Семь минут

      Я стал часто захаживать к нему после уроков и в выходные, но к себе не приглашаю — стыдно. У Олежека обои красивые, с пионами. У меня — газеты на окнах. У Олежека на полках с книгами ни пылинки. У меня — всё время древесная стружка: у отца дома маленькая мастерская, в которой мы пилим и строгаем. У Олежека всё убрано-прибрано. У меня — разбросано-раскидано. Я пробую прибраться, но что-то не особенно удачно, да и младший брат, засранец эдакий, добавляет свой хлам и разбрасывает мой. Да, мы живём в одной комнате. Да, это трэш. Он, блять, буквально постоянно дома, и мне некуда приткнуться, чтобы побыть одному. Не знаю, как я не попался за эти две недели активной «половой жизни».       У нас один ноутбук на двоих, и я не идиот, чтобы открывать порносайты с компа. Да, я умею чистить историю браузера, но зачем такие сложности, когда я могу включить телефон и загуглить то, что мне нужно, и поглядеть те… информативные видео о сексе, сунув наушники в уши? Это, конечно, тоже небезопасно, ведь если я оставлю телефон, кто-то может щелкнуть кнопкой и увидеть то, что я там смотрю и читаю, поэтому я старательно заметаю все следы, чтобы не попасться. Отец меня живьём сожрёт, если узнает, что у меня встаёт на мужиков, а младший брат будет стебать ко конца жизни, обзывая гомиком или пидорасом… Н-да… за что боролся, на то и напоролся. Ха-ха… Поэтому я прячу Олежека и себя настоящего от посторонних глаз. Не хочу, чтобы у него из-за меня были проблемы.       Сегодня суббота и я снова пойду к нему. Не помню, чтобы так же тщательно прихорашивался перед зеркалом, когда собирался к Лике… я с ней расстался, к слову. Мы были вместе почти полгода, но я не хочу обманывать её. К тому же, я уже поступил с ней подло — находясь в отношениях, дрочил и делал минет парню. Н-да, такой себе из меня кавалер…       Я купаюсь, надраивая кожу до красноты. Использую гель для душа, который пенится как «Fairy». Намыливаюсь с головы до ног, думаю об Олежеке, завожусь с пол-оборота и медленно отдрачиваю, подставляя горло тёплым струям воды. Когда приближаюсь к черте, внезапно понимаю — если сейчас кончу, у меня может не встать, когда приду к Олежеку… — с тем количеством стресса, которое я переживаю изо дня в день, я вообще шокирован, что не стал импотентом. Чертыхнувшись, добавляю прохладной воды и стараюсь успокоиться.       Из зеркала на меня глядит несчастный человечек с бритой головой, начинающей обрастать волосёнками. Глаза уставшие и сонные, с тёмными мешками. Мне говорили, что глаза у меня красивые. Я бы так не сказал. Просто синие-синие и уставшие. А вот губы — классные: верхняя тонкая, а нижняя — пухлая. Это делает мои ухмылки более пошлыми и многозначительными. Нос у меня самый обычный, треугольничком: у переносицы изящно узкий, а к низу чуть расширяется. На переносице, кстати, шрам, — остался от драки, в которой я разбил кулаки, а мне — сломали нос. Было больно вправлять его… — Ты долго там сидеть будешь?! — забарабанил в дверь Никитос, мой младший брат. Ему всего двенадцать, а борзости в нём больше, чем в сорока борзых псах. Иногда он сильно раздражает, как сейчас, например, и мы можем собачиться. До драки у нас только в детстве доходило, сейчас — пальцем друг друга не трогаем. — Выхожу! — отозвался я, не желая ссориться.       Я брызнул на себя одеколоном с запахом арбузной жвачки, выровнял дыхание, провёл ладонью по обнаженной груди, игриво щипнул сосок и хитро улыбнулся отражению. Гриша из отражения пошло облизнул губы и подмигнул мне.       Сегодня на улице прохладно, поэтому я натягиваю не привычную одежду, а практичную: футболку, кофту с капюшоном и тонкой молнией, джинсовую куртку и джинсы. Смотрю на себя в длинное зеркало в коридоре, поворачиваюсь то одним боком, то другим. Чуть сильнее затягиваю ремень на джинсах. Вот. Теперь моя задница смотрится идеально — ткань потрясно облегает меня.       