- Рапунцель! Рапунцель! Спусти свои волосы!
Опушка леса залита ярким солнечным светом. Небо безоблачное, ясное. Лёгкий игривый ветер разносит вокруг аромат цветов и лесной свежести. Вопреки распространённому мнению и слухам, в этом месте вовсе не мрачно. Все в главном городе королевства и соседних деревнях только и делают, что болтают о колючих зарослях, зловещей чаще, мутных ручьях с заколдованной водой и старых развалинах высокой башни, из которой сквозь вечные грозы и вой ветра слышатся леденящие душу крики, вот только... Хотя, ладно. С последним пунктом списка не поспоришь, потому что «развалины высокой башни» на самом деле не пустуют, а их хозяин обладает вспыльчивым характером, крепкими лёгкими и не менее крепкими голосовыми связками - тут все языки поголовно правы.
- Рапунцель, ну же! Спусти свои волосы!
Но на этом вся правота и заканчивается. Начать хотя бы с того, что «развалины высокой башни» на самом деле белокаменная башня в прекрасном состоянии. Она очень, очень высокая и напоминает сияющую иглу из слоновой кости. Если бы жители этого королевства ещё знали о том, кто такие слоны - ах, этот ограниченный мир. Крышу башни венчает лазурная черепица, напоминающая чешую дракона. Или являющаяся ею - обитатель этой башни такой позёр, если честно. Наверняка и декорирующее жилую верхушку башни дерево какой-нибудь ценной породы. Если не подводит зрение, оно красное? Красная древесина чрезвычайно редка, а оттого и крайне ценна. И ещё раз - позёр.
- Рапунцель! Сердце томится от любви! Ну же, спусти свои волосы, иначе этот огонь спалит меня дотла!
- Нет.
- Ой, да ладно тебе, Чуя! - высокопарный тон мгновенно сменяется на жалобный скулёж после получения долгожданного - и неважно, что отрицательного - ответа. - Я устал жить возле этой башни! Ты хоть знаешь, как тяжело спать в шалаше? Он весь протекает, когда идёт дождь, и насекомые лезут изо всех щелей!
- Это потому что руки у тебя кривые, - самодовольный смешок. - Я в своё время отстроил для своей банды целый двухэтажный дом, и ничего там не протекало, и никакие насекомые не лезли.
- Это несправедливо! - очередная порция скулежа. - Если ты такой мастер на все руки - и я даже закрою глаза на ваши шахты с драгоценными камнями, которые точно имели отношение к делу - почему именно я вечно перерождаюсь нищим, бродягой, изгнанником или бандитом?
- Потому что это сказочные миры, в которых люди благородных кровей должны быть либо жертвами злых чар, либо причиной их разрушения. Что было, когда ты переродился принцем в первый раз? Ты подрался со злой Королевой за отравленное яблоко! Что было, когда ты переродился принцем во второй раз? Ты так часто пытался утопиться в море, что мне пришлось пригрозить отгрызть тебе член, если ты ещё раз сделаешь это!
- Чуя такой жестокий! Русалки должны быть прекрасными созданиями, которые утаскивают моряков в воду под сладкое пение и нежные поцелуи!
- А потом сжирают, если ты забыл, - громкий фырк. - Сказки сказками, но реальность никто не отменял. Русалки всегда были, есть и будут одним из высших видов хищников, чья красота - идеальная ловушка.
Дазаю есть, что на это ответить, но он не может. Потирая ноющее горло - докричаться до кого-то на самом верху очень,
очень высокой башни не так-то просто - он с унылым видом садится на почти целиком вытоптанную своими ногами траву у подножия каменной кладки и прислоняется спиной к прогретому солнцем камню; немного подумав, драматично бьёт кулаком по земле, потому что сказал чистую правду - всё это так чертовски несправедливо!
Если честно, Дазай не помнит, как оказался в эпицентре всей этой круговерти. Он знает, чувствует всем своим существом, что не принадлежит этому сказочному миру, как не принадлежал и ни одному из предыдущих миров, в которых каким-то образом раз за разом оказывался под чужими немыслимыми именами и личинами, но мысли и воспоминания ускользают от него, утекают водой меж пальцев, и он никак не может вспомнить, узнать, что кроется за завесой барьера на памяти в его голове; откуда он родом и как раз за разом оказывается в этих странных местах; откуда он знает Чую, и почему судьба каждый раз сводит их вместе. И откуда это жуткое ощущение пустоты внутри, Дазай тоже не знает, как не понимает и того, почему это гадкое ощущение исчезает каждый раз, когда Чуя вновь объявляется на горизонте, в амплуа кого бы он ни был, и почему воспоминания о предыдущих мирах тоже возвращаются лишь после их встреч. Он не раз и не два спрашивал об этом самого Чую, и тот подтвердил - с ним происходит та же история, и на памяти в его голове такой же мутный раздражающий барьер.
- Ты чего там притих? - слышится сверху минут через пятнадцать.
Дазай морщит нос от громкого звучного голоса и завистливо вздыхает, вновь потирая ноющее горло. Ему бы тёплого чая с цветочным мёдом после всех попыток докричаться до Чуи, а у того даже голос сипеть не начал! С другой стороны, Дазай уже не раз и не два осматривал подножие башни на предмет скрытых дверей или каких-то тайных проходов, ведущих под землю. Со всей своей наблюдательностью и гениальностью, он так ничего и не нашёл, что означает - входа в башню действительно нет. Неудивительно, что у Чуи такие сильные голосовые связки - общаться с каждой заблудшей душой посредством воплей сверху вниз наверняка неплохо их закалило.
- Эй, Дазай! Ты ещё там? - ещё один крик; на этот раз как будто немного взволнованный.
Вскинув от удивления - беспокойство от
Чуи? - брови и запрокинув голову, Дазай замечает наверху башни какое-то движение. У него хорошее зрение, но башня всё ещё очень,
очень высокая, поэтому всё, что ему удаётся различить, это предполагаемое открывание ставень окна и вспышку ярко-рыжего цвета. От осознания того, что эта вспышка - цвет волос Чуи, в груди разливается тепло. И вот снова! Дазай не понимает, почему такая незначительная деталь делает его счастливым, но отрицать бессмысленно - всего лишь призрак присутствия Чуи рядом, и ему становится так хорошо, будто он обрёл нечто, что бесконечно долго искал; будто он обрёл нечто необходимое ему, в чём всегда нуждался, но о чём даже не подозревал.
