Ножницы

— Добро пожаловать, господин Чон, — кланяется японская шавка средних лет, встречая своего хозяина у трапа частного самолёта. — Как долетели? Широкоплечий альфа с густыми угольного цвета волосами до плеч игнорирует слова, как, в принципе, и существование склонённого перед ним омеги, и проходит мимо, скрывая равнодушный взгляд за чёрными солнцезащитными очками. Костюмные классические брюки от Gucci цвета марсала трещат от натяжения, стискивая в себе его накачанные бёдра. Лицо красивое, но каменное, застывшее в одном выражении, словно вырубленное скульптором. Альфа прилетел в Японию по делам бизнеса. И он вовсе не скуп на эмоции и благодарности, хоть иногда и холоден с сотрудниками. Просто мысли его в данный момент находятся слишком далеко, чтобы обращать внимание на что-то или кого-то рядом. — Он здесь? — с привычной сдержанностью в голосе задаёт вопрос господин Чон своему верному охраннику и правой руке по имени Маян, открывшему перед ним дверь заднего сидения арендованного автомобиля. — Да, господин, — без задержки отвечает тот, преклонив голову. — Я надеюсь, мне не придётся ждать? — сев на пассажирское кресло, альфа расстегивает пиджак и требовательно изгибает бровь, сдвигая на кончик носа очки. — Всё будет в лучшем виде, господин, — не поднимая головы, уверенно отвечает тот. — Наши люди уже на месте. — Тогда едем, — коротко командует Чон и, сдвинув очки вновь к переносице, достаёт из кармана брюк телефон. Его не интересует погружающийся в вечерний полумрак вид живописных гор и реки города Кобе. Мелькающие мимоходом огни андонов не привлекают его внимание. И только лишь когда машина замедляется, альфа поднимает голову и хмурит брови, глядя на оживлённую улицу. — Ты адрес не перепутал? — обращается к охраннику, который к тому же выполняет обязанности водителя. — Дорога верная, господин. Он сегодня в Чайнатауне. Чонгук терпеть не может японцев. В нём горит обида за предков на колонизацию, концлагеря́, станцию утешения и многие другие ужасы многолетней оккупации. И тем не менее Япония — самый большой и состоятельный его клиент. Однако вынуждают альфу сотрудничать с ненавистным народом вовсе не деньги. — Мы на месте, господин, — автомобиль останавливается возле небольшого ресторанчика с неприметной вывеской «Tamayura». Выругавшись про себя из-за того, что придётся столкнуться с японцами, Чон выставляет ногу из машины, как только один из его людей, занимавших позиции возле ресторана, открывает пассажирскую дверь. — Чтобы внутри ни одного карлика не осталось, — чеканит Чонгук своему помощнику, поправляя пиджак, и тут же видит, как приказ приводят в исполнение: его люди штурмуют заведение, из дверей которого через некоторое время начинают высыпаться японцы, как муравьи из разорённого муравейника. — Внутри чисто, господин, — выходит, наконец, Маян. — Прошу. Господин Чон, кивнув охраннику, широким неспешным шагом направляется к заведению. Внутри его встречают тишина, разбавленная мягкой мелодией цитры, и миниатюрный сад в дальнем левом углу. Дизайн помещения, выдержанного в бежевых и коричневых тонах, исполнен в аутентичном стиле с учетом старинных традиций, но удачно гармонирующих с современной элегантностью. Минималистично и просто — всё, как любит Чонгук. И несмотря на невзрачную вывеску, альфа признаёт, что внутри очень даже сносно. А изысканному вкусу Чонгука не так просто угодить. Справа от входа, рядом с собой Чон не сразу замечает склонившегося в поклоне низкорослого альфу. — Добро пожаловать, господин, — на корявом корейском приветствует его улыбающийся владелец ресторана. — Маян! — требовательно зовёт Чонгук своего охранника. Тот появляется через пару мгновений. Чон вплотную подходит к нему и, впившись пальцами в шею, шепчет: — Почему я должен повторять свои приказы дважды? — Виноват, господин, — шипит тот от боли. — В последний раз повторяю — ни одного карлика, — и, посмотрев в сторону хозяина заведения, добавляет: — Включая этого. Маян покорно кивает, а затем, подозвав ещё одного охранника, не без усилий выпроваживает японца. — И ещё, Маян, — Чонгук окликает его. — Что бы ты не услышал, не входи и никого не впускай, пока я не позову. — Как