Страх

Она не кричит. Скорее низко и утробно стонет, но в основном сквозь плотно сжатые губы. Терпит, думает он. Зачем-то терпит и старается храбриться, хотя с нее льет пот, а по взгляду сразу ясно, что она вымотана. Мейстер что-то лопочет о том, что проще бы разрезать, но Деймон уже не слушает. Несколько шагов до жены преодолевает и ловко выуживает чистую тряпку из рук служанки. — Не надо... Уйди... — тихо, но упрямо Лейна пытается его гнать, но почему-то все же опирается на его руки, чтобы лечь обратно в кровать. Он знает, ей стыдно за него. За то, как он беспардонно вошел, едва начались схватки. За то, как игнорировал служанок и уговоры уйти. За то, что он вытирает ей пот со лба и гладит холодными пальцами по щекам. Как будто все это признаки ее слабости. Другие женщины рожают без мужей, говорила она ему накануне. Ты что же, не доверяешь мне такое пустяковое дело? Лейна хватается за его предплечье, сжимает так сильно, дышит надсадно, и Деймон наклоняется к ней ближе. — Я больше не могу, — тихо шепчет она, почти не шевеля губами. Они у нее пересохшие, потрескавшиеся и местами кровоточащие: она кусала их, чтобы не стонать слишком громко. Он заглядывает ей в глаза. Ищет там остатки сил, ищет там хоть какую-то надежду. Но его жена никогда не была из тех, кто бросается словами на ветер. Если она говорит, что не может, то она и правда не может. Совсем. Никак больше. Деймон ласково гладит ее по лицу, она держится за его руки крепко, будто от этого зависит ее жизнь. — Схваток нет, — также тихо признается она. — Их нет, понимаешь? Ее голос дрожит. Он щелкает пальцами служанкам. — Воды, — командует, тряпку в сторону откладывает, а Лейна держится уже за оба его предплечья. — Это конец… — Нет. — Деймон, послушай… — ей и так говорить трудно, но он обрывает ее грубо, избегает смотреть в глаза, лишь холодными пальцами продолжает гладить по лицу, пока служанка не приносит чашу и кувшин с водой. — Не собираюсь. Ладони Лейны соскальзывают с его рук слишком легко. Как шелковая ткань — слегка касаются и исчезают. Она дышит тяжело, и ему приходится придерживать ее под спину, чтобы она могла сделать хотя бы глоток, не разлив воду на себя. — Пей, — он старается звучать мягче, но получается откровенно дерьмово. У нее нет сил с ним спорить. Она даже моргает медленно, будто это требует колоссальных усилий. Он с ужасом понимает, что мог бы заставить ее выпить сейчас хоть яд — она бы не стала отпираться. Его жена и правда больше не может. И это пугает и обезоруживает одновременно. Лейна облизывает губы, когда он убирает чашу в сторону. Тянется к его лицу, пальцами мажет по щеке. Его от этой избыточной нежности почти физически тошнить начинает. Он знает, что стоит за этой нежностью. — Нет, — сквозь сжатые зубы почти рычит на нее, но Лейна слабо улыбается, касается его волос, прядь на палец накручивает и прикрывает глаза. — Нет, Лейна. — Я так хочу полететь, знаешь. Он мотает головой. Он хочет, чтобы она замолчала. Прекратила прямо сейчас. Этого не будет. — Чтобы ветер бил в лицо. Ты полетаешь за меня? Пожалуйста. Деймон ее ладонь убирает от своих волос, сжимает в руках и будто бы согреть пытается. Но правда в том, что это его ладони ледяные, а она горит. Горит и сгорает на его глазах. Он прижимает ее руку к своим губам, целует коротко и смотрит на ее лицо. Смотрит, заранее зная, что она не поймет его. — Ты простишь меня? — спрашивает он. Ее пальцы пытаются слабо ухватить его. Она дышит поверхностно, а лицо с закрытыми глазами искажает мука от вспышки боли. — Прости, так нужно. — Мне… — она делает паузу и набирает воздуха в легкие. — Не за что тебя прощать. Он целует ее в лоб, прижимается губами к ее горячей коже дольше принятого. Она не умрет, думает он. Возненавидит его, но не умрет. Пусть лучше ненавидит, но живет. Пусть просто живет. Он оборачивается, взглядом мейстера находит и коротко кивает. Нашаривает на постели другую ладонь жены, и она открывает глаза, когда он произносит тихо и уверенно: — Мне нужно, чтобы ты еще немного поборолась, хорошо? Всего пару минут, ты же справишься, правда? Лейна глядит на него затуманенным взглядом. Не понимает, о чем речь, но так даже лучше. А потом видит что-то за его плечом и моментально вся напрягается, из последних сил пытается оттолкнуть его от себя в грудь. — Нет! — Тебе станет легче, — обещает он, не отводя взгляда от ее лица. Сам уже слышит, как мейстер готовит металлические