, если знать, как с тобой обращаться.       Свободная рука достает из кармана блистер на четыре таблетки, каждая из которых была радиусом в сантиметр. Он вынимает их все и с неким весельем трясет их в кулаке.       - Почему люди такие красивые только тогда, когда спят? Или когда вообще не подают признаков жизни, в твоем случае, - он проводит большим пальцем по нижней губе Редгрейва, нажимает на зубы, чтобы открыть ему рот.       Никогда еще Эван не находился в таком жутком состоянии. Он лишился сразу всех чувств: его будто засунули в самую глубь океана, все мутно, слышит только какой-то бубнеж, до жути напоминающий мурчание кота, объевшегося сметаны. Костей словно у него никогда не было, только жалкое тряпичное тело, не способное едва ли шелохнуться. Ну а чего уж говорить про лютый сушняк во рту.       Пренебрегая всеми гигиеническими и санитарными нормами, Марко надавливает большим пальцем на чужой язык, очерчивает его контур. Он на некоторое время останавливается и смотрит на лицо Эвана, уже сомневаясь в своей затее.       - Ну кто же знал, что ты просто так их не возьмешь. Я думал взять тебя более мягким способом. Думал, пока ты будешь в отключке, без проблем сделаю свое дело. А ты вон как, решил перечить. Ты же в таком состоянии еще дольше пробудешь, чем под наркотическим. Это я для тебя не хухры-мухры подготовил. Слышишь, эй! - хватает волосы Эвана в кулак и поднимает голову к себе. - Слышь! Для тебя специально. Заморочился!       Каких сил стоило только что ударившемуся головой человеку открыть глаза хотя бы на половину. Каких сил стоило слушать эти бредни чокнутого. Каких сил стоило не упасть морально.       - Марко, кретин, - единственные два слова, на которые хватает сил Эвана.       Он не видит, но Легран улыбается. Ничего не делает, а все так же держит голову за волосы и улыбается. Смотреть на это немощное, слабое лицо было сродни смотреть на буфера доступных девочек, то есть и то и другое доставляет Марко особое эстетическое наслаждение. Стеклянные глаза Редгрейва не говорят ничего о его состоянии, и не надо, нет необходимости.       Ну не будут же таблетки вытащены из блистера просто так? Они уже начали слегка растворяться от влажной ладони. Жалко выбрасывать. Вздохнув, Марко кладет по одной в рот Эвана, надавливает на язык для выделения слюны и поднимает нижнюю челюсть, закрывает ему рот и ждет, пока тот рефлекторно не проглотит таблетки.       - Да, впервые ты за сегодня делаешь что-то правильно, - горячо шепчет прямо в губы напротив, снова опускает его челюсть и касается чужого языка своим.       Эван мягкий и податливый, не сопротивляется, что так по душе Леграну. Своим влажным и напористым языком он очерчивает все уголки чужого рта, после чего обезвоживание для Редгрейва уже не так страшно. По подбородку теперь уже его "тряпичной" куклы течет слюна, которая блестит под светом тусклых ламп. Марко стирает ее большим пальцем и вновь засовывает его в мягкий рот.       - Было бы сногсшибательно и прекрасно, если бы вместо моего пальца здесь оказалось бы нечто покрупнее. Но если подумать, то кто мне мешает это сделать? Эван, ты не против? - и специально выжидает паузу, которую он дает якобы для ответа. Но сам он и так знает, что ответа не последует. - О, это просто замечательно.       Напоследок чмокает его в губы, отстраняясь с тихим "фу, какая ванильная мерзость".       Эван не может понять, какой исход скоро с ним случится, он будто стоит на краю обрыва, на грани гибели и жизни. И если до этого он цеплялся за последнюю своими остатками сознания, то теперь ему уже явно не хочется делать шаг назад, лишь бы подальше от обрыва. Ему удается удерживаться в этом пограничном положении еще некоторое время. Оно сопровождается частыми рвотными позывами, болью, жжением, дискомфортом во всех частях тела. Он то и дело теряет всякую опору, оказываясь прижатым к различным поверхностям и поддерживаемым чужими руками. Даже сквозь закрытые веки и без того тусклый свет в уборной словно ослепляет и раздражает глаза Эвана. То ли от того самого света, то ли от безысходного и жалкого положения по щекам начинают течь горячие слезы.       Его используют. Во всех, даже самых непристойных смыслах. Ему хочется рыдать навзрыд, но сил хватает только на тихие всхлипывания. И Эван понимает, что плачет он от всякой боли. Боли моральной и физической.       Он успевает пару раз ненадолго потерять сознание, и Редгрейв готов поклясться, что находиться в отключке гораздо лучше, чем в грязной реальности. В кабинке душно, липкий воздух неприятно касается кожи каждый раз, когда Марко толкается и прижимается к Эвану. Отвратительно. Эван уже почти задыхается от смрада и, как рыба, открывает и закрывает рот в поисках кислорода. Вся одежда, некогда удобно сидевшая на теле, становится тесной и неудобной.       Избавиться от удушья, как ни странно, помогает ему именно Легран. Он рвет несколько верхних пуговиц и отодвигает воротник рубашки, оголяя шею и плечо Эвана. Но за ничтожную каплю свободы приходится платить. И снова собственным телом. Сначала по коже проходятся чем-то влажными, мокрым, горячим, а после Редгрейв уже не выдерживает и болезненно стонет, когда в плечо впиваются чужие зубы. При этом трение и дискомфорт внизу усиливается. Марко срывается на бешеный ритм и прокусывает кожу до неприятного хруста и крови.       «Почему он просто меня не убьет?»       Даже думать до жути больно. Эван уже надеется на летальный исход, ведь если он не закончит прямо здесь и сейчас, то в будущем его ждут сплошные мучения.       - Никакая шалава не сравнится с тобой, - слегка запинаясь от экстаза, шепчет в ухо Редгрейву Марко.       Он толкается еще несколько раз, прежде чем с грудным стоном замереть на несколько секунд. В оргазменном порыве Марко снова прикладывает Эвана головой к стене и до боли впивается зубами в его истерзанные губы .       Новая волна слез начала скатываться с щек. В каждой клеточке тела движение отзывалось жуткой болью, но больше всего в том месте, откуда медленно вытекала белесая жидкость. Он не может вздохнуть без стискивающей ребра боли, он не может пошевелить хотя бы пальцем, он не может открыть глаза. Его тело использованной тряпкой падает со стены. Постепенно тусклый сортирный свет заглушается чернотой, сознание уплывает куда-то вглубь океана, и Эван просто надеется, что сдохнет от передоза тех таблеток, которые насильно впихнул ему в рот Легран.