Ещё одна вспышка рыжего цвета выдёргивает его из блуждающих мыслей. Проморгавшись, Дазай впивается взглядом в медленно спускающуюся к нему... Верёвку? Он пока не уверен, но эта верёвка или лента - что бы ни - вся сияет в свете солнца, переливается медью, золотом и кармином, как смешавший в себе краски огненной палитры закат. И лишь когда между ним и этой верёвкой остаётся жалких несколько метров, Дазай понимает, что это такое, и из его груди рвётся невнятный звук - смесь удивления, недоверия и ошеломления, потому что... Это
волосы. Длинные, рыжие - мягкие, как оказывается, когда Дазай протягивает к ним руку - волосы. Очень длинные и очень знакомые. Волосы Чуи. К которым привязана корзина, в которой он находит чайник, от которого сладко пахнет медовым чаем, пышный яблочный пирог и... Это рация?
- Звучишь дерьмово! - слышится сверху ещё один крик. Дазаю снова кажется, или это и в самом деле смущение? - Не подумай, что я о тебе забочусь, ясно? Просто твои каркающие вопли режут мой слух, а убираться ты явно не намерен! Выпей чай и говори в рацию, так будет легче.
Дазай не знает, почему рация возле подножия башни на территории королевства, в горах рядом с которым обитают драконы, кажется ему чем-то нормальным и очень знакомым. Он едва ли задумывается об этом, больше радуясь вкусному пирогу и не менее вкусному чаю, от тягучей сладости которого из его благодарного горла вырывается протяжный стон. Которым Дазай невольно давится, когда по ту сторону зашипевшей рации кто-то - понятно, кто - заходится задушенным кашлем.
- Т-ты чем там занимаешься? - почти пищит Чуя, и это так странно - слышать его одновременно через рацию и откуда-то сверху.
Очень сильные лёгкие.
- Чай пробую, - пожав плечами, пусть никто этого и не видит, невинно отвечает Дазай; даже если невинности в нём на самом деле кот наплакал.
- В-вот и пробуй! - всё тем же писком отвечает Чуя, и что-то там у него грохочет. - И потише там! Я тут пытаюсь спать, придурок! На часах вообще-то всего семь утра!
Дазай хочет напомнить, что приличные принцессы просыпаются на рассвете под пение птиц, но передумывает и лишь делает новый глоток чая - о, блаженство. Насколько он помнит, когда Чуя переродился принцессой в прошлый раз, слава по королевству о нём ходила та ещё. Его знали как спускающую-пинками-с-лестниц принцессу, и если бы Чуя не был так прекрасен, его женихи давно бы перевелись. С другой стороны, именно по той причине, что они не переводились, Чуя и заимел такое прозвище. Дазай не знает той истории доподлинно - это было то их перерождение, где он сам был рождён принцем и подрался со старой каргой Королевой за отравленное яблоко (не спрашивайте, как до этого дошло) - но может понять Чую. Какому парню будет приятно, если его насильно обрядят в женское платье, представят принцессой и попытаются выдать замуж, попутно пытаясь ещё и убить?
- Эй, Чуя? - зовёт Дазай через три чашки чая и два куска оказавшегося невообразимо вкусным пирога. - А где ведьма?
- Какая ведьма? - не сразу отвечает Чуя.
Он звучит невнятно и сонно. Дазай не знает, почему, но от такого голоса Чуи его щёки заливает румянец. Его воображение - которое совсем не поддаётся контролю в этих дурацких мирах! - мгновенно вырисовывает картину, изображение которой содержит огромную кровать с балдахином, пышный мягкий матрас и обилие подушек. А посреди всего этого комфортного великолепия красуется рыжей жемчужиной Чуя. Облачённый в ночную рубашку с кружевным воротом и рукавами, окутанный огненными волнами собственных длинных волос, он лежит прямо по центру уютным тёплым клубком, и Дазаю так хочется - даже если он не до конца понимает, почему - присоединиться к нему, обнять его или - что было бы намного лучше - чтобы Чуя обнял его, укрывая в своих руках от всего этого сумасшедшего мира.
- А, ведьма! - вырывает его из сладкой грёзы звук полного озарения шлепка по лбу. - Так она ещё года два назад сбежала. Сначала-то караулила меня постоянно, потому что в моих волосах якобы заключена какая-то волшебная сила, а после заявила, что начала толстеть на моих пирогах, и свалила жить в город. И при этом наведывается раз в пару-тройку месяцев, и знаешь, зачем? Чтобы затариться моими пирогами! Что за стерва! А как новых книг или красок принести, так
«Рапунцель, дорогая, ты знаешь, сколько стоит хорошая краска?». А ты знаешь, старая карга, как я задрался таскаться в лес за дикими яблоками для этих чёртовых пирогов?
- А что, далеко идти? - сочувственно уточняет Дазай.
Он может понять, потому что завеса в его голове вдруг колеблется, на мгновение приподнимается, и он улавливает нечто вроде
«если сделаешь эту работу, Дазай-кун, я смешаю для тебя самый лучший яд», сопровождающееся ощущением полнейшего надувательства. Правда, эта мысль ускользает раньше, чем он успевает поймать её за хвост. Вместо этого Дазай задумывается о том, что - ага! Значит, он был прав, и по каким-то своим нуждам Чуя из башни таки выбирается! Если так, не обязательно брать эту крепость штурмом. Можно просто подождать, пока у Чуи закончатся те же яблоки, и он покинет пределы своей обители, чтобы разжиться ими. Как хорошо, когда ради достижения своих целей нужно не сражаться с драконами, а просто есть, спать и ждать.
- Да нет, тут недалеко, - фыркает Чуя, и слышится очень, очень тяжёлый вздох. - Дело в этих чёртовых волосах. Ведьма верит, что их нельзя стричь. Я ей не верю, разумеется, но когда я попытался отстричь себе прядь в детстве, она устроила такую истерику, что стёкла звенели. У неё в предках явно были баньши. В итоге, лишь бы она от меня отвязалась, я пообещал, что не буду стричь волосы. Никогда.
- Вот как, - неопределённо отвечает Дазай, дабы поддержать разговор, и накручивает на пальцы манящий шелковистый рыжий локон.