всегда, господин, я помню. Альфа после этих слов охранника замирает на несколько секунд — а не слишком ли он доверяет ему? Ведь если задуматься, то Маян знает о нём всё и в любой момент может воспользоваться этой информацией. Пожалуй, альфе стоит быть с тем помягче, либо уже давно пора раскрыть свой большой секрет самому, пока это не сделали враги. Обращая, наконец, свой взгляд в центр зала, Чонгук млеет. Возле широкого теппан-стола, одной рукой опираясь о деревянный выступ поверхности, а другой играясь с сантоку, стоит Он — неуловимый шеф-повар Ким Тэхён, который для своих ежегодных благотворительных гастролей из всех стран Азии выбрал именно ненавистную Чонгуку Японию. Белый каппоги небрежно накинут поверх красного, с узором золотого дракона, не затянутого поясом кимоно, край которого скользит с одного плеча прямо на глазах Чонгука, оголив чашечку левой ключицы, к которой с шеи змеится блестящая капелька феромонового пота. Чонгук прикрывает глаза и тянет носом жаркий воздух помещения. Специи, овощи, масло, мясо… и среди прочих — яркий аромат удового дерева с терпкими нотками ветивера. Заметив, что на него обратили внимание, повар Ким дует на выбившуюся из зачёсанных назад волос белокурую прядь, игнорируя остальные, что липли ко лбу и вискам, и произносит: — さて、あなたは誰ですか? — перекладывает сантоку в левую руку и слегка упирает его острый кончик в указательный палец правой. Чонгук шумно сглатывает. Голос повара словно прекрасный бархат, его не портит даже ненавистный альфе язык. Наоборот, он его украшает, как соль делает вкуснее любое блюдо, как черника раскрывает аромат каберне-совиньон. Этот повар как дорогое рубиновое вино, чуть терпкое, с тонкой горечью миндаля и сладкое, которое ты пьёшь, но в итоге именно оно поглощает тебя. — オウ 、ご主人様? — машет рукой перед собой Тэхён. Чонгук ни слова не понимает, но не уверен, что это «goshujinsama» — что-то ругательное. Он смотрит на столики с брошенной едой, возвращает взгляд к столу в центре зала, на котором кто-то оставил свежий стейк с овощами, и, подойдя, широким размахом руки сметает с него всё подчистую, а затем, как ни в чем не бывало, усаживается на широкий стул, больше напоминающий кресло. — Приготовь-ка мне рыбки, Прелесть, — подмигивает повару и с хлёстким звуком шлёпает на стол солидную стопку долларов. Прелесть ухмыляется, глядя сперва на деньги, потом на альфу. — Ты, кажется, перепутал меня с одной из своих шлюховатых омег, готовых на всё ради парочки долларов. Это он пачку купюр по сотне назвал парочкой долларов? Что ж… Чонгук дублирует его усмешку и накрывает первую стопку ещё одной, такой же. Однако повар продолжает смотреть не на него, а на свой сантоку. Ещё пачка — ноль реакций. Карманы Чонгука пусты. — Чего ты хочешь? — Чон ведь может заставить этого повара готовить или что угодно делать для себя совершенно бесплатно. Сбить спесь с этого альфы и научить уважительному обращению для Чонгука особого труда не составит. Однако он продолжает раскошеливаться. — Ты разогнал мою очень благодарную и щедрую публику. Из-за твоих людей я в огромном минусе. А бедные детишки из глухих деревень теперь останутся голодными. Чонгук слушает молча, сжимая кулаки под столом. Громко выкрикивает одно слово: «Маян!», и через несколько мгновений появляется его охранник. — Принеси мой чемодан, — не отрывая взгляда от наглых, но выразительных глаз, приказывает тому. Маян беспрекословно исполняет. А пока он не вернулся, Чонгук продолжает испытывать альфу напротив пытливым взором. Его взгляд неспешно ползёт от оголенной ключицы вниз и понимает, что кимоно на поваре держится на одном только честном слове и, вероятнее всего, на завязках, какие бывают у халатов хаори. — Такова, значит, теперь униформа у поваров? — осуждающе, но больше ревностно смотрит Чонгук на Тэхёна. — А что не так с моей униформой? — ведёт оголённым плечом тот, отчего край одежды скользит ещё ниже, однако увидеть, что под ней скрывается, не представляется возможным из-за каппоги. Вскоре появляется Маян и, передав господину кейс, быстро удаляется. Чонгук нажимает на клавиши для ввода пароля, чтобы открыть его. А затем, подняв верхнюю часть, переворачивает на 180 