***
Неделю спустя Чонвона принимают на работу. Ещё через неделю Ёнхи вызывает его в офис и говорит, что они оба будут назначены к новому айдолу, который дебютирует в лейбле уже через месяц, к человеку по имени Пак Чонсон. Он рассказывает, что Чонсон готовит свой сольный дебют уже полгода и что, прежде чем подписать контракт, он провёл три года в проектной группе Mnet в качестве независимого трейни, а после интересуется, слышал ли об этом когда-нибудь Чонвон. — На самом деле я не слушаю к-поп, — нервно признаётся Ян. И он почти уверен, что это не то, за что его могут уволить, поскольку Ёнхи заметно расслабляется, когда на вопрос: «Являетесь ли Вы официальным поклонником каких-либо айдолов?» он отвечает «нет». В любом случае, они, вероятно, проверили его биографию на предмет этого дерьма. Ёнхи успокаивающе машет ему рукой и улыбается. — Я тоже, не переживайте. Узнал о них только потому, что мой двоюродный брат был их фанатом, — он смотрит на стоящий на столе ноутбук и слегка поправляет его, вчитываясь в то, что написано на экране. — Итак, вот что мы имеем. Обычно к соло-артистам прикрепляют двух главных менеджеров. И поскольку я в основном занимаюсь вопросами управления, то Вам, если Вы примете предложение, придётся полностью переехать к Чонсону-ши и выполнять работу, связанную преимущественно с его расписанием. Вас это устраивает? Дайте подумать. Чонвону двадцать три, он только что вернулся из армии и едва сводит концы с концами. Когда неоднократные звонки его родителей не увенчались успехом, его бабушка настояла, чтобы он переехал к ней, если не сможет найти работу в течение следующего месяца, и даже угрожала каждый день готовить все его любимые блюда в качестве стимула. В одну особенно неудачную ночь, когда он открыл свою почту не для одного, не для двух, а сразу для трёх различных отказов, он всерьёз подумывал затаиться у неё на несколько недель, чтобы заесть свои тщетные попытки её домашним кальбитаном. Как бы то ни было, суть в том, что Чонвона, конечно же, всё устраивает. Устраивает ли его бесплатное проживание, питание и приемлемая зарплата? Устраивает ли его тот факт, что он выберется из своей однокомнатной квартиры с завышенной ценой, чтобы каждое утро возить некоего Пак Чонсона, покупать ему еду и всё такое — завязывать шнурки, если потребуется? Естественно. Чонвон кивает головой с таким энтузиазмом, что Ёнхи требуется минута, чтобы перестать смеяться. — Вот файлы Чонсона-ши, — продолжает Ким, как только достаточно успокаивается, и вручает Чонвону тонкую папку из манильской бумаги. — Там должен быть обзор его предстоящих расписаний, некоторые контактные телефоны и бóльшая часть информации, которую Вам нужно знать. — Хорошо. Чонвон откидывает клапан и смотрит на фотографию, напечатанную на первой странице. У человека, смотрящего на него в ответ, копна чёрных волос и неуклюжая челка, которая лишь слегка прикрывает его лоб. Как будто её слишком часто зачёсывали и теперь навсегда оставили в этом несчастном положении. «Пак Чонсон, — зачитывает про себя Чонвон, — дата рождения: 20.04.2002». «Значит, он старше», — понимает Ян. Не то чтобы это было для него большим сюрпризом, но часть его всё же задавалась подобным вопросом. Возможно, они специально искали молодого новичка-менеджера для одного из таких же молодых новичков-айдолов. Чтобы потом поставить их в пару. Ян переворачивает страницу, но прежде чем успевает прочитать дальше, Ёнхи прочищает горло, привлекая к себе внимание. Когда Чонвон поднимает голову, тот снова улыбается. — Не торопитесь, — говорит он ему. «Края его улыбки никогда не бывают недобрыми, — думает Чонвон, забавляясь. — Словно его лицо наделено выражением непогрешимого терпения». — Сейчас Вы можете идти, но вскоре я сообщу важные подробности о заселении. Хорошо? Чонвон кивает, затем встаёт и бросает последний взгляд на папку в своих руках. Образ человека с резким лицом и каменным взглядом стоит у него перед глазами. Он позволяет створке вернуться на место, а после толкает свинцовую дверь конференц-зала, выплескиваясь обратно в коридор. Вот он, этот момент. Когда он моргает, уставившись на приветствующий его длинный участок ковра. Когда часть его задаётся вопросом, на что именно он только что подписался. Вот оно, начало.***
Когда Чонвон встречает Пак Чонсона в первый раз, двадцатипятилетнего и решительного артиста того универсального рэперо-певцово-танцевального типа, которым так любят хвастаться айдол-компании, тот одет в пижаму с утиным принтом и явно только что проснулся. — Чонсон-ши, — вежливо приветствует его Чонвон, склонив голову. — Я Ян Чонвон. Ваш новый менеджер. — Хм? — переспрашивает Чонсон, щурясь. Как только он замечает человека перед собой, он сразу же подносит руки к волосам, пытаясь успокоить гнездо, образовавшееся у него на голове. — О, прости! Чонвон сдерживает улыбку. — Ничего. Всё в порядке. — Прости, у меня просто была… поздняя тренировка… — начинает объяснять он, бросая взгляд в сторону ванной слева от него. Он застенчиво усмехается. — Не возражаешь, если я сейчас… Извини, дай мне секунду. Чонвон смущённо наблюдает, как Чонсон шаркает ко входу в ванную и закрывает за собой дверь, а после переводит взгляд на чемодан, который только что затащил по невообразимому количеству ступенек, потому что лифт, цитирую, на аварийном ремонте. Это не было чем-то из ряда вон выходящим, но, учитывая, сколько времени он потратил на то, чтобы подняться и отдышаться, казалось немного незаконным. «Ну, — думает Ян. — Он кажется интересным».***
