Амуr

Чонгук расхаживает по главному залу дворца, словно пёс, рыщет живых, добивает раненых.Сквозь дыры в полуразрушенных стенах, просачиваются лучи предрассветного солнца, под завалами издаёт свой предсмертный вздох последний войн.Амур пал. Но Чонгука не интересуют ни земли, ни драгоценности, его единственная драгоценность сидит гордиливо усевшись на трон, и одним взглядом ему смерть обещает, мучительную.Альфа последний раз оглядывает зал, и поворачивается к нему.Между ними реки, кровью невинных наполненные, горы трупов.Он проложит новые — Чонгук пройдёт по каждому, но до него доберётся. — Закончил меня взглядом раздевать? — Трахать пока не закончил, — отрывается от манящей шеи Чон, и замечает обнаженный из-под красного шёлка меч — Ты такой не терпеливый.Так хочешь чтоб у нас и после смерти было? — У нас с тобой, ничего, кроме моих разоренных земель, нет.А тебя за это ждёт смерть, — поднимается с усеянного бриллиантами трона Юнги, а Чонгук как дышать забывает. С хрупких плеч, аж до самого пола струится красный халат, полы его тончайщего шёлка оставляя за собой крававый след, вьются вокруг обнажённых щиколоток.Красный — Юнги им кровь Чонгука пропитать мечтает, Чонгук его в своей же искупать думает.Красный — Юнги его медленно, кожу с Чонгука сдирая видеть будет, а Чонгук эти тряпки с него снимать, и поцелуями–укусами на теле такой же цвет оставлять.Красный — Юнги будет видет в его глазах, в их самые жаркие ночи.Красный — будет сцеловывать Чонгук с его губ. Юнги останавливается в трёх шаг, так и не перешагнув два трупа между ними.Но даже так, — расстояние опасное.Чонгук потопил ближайшие государства в крови ради него, сделал их частью и собственный город омеги.Два трупа его не остановят, — Чонгук вырезал их миллионами, и дошёл. — Нас, — исправляет его Чонгук, — Убив меня, ты обрекаешь себя на вечную жизнь, со мной. — Что? — не понимает омега. — Я заберу тебя с собой на тот свет, а нашу могилу сиренью увешу.Все как ты любишь — улыбается Чонгук. Они встретились в любимом саду Юнги, среди кустов сирени, которые сейчас Чон Чонгук обогрил кровью.Юнги было шестнадцать, он сбежал от родителей, которые донимали сына разговорами о браке а теперь и вовсе открыто заявили что омега свяжет свою жизнь с правителем соседних земель, хочет он этого или нет.Комкающего в руках собранную сирень, плачущего Юнги сразу же заметила прислуга. — Эй, я эти цветы целый час под палящим солнцем не для того чтобы ты мне их соплями пачкал, собирал, — возмущается стоящий напротив юноша. — Извини, — шмыгает носом Юнги, но вдруг, опомнившись, вскакивает с насиженного камня, — Какой «извини».Как ты вообще смеешь со мной так разговаривать? Да ты хоть знаешь кто я? — А ты знаешь кто я? — Нет. — Значит мы равны, — пожимает плечами альфа, и как ни в чем не бывало садится рядом. — Я молодой Господин этого дворца, — бурчит Юнги, и опускается следом, — И я могу наказать тебя за такую вольность при разговоре со мной. — Не можешь — чиканит альфа, Юнги собирается было возразить, но парень поворачивается к нему, и черными как ночь глазами прибивает к месту, — Не.Можешь. — Но.. — Слабые ничего не могут. — Я не слабак! — давит обиду омега. — Только слабаки будут плакать от поломанной жизни, и мечтать, чем заставить себя её изменить.А судя по тому, как ты ноешь, твоя точно сломана. — Родители хотят выдать меня за старика. — Насильственный брак ради взаимной выгоды не редкость среди правителей. — Да, но.. — Но? — Любовь, — поднимает на него заплаканные глаза Юнги, и Чонгук на миг виснет. — Любовь? — переспрашивает альфа, и когда Юнги кивает, начинает громко и долго смеяться, — Прекращай, ребёнок.