градусов, показывая наличные повару. — Здесь полмиллиона долларов. Надеюсь, этого хватит, чтобы накормить бедных детишек, Прелесть? Повар Ким оборачивается на кейс и теряет дар речи, глядя на ровно сложенные пачки денег. Он на самом деле не собирался обдирать самодовольного альфу, но раз уж тот настолько щедр, почему бы и нет? Этот грубый и неотесанный кореец, по его мнению, весьма хорош собой, крепко сложен и приятно пахнет дубовым мхом с нотами горького танжерина и имбиря. Альфа уверен в себе, весьма властен и даже напыщен, однако идёт на поводу у Тэхёна, и тот решает этим пользоваться как можно дольше. — Что же, кто платит, тот и заказывает музыку. Что я могу для вас приготовить, хозяин? — сложив перед собой ладони, кланяется Тэхён и приветливо улыбается альфе за его столом. Сразу бы так. Чонгук такой наглости усмехается, однако он доволен собой, ведь добился, чего хотел. — А есть музыка повеселее? — от скучной цитры его клонит в сон. — Конечно, хозяин, — снова эта притворная улыбка, которая до чертей бесит, но «хозяин» из сочных уст звучит будоражаще. Вскоре тихая мелодия сменяется более динамичной, к цитре добавляется тайко, и такая мелодия нравится Чонгуку больше. Сбросив с плеч пиджак, он оставляет его на спинке стула и расстёгивает чёрную рубашку на измученные три верхние пуговицы, чтобы и те отдохнули, и мощная грудь подышала свободой. Чонгук ловит на себе короткий взгляд альфы, ничего не значащий, ни о чём не говорящий, но чуть прикушенная нижняя губа выдаёт повара — тот так же заинтересован Чонгуком, как и он им. — Кхм, значит — рыбка? — повторяет запрос Чонгука. — Да, Прелесть. Ухмыляется, замечая реакцию Тэхёна на своё новое имя. Тот не в восторге — Чонгук это видит, — однако ни слова против не произносит. А вместо этого вновь хватается за сантоку и принимается за приготовление еды. Взмах ножом — и рыбный стейк аккуратно разделан, ещё взмах — и рядом с ним уже лежит измельченный овощной гарнир. Чонгук завороженно наблюдает за быстрыми движениями ловких рук над раскалённым листом металла и теперь понимает, за что отдал столько денег. Он не успевает опомниться, когда за считанные минуты повар Ким успевает приготовить и подать для него полноценный ужин. Сам дышит через рот, стирая влагу со лба нижним краем фартука. Жар огня увлажняет медовую кожу, лижет длинную, изящную шею и раскрасневшееся, безукоризненное лицо. Чонгук замирает с кусочком рыбного стейка у рта после вымученного вздоха альфы. Тот треплет ворот своего кимоно, чтобы остынуть, но Чонгук ни в коем случае не желает этого допустить. Тэхён вопросительно смотрит на гостя, ухмыляясь, и Чонгук под действием его взгляда кладёт в рот кусочек блюда, который сразу же тает во рту, раскрывая весь букет гастрономических ощущений. — Вы довольны, хозяин? — снова сложенные ладони возле груди и издевательская ухмылка. Вот повар полностью удовлетворён и абсолютно уверен в своих способностях. Сомнений нет — Чонгук без ума. Тэхён думает, что сейчас этот обнаглевший альфа рассыплется в комплиментах и станет целовать его божественно готовящие руки. — Неплохо, — промокнув уголки рта салфеткой, оценивает Чон. — Думаю, у меня получится не хуже. Его танжерин начинает горчить на языке обоих. На дне чёрных глаз одного плещется азарт, а у другого — только скепсис. — Что же, мой ствол… стол к вашим услугам, — опираясь о тёплые, деревянные выступы на теппане, несмотря на оговорку, случайную или намеренную — Чонгук ещё не понимает, — невозмутимо произносит Тэхён. Альфа теряется в плавном рокоте повара, а оговорка и вовсе выбивает из колеи. И тем не менее, он принимает её всерьёз и позволяет себе сделать то, зачем пролетел тысячу километров, пересёк океан и выгнал из заведения всех японцев, включая самого владельца ресторана. — Непременно воспользуюсь и тем, и другим, Прелесть, — Чонгук выходит из-за стола, направляется к огромному окну и опускает плотные жалюзи. А затем возвращается и заходит за спину Тэхёна. Тот не двигается с места, выжидает. Лишь незаметно щёлкает выключателем под столом. — А пока мне понадобится твоя помощь, — мягко касается губами оголённого предплечья, и кожа вокруг его поцелуя покрывается мурашками. — Не