От локона пахнет цветами и мёдом. Поднеся прядь к лицу, Дазай вдыхает приятный аромат, прикрывая глаза; и тут же резко распахивает их, вскакивает на ноги и вновь запрокидывает голову вверх. Чёрт побери! Когда он просил «Рапунцель» спустить свои волосы, его будто что-то толкало к этим словам - в конце концов, он уже давно вспомнил, что Чуя - это Чуя - но он и не думал, что это и в самом деле будут
волосы. Но это они - густые, ухоженные, шелковистые, вкусно пахнущие и очень, очень длинные! Однако только после замечания Чуи Дазай понимает, что эти волосы достали от окна башни до земли, а ведь Чуя в настоящем наверняка ещё и лежит в кровати или же на каком-нибудь диване или даже просто сидит в кресле, и его волосы от окна тянутся к нему и дальше. Какой же они тогда длины?!
- Сам не знаю, - раздражённо отвечает Чуя, и Дазай понимает, что невольно высказал свой вопрос вслух. - Только я в шаге от того, чтобы отрезать их, и будь, что будет. Пока ведьма жила со мной, она хотя бы ухаживала за ними, пусть и пускала на них слюни. А сейчас её тут нет, и ухаживать за всеми этими патлами приходится мне! Ты хоть знаешь, как их сложно мыть? А как сложно сушить и вычёсывать? Каждый раз, когда я спускаюсь с башни и отправляюсь в лес, они собирают на себя всю грязь, потому что их просто невозможно заплести так, чтобы они не волочились по земле!
- Я мог бы делать всё это для тебя, - предлагает Дазай.
Повисает тишина. Она не неловкая, но звенящая и какая-то... Непонятная. Дазай понимает, что удивил Чую, ошарашил его своим предложением, но правда в том, что он и сам не понимает, почему сказал это. Он вообще мало что понимает в этом мире, да и во всех других мирах тоже. Сколько раз он уже сталкивался с Чуей? И чем это каждый раз заканчивалось? Подсознательно Дазай знает, что от них требуется какой-то результат, какая-то черта, которую нужно подвести хоть в одном из миров, но... Всё это так сложно и запутано! И разобраться никак не получается! Такое ощущение, что и не получится, ведь всё так хаотично и неопределённо. Схемы как будто не существует: в конце концов, в первых своих мирах они даже не успевали встретиться толком лицом к лицу!
В том мире, где он переродился принцем для Белоснежки, его куда больше интересовали «вкусные» способы уйти из жизни, и всё закончилось тем, что гномам пришлось спасать от него злую Королеву, не пожелавшую менять красивое сочное - а главное, ядовитое! - яблоко на свежие мухоморы, тогда как сбежавший из замка Чуя пополнил ряды странствующих циркачей и уехал из королевства вместе с ними, прихватив с собой в качестве сувенира магическое зеркало Королевы, которое предварительно подкупил, чтобы то отправило ведьму блуждать по лесу.
В другом мире Дазай вновь переродился принцем, но на этот раз сбежать из отчего дома не удалось, и в итоге его отправили спасать принцессу, которая якобы погружена в вечный сон, но может быть разбужена поцелуем любви. Дазай едва ли понимал, почему к условию проклятия «вечный» идёт какой-то мелкий шрифт, и откуда он возьмёт «поцелуй любви», если никогда эту принцессу в глаза не видел, но к нему приставили отряд охраны, так что удрать не удалось.
Впрочем, удача в итоге оказалась на его стороне, потому что, пробравшись в замок сквозь проклятые колючие заросли - вот уж где они точно были,
ауч! - Дазай поднялся в башню якобы прекрасной - это спустя годы-то беспробудного сна без умываний и расчёсывания? - принцессы, увидел её силуэт на кровати сквозь тонкую ткань балдахина и... Споткнулся о проклятую колючую -
ауч! - лиану и налетел прямо на веретено с отравленной иглой. Эта информация сама откуда-то всплыла в его голове в самый последний миг, но Дазай и не подумал предпринять попытку увернуться. Вместо этого он почти трепетно обнял веретено, заваливаясь вместе с ним на пол, и, может, валяться на полу было не по-королевски, но наблюдающему за стекающей из разодранной ладони кровью Дазаю было наплевать. Он провалился в объятия вечного сна с блаженной улыбкой на губах и...
- Нет, - вновь вырывает его из мыслей громкий голос Чуи. - Чёрта с два я тебе доверюсь!
- Почему это? - обиженно спрашивает Дазай и из вредности дёргает локон в своих руках, наслаждаясь громким шипением, раздавшимся из динамика рации. - В отличие от тебя я большую часть своих перерождений весьма самостоятельный! Это ты вечно спишь тут и там, тогда как мне приходится спасать тебя! Я уж точно получше знаком с расчёской!
- Ага, как же! - кричит Чуя уже не в рацию, а из окна, и Дазаю кажется, он может видеть, как тот потрясает своими крошечными кулачками. - Ты, мерзавец! Мне перечислить, сколько раз ты доставлял мне хлопоты? Почему эти миры так жестоки и раз за разом сводят меня именно с тобой?
- Вперёд! - парирует Дазай, снова дёргая локон в своих руках, отчего Чуя разражается грязной руганью, какую услышишь только в третьесортных кабаках. Дикарь! - Посмотрим, сколько у тебя наберётся аргументов, потому что я -
лучший выбор, с каким тебя только могла связать судьба!
- О, да что ты?! - вопит Чуя и почти вываливается из окна в своём праведном негодовании и желании увидеть Дазая, дабы высказать всё ему в лицо. - Начать с той истории со спящим замком, когда я очнулся от того, что меня целует какой-то бессмертный, судя по всему, ублюдок, пока ты дрыхнешь на полу в обнимку с веретеном? Ему повезло, что он лишь потянулся к корсету моего платья, иначе я выбросил бы его в окно не целиком, а по частям!
- Это тоже несправедливо, - бормочет Дазай себе под нос. - Чуе всегда достаются такие красивые платья...
- А та история с русалками? - продолжает горланить Чуя. Дазаю кажется, он и с такого расстояния может видеть, как пылает от злости и раздражения чужое лицо. В его голове вдруг мелькает эхом памяти
«Чиби», и Дазай не знает, что это значит, но ему кажется, это слово точно подходит кричащей на него с верхушки башни крошечной помидорке черри. - Чёрт побери, ты преследовал меня, будто маньяк! Только я решу прогуляться по коралловому рифу, и тут твоё тело в воде, а над водой все вопят. Только я решу понежиться на солнечных камнях у скал, и тут твоё тело падает рядом с обрыва, а наверху опять все вопят. Только я решу искупаться в тёплых течениях, и опять твой корабль, а ты уже примериваешься сигануть со смотровой вышки! Ни минуты тишины и покоя!
