Пять минут

      Я никогда прежде не бывал у него дома. Не то, чтобы я вообще бывал у кого-то в гостях. Вписка у кента — не в счёт, потому что на вписке тебе не проводят историческую экскурсию по квартире.       Олежек провёл. Я не люблю историю, но его слушал, затаив дыхание.       В 14:50 мы устроились на его кровати. Хотя, … это неправильное слово. У него было что-то среднее между диваном и раскладушкой. Это «среднее» тихонько поскрипывало, когда один из нас менял позу. Его «среднее» было накрыто клетчатым пледом красно-черного цвета, и я инстинктивно водил рукой по мягкой ткани, запоминая ощущение.       Я полулежал на матрасе, Олежек повторил мою позу, когда достал из маминого шкафа со стеклянными дверцами старенький семейный фотоальбом. Он указывал на фотографии и рассказывал, кто на них запечатлён, кем этот кто-то приходится ему, на ком этот кто-то женился и так далее. Меня поразило, насколько глубоко он знает свою семейную историю. Когда Олежек чуть повернул голову в мою сторону, чтобы убедиться, что я, ошалевший от такого количества родственников, слушаю его, я уставился сперва в зеленые глаза, глядящие на меня из-за стёкол круглых очков, затем на приоткрытые губы и… прижался к нему поцелуем. Олежек охнул, но не отпрянул. Он прикрыл глаза и мягко ответил, мазнув по моему языку, раздвинувшему его губы, своим.       Мы целовались медленно и мягко. Осторожно ощупывая рты друг друга языками. Мне понравилось, как он лизнул внутреннюю поверхность моей щеки. В нижней части живота полыхнуло, и я уложил Олежека на лопатки, не прекращая нежно целовать припухшие губы. Он снова охнул. Это был такой короткий и тихий звук, что я едва его не пропустил. Олежек двинул бёдрами мне навстречу и я тут же вдавил его в матрас своими, стал тереться — медленно, тягуче, порочно. Олежек заскулил мне в губы, стал цепляться за мою шею дрожащими горячими пальцами, и я впервые пожалел, что на голове у меня — ни одного волоска… Чёрт, какого бы это было — когда он тянул бы меня за волосы?..       Я приподнимаюсь с его груди, чтобы не задавить, и лезу ладонью ему под одежду, голодно ощупывая горячую кожу торса. Он уже готов — ощущаю его твёрдое напряжение напротив себя. Удивительно, как я держался две недели и не касался его, оставаясь наедине… В раздевалке спортзала было особенно туго — я видел его обнаженным, в одном лишь белье. Я смотрел, как он переодевается, и попадал ногой мимо штанины. У меня вставал на него всякий раз. Сначала он переодевался на противоположной скамье, потом перебрался на мою, и это было настоящей пыткой. Я хотел оттрахать его прямо там, чтобы он понял: вот так играть со мной и не получить по заднице — невозможно.       Всё свелось к тому, что, оставшись с ним один на один в раздевалке, я приблизился и хотел сразу толкнуть его к скамейке и хорошенько выдрать, но Олежек вдруг обернулся. Его взгляд заставил меня замереть. Я был обезоружен. Фигурально выражаясь, ведь у меня колом стоял на него вот уже пятьдесят минут. — Придёшь ко мне в гости? — он смущенно улыбнулся, протягивая мне бумажку с адресом. Я принял её, развернул, усмехнулся. Там значился лишь номер квартиры, потому что улицу и дом и я знал. Мы занимались… этим на четвёртом этаже. Олежек жил на седьмом, в квартире № 27. — После уроков.       Я поднял взгляд от бумажки и, увидев закушенные губы и сдвинутые в мольбе брови, понял, что пропал. Из-за него.       Я согласился. Почти мгновенно. И небывалых усилий мне стоило не взять его прямо там, в раздевалке. Если бы не зашли парни из восьмого класса, я бы уже натянул его.       На географии я отправил в семейный чат смс, что задержусь. Мать, конечно же, спросила, куда я намылился. Только вежливее, потому что это — моя мама. Я сказал, что зайду к другу. Батя вступил в небольшой спор с мамой, вышел победителем, и мне дали зеленый свет.       Мы с Олежеком шли совсем рядом, почти касаясь друг друга руками, и это было невыносимо — находиться к нему так близко и не иметь возможности дотронуться. Когда мы добрались до подъезда, я уже не мог себя сдерживать. Когда поднялись на наше место — на кафеле остались мутные пятнышки или моей или его спермы, — я прижал его к стене.       У Олежека округлились глаза. — Гришка, что? — он смотрел на меня встревожено и ласково.       «Я хочу тебя, вот что,» — едва не вырвалось у меня. Заставил себя качнуть головой, мол, всё в порядке, малой. Отпускать его я не спешил. Прижался всем телом, внимательно вглядываясь в зелёные глаза, сжал его кисть, переплёл пальцы. Подался чуть вперёд, лизнул его губы. У Олежека запылали уши. Ресницы затрепетали. Глаза закрылись. Он разомкнул губы, позволяя проникнуть ему в рот, и я, чуть прикрыв глаза, подался к нему. На пятом этаже ожила дверь — повернули ключ в замке, скрипнули, закрыли, заперли. По ступеням начали спускаться, и у меня была доля секунды, чтобы отпрыгнуть от Олежека и сунуть руки в карманы.       Пожилая женщина спускалась мимо нас. Я опустил голову, пристыженный, Олежек вежливо поздоровался. Дальше поднимались молча, не дотрагиваясь друг до друга, — боялись.       Когда Олежек запер за нами дверь, я ощутил себя в вакууме. Все звуки резко отключили. Остался лишь стук крови в ушах. Олежек прижался ко мне сзади и положил голову на плечо. Теперь я мог дышать.       Вы, наверняка, знаете, что у каждого дома свой запах. К своему мы привыкли и не замечаем, но попав в гости, запах чужого дома даёт нам под дых. Так было и со мной. Я вдохнул и был убит. Запахом Олежека. Тут каждая вещь пахла им, и от такой концентрации я едва не рехнулся. Я как грёбаная сучка во время течки, оказавшаяся в логове кобеля.       Оглянулся. Встретился с мягкими чертами Олежкиного личика. Расслабился. Он снова меня обнюхивал. Ну прямо щеночек. Зарылся носом мне в шею, счастливо зажмурился и дышал. Пока мы шли к Олежеку, я немного остыл, но теперь у меня в животе снова затягивался сладкий колючий узел.       Мы разделись, повесили куртки на крючки, сняли обувь: он — ботинки, я — кроссы. Он показал мне квартиру и со смущение признался, что я — его первый гость. Мне это польстило.       Мы вымыли руки и переместились в Олежкину спальню. У закрытой двери его запах был ещё насыщеннее, чем в коридоре. Я чуть не умер от разрыва легких — до того глубоко вдыхал его. Тиканье настенных часов гулко отдавалось в ушах. Я скосил глаза влево. 14:20. — Гриш, ты в порядке? — он ласково тронул меня за плечо. Я шумно выдохнул и кивнул. В порядке, в порядке. Просто надо привыкнуть.       Олежек потянулся к дверной ручке, но я перехватил его запястье. Мне надо подготовиться. Я прижал его к двери, ткнулся губами в шею, вдохнул. Коротко лизнул его венку. Отступил. — Заходим? — осторожно спросил Олежек. Я кивнул. Он стиснул мою руку своими тонкими пальчиками, приободряя, и открыл дверь.       Вот так мы и оказались в его спальне.       Вот так я и оказался сверху.       Мне чертовски нравится, как его тело реагирует на меня: как Олежек дрожит и сжимается, как стонет и всхлипывает, когда я дотрагиваюсь до него в разных интересных местах.       Я поглаживаю его живот, и ноги Олежека бесконтрольно подрагивают. Подобравшись ладонью к его набухшим соскам, я сжимаю их сперва через тонкую ткань футболки, а затем — без барьера, — проверяю реакцию. Олежек захлёбывается от контакта кожи и стонет в поцелуй. Я не знаю, как далеко мне позволено зайти, поэтому не спешу раздевать его. Во-первых, это неприлично. Да-да, сказал гопник, ебавший его в рот в парадной… Чёрт. До сих пор не верю, что мы это сделали… Во-вторых, не знаю, захочет ли он так скоро переходить со мной эту черту. Секс, я имею в виду. В-третьих, даже если и захочет, у меня с собой ничего нет — ни смазки, ни презика. Трахать его на сухую и без защиты я не буду. Я не из тех, у кого «в резине ощущения не те». Я скорее из тех, кто за здоровье во время секса. И делать ему больно я не намерен.       Прижимаюсь губами к его шее и оставляю новый засос — не такой грубый и яркий, каким сделал первый две недели назад, — слабо розовый, любовный, нежный. Пальчики Олежека чуть надавливают мне на спину, с губ срывается сдерживаемый тихий стон. Я смещаю поцелуй к ямочке на шее и оставляю ещё одну метку. Поднимаю Олежеку подбородок и припадаю к кадыку, целую глубоко и влажно. Олежек скребётся ноготками между моих лопаток, а я притираюсь к нему затвердевшим дружком.       Возвращаюсь к его губам, целую мягко и коротко, и вдруг чувствую ладони Олежека на своей груди — он расстёгивает молнию моей адиковской кофты. Я отрываю руки от его тела и пытаюсь снять её. Олежек стаскивает кофту с моих плеч, помогает выпутаться. Я остаюсь в футболке. Олежек мягко отстраняет меня, облизывается, прикусывает нижнюю губу. — Ты такой… — он краснеет, смущается и замолкает, а я умираю, не слыша продолжение. Какой? Какой «такой»?       Приникаю лбом к его лбу. Олежкино дыхание овевает мои губы. Хочу его безумно. — Гри-и-ша… — сладко зовёт он, чуть поворачивая голову и потираясь своей щекой о меня. — Я х-… хочу. — он с надеждой смотрит на меня. — Хочу тебя. — прикусывает губу, отводит взгляд. Стыдится?.. Нет. Лезет рукой вниз, чтобы расстегнуть ремень. Вытягивает его из петель, избавляется. Задирает футболку к самому горлу, предлагая мне себя — всего, на тарелочке.       С моих уст сорвалась расслабленная усмешка. Я просунул руку ему под спину и чуть приподнял, вызволил из футболки. Долго смотрел на него, рассматривал. Веснушки под ключицей, тощая грудь, твёрдый живот с проглядывающим прессом. Тоненькие и невесомые волоски, уходящие от живота вниз, к его сладкому местечку. Но больше всего меня привлекали его соски — цвета малины, уже набухшие для меня…       Блять…       Я должен признаться. За эти две недели, что я сходил с ума, я с десяток раз заходил на порносайты. На страницу «голубого». Я… изучал. Повторял, пробовал. Без партнера, конечно, пришлось туго, но… я теперь хоть немного представляю, как могу приласкать парня. Нет, я ещё не уверился, что на все сто процентов гей. Но я определенно не натурал. Больше склоняюсь к тому, что я бисексуален, но уже не чувствую былого влечения к девушкам. Я проверял. Открывал самое горячее порно и… толком не возбуждался. Может, я был латентным геем?..       Я прочитал кучу статей об анальном сексе, чтобы быть готовым ко всему. Знаю, что нужно подходить к этому с осторожностью, основательно. Понимаю, что нельзя вот так сразу засадить и трахать — можно порвать. Помню, как нужно двигать пальцами, чтобы раскрыть и подготовить. Блять… да, я пробовал на себе. Сначала пальцами, чтобы привыкнуть. Потом руки стали забиваться, и я брал то, что есть в любом доме — маленькие пластиковые флаконы. Они ощущались просто прекрасно. Единственное, — мне наглости не хватило сходить в аптеку и купить смазку. Вместо неё я сначала использовал слюну, потом свою же естественную смазку, потом перешёл на детский крем, и это было лучшим решением в моей жизни — благодаря ему, флакончик из-под пробника шампуня прекрасно входил в меня и двигался внутри. Окрыленный мечтами о сексе с Олежеком, я даже пробовал опускаться на него. Для этого поджимал под себя ноги и сводил колени, сидя в ванной, складывался пополам, — в позу эмбриона, — а в кулаке крепко сжимал флакончик и приставлял к моему неспокойному месту, ищущему приключений.       Так что я был готов принять Олежека.       Но Олежек не был готов принять меня.       Глядя ему в глаза, я лёг сверху, накрывая его тело своим, как одеялом. Провёл пальцами по губам и Олежек, нетерпеливо пискнув, обхватил их и заключил в жаркий плен своего рта. Для меня это было разрешением. Я опустил голову к его груди и взял в рот маленькую горошину его теплого соска, втянул её немного и стал посасывать, подстраиваясь под Олежека. Если он брал глубоко и покусывал, я делал то же самое с его соском.       Когда я взял его особенно глубоко, Олежек запрокинул голову и вскрикнул. Его тело затряслось подо мной. — Ты уже? — спросил я несколько ошеломленно. Олежек запылал щеками, накрыл лицо предплечьем и согласно замычал. Я легко усмехнулся и поцеловал его в локоть. Олежек заурчал. Я поглядел на него вот такого — покрасневшего и смущенного, — и лизнул его второй сосок. Потом легонько укусил. Потом втянул и стал сосать. Неправильно, если он останется без внимания. Олежек издаёт мычащий звук, сдерживая стон. Я мелкими влажными поцелуями спускаюсь по его груди вниз, к сладкому местечку. Приподнимаю Олежека и чуть спускаю его школьные брюки. Он тут чертовски мокрый и тёплый. Бедняга, надо хоть как-то ободрить его. Прижимаюсь лицом к его бедру и поглаживаю пах кончиками пальцев. Олежек приподнимается, дрожит и давит мне между лопаток коготками. Я оттягиваю его промокшие трусы и беру в рот до основания. Он сипло вскрикивает и царапает мне спину сквозь футболку. Он тёплый и сладкий. Я слизываю всё, что удаётся. Сегодня я вовремя беру его — Олежек выстреливает мне в горло тёплой струйкой семени. Я проглатываю всё, но не отрываюсь от него. Знаю, как это паршиво, когда ты кончаешь, а партнёр вдруг останавливается, перестаёт ласкать, бросает в шторм оргазма, и ждёт, выплывешь или нет. Нужно всегда идти до конца, иначе оргазм не такой полноценный, каким мог бы быть. И близость не такая интимная.       Я сосу ему, пока Олежек не перестаёт изливаться и стонать. Я провожу его через все этапы оргазма, не бросаю на полпути.       Когда отрываюсь от него, чтобы вздохнуть, смотрю на запястье Олежека. 14:55. Я подвёл его к черте за пять минут.