наглей, — поворачивает голову в сторону замурашенного плеча Тэхён, а затем с натянутой улыбкой добавляет: — Хозяин, — якобы возмущённый поступком Чонгука. Но кожа не лжёт. — Тебе ведь нравится, — поцелуи порхают по плечу, щекоча чувствительные рецепторы, и приближаются к шее. — Моё фирменное блюдо тебе тоже понравится, — широкие, властные ладони ложатся на талию и сжимают бока так по-собственнически, что Тэхён делает шумный вдох. Руки Чонгука скользят по струящемуся шёлку кимоно вверх и вниз. Следом одной он спускает край одежды с правого плеча, а другой, нырнув под фартук, касается рельефного живота, обжигающе горячего, и прижимает Тэхёна к себе спиной, при этом не отрывая губ от ароматной, пряной кожи. А тот ведёт бедром чуть в сторону, задевая натянутую набухшей плотью ткань его брюк. Как будто невзначай. Запах жжённого дерева забивается в нос, будоражит и туманит разум. — Нравится же? — рокочет Чон, царапая шею клыками. — Да, — с придыханием выстанывает тот, накрывая Чонгукову ладонь на животе своей. — Мммрр, — мычание сменяется возбуждённым рычанием. — Тогда и «Ножницы» понравятся. — «Ножницы»? — Именно, — Чонгук помогает Тэхёну снять фартук, а затем спускает с его плеч кимоно. — Ну, знаешь, те, у которых два конца, — мягкими поцелуями опускается вниз по позвоночнику, — у каждого по два кольца… И своими я бы с удовольствием постучал о твои. — Что? Это шутка такая? — смеётся Тэхён, разворачиваясь к нему лицом. — Шутка — это то, что я до сих пор одет, а «Ножницы» — грубый и бескомпромиссный половой акт, который ты запомнишь на всю свою жизнь, альфа. — Черт бы тебя подрал, хозяин, — Тэхён с силой дёргает за края рубашки, отчего и без того настрадавшиеся пуговицы разлетаются в стороны. — Это я чёрта драл! — Чонгук помогает альфе себя раздеть. — Ещё посмотрим, — с ухмылкой осаживает тот, вытаскивая остатки рубашки из-под ремня, а после принимаясь и за брюки. — И смотреть нечего. Кимоно уже у моих ног, теперь твоя очередь, — тянет угол рта Чонгук и давит на плечи альфы. Тот не сопротивляется, но как только Чонгук перестаёт его удерживать, поднимает своё кимоно, встаёт и, набросив одежду на плечи, разворачивается и уходит. — Эй, ты куда? — офигевший от поступка Тэхёна Чонгук вмиг трезвеет и вовсе не удивляется, нет. Он начинает не на шутку звереть. — В Токио. Завтра я работаю там. — А я? — он указывает на спущенные штаны и целиком на себя, готового к подаче своего фирменного блюда. Тэхён возвращается, к тому же вспомнив, что забыл свой гонорар. — Если хочешь меня, альфа, — подходит вплотную. Так, что они почти соприкасаются носами, — То денег для этого будет недостаточно. — Чего ты хочешь? — с вызовом наступает на него Чонгук, выпуская свой феромон в попытке задавить волю альфы своей доминирующей аурой, но перед ним не омежка, которая потекла бы ещё с того момента, как он нарисовался в дверях. — Ты будешь делать всё так, как я скажу. И, если собираешься готовить на моём теппане, придётся следовать чёткому алгоритму, — кимоно вновь скользит по предплечьям и скатывается вниз. Тэхён доминирует, он Чонгуком управляет, и у того под действием шлейфа уда с дурманящим ветивером мутнеет разум. — Я буду прилежным, — тянется к Тэхёну, — я буду слушаться, — шепчет в губы, но не целует. — Хозяин… Изо рта Тэхёна выскальзывает жаркий выдох. Чонгук ловит его, глотает. Как вкусно. — Для начала поцелуй меня, — шёпот покачивается на губах, ещё немного витает в воздухе, электризуя ничтожное расстояние между альфами, и исчезает на кончиках переплетающихся языков. Чонгук всем телом прижимается к Тэхёну, жадно отбирает поцелуи, обжигающие как васаби, и обжигает в ответ свежим имбирём. Пьёт его губы, поглощает каждый обезоруженный стон. Так жадно, точно соскучившись после долгих лет разлуки. — Что дальше? — хватая ртом воздух, нехотя отстраняется он от альфы, который, уперев ладони ему в грудь, ясно даёт понять, что этого пока хватит. — Чтобы начать приготовление пищи на теппан-столе, — Тэхён делает глубокий вдох, так необходимый после столь иссушающего поцелуя, — нужно: первое — очистить панель. — Это что значит? — не понимает тот. — Нужно взять что-то влажное и как следует