With an open heart, open container

             У Чуи определенно проблемы. Даже, пожалуй, комплекс проблем. В двадцать два года у него за плечами ни опыта работы, ни диплома, потому что последние четыре года он предпочитал проводить все свободное время в университете, отдаваясь спорту. Казалось бы, в чем проблема — поступил по спортивной стипендии. И все же спорт, являвшийся для него отдушиной, мешал с головой погружаться в гранит науки и если позволял что-то грызть, то только свои обрубленные под корень ногти.       Теперь у Чуи осталась только она — эта привычка. Сессию он завалил, преподаватели решили именно на четвертом году обучения забыть, что пропускает он только по уважительным причинам, общежитие шло в комплект только к очной учебе, а самого Чую поймали за рулем в алкогольном опьянении и тут же дисквалифицировали с предстоящих соревнований, что и привело к последующим проблемам.       Ни дома, ни перспектив, ни отдушины.       Еще и тачки нет. Так что, если ему захочется отдохнуть, придётся делать это по старинке, погрузившись половиной лица в бокал чего-нибудь высокоградусного.       Что Чуя и сделал, забыв, что его последние деньги ушли на съем однокомнатной тщедушной квартиры. Срок — всего месяц. Примерно за это время Чуе требуется восстановиться: в жизни, в спорте, в универе и, конечно, в плане очистки от любой дозы наркотиков в крови.       Тяжелая задача для оставшегося на перепутье в самом большом японском городе одиночке. Но Чуя справляется именно так, погрузившись половиной лица в бокал крепкого полусухого, чтобы под утро его разбудили официанты и потребовали оплату за очевидно попахивающую неблагополучием ночевку.       Чуя не дурак — пришел он не один, сцепив кого-то из старых знакомых по дороге, но проснулся, как ни странно, без компании и с внушительным чеком, который ему учтиво поднесли официанты.       Отсидеть сутки за избиение сотрудника или отработать чек в необоснованно дорогом заведении?       Чуе снова приходится отвечать на вопросы, ключ к которым он не способен найти в силу отсутствия опыта и знаний. Ответ всегда неправильный. Всегда — иначе бы никогда не наступило таких последствий.       Но что-то его, видимо, в тот момент направляет в нужное русло.       И Чуя выбирает второе.       Именно поэтому у него появляется хотя бы работа — куда бы его еще приняли, если бы не воля случая. Его огрубевшие от долгосрочных занятий руки пригодны только для спорта, пальцы далеко не изящны, ногти, чтобы не быть отгрызенными, подстрижены под корень — видок далеко не эстетический и явно не для официанта, которому постоянно приходится взаимодействовать с клиентами посредством виртуозных движений руками. Ему и самому невдомек, почему его приняли именно на эту работу — охранники тоже получают зарплату, из которой можно вычитать сколько угодно. Хватит ведь для погашения чека, или он был настолько громаден?       Чуя не в курсе. Он помнит только полусухое девяносто пятого.       Вопреки всему прочему через пару недель он вливается и даже погашает большую часть из потраченного с учетом всех своих штрафов: где-то разбил бокалы, где-то нагрубил клиенту и остальное по мелочи. Чуя в конце концов на слова никогда не разменивается и тем самым продлевает дни своего заточения. Под конец месяца перебороть себя получается — то ли выглаженная форма так действует, то ли подходящий срок квартплаты, но Чуя ни на кого не срывался за последние две недели. Взял себя в руки, видимо. Так он себя оправдывал.       До одного момента. Он как раз натирал бокалы, стоял поздний вечер и смутно знакомый голос раздался в полупустой и уже такой приевшейся забегаловке:       — Вы не заняты? Ко мне уже долгое время никто не подходит.       Как назойливую муху Чуя отгоняет любые закрадывающееся сомнения. Хмурится. Ему едва ли хватает выдержки не грубить, потому что он на смене один, а клиентов много — либо жди, либо ищи другое место, куда можно вывалить трудности, пережитые в течение для или жизни, или для чего они, эти набитые деньгами клиенты, еще являются.       