В этом мире не кому нет дела до твоей любви.Людей волнует лишь власть и как бы поскорее расширить свои территории.А глупцы которые как ты верят в неё, остаются на задних рядах. — Ты наверное, как и все думаешь, что если ты родился в семье богачей, то всегда будешь счастлив, не знать горя и бед.Но это, по своему плохо.Мы рождаемся с уже выбранной нам парой, и повезёт, если это не старик, мы не имеем право выбора также как и вы, бедняки.Нас отличают лишь деньги, но права все равно одинаковы.Только в одном, вам повезло больше — вы можете быть с любимыми, заводить семьи, и жить так, как вам хочется.А такие как я, вынуждены каротать жизнь в четырёх стенах, дожидаясь смерти пожилого мужа.Я даже не узнаю кто мой истинный, никогда не увижу его.Я бы отказался от всего этого золота, от всей роскоши ради счастливой жизни, ради своей свободы. — Не отказывайся.А борись.Свободы нужно добиваться. — Добиваться, — горько усмехается Юнги, — Я Мин Юнги, мне шестнадцать лет и тебе меня не понять, потому что ты и знать не знаешь каково расти принцем. — Я родился в семье прислуги.Мне было десять когда моих родителей у меня на глазах вздернули на висилеце, за то, что папа украл для меня булочку с подноса такого же принца.А сейчас, я убираю дерьмо, чищу ваши золотые горшки, терплю унижения и побои от твоих родителей, радуюсь, если сегодня приходится убирать не баню, или сартир, потому что у меня от порошка язвы вылазиют, от них на ладонях живого места нет, и всё это я терплю потому что у меня нет выбора, потому что я сын прислуги.А нам, образование не дают.Я Чон Чонгук, мне девятнадцать лет, и нет, мне тебя не понять, — вздыхает Чонгук. Юнги жалеет, что вообще открыл рот, и пару минут оба молчат. — Это, наверное, последний день когда я смогу улыбаться.Завтра меня отвозят правителю Амур. — Ты так и не попытался добиться свободы.А я вот, буду. — И как же? — Секрет, — мрачнеет Чонгук.Юнги тут же меняет тему. — И первого поцелуя у меня не будет. — Разве? — Я не дам ему себя целовать.Поцелуи только для влюблённых. — Ты прям монашка.Так и умрёшь никого не поцеловав, — усмехается альфа, а у Юнги в голове щёлкает. — Чонгук. — Что? — Поцелуй меня. — Что? — давиться воздухом Чонгук. — А что? — улыбается Юнги, Чонгук на десновой улыбке зависает, — Ты хоть и прислуга, но красивый, как чёрт.И я, та ещё конфетка.Не поцелуешь, сам тебя засосу и.. Следующие слова Юнги мычит в поцелуй, от нехватки кислорода отстраниться пытается, за плечи альфы хватаеться, но Чонгук не даёт, собою дышать заставляет, впивается, кусает, мнёт, словно озверелый.И только луна этой порочной связи свидетель, в которой оба отчаявшихся в поцелуе забываются. Они прощаются и расходятся, пообещав завтра встретиться там же.Омега идя к двору, хихикает касаясь распухших губ.Довольный Чонгук на траву садиться и сердце успокоить пытается.Юнги прекраснее губ не видел.Чонгук вкуснее и не пробовал. На следующее утро Юнги уехал, — Чонгук его забрать пообещал.Юнги ведь ещё тогда, уезжая, в его глазах это отчетливо видел, но сразу же шторку кареты задернул и думать себе о поцелуе запретил. Юнги только сегодня узнал, что «чёрноглазый», о чьих зверствах слогают легенды, у чьих ниц падают короли, падали и сами родители Юнги, это тот самый сын прислуги.Это тот самый Чонгук. — Зачем ты пришёл? — За этими губами — не отрывает от них взгляда Чонгук. — Чонгук. — Не упрямся.