протереть поверхность, — закатывает глаза Тэхён, имея в виду явно не ветошь и не стол. На осознание уходят секунды. — Понял, — ухмыляется Чонгук. Избавляется от своих спущенных брюк вместе с туфлями и, толкнув язык в щёку, опускается на колени. Он неторопливыми движениями стягивает с тазовых косточек Тэхёна нижнее бельё, тот переступает ногами и отшвыривает лишний кусок ткани в сторону. Чонгук мягко удерживает крепкие бёдра ладонями, слабо сжимает, вынуждая Тэхёна шумно выдохнуть, и начинает покрывать его пах короткими поцелуями. Живот, лобок, бёдра, минуя самое чувствительное место. А затем, дождавшись, когда Тэхён разомлеет, он резко разворачивает его на 180 градусов и наклоняет вперёд. Тот едва успевает схватиться за деревянные выступы остывающего стола. Грубым движением ладоней Чонгук разводит в стороны упругие ягодицы и зарывается в них лицом. Анальное кольцо рефлекторно сжимается, но после нескольких мягких поглаживаний настойчивым языком расслабляется. — Ягхм, — слышит сверху и только активнее лижет анус. — Раздвинь ножки шире, Прел… хозяин, — просит Чонгук, забываясь на миг. Тэхён не против выполнить такую вежливую просьбу. — Лучше зови меня Прелесть, — кусает он губу, пока Чон не видит, а затем вздрагивает, когда снова чувствует тёплое и влажное касание между ягодиц. Тот, нажимая на тугое колечко, кончиком языка обводит вокруг, дует, лижет, чередует мягкие и грубые ласки в надежде свести гонористого альфу с ума. Тэхёна жадные прикосновения Чонгука не подводят, тащат к краю. Шлейф горечи мандарина дразнит разум, разжигая и без того невыносимое желание. Ему дурно, голова идёт кругом. Тэхён теряется в ощущениях, поддаваясь властной ауре альфы, изводящего его своим языком. Он подаётся назад, прося, выстанывая, распаляя того сильнее настолько, что ягодицы жалят пальцы. Чонгук рычит, вылизывая Тэхёна от начала впадинки, разделяющей половинки, и до мошонки. Не на шутку звереет, рокочет от голода, забывая обо всём на свете, кроме удовольствия для него и для себя. — Да… — задушенно стонет Тэхён, умирая от гиперстимуляции языком альфы сзади и трения эрегированным членом о нижний край стола, — Да… — Чонгук остервенело толкается языком внутрь ректума и мнёт пальцами упругие ягодицы, наслаждаясь дрожанием чужих ног. — Да… Достаточно, — наконец, выкрикивает Тэхён. Чонгук нехотя отрывается от вкусного альфы, вытирает от слюны лицо, но всё ещё поглаживает чужой трепетный, вымученный зад. А Тэхён едва стоит, крепко ухватившись за стол. — Что второе? — бодро спрашивает Чон. — Второе, — тяжело дышит Ким, — для обжарки следует подготовить высокотемпературные масла, — смотрит на Чонгука через плечо и недвусмысленно ухмыляется. — Это имеется, — довольно сообщает тот, огибает стол и тянется к пиджаку, а затем достаёт из внутреннего кармана тюбик силиконовой смазки. — Не знаю, насколько она температуровынослива, но до этого никогда не подводила. — Разве до этого ты пробовал приготовить что-то горячее, чем сейчас? — Что ты, Прелесть? Я кухонный девственник, — ухмыляется Чон. — А ты моё первое блюдо, — заговорщически смотрит из-под бровей, растирая между ладоней тюбик смазки. — Что дальше? — нетерпеливо интересуется он. — Третье, — улыбается Тэхён, глядя на альфу, и разворачивается к нему лицом, — включить панель и равномерно разогреть. Чонгук ведёт бровью, в его мыслях сплошные пошлости. — У неё кнопка какая-то, — опускает взгляд на его хорошо стоящий член и, ухмыляясь, добавляет: — Или рычаг? — И то, и другое — прикусывает нижнюю губу Тэхён. — Как думаешь, в какой последовательности? Найти необходимый рычаг для Чонгука не составляет труда. Он полагает, что Тэхён для этого и повернулся. Как деловой и решительный альфа, он больше не ждёт, что его разденут. Резко спустив с себя трусы, он без промедления прижимается своим крепким рычагом к чужому. Тэхён так и хотел. Этот дерзкий и властный, на первый взгляд, альфа читает его мысли. Тэхён чувствует, как его хотят, обожают, как ему покоряются, и он покоряется в ответ. Чонгук медленно двигается, держа оба их члена в своей руке. Щедро льёт на чувствительные головки смазку и сразу же растирает её по всей длине обоих. Рёбра Тэхёна от