На грубость, правда, ни денег, ни сил не хватает.       И Чуя наконец поднимает взгляд, чтобы столкнуться с чужим.       Замирает.       Как и все в комнате.       Давящий на затылок потолок. Внезапно сужающиеся стены. Спертый воздух. Тишина — гнетущая. И смотрящий своим черным-черным взглядом Дазай Осаму, самый последний из тех придурков, которых Чуя ожидал встретить. Честно говоря, он думал, что все закончилось плачевно несколько лет назад — по школе ходили разные слухи, мол, он снова пытался повеситься, но через пару недель Дазая являлся живой и здоровый и снова открывал рот, чтобы сказать что-нибудь неприятное. Только это он и умел. Но, видимо, жизнь не такая уж и херовая, когда тебе переваливает за двадцать — тут Чуя, конечно, готов поспорить, но… Дазай Осаму. Живой и здоровый. Буравящий своим черным, прожигающим до дыр взглядом.       Строгий костюм. Начищенные ботинки. Выбивающаяся из общей копны темная прядь. Водолазка под самое горло, так хорошо облегающая это костлявое, ничуть не набравшее за прошедшие годы мышцы тело. Выглядит привлекательно — для любителей загадочного. Дазай почти олицетворяет это определение. Возможно, потому что молчит. Возможно, потому что тоже разглядывает.       Чуя почти физически чувствует это: у него начинают дымиться волосы, глаза, губы. Все обрывки тела, где останавливаются глаза Дазая. Рассматривает он его как диковинку. Или как старого знакомого? Эмоции как всегда нечитаемы на бледном-бледном осунувшемся лице.       Или Чуя без практики разучился читать — он не знает. Сил хватает только на то, чтобы выдавить из себя улыбку. Получается, видимо, криво. Дазая не впечатляет.       — Чего желаете?       — Воды с лимоном для начала. — Чуя фыркает — заказ нищеброда. Бровь Дазая медленно выгибается, словно он понимает намек. — И, скажем, вино полусухое. Красное. Производства… ближе к девяностым, наверное. Вот такое, — указывает он длинным тонким пальчиком на Каберне-совиньон 1992.       Вот же блять.       Чуя проглатывает это оскорбление и исчезает в кладовке. И как узнал только, что он пил почти такое же и теперь отрабатывает за него, следил что ли? Маловероятно. Чуя приходит к выводу, что Дазай знакомый кого-то из работников, потому что над его горькой историей ржал даже повар. Выходит, пришел целенаправленно. Чтобы вспомнить. Чтобы постебаться.       Дазая он знает еще с самой школы — учились в параллельных классах. Небезызвестный, привлекательный, с красным дипломом. С деньгами. Поговаривали, что его семья даже держит нескольких служанок, и Чуя набивал оскомину, когда буравил его взглядом, задумываясь, является ли это правдой. В конце концов с Дазаем они почти и не разговаривали. Так, подкалывали друг друга и подпитывались слухами: Дазай — об очередных соревнованиях, Чуя — об олимпиаде…       Интересно, как сложилась его жизнь? Поступил со своими высокими баллами в лучший университет Токио и готовится к выпуску или уже завершил экстерном как признанный гений их старшей школы? Впрочем, пусть даже лишь на четвертом курсе — уже успех. В сравнении с Чуей. В сравнении с их маленьким тихим городком, таким не похожим на Токио.       Чуя специально тянет время. Что-то разыскивает на полках. Попадаясь на глаза временным коллегам, позволяет списать задержку на свой низкий рост и, понурив голову, впервые прячет тянущиеся в стороны уголки губ, притаскивая стул к высоким шкафам, наполненным алкоголем старше его самого в два раза. Все вместе — несколько лет рабства. Два пожизненных. Одно самоубийство, чтобы если пришлось перед кем-то расплачиваться, то уже перед богами.       Он вздыхает, отыскивая на полке нужную бутылку, и с гордо поднятой головой притаскивается к Дазаю. Находит не сразу. За самым дальним столиком. Почти допивающий воду с лимоном, поставленную другим официантом. В тени, чуть сгорбленный, он выглядит теперь старше и как-то устало. Чуя почти ощущает вину за растянутое время. От хорошей жизни сюда не идут — Дазай вряд ли исключение из правил.       