- Мне, между прочим, тоже есть, что тебе высказать, - вновь бормочет себе под нос Дазай, решая заесть обиду ещё одним куском пирога.
В том перерождении он страдал уже не от того, что не удаётся улизнуть из-под носа очередного отца-короля, а из-за того, что все его попытки утопиться не увенчивались успехом. Он прыгал в открытом море - и падал прямо на Чую. Он прыгал с обрывов - и рядом оказывался Чуя. Он пытался незаметно утопиться во время шторма - и снова сталкивался лицом к лицу с Чуей. Сначала он думал, что русалка ему лишь мерещится. Потом Чуя устал терпеть его падающее себе на голову тело и не исчез без следа, а привёл в сознание - весьма грубыми и болезненным пощёчинами! - и пригрозил отгрызть нечто очень для молодого парня ценное. Ну, это если облечь его непечатную ругань в приличные слова. А потом...
С трудом проглотив кусок пирога, Дазай переводит взгляд на локон ярко-рыжих волос в своих руках и поджимает губы. Та история... Не закончилась хорошо.
Разумеется, после всех угроз от русалки -
«Я не русалка, русал! Запомни, наконец, или прилив смыл твои мозги?!» - Дазай из принципа начал прыгать в воду намного чаще. Чуя, которому не по-русалочьи доброе сердце не позволяло проплыть мимо тонущего, грязно ругался и пытался придушить его водорослями, но на берег вытаскивал. О, как он раздражал Дазая! Он был таким шумным, вечно мокрым и гадким, не давал спокойно утонуть, но... Постепенно Дазай начал привязываться к нему. Они начали разговаривать, много, и даже несколько раз плавали вместе. Чуя поднимал для него со дна вещицы, которые считал интересными, а Дазай приносил и читал ему книги, показывал цветные иллюстрации, от которых тот приходил в восторг.
А потом, спустя несколько месяцев после их знакомства, Чуя заявил, что подружился с командой пиратов и хочет отправиться вместе с ними в плаванье. Разумеется, Дазай был против. Разумеется, они поссорились, потому что Чуя всегда ценил свою свободу превыше всего. Всё закончилось тем, что Чуя накричал на него и заявил, что не аквариумная рыбка, и Дазай ему не хозяин, чтобы приказывать. Дазай, которого трясло от злости из-за того, что его - его! - променяли на какую-то пустоголовую шайку с идиотским названием «Морские Агнцы», заявил, что земли и воды королевства принадлежат ему, как наследнику престола, и Чуя, живущий в этих водах, тоже его и только его.
Что ж, это был
неправильный ход, но понял это Дазай слишком поздно. Чуя тогда швырнул ему в лицо ком мокрого песка и уплыл. Разозлённый Дазай унёсся во дворец и не показывал из него нос целый месяц. Он считал, что раз не нужен Чуе, то и тот не нужен ему. Подумаешь, какая-то русалка! Вокруг Дазая и без этого хвостатого болвана было много интересных людей. Вот только чем больше проходило времени, тем тоскливее становилось Дазаю. Без Чуи рядом жизнь будто растеряла все свои краски. Не выдержав, он вновь начал выходить на пляж в надежде, что Чуя всё-таки одумается и вернётся, вот только... Чем закончилась та история, Дазай не помнит. Только неприятная колющая боль в глубине сердца эхом запечатанной памяти подсказывает - Чуя так к нему и не вернулся.
- ... а что было с тем проклятым балом?
Дазай дёргается от неожиданности, когда новый негодующий вопль врезается в его уши. Проморгавшись, он растирает влажные ноющие глаза - аллергия на яблочные пироги, что ли? - и вновь вскидывает взгляд наверх. Макушка Чуи, будто маленькое красное солнце, всё ещё маячит в проёме окна. От этого зрелища непонятно когда искусанные губы растягиваются в слабой улыбке.
Дрожащие пальцы сами подносят к лицу прядь чужих волос, и Дазай уже не стыдится и не сдерживается, зарывается в мягкий шёлк всем лицом, глубоко вдыхая, наполняя лёгкие запахом. Бьющееся где-то в горле сердце постепенно успокаивается. Переполнившая изнутри тоска притихает. Несмотря на потерю памяти и полную дезориентацию в этих дурацких сказочных мирах, Дазай знает, всё это так
неправильно. Его разлука с Чуей, их расходящиеся пути - всего этого никогда,
никогда не должно случаться. Они связаны, кто бы или что ни приложило к этому руку, и только так и должно быть. Лишь это единственно правильно. Их связь будто столп самого мироздания.
- Молчишь? - продолжает надрываться Чуя и всё-таки свешивается из окна, начиная опасно балансировать на краю. - А я тебе напомню! Ты, кривоногий идиот, умудрился запутаться в своём платье, навернуться с лестницы и разбить себе нос! Мало того, ты ещё и слепой кривоногий идиот, потому что только такой мог не увидеть, что время близится к полуночи, зная, что ему нужно уйти до неё!
- Чуя так несправедлив! - не может пропустить этот упрёк Дазай, встряхивая головой и встряхиваясь всем собой, чтобы избавиться от самого тяжёлого из всех воспоминаний; драматично тычет в сторону Чуи пальцем. - Кто виноват в том, что я упал, так это дурацкие мраморные лестницы и фея-крёстная, которая додумалась наколдовать мне туфли из хрусталя! Знаешь, сколько мозолей я натёр? А кто виноват в том, что я не уследил за временем, так это ты! Это ты кружил меня в танце за танцем, несмотря на то, что я оттоптал тебе все ноги, потому что тебе якобы сразу стало ясно, что нас свела сама судьба! И если бы ты не влюбился в меня с первого взгляда и не попытался преследовать, мне бы не пришлось от тебя убегать, и тогда я бы не поскользнулся, не запнулся о подол платья, не упал с лестницы и...
Дазай давится своей пылкой речью
и срывается на испуганный вскрик, когда Чуя таки выпадает из окна. Правда, в итоге оказывается, что он вовсе не выпал, а намеренно выпрыгнул, и Дазай не знает, краснеть ему, бледнеть, возмущаться или же терять дар речи, когда пылающий румянцем злости, но явно смущённый его последним упрёком Чуя приземляется прямо перед ним, лихо соскальзывая на землю по своим собственным волосам.