Уже одетый и с рюкзаком на плече подхожу к двери и вдруг бросаю взгляд на стеклотару, которую мама решила сбагрить в гараж. Банки, графины и кувшины стоят в деревянном ящике на низеньком шкафчике с обувью.       Вижу графин с каплей-затычкой и мне срывает крышу. Блять!..       Возвращаюсь в ванную, сдёргиваю джинсы вниз, чуть смазываю кончик пальца детским кремом, поглаживаю вход, расслабляясь, — тело, привыкшее к таким ласкам, раскрывается навстречу уверенным движениям, — и осторожно ввожу на две фаланги, смазываю себя, особо не утруждаясь растягиванием. Просто чуть… трахаю свой вход, затем вынимаю палец и в раскрытую нежную дырочку вталкиваю стеклянную затычку. От холода стекла у меня подрагивают колени. Блять… Теперь, когда она внутри, я понимаю, что до этого семнадцать лет ходил пиздецки пустым, и это — величайшее упущение в моей жизни.       Выдыхаю аккуратно, прерывисто. Шагаю на месте, проверяя, не будет ли мешать, и охаю — кончик упирается в чувствительное место, и мой член начинает дрожать от внезапно прилившей крови. И я сам начинаю дрожать, разомкнув губы, как тёлки в аниме, когда их начинают ебать. У меня от наслаждения едва не вываливается язык с нитями внезапно пересохшей и вязкой слюны… Натянув джинсы, я переваливаюсь с ноги на ногу. Импровизированная анальная пробка массирует меня на каждом шагу, и уже через десять минут я едва не умираю от сексуального возбуждения.       Перед выходом из дома снова кручусь перед зеркалом — проверяю, не торчит ли… Если чуть одёрнуть кофту, то видно не будет. А вот с набухающим стояком справится только Олежек. Мой член оттягивает бельё и пытается сражаться с прочной джинсовой тканью, часто содрогаясь и пульсируя. Ему, видимо, так же хорошо от пробки, как мне.       Дорога до Олежкиного дома становится пыткой. Не без своих плюшек, но идти под горку, а потом в гору, а потом опять с горы со стеклянной дурой в заднице довольно мучительно. Повезло ещё, что я подготавливал себя, и что Олежек живёт не так далеко, и мне не нужно садится в автобус и уклоняться от любого движения пассажиров в сторону моей раскрытой пятой точки.              Подхожу к лестнице и задираю голову вверх. Подняться на седьмой этаж без лифта кажется мне невыполнимой задачей. Уже хочу звонить Олежеку и говорить, что умру, если он прямо сейчас не спустится и мы не займёмся подъездным сексом. Так и подмывает вытащить пробку, и я уже запускаю руку под ремень, как слышу шаги. Принимаю самую естественную позу из тех, которые возможны с игрушками в заднице. Жду, пока мама с дочкой выйдут, и подвываю. Надо сейчас же вытащить её! Боже, зачем я вообще засовывал это в себя?! Чёртов придурок!       Плетусь на седьмой этаж. Моя кожа пылает, во рту сухо, как в пустыне, глотку дерёт, температура взлетела до небес, ноги дрожат и не слушаются, пот градом скатывается с меня. Прощай, моя свежесть и сексуальный запах жвачки и можжевельника.       Когда добираюсь до Олежкиной квартиры, я уже ни жив, ни мёртв. Последние силы покидают, когда Олежек открывает мне дверь, одетый в пижаму цвета топлёного молока — майка с удлинённым рукавом и на пуговичках и почти облегающие шорты, не доходящие до колена, — с рисунком щеночков. Даже не поздоровавшись, я вваливаюсь в ванную и падаю на колени. Открываю низко вмонтированный над ванной кран и умываю пылающее лицо холодной водой, смачиваю шею, сую руку под футболку и охлаждаю грудь. — Гриш, ты в порядке? — Олежек неловко стучит в незапертую дверь. Джентльмен. Не врывается, начиная скандалить, а спрашивает, в норме ли я… Ха-ха, я не в норме. Вообще ни разу. Я как течная сука. Запах Олежкиного дома вгрызается в меня, практически ебёт раком, пробка массирует тот чувствительный узелок — простату. Меня всего трясёт так, как не трясло ни одного наркомана во время ломки. Тянусь к ремню. Надо вытащить эту штуку из своей задницы, пока… — Гриша? — Олежек рискует заглянуть. Видит меня на коленях и охает. — Ты поскользнулся? Ударился? Очень болит? — подлетает ко мне и обнимает руками щёки, заглядывая в моё измученное мокрое лицо. Я потираюсь щекой о его ладонь и хмыкаю. — Порядок.       