Без меня

      Он чувствовал слëзы на своих щеках. От них оставались влажные солëные дорожки, которые парень сначала старался стереть, но со временем перестал даже пытаться. Это было тупое бессилие, и теперь нельзя было от него убежать. Больше бежать не к кому.       Он сглотнул подступающий ком в горле, чтобы не разрыдаться в голос: никогда ещё не чувствовал себя настолько преданым.       Руки сжали лист крепче. Глаза вновь и вновь скользили по кривым дрожащим буквам, по неровным строчкам, перечитывая, не понимая, не веря.       От друга, который когда-то для Норвегина был всем, остались только разорванное тельце на рельсах и помятый серый листок на подоконнике Лëхиной комнаты. И слова, написанные простым карандашом, колечащие душу:       «Никогда не любил прощаться, но рано или поздно всë равно приходится. Если честно мне было страшно писать это, но совесть бы меня замучала. Хотя, есть ли там место совести? Мне кажется, что нет. Да это уже и неважно. Ты только не подумай, что это твоя вина. А то я знаю, как тебе нравится за все беды на свете ответственность принимать.       Короче я просто не выдержал. И ты можешь называть меня как угодно, хоть самым последним пидарасом на этой конченой земле, только вот ничего от этого не изменится. Я многого не успел тебе сказать, знаешь, например, что я за пару месяцев к тебе привязался так, как ни к кому за всю жизнь, что после той ссоры у озера я места себе не находил… И не нашёл. И не найду больше никогда.       Последний год я жил лишь нашими встречами. Мне кажется, что ты понимал меня как никто, и надеюсь, что сейчас тоже поймёшь. Я тебя не бросал.       Не умею подбирать нужные слова, но всë, что ты должен знать: ты сильный, я знаю. И всë у тебя будет замечательно. Ты обязательно создашь свою группу, напишешь самую гениальную книгу, поженишься с красивейшей девушкой во всей деревне и будет у тебя милейшая дочка, или сын. Жалко, что я этого не увижу, конечно. Но так надо.       А ты живи, ладно? Живи в память обо мне.

Сашка Кондрашин.»

      Ещё одна слеза. Нервные смешки.       — Дурак…       Перед глазами мелькают моменты из его жизни в деревне: и то, как они сбегали из дома ночью, как вместе в гараже пели сектор, как Кондрашин стучался к нему в окно каждое утро… Как они пообещали никогда, во чтобы то не стало, не бросать друг друга. Как же много с тех пор утекло воды. Как же много успело измениться…       Только одно остаëтся неизменным: Саша ему нужен. Безумно нужен. Без него не справиться, не удержаться в бешенном темпе деревенской и школьной жизни. Без него всë пропадëт.       — Трус, блять! — хочет закричать, но получается лишь громкий шëпот.       Бумажка превращается в смятый комок и с силой летит в стену. Ударяется.       Норвегин остался один в этом мире.       И в полной тишине дует ветер, треплет тëмные волосы на прощание, успокаивающе гладит шею. Но Лëша этого не замечает.