- Влюбился? Я? - шипит он и подаётся всем корпусом вперёд, подбираясь подобно хищнику и зажимая сглотнувшего от неясного трепета в груди Дазая между собой и стеной. - Много на себя берёшь, мумия! Я думал, что ты -
девчонка, а этот чёртов бал был устроен, чтобы я нашёл себе
невесту! Если бы я знал, что ты - парень, никогда бы за тобой не погнался!
- Да? - язвительно парирует Дазай; задерживая, тем не менее, дыхание, когда Чуя подчёркивает свой угрожающий тон, ударяя ладонью по стене возле его плеча. - Но глаза-то принадлежали
мне! И волосы тоже! И губы, и лицо! Ты всего меня осыпал комплиментами, и какая разница, что я не девчонка, если ты так воспевал именно
мои ресницы! И талия тебе понравилась тоже моя! И руки мои, а не какой-то девчонки!
Чуя выглядит так, будто хочет придушить его и одновременно... Сделать что-то ещё. Дазай не знает, что именно, но их лица вдруг оказываются так близко, и пусть Чуя шипит в его адрес какие-то невнятные угрозы, это не отменяет того факта, что сердце Дазая начинает биться быстрее, а его мозг вместо обработки смысла чужих слов фокусируется на том, что с их последней встречи в другом мире Чуя будто бы ещё больше похорошел. Он всё такой же невысокий - ха,
коротышка! - но его тело кажется сильнее и крепче, а в повадках проскальзывают черты какого-нибудь лесного хищника по типу волка или той же лисицы. На нём явно сказался недостаток общения с людьми, как и... Эм... Канатолазание? Волосолазание? Чем бы ни был этот трюк с быстрым спуском, в общем. А ещё Чуя спустился к нему вовсе не в смешной кружевной сорочке и совсем не милый и не сонный. В кожаных штанах и белой рубашке на шнуровке, с этим диким взглядом и глухим рычанием, со своей ловкостью, скоростью и грацией он выглядит... Опасно. Опасно той опасностью, от которой у Дазая почему-то слабеют колени. А может, это всё голод, потому что еды в этом лесу кот наплакал, а одними пирогами сыт не будешь!
- Ты хоть знаешь, как дерьмово пасть из князей в грязь? - шипит Чуя в его лицо. Он так близко, что Дазай невольно засматривается на пылающие раздражение потемневшие до синевы глаза. Будто сапфиры сверкают на солнце... - Этот старый коронованный хрыч даже не стал разбираться, кто виноват, и лишил меня титула из-за того, что я якобы мужеложец! И что в итоге? После чудесной жизни во дворце мне пришлось ютиться в доме какого-то голодранца под одной крышей с чёртовой бандой крадущих золото мышей!
- Эй, не говори так о них! - негодующе вскидывается Дазай и резко выпрямляется, из-за чего они с Чуей оказываются грудь к груди. Хорошо, что Дазай выше, иначе их лица оказались бы нос к носу. А может, и не хорошо... - Они много раз помогали мне, когда приходилось сводить концы с концами. И как ты можешь быть таким неблагодарным? Кто проник в замок и монета за монетой стащил из хранилища приличную сумму золота, чтобы мы могли позволить себе переезд в новый дом, хорошую одежду и нормальную еду? Уж точно не ты!
Чуя открывает рот, чтобы что-то ответить, и... Закрывает. Смотрит какое-то время на Дазая снизу вверх с лисьим прищуром, что-то прикидывает про себя, а после фыркает и поводит плечом.
- Ладно,
это было круто. Кучка мышей, ободравших королевскую казну - не каждый день о таком услышишь, - нехотя признаёт он, но тут же бросает на довольно улыбнувшегося Дазая ещё один хмурый взгляд. - Чего ты лыбишься, идиот? Это лишь крошечный плюс в твою корзинку, тогда как у меня ещё есть история о том, как тебя проглотил чёртов
кит, а ещё ты был занозой в моей заднице, когда я спокойно себе жил со своей бандой в лесу, и тут к нам заявилась королевская стража и заявила, что принцесса умирает как хочет меня себе в мужья! Что я тебе такого сделал, что ты не можешь оставить меня в покое?!
Дазай невольно заливается краской, когда Чуя упоминает последнюю историю. Это немного странно, что история Белоснежки повторилась. С другой стороны, она очень отличалась от первой, уже хотя бы тем, что злая Королева считалась злой лишь по той причине, что мечтала устроить счастье своей «падчерицы» на маниакальном уровне заинтересованности, а «Гномы» на самом деле были бандой лесных разбойников, нашедших глубокие пещеры, полные драгоценных камней. О чём Дазай не знал, пока в приступе безысходности не заявил Королеве, что наестся красных яблок, на которые у него жуткая аллергия, если она впустит в замок ещё хоть одного жениха.
Королева пришла в ужас от перспективы превращения своей
«прелестной Снежки» в отёкший круглолицый задыхающийся кошмар, поэтому заломила руки и начала умолять дать ей хотя бы намёк на того, кто смог бы покорить ледяное сердце принцессы. Дазай и сам не знает, почему ляпнул, что с радостью выйдет только за какого-нибудь рыжего гнома. Может, судьба? В конце концов, кто же знал, что уже на следующее утро в замок доставят матерящегося рыжего главаря шайки «Гномов», который был готов отдать все свои сокровища в обмен на свою свободу.
- И вот за
такого ты пойдёшь? - не скрывая ужаса от отсутствия у Чуи манер и хоть сколько-то приличного положения в обществе, спросила Королева.
- И вот за
такого ты пойдёшь? - попытался скопировать её тон Чуя, явно желая, чтобы его побыстрее оставили в покое.
- И вот за такого я пойду, - не слыша самого себя, прошептал прижавший руки к груди Дазай.
Он и сам не знает, почему так ответил. Конечно, Чуя был весь такой из себя необычный, потенциально интересный, интригующий и опасный, но у Дазая хватало приключений и по жизни в замке. Все эти заговоры, попытки переворотов, подкупы, шантажи и убийства - ах, как чудесно! Ему было, где развернуться со своим интеллектом, и это было ещё одной причиной, по которой Дазай не собирался вступать ни в какие браки. Ну, это помимо того, что он был парнем, и его не интересовали другие мужчины, а ещё никто помимо озабоченной его счастьем мачехи не заказал бы для него столько чудесных платьев. Нет, серьёзно, это так несправедливо, что все эти чудесные яркие ткани и щекотные подолы существуют только для принцесс! Но вот пред его очами предстал рыжий «Гном», и
ох, сердце Дазая запело.
- ... отравлял мне потом жизнь до конца наших дней! - продолжает негодовать Чуя, тыча в него пальцем.
- Откуда ты знаешь? - включается в разговор Дазай, встряхивая головой в попытке выбить из неё воспоминания о непонятных чувствах, которые всё чаще и чаще захлёстывают его рядом с Чуей. - Эти дурацкие истории чаще всего заканчиваются почти сразу после того, как мы встречаемся. Я не помню ни одной истории, конец которой мне доподлинно известен. К слову, об историях. Почему ты не упомянул историю с тем островом, где дети никогда не взрослеют?
Чуя тушуется и делает шаг назад. Он больше не выглядит угрожающим, и Дазай наслаждается тем, как чужие уши алеют от явного смущения. Что ж, оно и понятно. Чуя везде такой крутой и бесстрашный, с репутацией, бандами и охотами на драконов - Дазай не уверен, хочет ли знать, какому ящеру ободрали ради красивой крыши хвост на этот раз - но в той истории с островом, где Дазай был лихим пиратом, который не очень лихо пытался избавиться от преследующего его крокодила - эта смерть была для него pas comme il faut - Чуя был всего лишь крошечной светящейся феечкой, все крики которой были больше похожи на перезвон колокольчиков.
Хотя, конечно, имела место между ними и куда более смущающая история, включающая в себя красный плащ, пушистые рыжие уши и громогласные вопли
«я волк, волк, тупица, не собака!». Правда, её вытаскивать на свет Дазай не хочет, даже если Чуя вёл себя не как волк, а как верный пёс, который выслеживал в лесу и охранял от обидчиков. Потому что помимо этого Чуя иногда делал странные вещи: загонял его в угол, зажимал между собой и стволами деревьев, утыкался носом в его шею и... Дышал. Дышал им. Дышал его запахом. И так часто случалось, что от скользящего по шее носа, от тепла чужого дыхания на беззащитном горле у Дазая предательски слабели колени, и тогда Чуя обхватывал руками его бёдра или талию, чтобы удержать прямо, и Дазаю от этой хватки, от проскальзывающего в действиях Чуи флёра собственничества, становилось так жарко, что... Кхм, в общем... Не та это история, упоминать которую будет уместно в процессе их пикирования.
- Что такое, Чуя? - сладко улыбается Дазай, отмахиваясь от до странного заманчивых картин прошлого, и склоняется к чужому лицу, заглядывая в бегающие глаза. - Тебе не нравится вспоминать, как я поймал тебя в стеклянный фонарь? Или как ты украл у меня ром, напился из напёрстка и уснул в моей шляпе? О, точно, шляпа! Она тебе нравилась, верно? Как жаль, что ты был в тысячу, а то и больше раз меньше неё!
- Заткнись, - шипит Чуя и резко прижимает его к стене, удерживая ладонью по центру груди.
Всё это выглядит, как начало драки, но кулак Чуи так и не взмывает в воздух, а Дазай так и не уворачивается. Они просто замирают вот так, и Дазай как никогда чувствует жар ладони Чуи на своей груди, тогда как Чуя замирает от ощущения бьющегося в его ладонь сердца. Между ними повисает звенящая тишина, и кажется, что само время замирает, запирая их в вакууме, где существуют только они двое и этот непонятный своей сладостью физический контакт. Но этот момент быстро проходит, и Чуя отшатывается, прочищая горло и потирая затылок и шею, тогда как Дазай отводит взгляд и будто невзначай потирает горящие щёки. Опять румянец? Может, его аллергия на яблоки вернулась, и ему лучше больше не притрагиваться к пирогам?
- Ладно, - нехотя роняет Чуя спустя несколько секунд растянувшегося между ними полного неопределённости молчания, окидывая цепким взглядом Дазая, опушку леса и виднеющийся вдалеке поистине жалкий и готовый вот-вот рухнуть шалаш. - Я подниму тебя наверх, но только при одном условии! Ты не будешь чёртовым бездельником и будешь каждый день помогать мне с волосами.
Дазай только хочет сказать, что никогда в своей жизни не был бездельником - даже если мыши в его доме и те были более домовитыми, чем он - как Чуя оказывается к нему вплотную, крепко обнимает его за талию, отталкивается ногами от земли и...
Ох, это просто захватывает дух! Дазай не представляет, что это за странный механизм, работающий лифтом не на тросах, а на волосах, и насколько волшебны сами волосы Чуи, если выдерживают их немалый двойной вес, но его это и не волнует. Всё, что он видит - бескрайнее небо и сияющее солнце. Всё, что он чувствует - сильную хватку надёжных рук Чуи на своей талии. И это хорошо. Это так хорошо, так по-странному знакомо, что всё внутри него сжимается от поднявшейся волны неясных чувств, которые накрывают Дазая с головой. Может, именно поэтому он крепко обнимает Чую за шею, как только они оказываются стоящими ногами на подоконнике. Может, Чуя в какой-то момент почувствовал то же самое, потому что не отталкивает, лишь прижимает Дазая ещё крепче к себе.
И время снова будто замирает, и краски вокруг немного плывут, и завеса в голове Дазая идёт рябью, будто ждёт, что вот-вот, ещё немного, и её сорвут. Но момент снова проходит, и залившийся румянцем - точно аллергия вернулась - Дазай выпускает Чую из своей хватки, чтобы... Спрыгнуть с подоконника в комнату, запнуться о многочисленные банки из-под краски - так вот что тогда так грохотало! - и кубарем покатиться по полу. Чуя срывается за ним с встревоженным возгласом, а после, когда понимает, что ничего страшного не произошло, срывается на смех, бессовестно насмехаясь над тем, какой Дазай неуклюжий. За что и получает горсть подсохшей краски в лицо.
Это приводит их к полномасштабной войне краской, которая быстро превращает комнату в чистый хаос, и Чуя клянётся, что выкинет Дазая в окно, но всё в итоге заканчивается тем, что он вытаскивает его на самую крышу башни -
да, это чешуя дракона; и в третий раз, позёр! - и они наблюдают самый прекрасный на памяти Дазая закат, поедая очередной яблочный - а может, и не аллергия - пирог и запивая его медовым чаем. И да, закат, хотя совсем недавно было всего лишь семь часов утра. Что поделать, время в этих сказочных мирах живёт, как хочет.