судорожного вдоха поднимаются вверх, обретая чёткие очертания под медовой кожей. Чонгуку нестерпимо хочется припасть к ним губами. Тэхён почти не дышит, когда натянутой кожи касаются влажные губы, а рука возле паха не прекращает удерживать обе плоти в тесном прикосновении. Чонгук толкается в руку, мажет губами по телу альфы, обжигая кожу своим сорванным, жгучим дыханием. Каждый его выдох змеится по ней острым желанием толкаться быстрее, резче, неистово, жёстко, но получается только медленно, мягко и чувственно. Потому что Тэхён такой: им хочется наслаждаться долго, как хорошим, дорогим вином, по крохотному глотку смакуя, пока истинный вкус не раскроется до конца. Отрываясь от ароматной кожи, он заглядывает альфе в глаза и по взгляду понимает, что его хотят, его обожают, ему покоряются. Обрамляя настойчивыми пальцами шею, он слегка надавливает и притягивает Тэхёна к себе, чтобы поцеловать, разделить пополам свою страсть и неутолимое желание. Тэхён отвечает. Перемещая руки со стола на предплечья альфы, он впивается в них пальцами, мнёт, гладит шею, чуть взъерошивает волосы на затылке, толкается бёдрами навстречу чужой руке, как бы говоря, что у него и своей страсти через край. — Скажи что-нибудь, — оторвавшись на миг от терпких губ, выдыхает Чонгук. — Что? — выдыхает в ответ Тэхён. — Что-нибудь по-японски, умоляю. Этот язык такой сексуальный, когда звучит из твоего рта. — 鶏の胸肉を正方形に切り、1時間マリネします, — бормочет, прижавшись лбом ко лбу Чонгука, и улыбается. — О, Тэхён… Как это красиво, — толкается в руку быстрее. — Ещё, пожалуйста. — 玉ねぎと玉ねぎを細かく刻む. — Боже, да! Ещё, прошу. — 卵を泡までよく叩きます。, — Тэхёну хочется смеяться, но он не в силах. Низ живота обдаёт жаром. Он почти перестаёт дышать. — 溶き卵を細かいふるいで濾します。, — произносит сбитым шёпотом. — Ещё немного, Тэ, — молит Чонгук, вздрагивая от каждого собственного рваного движения. — もう無理です。私は絶頂しています. 私は絶頂しています. Оба под удары тайко из динамиков проигрывателя изливаются на животы друг друга. Чонгук убирает руку с их членов и обхватывает Тэхёна обеими руками, зарываясь носом в шею, где находится запаховая железа. Смолянистые нотки уда стихают, но шлейф ветивера всё ещё дразнит. Тэхён делает то же самое. Уткнувшись в шею Чонгука, тянет носом аромат горького цитруса и успокаивается землистым мхом в крепких объятьях альфы. — Так где там наша кнопка? — слышит бормотание возле уха. Что? Ещё не всё? Тэхён не успевает ничего ответить, как оказывается прижат животом к тёплому столу, а альфа позади него уже льёт смазку ему на зад. — Боже, вот это ненасытность! — шутливо произносит он. Но нарывается на шлепок по ягодице, отчего инстинктивно прогибается в спине и отставляет зад. Тэхён вновь чувствует шевеление в паху и дико растущее желание. — Нежности кончились! — строго констатирует альфа. — Теперь слушаться будешь ты! А далее Тэхён абсолютно теряется в ощущениях, когда чужие пальцы скользят между его ягодиц, а затем один из них напористо давит на сфинктер. Сперва один. Плавно входит и задерживается на пару секунд. Позвоночник и ягодицы прошибает иглами мурашек, когда Чонгук добавляет второй палец, льёт ещё смазки и с вкусным хлюпаньем вновь растягивает зад Тэхёна. Средний и безымянный пальцы Чонгука уже вполне свободно входят в него, кончиками дразня набухающий чувствительный бугорок. Свободной рукой Чонгук всё это время ласкает Тэхёнову спину, бока, изредка зарываясь пальцами в мягкие волосы. И тот ластится к нему, млеет. — Так что там четвёртое? — толкается уже тремя пальцами в достаточно растянутое нутро Чонгук. — Что? — хмурится Тэхён и от непонимания, и от приятного давления сзади. — О чём ты? — Алгоритм, Тэхён, — ухмыляется Чонгук, интенсивнее толкая пальцы. Да кому, к чертям собачьим, теперь нужен этот алгоритм? Чонгук оставляет в покое зад Тэхёна, но только для того, чтобы снова ощутить на своих губах вкус его сочных губ. — Жарить! — шепчет Тэхён. — Как можно лучше и со всех сторон, — заигрывающе улыбается. — Этот пункт мне нравится больше всего, — с игривой ухмылкой Чонгук раскладывает Тэхёна спиной на теппан-столе, и только после вспоминает, что тот, должно быть, горячий. — Всё в порядке, я давно выключил электронагреватель, — успокаивает его Тэхён в ответ на испуганный взгляд. — Забавно, что ты только сейчас опомнился. — Прости, я просто потерял голову, — и снова Тэхён вынуждает брать его нежно, в поцелуе, трепетно касаясь и умирая от чувств и желания. — Прожарь меня уже хорошенько, — хрипло просит и сам обратно укладывается на стол, подтягивая колени к груди. — Как пожелаешь, Прелесть, — Чонгук поглаживает его щиколотки, мягко касаясь губами с внутренней стороны, а после, ещё немного играется пальцами с анусом. — Погоди, ты не наденешь презерватив? — Мне нравится голеньким, Прелесть. Хочу кончить в тебя и закрыть узлом. Ты против? — Я не против. Но ты же в курсе, что я не омега и не рожу тебе детей? — смеётся Тэхён. — Я знаю. Но мне нравится пытаться, — ухмыляется Чон и резко входит на всю головку. «Ах», — вырывается из открытого рта Тэхёна. Чонгук ждёт. — Мгм, — кивает тот, и Чон продвигается глубже. Подаётся назад и снова входит, резче, интенсивнее, быстрее, выбивая из Тэхёна стон за стоном, вскрик за вскриком. Кухонная утварь, что оставалась ещё на столе, звенит в такт толчкам Чонгука, баночки со специями покачиваются, тайко стучит в висках. Весь мир дрожит и кружится от их нежно-грубых действий, от рыка, что вырывается из грудей. Внезапно замедлившись, Чон перекидывает одну ногу Тэхёна к другой, укладывая альфу набок, чтобы тот не «пригорел». А Тэхёну ещё приятнее. Чонгук входит в него под углом, проезжаясь по простате из раза в раз сильнее и резче, ощущая, как она набухает. Член Тэхёна мажет хромированную поверхность каплями смазки с головки своего члена. Он чувствует, что волны оргазма вновь начинают его накрывать. Он хочет кончить, молчит, не предупреждает, бунт в его крови. Каким бы не было наказание от Чонгука за это, если оно и вовсе будет, Тэхён согласен. Оно того стоит. И только он ощущает, что вот-вот снова кончит, Чонгук резко выходит из него. Внезапно тянет за руки и помогает подняться, а после вовсе уводит от стола. — Оседлаешь меня? — присаживается на своё кресло-стул, привлекая к себе Тэхёна. — С удовольствием, — тот упирается коленями в мягкую ткань сидения по бокам от бёдер Чонгука и прижимается своим членом к его. — А я на него посмотрю, — шепчет Чон, устраивая свои ладони на бёдрах Тэхёна, поглаживая и чуть сминая. Пальцем одной руки нащупывает растянутую дырку, а другой направляет в неё головку члена. — Сядь. И Тэхён с японской речью на языке опускается на член Чонгука. Тот мычит. Его уши в раю. Он мнёт пальцами зад альфы, мажет влажным языком по коже. Чуть ли не расцарапывает Тэхёну спину. Ему так нравится брать его без презерватива, так нравится получать все ощущения в полной мере, когда кожа к коже, рецептор к рецептору. В такие моменты он ощущает истинную близость, доверие и желание пометить этого альфу везде, где возможно. Чтобы только с ним, только его, только он… Мир пульсирует перед глазами у Тэхёна. Чонгук своими умелыми пальцами и языком вновь тащит его к пропасти. Он начинает сбиваться с ритма, когда тот прикусывает его сосок, а с другим играет рукой. Лижет, посасывает, цепляет ноготками, растирает между пальцев. Стимуляция слишком сильная. Чонгук угадывает все его чувствительные зоны. Он больше не в силах терпеть. — 私は絶頂しています — несколько раз непрерывно повторяет Тэхён, изливаясь Чонгуку на живот. И тот впервые понимает иностранную речь. — Я посажу тебя на узел. Ты же не против? — продолжает толкаться в замершего и обмякшего Тэхёна. Его анус сжимается в спазме, и это доводит Чонгука до крайней точки удовольствия. Содрогаясь с Тэхёном в объятьях и прижавшись щекой к его горячей груди, он делает последние толчки и тоже замирает. — Я тебя обожаю, Тэ. Господи, ты бы знал, как я тебя обожаю, — продолжает бормотать, ощущая увеличение узла и напряжение стенок. — Чонгук! — обидчиво тянет Тэхён. — Ну ты опять всю игру испо… Ай, — он тоже это чувствует. — Прости, я забылся, — Чонгук настолько потерялся в чувствах и пространстве, что забыл, что они с Тэхёном играют в незнакомцев. — Вот так всегда. Это всё узел. Когда он распухает, ты будто разума лишаешься, — бранится как супруг Тэхён. — Больше никаких сцепок! — Ну не злись, прошу. Я и так вымотан. К тому же голоден. — Сам виноват. Надо было поесть. Я ведь для тебя приготовил. — Прости, — Чонгук устало утыкается в грудь Тэхёна лбом. — Я так устал скучать по тебе. Давай уже расскажем твоему деду о нас. — Ты камикадзе? Он же тебе член отстрелит сразу! Ай, — Тэхён злится и делает резкое движение, забывая о том, что сидит на узле. — Осторожнее, Прелесть, — устало улыбается Чонгук. — Я люблю тебя. Мне никто кроме тебя не нужен. Хочешь, брошу бизнес и буду с тобой колесить по странам, а потом кормить неимущих стариков и детей? — Я не хочу, — кажется, Тэхён понемногу тает. — Не хочу, чтобы ты шёл против себя, — прикладывает ладонь к его щеке. — И я люблю тебя, Чонгук. Просто мне страшно. Нам не позволят быть вместе? Ты альфа, я тоже… Понимаешь? — Да я всю Японию спалю, вместе с твоим дедом, если понадобится. Только бы ты рядом был. Мы четыре месяца не виделись, Тэ. Четыре! Я больше так не могу. Не хочу. — Я понимаю, Гук, — обнимает его за шею, вновь ойкая от распирающего чувства в анусе. — Сколько ещё нам так сидеть? — Ещё минут двадцать, может быть — меньше. Ты уже забыл? — Чонгук тянется к своему пиджаку. Тэхён прослеживает его действия, а затем возвращает взгляд к столу и практически нетронутой рыбе. — Кстати, — вспоминает он, что хотел спросить. — Что за тупое название блюда — «Ножницы»? — Только не говори, что до сих пор об этом думал, — смеётся Чонгук, вытаскивая сигарету из портсигара, после зажимая губами фильтр. Тэхёну не предлагает — он не курит. А тот молчит, только смотрит пристально, сомкнув и поджав губы, тем самым подавляя приступ смеха. — Да ладно, — удивляется Чонгук, вытаскивая сигарету изо рта, так и не закурив. — Так ты расскажешь? — щелчок зажигалки. — Да загадка такая детская. Ты что, не знаешь её? — Тэхён отрицательно вертит головой. — А, я забыл, что ты среди карликов воспитан, — вмиг мрачнеет и закуривает, наконец, Чон. — Есть загадка такая: два кольца, два конца, посередине гвоздик, а отгадка — ножницы. — Но ты ведь вперёд говорил по-другому. Два конца, у каждого по два кольца… — Знаешь, просто забудь, ладно? Если ты с первого раза не понял, я тебе в другой раз попробую ещё раз объяснить, — закрывает тему Чонгук, в то же мгновение затыкая Тэхёна горьким сигаретным поцелуем. Вдруг оба слышат какой-то сигнал. Что-то громко пищит, короткой очередью давя на слух. — О, нет. Только не это, — округлив глаза, произносит Тэхён. Чонгук не успевает произнести даже пресловутое «Что?», как чувствует на коже сперва мелкие капли воды, а после — будто проливной дождь. — Что за?.. — Противопожарная система, — хохочет Тэхён. — И как её отключить? Мы ведь промокнем. Ты же готовил еду, там огонь полыхал, а сигнализация молчала. Какого фига? — Она, видимо, только к задымлению чувствительна, — заливисто смеётся Тэхён, подставляя лицо под крупные капли холодной воды. Чонгук смотрит на него сквозь напористые струи и любуется. Неспроста же в фильмах под дождём целуются. То ли вода так действует на героев, то ли есть ещё что-то. И Чонгук уверен, что есть. Потому что он это чувствует и испытывает обуревающую жажду Тэхёновых губ. И как только он их касается, разбрызгиватели прекращают подачу воды. Спустя ещё около десяти минут узел начинает уменьшаться в размерах. Первым это ощущает Чонгук, и чтобы не позволить Тэхёну подняться, он крепко обхватывает альфу за талию и сцепляет пальцы в замок. — Маян! — кричит он, отчего Тэхён испуганно дёргается. — Да, господин, — входит охранник и, даже не глядя в их сторону, становится спиной. — Маян, нам нужна сухая одежда, — Чон смотрит на своего альфу и усмехается над его реакцией. — Будет исполнено, господин, — и тот сразу же покидает помещение. — Он, что, всё знает? — наконец, вырывается из цепких рук своего альфы Тэхён. — Давно, — довольно скалится тот. — Скоро и твой дед узнает. Прямо сегодня. Через несколько часов у нас передача товара. Я лично всё проконтролирую и после сделки ему расскажу. — Он же… — Ничего он мне не сделает, — уверяет Чонгук. — Хорошо. Думаю, ты прав. — Сразу бы так. Нежное касание лица, трепетный поцелуй и счастье на лицах. Стук в дверь, сумка с вещами. Завтра всё будет иначе. У привычного блюда теперь новый вкус.