Олежек помогает мне подняться, — от ощущения движения в заднице у меня из ушей валит пар, — стаскивает с меня джинсовку и отводит к себе. Я трясусь как собачонка на морозе. Как повезло, что его родителей нет дома!..       Олежек берёт альбом, который мы ещё не смотрели и забирается на кровать, а я стою, как дурак, боясь лишний раз шевельнуться, ведь пробка нашла моё чувствительное место и при каждом шаге массирует меня, заставляя головку обильно истекать смазкой, член — каменеть, а меня — хрипеть и задыхаться в ощущениях… Блять… в трусах горячо и мокро. Скоро пропитаются джинсы и позора мне не избежать. Наверно, придётся просить Олежека высушить мне штаны… Даже думать не хочу, как теперь от меня пахнет — от взмокшего и почти обкончавшего бельё… — Гриша, всё хорошо? — он встревожено глядит на меня. Я киваю и натянуто улыбаюсь, снова обливаясь потом. — Присядешь? — он хлопает ладонью по матрасу и вопросительно поднимает изящные густые брови. Это слово заставляет мои стенки сжаться, тесно облегая затычку. Кажется, будто детский крем, которым я себя смазал, начинает медленно стекать вниз и щекотать моё раскрытое колечко мышц.       Я шумно сглатываю и медленно подхожу к его постели. Очень осторожно сажусь и тут же ойкаю — пробка меняет угол, болезненно укалывая меня чуть ниже простаты.       Олежек подаётся ко мне и прижимает ладонь ко лбу. — Ты весь горишь. Я принесу градусник. — он порывается встать, но я не пускаю. — Я в порядке, честно. — Гриша, ты красный, как варёный рак! И весь мокрый! — Это… этому есть объяснение. — Какое же?       Блядски постыдное. Я засунул в себя пробку и она массирует мне простату уже полчаса. — Я… не могу сказать. Просто поверь мне.       Олежек меряет меня внимательным взглядом. Я отзываюсь мольбой в остекленевших глазах. Олежек снисходительно кивает и устраивается на животе, подзывая меня. Его ягодицы чуть приподняты, — будто подставлены для моих ладоней… это до того соблазнительно выглядит, что я тяну руку к нему. — Смотри, это мой первый день. Не знаю, чего я там такой зелёный…       Я замираю так, не двигаюсь, занеся правую руку над его ягодицей, и Олежек оглядывается на меня. Выжидающе смотрит. — Нельзя? — перевожу я, намокая от пота. — Тебе — можно. — разрешает он. Я облизываю губы, коротко киваю и дотрагиваюсь до него, накрываю ладонью правую ягодицу. Господи… он такой мягкий здесь… почти как лёгкий пластилин. Я чуть сжимаю его пальцами и оттягиваю в сторону, раскрывая его, запоминая ощущения, но не слишком сильно — боюсь наставить синяки. Олежек плавно двигает бёдрами, притираясь членом к матрасу. Там сейчас должна быть моя рука!.. Блять, хочу наставить ему засосов на заднице…       Он издаёт сладкий вздох и я убираю руку. — Гриша, посмотришь альбом? — его голос хрипловатый из-за возбуждения, впрыснутого в кровь мозгом. Я снова шумно сглатываю и решаю, что, если сделать всё быстро, боль будет не такая мучительная. Собрав волю в кулак, я шустро забираюсь с ногами на кровать и рухаюсь рядом с Олежеком, подбрасывая его отпружинившим матрасом и обдавая запахом пота и смазки. Пробка врезается в меня, и я так и замираю — с выгнутой до хруста спиной, остекленевшими глазами и напряжением в каждой части тела. Я как чертово чучело. Только с пробкой в очке. — Ты весь взмок. — Олежек проводит ладонью по моей напряженной шее, собирая капли пота. — Хочешь охладиться? Я принесу тебе чистую одежду. — От меня пахнет? — обреченно спрашиваю я, не меняя позы. Олежек утыкается носом мне в шею, мягко целует и выносит вердикт: — Немного солью, арбузной жвачкой и, вроде, можжевельником. — Олежек стирает капли пота, собравшиеся у меня над губами, подушечкой большого пальца и говорит: — Уверен, что хорошо себя чувствуешь?       