Быть менеджером многообещающего сольного артиста — значит находиться под пристальным наблюдением чаще, чем того хотелось бы. И это учитывая тот факт, что то, чему подвергается Чонвон — это только малая часть того внимания, которое начинает получать Пак. Скоро Чонвон привыкнет к этому: попадёт под перекрёстный огонь снятых фанатами видеороликов, размытых из-за огромного количества вспышек, с кадрами, на которых он стоит с руками, полными различных мягких игрушек и пушистых головных повязок, надетых на него в целях безопасности. Или узнает, каково это — превратиться в полуповёрнутый силуэт в бэкстэйджах ютуб-клипов Чонсона, наблюдающий за Паком вне кадра и старающийся не говорить, когда камеры работают. И много всего другого. Однако первые несколько недель всё развивается медленно. Два человека привыкают жить в одном пространстве, пытаясь произвести хорошее впечатление и не пересечь никаких границ. Чонвон учится прощаться со структурированным графиком сна, его бросают с встречи на встречу, знакомят с людьми, количество которых больше, чем он может запомнить. Ему приходится общаться с режиссёрами музыкальных клипов Чонсона и дифференцировать весь персонал вокруг него. Ян знакомится с подтанцовкой, стилистами и визажистами, а затем с видеооператорами с особыми обязанностями, о существовании которых он даже не подозревал. Когда главный стилист Чонсона, мужчина с крашеными каштановыми волосами по имени Ан Сонмин, встречается с ним в первый раз, то не верит своим глазам. — Как ты можешь быть менеджером с таким лицом? — спрашивает он, уперев руки в боки. — А что, менеджеры должны быть уродливыми? — парирует Чонвон иронично и слегка озадаченно. Сонмин пожимает плечами. — По крайней мере, ты определённо самый милый их всех, кого я встречал, — говорит он, а затем уходит, чтобы взять бутылочку какой-то жидкости из своей сумочки для укладки. Работать не плохо. Правда. Просто непривычно, особенно в начале. Однажды он засыпает в зале ожидания после практически бессонных суток и вздрагивает от ощущения, что кто-то накидывает тонкое одеяло ему на плечи. Когда он открывает глаза, то видит Чонсона, смотрящего на него сверху вниз и сжимающего в руках одно из автомобильных одеял, которыми он обычно пользуется. — А! — выпалил Ян, выпрямляясь. — Привет, Чонсон-ши. — Извини, мне показалось, ты замёрз, — говорит ему айдол в качестве оправдания. — И ещё… что мне сделать, чтобы ты перестал называть меня Чонсон-ши? Чонвон краснеет. — Прости. Привычка. Секунду Чонсон продолжает смотреть на него. Раньше Чонвону часто говорили, что у него тревожно круглые глаза, и на мгновение ему стало интересно, думает ли Пак сейчас так же, видит ли то, что до этого видели другие. После недолгого молчания он говорит: «Чувствуй себя свободно, хорошо?» и уходит, похлопав Чонвона по плечу. Ян смотрит на часы. У него осталось ещё пятнадцать минут, чтобы поспать, поэтому он без раздумий откидывается на одеяло и позволяет себе сделать это. Чувствовать себя свободно. И тепло. Возможно, он немного тронут.***
Позже, когда день рождения Чонвона выпадет на шумный день в Нью-Йорке, день, который он проведёт за кулисами, будучи слишком занятым для празднования, Чонсон спросит: «Ты помнишь свой последний день рождения?». Конечно, он помнит. «Ты помнишь торт, да? Тот, который я сам украсил?». На самом деле торт не был необходимостью. Но, видимо, Чонсон настоял. Двадцать третий день рождения Чонвона приходится на тот день, когда они предварительно записывают M Countdown, поэтому Чонсон подговаривает некоторых других сотрудников устроить ему засаду в комнате ожидания с тортом, покрытым розовой глазурью и пастельными макаронсами, вылепленными вокруг обычного поздравления с днём рождения. Чонвон терпеливо позволяет Сонмину нанести глазурь ему на щёку, а затем корчит гримасу Чонсону, когда они встречаются глазами. — Двадцать три бывает лишь однажды, — напоминает ему Чонсон, протягивая письмо. На самом деле письмо — это громко сказано. Всего лишь сложенный пополам листочек синей бумаги с мазками чёрных чернил на обратной стороне. — Что это? — спрашивает Чонвон. — Прочитай позже, — говорит Пак, и Ёнхи зовёт его к себе. Ян разворачивает бумажку, едва тот уходит. Всё начинается со стандартного приветствия, добрых пожеланий на будущий год и благодарности за тяжёлую работу, которую он всё это время делал. Почерк Чонсона неаккуратен, но, несомненно, искренен, и это чувствуется в каждом его штрихе и букве. Когда Чонвон доходит до конца, он читает: Зови меня хён, ладно? :D Чонвон закатывает глаза. Он поднимает взгляд и видит, что Чонсон внимательно наблюдает за ним с места напротив Ёнхи, стоящего к нему спиной. Его рот слегка приоткрыт, он вопросительно склоняет голову, словно спрашивая: ну и что думаешь? Чонвон думает о бумажке в своих руках и о стоящем на столе торте. Они с Чонсоном знают друг друга всего ничего, но между ними уже возникло чувство взаимопонимания. Они ладят так, как он не мог и думать. Так, как он никогда бы не смог себе представить в тот день, когда впервые встретил Ёнхи и согласился на работу, настолько выходящую за рамки его опыта. — Спасибо, хён, — произносит он и понимает, что именно это и имеет в виду. