—
В тот вечер в доме, чтобы разобрать отцовские вещи, должен был остаться Фрэнсис, братья остановились в отеле. Дом большой, кажется его одного и не хватит на него. Он открывает дверь и не смеет ступить в обуви на пол, не сегодня, в обуви будет слишком громко, а сейчас что-то громче собственного шёпота он не выдержал бы. Любая мысленная деятельность давалась с трудом в этот день, даже если он бывал на паре-тройке похорон Дяди или Тёти я-тебя-младенцем-помню, такого близкого родственника он хоронил впервые. Осознание ситуации, впрочем, и под конец дня не пришло, а чужое давило так сильно, что казалось, что каждый сошёл с ума кроме него самого; мажущая плывущая обстановка и шатающаяся под ногами земля отключает понимание места и времени периодически и поэтому Мама дорогая он находит себя сидящим на ступеньках второго этажа, не решаясь ни подняться к отцу, ни зайти в комнату к кому-то из братьев, чтобы прилечь, он уснул прислонившись к перилам. Жалкое зрелище. Глаза болят, будто не смыкались и к тому времени, как он подходит к туалету на втором этаже, который являлся гостевым (в ванную собственной комнаты он всё ещё не решается зайти), они наполняются слезами и уже нет уверенности что это слёзы, которые он сморгнёт, как после зевка. Фрэнсис поворачивает голову к зеркалу и то, что он видит там слишком жалко. В отражении уставший щенок, буравящий его взглядом, лицо которого в секунды трансформируется в плачущую гримасу. Он скулит, плачет, и в моменте ощущает себя самым маленьким щенком на планете. В эти несколько секунд комната вокруг увеличивается и он понимает, что это просто он никогда не вырастал. Сейчас, как пять и как десять лет назад, ему просто хотелось отмыться от позора и стать тем самым Фрэнсисом, который был одним из трёх любимых детей, у которого больше чем весь мир и полный класс друзей, или просто мальчишкой, который не был обременён. Мама Его встряхивает, когда дверь плавно открывается. За дверью Питер. Тоже усталый. Он улыбается, то ли желая "утешить", то ли поиздеваться. В любом случае Фрэнсису это показалось таким жестоким, что он встал, поспешив закрыть дверь от греха подальше. — Пожалуйста, можно... — не собираясь даже заканчивать своё предложение, надеясь на то, что брат сам свяжет мысль. В голове даже не возникло мысли почему он здесь, для Фрэнсиса в сейчас это лучший расклад. Его с лёгкостью могли перехватить на выходе из отеля, кабинета психиатра или просто приехать к нему домой. Конкретно сегодня его тревожность довела его до мысли, что он мог быть подвержен безумию Питера ещё там, на похоронах. Зная о бессмысленности этого действия, он пытается закрыть дверь. Вместо этого Питер просто перехватывает его руку, проходит в ванную и обнимает. Сейчас в его руках Фрэнсис, на которого волнами поочерёдно накатывают эмоции: злость, сверху на злость страх, а с ним и слёзы, и для Питера это не впервой, он даже не будет успокаивать его: «всё как всегда, Фрэнни». И для Фрэнсиса, в отличие от Питера, всё вправду «как всегда». Он опять жмурится, вытирает мокрые глаза и воротит головой. Сегодня он просто, — думает, хотя он уже — будет плакать сильнее, чем обычно. И мысли об этом больно давили на воспалённый мозг и кричать хотелось больше чем день, два, три назад, сильнее чем в отправной точке, пуще чем на стыке нормального мира с пиздецом. Но проблема Фрэнсиса в том, что Питер никогда этого не говорил. Для Питера никогда не было «как всегда», это всё говорил Страшный кошмар, в который он почему-то невольно поверил. И ни сейчас, ни когда-либо вообще Страшный кошмар не должен обнимать его, спасая от другого страшного кошмара, думает. С каждой секундой больнее. Он не вырывается из объятий, а просто пытается скатиться по стенке, рядом с которой они стояли. Питер держит крепко. — Питер, пожалуйста... — Проплачься. — и ведь правда действует, его слова заставляют хныкать и скулить. — Я не могу. Питер целует Фрэнсиса под его усталые всхлипы и завывания. Сначала мочку уха, потом где-то у загривка, шею, скулы, в губы не даёт целовать сам Фрэнсис. — Перестань, пожалуйста. — не прекратит ведь, это уже заученный за тринадцать лет сценарий. Одна из ладоней Питера оказывается на паху у Фрэнсиса, просто оглаживая. Мама дорогая. И не витало в воздухе никакого удовольствия или возбуждения, то был страх, но Питер был настойчив, местами целовал и гладил очень жёстко, и когда был уверен, что у Фрэнсиса стоит, аккуратно, будто не занимался чем-то переходящим грани морали, приспускал его штаны с боксерами. Питер так и не снял ни плащ ни перчатки, собираясь, трогать Фрэнсиса именно через них. — Сними их, не будь тварью. — Тише, Фрэнни. — несмотря на то, как было больно и отвратно это слышать, слёзы больше не катились, он их давил и сжирал, пытаясь отдаться ощущениям, хоть и очень мерзким. — Не зови меня так, пожалуйста.—
Фрэнсис тушит сигарету о первую попавшуюся поверхность, даже не открывая глаза, пересиливая желание сделать это о кожу или, что ему казалось намного привлекательней, о собственные мысли. — Питер... — зовёт его тихо, Питер спящий, прислонившись к горке чемоданов, сразу открывает глаза. — Фрэнни? — Фрэнсис. Я тебя ненавижу. Признание в ненависти повторяется много тысяч раз за ночь, как и слёзы и всхлипы, и позже стоны Питеру в плечо. И всё это никогда не закончится, даже когда Питер всё-таки женится, когда у него родится сын, позже дочь, даже когда Фрэнсис уедет за много тысяч миль от него, они пересекутся и история повторится. До тех пор, пока желание закончить это всё не пересилит желание увидеть лучшую жизнь.