Я начинаю злиться на его волнение и на пробку, что по закону подлости теперь делает мне пиздецки больно, поэтому опрокидываю Олежека на матрас, устраиваюсь сверху, широко расставив ноги, и начинаю остервенело целовать, ежесекундно вздрагивая — пробка укалывает меня с каждым движением. Чтобы не было так мучительно больно, я притираюсь к Олежеку пахом.       Когда мои губы врезаются в него, Олежек охает, но не отталкивает, отвечает на поцелуй, пытаясь угнаться за мной. Я целую быстро, почти больно. Стеклянная затычка графина проскальзывает в меня чуть глубже, и я давлюсь воздухом. Руки Олежека обнимают мою поясницу, надавливают, привлекая ближе, и я послушно опускаюсь, нечаянно прикусывая ему губу — пробка больно укалывает в самый центр простаты. Прижавшись к нему, вдруг понимаю, — незаметно для меня он раздвинул ноги, раскрываясь. Хочет снова рискнуть?.. Но он же не готов… Я могу растянуть его, но лишь чуточку, — этого не хватит, чтобы мы занялись сегодня сексом.       Ощутив, как он обвивает меня ногами, я отстраняюсь. Олежек покрасневший и смущенный. Отпускает меня из захвата своих стройных и крепких ног. — Я спешу, да? — пристыжено отводит взгляд. Я смотрю на его пижамные шорты, обтягивающие его везде. Вижу очертания набухающего члена. Облизываю губы, подношу дрожащую руку к его лицу и глажу по щеке. — Нет. Я тоже хочу. — наклоняюсь, чтобы поцеловать, стараясь ни на миллиметр не двинуть задом, чтобы не сделать хуже. — Только… может, в другой раз? — стараюсь звучать мягко, чтобы не обидеть. Олежек пожимает плечами и кивает. — Хорошо. Гриш, — робко зовёт он, — ты бы хотел быть сверху или снизу?       Ебать или быть выебанным?.. Чертовски философский вопрос. Когда речь об Олежеке, мне это не важно. Если хочет трахнуть меня, я прямо сейчас встану раком. Пусть только эту грёбаную стекляшку из меня вытащит!.. Блять, у меня там уже всё натёртое и раздраженное! И крем течёт по очку!       Я наклоняюсь к нему корпусом и веду кончиком носа от щеки к виску. — А как бы ты хотел?       У него вспыхивают щёки и кончики ушей. Олежек кусает губы. — Я думал… — Хочу. — мягко исправляю я. — Я хочу, чтобы ты меня… — сипло произносит он. — Как пожелаешь. — киваю и целую его в лоб. — А ты? — не сдаётся он. Приходит мой черёд сделаться пунцово-красным. — Хочу снизу. — говорю я севшим голосом. — И сверху. Хочу с тобой.       Он ахает и притягивает меня к себе, нежно обнимая. Я тону в его руках, потираюсь каменным стояком о раскрытое специально для меня бедро и слышу, как сбивчиво дышит Олежек.       Мы оба садимся, — раскрасневшиеся и жаждущие. — Тогда… в следующий раз? — уточняет он и мягко сжимает меня внизу. Я подскакиваю. Давление его руки на член загоняет пробку глубже. Олежек подрывается тоже, пристыженный и обескураженный. Я делаю шаг к двери и практически падаю ему на руки, постанывая от боли. Мой член сейчас переломится от крови, прилившей к нему. Мне надо немедленно вытащить пробку из задницы и кончить.       Олежек укладывает меня лопатками на пол и моя пробка глубже врезается в задницу. Я вскрикиваю, из глаз бегут слёзы, а член истекает смазкой. — Гриш, всё. Я звоню в скорую. — он просовывает пальцы в мой сжатый от боли кулак. — Держи мою руку и не теряй сознание. — Нет. Не звони. — хриплю едва слышно. — Помоги сам. — Что мне сделать? — Достань… — сглатываю вязкую слюну, — сейчас… умру.       