А после, когда солнце сменяется луной, Чуя гадает Дазаю на звёздах и предрекает ему мучительную смерть, если завтра днём главная комната башни не будет отмыта от краски. Дазай только смеётся в ответ и снисходительно не комментирует тот факт, что помимо жутких предсказаний Чуя в какой-то момент придвигается ближе к нему и ненавязчиво обнимает за талию. Разумеется, он говорит, что это лишь ради того, чтобы неуклюжий Дазай не навернулся с такой высоты, и говорит исключительно равнодушно, но Дазай знает - пронзающая их электрическими зарядами дрожь одна на двоих и рождает в них обоих одинаково сладкое, пусть и непонятное, тепло.
- Не дворцовые пуховые перины, конечно, но и не старая солома, - уже намного позже неловко топчась возле кровати сообщает ему Чуя, неопределённым жестом указывая на многочисленные подушки. - Ложись. И завесь балдахин. Солнце встаёт с этой стороны, и утренний свет вечно бьёт по глазам.
Дазаю бы посмеяться над тем, что кружевная ночная рубашка у Чуи всё-таки имеется, да только он и сам в такой, а ещё слишком смущён. Им нужно спать в одной кровати, под одним одеялом. А ещё волосы Чуи, которые буквально повсюду, висят на стропилах причудливыми лентами, окружают постель, превращая её в какое-то гнездо. От мысли, что до воплощения мимолётной глупой мечты о разделённом с Чуей сне остался один шаг, щёки Дазая в который раз за этот день заливает румянец (а может, и аллергия). Он никогда ни с кем не спал и уж тем более ни разу не спал с Чуей, и пусть это не подразумевает ничего такого, сон вместе с ним почему-то кажется чем-то особенно интимным.
- Ты первый, - бормочет он; и тут же мысленно бьёт себя за эту глупость по голове - не трепетная девица!
Чуя вскидывает брови, но, видимо, что-то такое понимает или и сам разделяет это странное чувство неловкости, потому что послушно забирается в кровать первым и без насмешек похлопывает по свободному месту рядом с собой. Дазай ещё немного мнётся, чувствуя себя так, будто шаг навстречу Чуе в этот момент что-то кардинально изменит в судьбах их обоих, а после тоже забирается в кровать и сворачивается на самом краю в костлявый клубок. Правда, ненадолго, потому что с тяжёлым вздохом и
«не будь идиотом, ночами здесь холодно» Чуя притягивает его спиной к своей груди и укутывает одеялом, крепко обнимая.
Дазай перестаёт дышать, когда чувствует затылком его дыхание, когда чувствует спиной его сердцебиение. Какое-то время он лежит напряжённый, будто загнанный лисом - почти сразу бессовестно уснувшим - в угол кролик, выжидающий момент для побега; а после его глаза начинают слипаться, сказывается усталость за долгий день - и отсутствие нормального сна в этом проклятом шалаше! - и он начинает проваливаться в дрёму. Последняя мысль, что отпечатывает в его подёрнутом сонной пеленой мозгу:
«Волосы Чуи светятся в темноте... Наверное, они и в самом деле волшебные».
В уголках губ Дазая притаивается эфемерная улыбка. Конечно, волшебные. Как же иначе? Ведь и сам Чуя - во всех мирах находящий его или находящийся сам - волшебный.
***
- Итак, мы забудем об этом.
В коньячно-карих глаза после этих слов мелькает едва заметное разочарование, быстро сменившееся защитной колкой насмешкой.
- О чём? О том, какая ты собака, даже когда волк? Или о том, как ты запутался в паутине, и мне пришлось спасать твой светящийся дабл-чиби-зад от паука? О, точно! Должны ли мы забыть о том, что ты нарисовал мой портрет в той башне?
Голубые глаза мгновенно темнеют от раздражения. Палец неприятно тычет в его грудную клетку.
- Ах, так, да? А может, речь о том, как
ты хотел выйти за меня замуж? Или о том, как ты выбрасывал пироги от той пастушки, которая приносила их мне, желая привлечь моё внимание? Или о том, как тебе нравилось быть принцессой? О, точно! Должен ли я упомянуть, как ты кутался в мои волосы и бормотал о том, какие они мягкие, как вкусно пахнут и как нравятся тебе?
От последнего комментария щёки Дазая заливает яркий румянец. Он не виноват, ясно! В той дурацкой башне и в самом деле было чертовски холодно ночью и поутру. Само собой, ради выживания Дазай укутался и в одеяло, и в волосы Чуи, и в самого Чую - это ничего не значит! Но с Чуей никогда нельзя показывать слабость, а оправдания именно она и есть, поэтому Дазай гордо вскидывает подбородок, скрещивает руки на груди и громко фыркает.
- Да, мне всё это нравилось. И что?
Как Дазай и ожидал, Чуя давится воздухом и начинает открывать и закрывать рот, будто красивая глупая рыбка. Кажется, пленный эспер по прозвищу Сказочник, который и заморочил им головы, лишив боеспособности на целых шесть с лишним часов, тоже теряет дар речи от его заявления. Хотя кто его знает наверняка - у него рот заткнут кляпом и сотрясение как минимум первой степени после того, как Чуя пришёл в себя и решил скрыть истинные эмоции за злостью.
- И что? - повторяет, задыхаясь, Чуя, глядя на него широко распахнутыми глазами.
- Да, - кивает Дазай и делает шаг к нему, вставая вплотную и глядя сверху вниз. - И что? Что ты будешь с этим делать?
- А я... Я должен что-то с этим делать? - совсем растерявшись, спрашивает Чуя, продолжая глазеть на него как на восьмое чудо света.
Дазай одновременно польщён и раздражён. С одной стороны, Чуя так очевиден и мил в своём смущении. Его глаза совсем круглые, зрачки немного расширились от близости Дазая, его щёки залиты совершенно очаровательным румянцем, и он определённо гулко сглотнул, когда Дазай встал к нему вплотную. Есть контакт! С другой стороны, его Чиби
всегда был тормозом, и если уж даже такой гений, как Дазай, не сразу разобрался в своих к нему чувствах, чего ему ждать от Чуи? Предложение всё забыть после стольких разделённых на двоих близких и по-своему интимных моментов красноречивее любых слов, и это после того, как Дазай позволил себе уснуть рядом с Чуей, доверив ему свою незащищённую спину!