Я ведь, красив как чёрт, моя конфетка, — делает к нему шаг Чонгук, и останавливается у двух трупов, всего в шаге от омеги. Юнги вздрагивает когда грубоватая ладонь явно не раз державшего меч война, касается точенных скул, плавно идёт вниз, к губам, большим по нижней проводит, раскрывает, дуреет.Чонгук с трудом чтобы на омегу не накинуться, живьем не сожрать, держится.А Юнги так и не двигаеться, чужой руки не уберает, словно ждёт. — Ну поцелуй же меня, хочу, умираю, ну, — смотрит в его глаза омега, видит как от его слов, в океана чёрных глаз вспышки похоти мелькают, на самое дно Юнги утаскивают.Он ныряет: сам на альфу набрасывается, жадно целует, не выдерживает.Меч в его руках, звонко бьётся о пол.Юнги сдаётся. Чонгук тут же губы омеги языком раскрывает, играется, нижнюю зубами оттягивает, вгрызается, кровь пускает.Юнги от его напора чуть ли не задыхается, и цепляется за широкие плечи, одним целым себя удержать пытается.Звуки пошлых чмоков и прерывистых вздохов эхом оттдаются в помещении. Юнги слышит хруст, кажется, костей, и в ужасе отшатывается назад, пытаясь не вырвать подступающее к горлу сердце.Чонгук стоит на двух трупах, и не собирается слазить. — Они ведь говорили «Наш сын ляжет с прислугой только через наши трупы» — перешагивает через трупы родителей Юнги, Чонгук, и улыбается, видя гримассу боли на любимом лице. Юнги хватаеться за горло, побледневшими губами пошевелить пытается, не верит.Он на дрожащих ногах отползает от Чонгука, но тот не отступает, только вперёд идёт, сколько ещё пройти придётся, чтобы его к себе прижать, не знает. — Уходи — шепчет пересохшими губами Юнги, сразу же весь маштаб навалившегося осознать не может, — Я прошу, прошу тебя Чонгук уходи.. — переходит на громкие рыдания омега, руками лицо прикрывает, отчаянно головой качает. — Ну ну, не плачь.Ты ведь мечтал о поцелуе с истинным.Так вот он, — улыбается Чонгук разводя руками. — Нет, этого не, не может.. Не может судьба так жестоко над Мин Юнги посмеяться, в спину по самую рукоядь засадить.Но это Чон Чонгук, а значит, может. — Любовь моя, я ради тебя стольких положил.Ты должен встречать меня с улыбкой, — театрально вздыхает Чонгук и подходит к свернувшемуся попалам омеге. Юнги ёжится весь, закрывается, коленки к груди прижимает, будто это поможет, будто спасёт от сгущающейся над головой темноты. — Как видишь, я своей свободы добился, отомстил за родителей. А за тобой трофей, и самый лучший, — коварно улыбается Чон, и нагнувшись, берёт на руки притихшего парня. Юнги как котёнок о его грудь наготочками скребется, — то ли кровь пустить, то ли пригрется, успокоится — не знает.Чонгук улыбки не стирает, любимый запах сирени вдыхает, и что те цветы в саду, которые он той ночью сорвал, не могли так сладко пахнуть, понимает.Так пахнет только его мальчик.Юнги чувствует как альфа внюхивается, сам от его запаха задыхается, пытается отключится, не думать, не чувствовать, бьётся головой о мощную грудь но не выходит.В ту реальность где его истинный это всё — и его личный палач, и спаситель, которому он оттдавался, сам тянулся, на трупах родителей целовался, возвращает. — Я повелел садовникам украсить наше любовное гнездышко.Ты ведь не мог забыть сад, душа моя.

Ради их встречи полегло тысячи армий — Чонгук лично обезглавливал, и обезглавит каждого.

Чонгук идя с Юнги на руках, не замечает, как лежавший в углу стражник, исчез, а омега в его руках стал невероятно покладистым.

Тот кто сегодня пал, завтра восстанет.