Сердце больно ухает в груди. Кажется, у меня сейчас случится инсульт. У меня закатываются глаза, мир чернеет, но я настолько остро чувствую происходящее, будто всё ещё вижу. Олежек расстёгивает мои джинсы и охает, когда видит, в каком состоянии я к нему пришёл. — Погоди секунду, возьму полотенце… — Зачем? — хриплю. — Чтобы ты… голый… не на полу. — он уносится прочь. Я считаю до семи, и Олежек снова рядом. Он приподнимает мою поясницу и я снова кричу в голос. Он стягивает мои джинсы, насквозь мокрые боксеры, — Ты что-то принял? Виагру? — разводит мои колени в стороны… и я с ужасом осознаю, что пробка вошла в меня целиком. — Гришка… ты что натворил?! — шепчет Олежек. — Вы-ы-тащ-щи-и… — мяукаю я.       Олежек прижимает пальцы к моему блестящему входу и командует: — Не двигайся, но напряги там. Она должна выскользнуть. Давай, Гриш, помоги мне. Выталкивай её.       Я выстанываю болезненные звуки, поджимаю пальцы на ногах, рыдаю, но ничего не выходит. — Мало смазки. — выдыхает Олежек и снова куда-то уносится.       Вернувшись, он осторожно сгибает мои ноги в коленях и широко расставляет. Его прохладные скользкие пальцы проникают в мой открытый возбужденный вход, и я вскрикиваю от жара, пронзающего каждую клеточку моего тела. Сейчас моя задница — сплошная эрогенная зона. Олежек скользит пальцами по моим возбужденным стенкам и обильно смазывает меня внутри чем-то маслянистым, надавливает на живот и просит ещё раз напрячься. Затычка чуть двигается к выходу, но из-за того, что её верхняя часть шире той, что я вогнал в себя дома, её движение очень медленное и пиздецки болезненное. — Я попробую достать. Напряги живот и выталкивай её.       Олежек вводит в меня пальцы и я взвизгиваю, как шавка. Мои бёдра подбрасывает над полотенцем, и пальцы Олежека в моём входе следуют за мной. Он проталкивает их чуть внутрь, бормоча, что я больно сжимаю его. — Теперь расслабься и не двигайся. — просит он. Я, дурной от боли и тестостерона, лежу пластом и чувствую сильную дрожь в коленях. Олежек входит в меня чуть глубже и раскрывает, делая пальцами «ножницы». Меня прошивает волной наслаждения — он проводит скользкими, чушь шершавыми пальцами по моей простате. Член течёт на мой оголившийся пресс. Олежек шкрябает внутри меня пальцами и вдруг обрадованно охает: — Держу! — он смог раскрыть меня и проникнуть пальцами чуть вперёд, за широкую часть пробки, и теперь надёжно держит, вытягивая. Пульсирующие стенки бесконтрольно сжимаются и разжимаются, пока он спасает мою задницу от вмешательства хирурга. Пробка выскальзывает из меня и я издаю рычащий медвежий стон, мои колени трясутся, живот тянет от оргазма, который я сдерживал более получаса — от дома до квартиры Олежека. — Чёрт, Гриша! — ругается Олежек, с ужасом глядя на мою пробку и пульсирующий малиновый вход, блестящий от смазки, — никогда больше так не делай! — он отвешивает шлепок по моей заднице и я всхлипываю от накатившей усталости и облегчения.       Я размыкаю губы, приоткрываю глаза и шепчу мольбу: — …выеби меня. — Ч-… что ты несёшь?! — в его голосе столько праведного возмущения, что мне становится по-настоящему стыдно. — Олежек, пожалуйста, — я уже просто рыдаю, — если не трахнешь, я подохну. — У меня ничего… — В кармане. — я указываю слабой рукой на джинсы. — Пожалуйста… раздень меня.       Он выглядит таким смущенным и растерянным, что его становится жалко. — А если я сделаю больно? — панически думает он, стаскивая с меня толстовку. — Я готов для тебя. — выдыхаю я обреченное. Он просовывает руки мне под спину и освобождает от кофты, расстёгивая молнию. — Олежек… — когда мою мокрую кожу овевает прохладный воздух комнаты, я ощущаю тот вид блаженства, когда летом в сорокаградусную жару тебе перепадает стаканчик с прохладной водой.       Он отводит взгляд, вытаскивает из моего кармана квадратик, который я стащил из ванной Лики, когда пришёл к ней, чтобы расстаться, зубами разрывает упаковку и раскатывает презерватив по члену. Едва он дотрагивается головкой до колечка мышц, я вскрикиваю. — Прости-прости! — Олежек тоже взвизгивает. — Я больно сделал?       Мне нужна минута, чтобы протрезветь. — Гришка? — Забей. — хриплю пересохшим горлом. — Сейчас я там — сплошная точка «джи». Просто продолжай.       Олежек краснеет щеками и пристыжено произносит: — Я ни с кем не… — Просто вставь мне, — шепчу я, переваливаясь на бок и прикрывая глаза, — и всё станет просто. Я сам всё сделаю…       Вот только сил на «сделаю сам» у меня нет. Всё ушло на выталкивание пробки и сдерживание оргазма. Я смог только перевернуться на бок, и на этом всё. Помню, что для первого раза лучше сжаться в комочек, сидя на коленках, поэтому прошу Олежека поставить меня так. Мой член тяжело повисает между бёдрами, головка обильно течёт на полотенце, пахнущее Олежеком. По моей ранее озвученной просьбе Олежек стягивает с меня насквозь промокшую майку и отбрасывает её куда-то в сторону.       Мой вход конвульсивно сжимается и разжимается. Крем течёт и пошло блестит, как сперма, будто меня уже выебали семеро. Олежек приставляет ко мне свою тёплую головку, но я останавливаю его и прошу: — Можешь немного пальцами? — от пошлости у меня горят спина и уши. Олежек издаёт согласный звук и наносит на пальцы свою смазку. По запаху признаю детский крем и тихо усмехаюсь. Прохладная маслянистая субстанция горошинкой помещается в мой разъёбаный вход осторожными пальчиками Олежека. Я тут же сжимаюсь вокруг неё и выкашливаю стон наслаждения, стараясь не думать, что Олежек смотрит сейчас, как от одной моей стеночки к другой тянутся маслянистые нити, и как крем выглядит в моём малиновом очке…       Олежек ждёт, давая мне насладиться ощущением прохлады. Когда крем теплеет и начинает медленно и пошло вытекать из меня, Олежек поглаживает колечко мышц большим пальцем, смазывая, а потом, предупредив меня, входит пальцем. Я тут же сжимаю его и выкашливаю стон. Умоляю сразу добавить второй, потому что с одним чувствую себя совсем пустым. Олежек охает, но просовывает в меня второй палец, начинает мягко двигаться, и я чувствую, насколько хорошо он смазал меня внутри. Чвокающие звуки, с какими он входит в меня, заставляют покрыться мурашками.       Я сосредотачиваюсь на его пальцах, мягко растягивающих меня, поэтому не сразу обращаю внимание на сбитое Олежкино дыхание. Он возбуждён. Пока не так сильно, как я, но он близко. Я прошу его ускориться, и Олежкины пальцы быстрее внедряются в меня. Расслабившись, я чувствую, что ему стало раза в три проще входить в меня. Мой вход начинает печь от трения и крема, я расслабляю живот ещё чуть-чуть и Олежек вводит в меня третий палец. Я сжимаюсь вокруг него почти неощутимо. Олежек с легкостью двигает рукой вперёд-назад. Чувствую, как там скользко сейчас, и начинаю стонать, когда Олежек дотрагивается до моей критически возбужденной простаты.       Вскрикнув, сжимаюсь. Вернее, мне кажется, что сжимаюсь. Мышцы моего входа настолько расслаблены, что не оказывают никакого сопротивления. Я чувствую внизу нарастающий жар. Член покалывает, головка гудит без внимания, и я пользуюсь шансом: расставляю ноги, как лягушонок, чтобы опустить корпус ниже, подмахиваю бёдрами Олежеку и одновременно трусь членом о полотенце. И да, мне плевать, если я натру нежную кожу. Полотенце у Олежека такое нежное, что я будто переношусь в единственный БДСМ-клуб с самыми эротичными и ласковыми пытками.       Пальцы Олежека выскальзывают из меня, и я чувствую, насколько он раскрыл меня ими. Хочется сжаться от смущения, но расслабленные стенки не позволяют. Чувствую, будто моё очко вывернули наизнанку… Олежек осторожно промакивает меня не то платком, не то салфеткой, и откладывает ветошь в сторонку. Когда ласкающие пальцы пропадают, я чувствую то, чего точно не ждал. Губы. У моего входа. Олег целует меня там. Мокро, горячо и ласково. Он обхватывает мою верхнюю стеночку губами и оставляет поцелуй. Я чувствую робкое движение его языка внутрь и, высоко ахнув, кончаю, как конь…