щипцы, которые слишком громко стучат друг о друга. — Боль закончится, я обещаю. — Нет, Деймон, нет! — она почти орет на него, пытается отползти в сторону, пытается сдвинуть его с места, но Лейна и так бы с ним никогда не справилась, не говоря уже о том, в каком состоянии она сейчас. — Ты не можешь! У нее по лицу текут слезы, во взгляде ужас, и ему смотреть на нее больно, но он лишь перехватывает ее за запястья. На фоне мейстер дает указания служанкам держать ее за лодыжки. — Смотри на меня, ладно? — просит Деймон, но Лейна мотает головой, отталкивает ногой служанку, почти попадая ей по лицу. — Нужно достать ребенка, миледи, — нравоучительно объясняет мейстер. — Другого пути нет. — Вы убьете его! — она буквально визжит, пальцами резко перехватывает Деймона за рубашку и с такой откровенной ненавистью выплевывает ему прямо в лицо: — Ты. Ты его убьешь. Ты. Он не отворачивается. Выдерживает ее полный злобы взгляд и медленно кивает. — Я знаю. Невысказанное «любимая» повисает между ними. Он не решается назвать ее так сейчас. Не тогда, когда выменивает у богов, в которых никогда не верил, ее жизнь в обмен на жизнь своего наследника. Лейна брыкается, рычит, когда ночную рубашку ей задирают до середины бедер. Деймону бы отвернуться, не смотреть ей в глаза — но он не может оставить ее сейчас, мысленно отгородившись от нее. Он трус. Трус и убийца, и она может его ненавидеть. Пускай, если это гарантирует ее жизнь. Она воет как львица, служанкам все же удается ухватить ее за лодыжки и прижать к постели. Он не сразу понимает, что она делает. Точнее — он вообще не понимает, принимая ее крики за протест. Ткань его рубахи трещит в ее пальцах, и мейстер уже берется за щипцы, когда вдруг говорит: — Я вижу головку. — Тужьтесь, миледи, тужьтесь, — тут же подхватывают служанки. Деймон встречается взглядом с Лейной, и она так сильно ненавидит его в этот момент, что в ее фиолетовых глазах горит холодное драконье пламя — он уверен. Она приоткрывает рот. Наверное, чтобы дышать было проще, но он почти что слышит, как она зовет его убийцей. От боли ее подкидывает, слезы текут по лицу, и он, в попытках то ли удержать ее, то ли помочь, наклоняется еще ближе к ней. Лейна каким-то образом умудряется выкрутить запястья из его рук, в плечи его вцепляется и почти что на ухо между низкими стонами сипит: — Я не отдам его тебе, понял? — Я не отдам тебя, — зачем-то отвечает он, слыша себя будто со стороны. Мейстер то ли касается ее колена, то ли приставляет щипцы к влагалищу, как она лягает ногой сначала служанку, а потом и старика. — Не трожь! — воет так, что в ней от драконицы больше, чем от человека. — Клянусь, я убью тебя, если приблизишься! — Держите крепче, мой принц, — произносит мейстер, словно ее и нет в комнате. Деймон почти наваливается на нее сверху. — Убийца, — ревет она, но не отпихивает уже, а держится. — Убийца, я ненавижу тебя. — Я знаю, Лейна. Знаю. Почти так же, думает вдруг Деймон, был и зачат их сын. Он был на ней, а она извивалась и стонала. Только не от боли; и убийцей его не звала. В этом есть извращенная ирония. — Ребенок идет, — удивленно выкрикивает одна из служанок. — Что? Деймон ошарашено оборачивается. Видит, как Лейна сама выпрямленную ногу, которой врезала мейстеру, ставит на постель, но понять не может, о чем они говорят. — Плечики уже видно, — поясняет вторая. До него доходит слишком медленно или в покоях жарко. Он поворачивается обратно к жене, Лейна соскальзывает ладонью с его плеча и впивается в предплечье, но с той же бешеной силой. — Я не отдам тебе его, — едва шевелит губами она. — Не позволю. Осознание приходит медленно. Под крики служанок, чтобы она тужилась, под их перепалку с мейстером. Деймон наконец осознает, что страх за жизнь их ребенка — превращенного в куски мяса, которые извлекали бы из нее по одному, — сделал с Лейной что-то невообразимое. Он не помнит, как все заканчивается. Не помнит, как мейстер говорит, что это мальчик, обращаясь к нему. Не помнит, в какой момент поднимается на ноги, потому что Лейна наконец выпускает его, больше не нуждаясь в опоре. Все смазывается, осознание бьет в голову, когда она тянет руки к завернутому в пеленки сине-серому пищащему малышу. — Мне, дайте его мне, — сбивчиво просит она, когда мейстер уже вкладывает его ей в руки. Служанки, как куры, облепляют ее и галдят. Деймон смотрит как сквозь толщу воды. И слышит не сразу, как мейстер подходит к нему. Как за спиной