Но как хорошо, что есть слово «почти». Потому что без него Чуя не нашел бы в себе сил подойти к самому дальнему столику и оставить вино, совершенно нетронутое. Человеку из своего прошлого. Человеку, который вполне может сказать что-то, что приведет к еще одному месяцу рабской работы.       Но чтобы не мельтешило в мыслях Чуи, Дазай молчит. Точнее — даже взгляда не поднимает. Он только кивает головой, а через час тихонько покидает не подходящую для настолько прилично одетых людей забегаловку, оставив на столике деньги. Чуть больше, чем за вино. Чтобы Чуя почувствовал себя еще ущербнее.                            Галлюцинация.       Определенно.       Сначала Чуя решает, что это галлюцинация — то, что можешь ожидать, когда устраиваешься на работу после двадцати двух лет отпуска, или в жаркий день, который так редко наступает в апреле. Но галлюцинация не развеивается и, казалось бы, даже не замечает его, уже допивая второй стакан воды с лимоном. Наверное, это такая подготовка, чтобы на утро обойтись без похмелья?       Чуя мотает головой. В конце концов до Дазая ему дела нет точно.       Предыдущая их встреча произошла недели две назад, и Чуя решил, раз нет повторов, Дазаю так же неловко пить на глазах у старого-доброго одноклассника, как и ему перед тем же работать. Он выплатил три четверти долга с оставленных чаевых, в число которых вошли и деньги Дазая. Немного начал откладывать, чтобы через время восстановиться в учебе и снова профессионально заниматься спортом. В общем, руки не опускает и даже наоборот — они, эти руки, начали выглядеть намного солиднее, стоило освободить время для утренних тренировок.       Поэтому Чуя с абсолютно беспечным лицом разворачивается, чтобы добраться до другого угла зала в надежде, что кто-нибудь еще созрел для заказа, но… звук щелкающих пальцев доносится так не кстати с того самого столика в самом темном углу.       Сука. Еще бы посвистел.       Чуя фыркает и натягивает на лицо самую очаровательную улыбку из своего арсенала. Если подумать, Дазай был и, наверное, остается мажором, раз может позволить себе дорогой алкоголь пусть и в таком неблагоприятном заведении. Чуя и сам выбрал его, потому что далеко от места учебы — не встретишь старых и новых знакомых. Как можно заметить, схема проверена и неудачно. Что у Дазая, что у него.       На этот раз Дазай выпрямляется и кивает. С минуту осматривает Чую, словно не видел с самой школы, заостряя внимание на закатанных рукавах и карандаше за ухом. А что, выглядит как самый приличный официант — опыт работы дает свое. И, как будто делая для себя какой-то вывод, Дазай наконец открывает рот:       — У вас тут есть перекуры, Чуя?       Есть. Чуя пришел три минуты назад с такого, чтобы пожалеть о сделанном, ведь была такая возможность избежать разговора с бывшим одноклассником и отдать его на растерзание другому официанту. Чуя кривит губы, но кивает.       — Тогда… — продолжает он. — Позовешь, как освободишься? Есть разговор.       Черт.       Чуя едва удерживается от побега из города, лишь бы не задерживаться в этой компании, а он ещё о дополнительном времени спрашивает. Есть ли для этого причины? Если накинуть, то первое — поиздеваться в память о школьных пререканиях. Чуя и сам бы так сделал, поменяйся они местами. Второе — поболтать по душам, так как… бывают одинокие клиенты. А Дазай определённо одинок. Если ничего не изменилось со школьной скамьи. И третье…       Чуя сглатывает, поспешно поправляя бабочку от своей формы. Это навязчивое внимание определенно воняет чем-то нечистым. Он, чтобы дать себе фору, ставит на поднос пустые стаканы и лишь тогда замечает внимательный взгляд из-под длинных-длинных ресниц.       — Не настроен сегодня на разговоры, — чуть растерянным голосом отвечает Чуя. — Будете что-нибудь заказывать?       Рот Дазая образует идеально «О», словно он сам удивлен этим поворотом. Его осанка теряет твердость.       — Вино, — не задумываясь, отвечает он. — На твой… ваш вкус. Можно что-нибудь из красного, как в прошлый раз. И что-нибудь к нему… Жаркое? — он делает паузу, пока Чуя записывает заказ в блокнот. — И… вы до скольки работаете? В смысле, во сколько закрываетесь?       Чуя вздыхает, делая в уме пометку принести Дазаю самое дорогое, что только найдёт в подсобке. Кое-кто сегодня очень навязчив.       — В пять. Оставьте немного при оплате на такси, если не сможете добраться сами. Мы закажем вам машину и проследим за тем, чтобы вы добрались до дома в полном порядке. Геолокация и данные о водителе дают вам возможность пить в одиночестве. До любых состояний.       Как по бумажке. Не сказал — отчеканил. Самому неприятно. Или это от того, что его пытался… склеить бывший одноклассник?.. Для себя Чуя решает, что не стоит делать поспешных выводов. В конце концов все люди склонны вспоминать что-то приятное — юность, друзей, свидания…       — До таких состояний, — говорит явно сбитый с толку Дазай, — я не напиваюсь. Но, думаю, вам можно доверять. Не первый день друг друга знаем.       Если что-то приятное у них вообще было.       Чуя думает об этом все оставшиеся часы работы. Он сам был душой компании, низковатый, но спортивный, и девушки после того, как он покрасился и стал выделяться среди толпы темноволосых японцев, стали липнуть к нему и обеспечивать частыми и хорошо заканчивающимися свиданиями. Только по этой причине он все еще обновлял привлекающий внимание цвет и почти никогда не жалел об этом.       Почти.       Потому что его вечно запоминали. Если ловили с поличным, то беги-не-беги — твою фамилию уже записали.       А что было у Дазая?       Он хорошо одевался и был привлекательным. Спросом у девушек пользовался, но доходил ли до свиданий? Кажется, что Чуя интересовался когда-то у очередной подружки о нем — но когда оно было, лет шесть назад? Отвергает, потому что родители запрещают? Потому что имеет другие вкусы? Привлекательный и закрытый. Закрытый и привлекательный. С приличным состоянием.       Мысли об однокласснике завладевают всем вниманием Чуи, и он даже не замечает, как стрелка на часах переваливает за пять.       И как Дазай исподтишка буравит его спину взглядом на протяжении всего своего пребывания.                            Чуя добивает последнюю сигарету из пачки, когда на заднем дворе появляется его коллега — по работе и несчастью. Он прислоняется к стене, держа в руке красный мальборо, и заявляет:       — Он еще сидит там. Сам справишься или попросить охрану?       — Кто он? — надеясь на удачу, уточняет Чуя.       — Клиент, который с тобой все время пытается поболтать. Между прочим твой постоянный клиент, тебе с ним и разбираться. И нам, — он указывает пальцем на наручные часы, — пора закрываться. Возьми яйца в кулак и вызови ему такси в конце концов.       Чуя болезненно вздыхает и поднимается с нагретого места. Он ни в коем случае не поддаётся на провокацию.       Просто не осталось ни одной сигареты, чтобы растянуть время до встречи с надоедливым клиентом.                            Зал опустел. Бармен протирает стаканы, оставшиеся официанты подбирают осколки после чьего-то веселья, а Дазай сидит все за тем же столиком и пялится на недоеденное жаркое, переливая в стакане остатки напитка. Бутылки Шато Лафит, подсунутую ему Чуей, рядом не видно, и можно предположить, что он расправился с ней в одиночку. Отличная компания, сказать нечего. Впрочем, не Чуе осуждать — сам исполнял похожие трюки и поплатился. Жаль, рядом не было услужливого официанта, который поймал бы его перед падением.       Чуя и сам не готов стать таким. Он натягивает на лицо улыбку, больше похожую на оскал, и говорит:       — Вам пора домой, заведение готовится к закрытию. Вызвать такси?       Не поднимая глаз, Дазай протягивает салфетку, на которой криво накалякан адрес дома, находящегося недалеко от них. Становится понятно, почему он может появляться здесь чаще обычного. Чуя, не позволяя себе расстраиваться, открывает в телефоне Tokyo Musen и подает руку, чтобы помочь клиенту подняться.       Цепкие длинные пальцы облепляют всю его ладонь. Дазай необычно легок для мужчины его роста — Чуя тянет без особых усилий и в тот момент понимает две вещи. Первая: хватка Дазая необычно крепкая, и отпускать он его, видимо, не собирается в ближайшая время. Вторая: алкоголем от него совсем не пахнет.       Сукин сын. И улыбается как ни в чем не бывало.       Чуя сам хватает брошенный Дазаем на стуле тренч и тянет его в направлении выхода. И только после того, как они оказываются на месте, куда машина может подъехать, и при этот достаточно далеко от камер видеонаблюдения и длинных ушей персонала и других ожидающих такси клиентов, он позволяет себе выругаться:       — Так что тебе, блять, нужно от меня?       Без предисловий. Без вежливости.       Дазаю это отношение, очевидно, заходит, потому что улыбается он шире прежнего. Чужую руку он все еще из своей не выпускает, и только по этой причине Чуя замечает, как его кожа похолодела. Довольно очевидно для утренних холодов.       Или причина в другом?       Чуя не позволяет себе ответить на этот вопрос и накидывает на плечи Дазая тренч. На первый взгляд дрожать он перестает.       — Всего одна просьба на самом деле. Я узнал, что у тебя проблема с деньгами и с работой, решил помочь. Даже не просьба, а одолжение…       Сделка с дьяволом. Чуя дает этому более подходящее название и вырывает свою ладонь из чужой. Отрезает:       — Отказываюсь. Не нуждаюсь в твоей помощи.       Ни одной эмоцией Дазай не выдает разочарования.       — Ты ведь даже не выслушал. Я готов платить по восемь тысяч юаней за раз. Или сколько тебе здесь платят за смену? Могу больше, только скажи. Хозяин этого бара — мой друг, думаю, он простит мне одну такую оплошность, учитывая, насколько часто я здесь бываю.       Несмотря на сомнения, Чуя мысленно расставляет приоритеты и понимает, что он в этом заинтересован. Его вообще-то сейчас назвали «оплошностью», но даже бывалая гордость при виде денег отходит на второй план. Иначе он бы не прокашлялся так неловко. Иначе не отвел бы глаза, раздумывая. Иначе бы не спросил:       — Так что там за одолжение?       Лицо Дазая сияет в предвкушении победы. Это выражение ему не идет. В следующую секунду он сокращает расстояние, наклоняясь, почти дотрагиваясь своим носом до чужого, и переходит на шепот:       — Мне нужно… нужно, чтобы… Черт, это тяжелее, чем я думал.       От недоумения у Чуи выгибается бровь.       — Можешь родить быстрее?       — Мне нужно, чтобы ты разделся при мне и походил немного голым по квартире. И желательно — помастурбировал.       Это происходит по инерции. Чуя переваривает сказанное, а потом — подпрыгивает на месте и бьет лбом прямо по чужой переносице. Благо угол наклона позволяет. И сокращенное самой жертвой расстояние.       И только когда кровь начинает просачиваться сквозь длинные побелевшие пальцы, Чуя допускает возможность того, что кое-кто пошутил настолько неудачно, что теперь расплачивается кровью.       Только вот взгляд Дазая говорит о другом. Он кивает, словно соглашаясь с такой реакцией, и добавляет:       — Я понял. На салфетке, помимо адреса, есть телефон. Адрес тоже настоящий. Если надумаешь — я к твоим услугам. Точнее сказать, ты — к моим.       И, зажимая нос платком, который был найден в кармане тренча, словно Дазай был готов к подобному исходу, он мелкими шагами — ждёт, сволочь, что Чуя побежит за ним? — проходится к остановившемуся у бара такси, время ожидания за которое наверняка уже превысило цену за жаркое, недоеденное Дазаем.       Чуя хмыкает — нашел время вспоминать про жаркое.       Впрочем, он не отрицает, что в последнее время стал слишком расчётлив.