- Не знаю, - пожимает плечами Дазай; и решает: кто не рискует, тот не обретает своё «долго и счастливо», после чего мягко проводит пальцами по чокеру Чуи, отчего тот перестаёт дышать. - Ты можешь что-то сделать с этим. Или ничего не делать. Но я не хочу забывать о том, что произошло во всех этих иллюзиях. Если бы можно было задержаться в них вместе с Чуей, я бы с радостью это сделал.
Чуя выглядит так, будто вот-вот умрёт от нехватки воздуха, глубокого шока и чего-то ещё - чего-то, что отпечатывается насыщенным ало-розовым румянцем на его щеках и верхней части шеи. Ещё раз мягко проведя пальцами по его чокеру, легко погладив тёплую кожу вокруг, Дазай делает резкий шаг назад, разрывая электризующий контакт, разворачивается на каблуках и направляется к выходу из оставшихся от базы вражеской группировки руин.
- Не забудь про нашего дорогого Сказочника, - бросает сладко через плечо. - Я уверен, Мори-сан захочет познакомиться с ним поближе.
Жертва бледнеет и начинает жалко мычать в кляп. Чуя же от командного тона Дазая быстро приходит в себя и громко фыркает, выражая таким образом своё отношение к его приказам; но послушно охватывает пленника «Смутной печалью» и направляется вслед за ним.
Вслушиваясь в его шаги и ощущая лопатками сверлящий спину взгляд, Дазай сжимает руки в кулаки в карманах своего чёрного плаща. Не то чтобы он нервничает - когда он чего-то хочет, он
всегда это получает - но впервые сделанная ставка так сильно волнует его. Теперь развитие их с Чуей отношений зависит от последнего, и что ж... Это определённо игра в «русскую рулетку», потому что Чуя единственный в окружении Дазая, кого так легко прочитать и прочесть кого порой совершенно невозможно.
***
- Ну и что это значит? - недовольно спрашивает Дазай, когда просыпается на следующее утро от того, что в его контейнере царит жуткий шум. - Собака забыла своё место? Фу, сидеть!
- Ты переезжаешь, - бросает Чуя, собирая его вещи в спортивную сумку и нисколько не реагируя на шпильку; как возмутительно!
- И кто так решил? - фыркает Дазай, даже не думая подниматься с футона и только плотнее закутываясь в одеяло.
И вскрикивает - исключительно от неожиданности - когда Чуя подходит и без лишних слов закидывает его, завёрнутого в одеяло, себе на плечо, как какую-то жалкую гусеницу. На другое плечо Чуя вешает сумку с его вещами, после чего окидывает взглядом знатно опустевший контейнер, кивает сам себе и выходит на улицу с коротким ёмким:
- Я.
Дазай от такой наглости теряет дар речи - и нет, дело не в том, как всё внутри него начало петь от того, что нашло на Чую, чем бы оно ни было - но быстро приходит в себя и начинает лягаться.
- Верни меня, откуда взял! Кто ты такой, чтобы решать, где мне жить? Даже Мори-сан не смог вытащить меня отсюда! Какое ты имеешь право...
- Босс просто использовал неправильный подход.
- Вау, Чиби такой смелый! Сможешь повторить это ему в лицо?
- Уже. Босс дал добро на то, чтобы мы жили вместе; сказал, что пусть и удивлён, но очень рад моей инициативе, и что так ему будет даже спокойнее, ведь ты будешь под моим присмотром.
Остановившись возле служебной машины, водитель которой благоразумно притворяется слепым и глухим, Чуя бросает сумку с вещами на заднее сиденье, а самого Дазая усаживает на крышку багажника и зажимает между своими руками, вжимаясь ладонями в чёрный металл. Два взгляда встречаются: раздражённый карих глаз и пристальный, изучающий голубых. А после Чуя делает что-то по меркам Дазая
немыслимое. Он подаётся вперёд и вжимается в его лоб своим, а после опускает ладонь на его щёку и поглаживает большим пальцем кожу так нежно, что на этот раз
Дазай забывает дышать.
- Я тоже не хочу забывать, - шепчет едва слышно. - Но если так, ты поедешь со мной. У меня есть разрешение от Мори-доно пнуть этот контейнер до луны и дальше, если ты мне откажешь. Если мы будем... Ну... Пытаться что-то делать со всем этим между нами... Чем бы оно ни было... То... Ну... Я хочу, чтобы ты жил вместе со мной в нормальном доме и всё такое.
Дазай многое мог бы сказать по этому поводу. Он мог бы пройтись и по Мори-сану - этот старый интриган! - и по самому Чуе и его самоуверенности, и по всей этой ситуации со Сказочником, и по многим другим имеющим к происходящему отношение моментам, начиная тем, что и кому он готов оторвать за одну даже мысль о посягательстве на его являющийся прекрасной стратегической точкой и имеющий четыре запасных пути отхода контейнер, но... Вместо всего этого Дазай просто подаётся вперёд и прижимается к губам Чуи своими. Потому что на деле он ничего бы не смог сказать - его мозг закоротило. Потому что удержаться оказалось невозможно - Чуя покраснел и начал совершенно очаровательно заикаться под конец своей речи. Потому что... Потому что Дазаю давно этого хотелось, и он решил себе не отказывать. Что, если ему всё это вновь лишь чудится, снится? Так он хотя бы успеет урвать свой кусок сладкого яблочного пирога.
- Это твой ответ? - шепчет в его губы Чуя; и не рассеивается, не исчезает - подаётся навстречу, обнимает крепко за плечи.
Дазай открывает глаза. И вправду, не сон. Над заливом как раз занимается рассвет. Тёмное небо заливает бледная пока пастель. Ещё немного, совсем чуть-чуть, и из-за края горизонта показывается сияющий диск восходящего солнца. Его свет растекается, размывая предрассветный сумрак, добирается до кромки воды, пробирается дальше - метр, два, три и... Дазай улыбается.
- Твои волосы светятся, - негромко замечает он, поднимая руки и зарываясь пальцами в сияющие медно-рыжие пряди.
Чуя вскидывает брови, а после усмехается и вновь прижимается к его лбу своим.
- Что ж, - шепчет с тихим, полным облегчения и счастья смехом, - может, они и в самом деле волшебные.
|End|