встает и тихо-тихо: — Он очень слаб, мой принц. Такой маленький, я не могу говорить точно, но обычно… такие дети не выживают. Деймон смотрит только на то, как Лейна — измученная, уставшая и вся покрытая кровью и потом — прижимает к себе ребенка, губами касается его макушки и обхватывает руками плотно, закрывая от всего мира. — Боюсь, что и луны не пройдет, как он нас покинет. Голову он поворачивает резко. Смотрит на мейстера коршуном и щурится. Сознание возвращается резко, и он цедит: — Ваши слова уже ничего здесь не стоят. — Но, мой принц… — Не вы ли мне говорили, что она не справится, — он почти не шевелит губами. Сардонически усмехается и поворачивается всем корпусом к мейстеру. — Не вы ли уверяли меня готовиться к двойным похоронам? Во взгляде старика читается страх. Глаза бегают, он иррационально отступает. — Это несомненно чудо, что леди Лейна… — сбивчиво бормочет он. — Завтра же из Цитадели приедет новый мейстер, — рычит Деймон. — А тебе остается молиться, чтобы ехал он как можно дольше. Потому что едва он сойдет с лошади, как твои кишки омоют полы этого замка. — Ваше высочество, я… Он бьет не кулаком, нет. Ладонью, причем внешней стороной. Перстни рассекают лицо старику в кровь, а громкий хлопок заставляет всех замолчать. Всех, кроме новорожденного, который вскрикивает и заливается плачем. — Вон, — шипит Деймон. И когда никто не дергается, повторяет громче: — Вон! Даже куры-служанки хватают тазы с кровью, грязные тряпки и толпятся, чтобы побыстрее выйти. Кто-то помогает мейстеру подняться, но Деймон так кипит от гнева, что тот физически слепит его. Перед глазами черно-красные пятна, из-за которых тяжело видеть. Наконец в покоях становится тише: не остается никого, кроме него, стоящего в стороне, и Лейны на постели с ребенком. Каким-то образом ей удается успокоить того. Деймон видит, как она гладит малыша по головке, которая уже не такая синюшная, как целует то ли в лоб, то ли в макушку и смотрит на него — на своего мужа, — как на самое ужасное создание в этом мире. Он сглатывает, зрение наконец полностью возвращается в норму. Они молча глядят друг на друга. Потом она щекой ласково трется о ребенка, и прикрывает глаза, так ничего и не сказав. Деймон делает шаг, и ее слабый голос вдруг становится волевым и могучим: — Не приближайся к нему. — Лейна… — он выдыхает тихо, внезапно чувствуя такое отсутствие сил и усталость. Вся длинная ночь накатывает на него резко. — Ты хотел его убить, Деймон. Я этого не забуду. Это хуже пощечины. Хуже всех слов мейстера. Он встает на колени перед кроватью, смотрит на нее с такой мукой, будто одним взглядом может ей все объяснить. Лейна пытается плечом отгородить от него ребенка. Жест получается до ужаса наивным. Она пытается спрятать от него сына, которым он так легко был готов пожертвовать ради нее. — Он мой, слышишь? — шепотом, ломающимся голосом. — Твой, — соглашается он. — Я не отдам его тебе, — и тут она звучит не стойко и храбро. На глазах выступают слезы, и ему хочется утереть их, ему хочется сжать ее в объятиях и прижать к себе, но ее ненависть неподдельна. — Он мой, Деймон, ты не можешь его забрать. — Не могу. И добавляет, нашаривая ее ладонь в простынях, его руку она все же почему-то сжимает пальцами: — И никто не сможет. Лейна кивает, прикрывает глаза и оставляет еще один поцелуй на макушке сына. Из-под ее ресниц текут слезы. — Вам обоим нужно поспать. — Ты заберешь его. — Не заберу. — Я не верю тебе больше. Это режет больнее, чем он думал. — Я не притронусь к нему без твоего позволения. — Не притронешься, — тихо соглашается Лейна. — А если попытаешься, я убью тебя. И он знает, что она не шутит. Точно так же, как и он не шутил, когда выбирал ее. В горле встает ком, когда он опускает взгляд на сына. Сморщенного, действительно крошечного — но живого. Живого, как и его мать, медленно погружающаяся в сон, пускай и продолжающая сопротивляться. — Не беспокойся, любовь моя. Я сам убью любого, если с ним что-то случится, — произносит Деймон, когда она уже засыпает. И с толикой опаски касается макушки сына, осторожно проводя подушечками пальцев по его голове. — Вас никто не побеспокоит. В покоях воняет кровью, в покоях воняет несостоявшимися смертями. Деймон сидит у постели Лейны до рассвета и на утро сам обтирает ее окровавленные бедра влажными тряпками, пока она все так же смотрит на него, как на злейшего врага, боясь выпустить сына из рук хоть на мгновение.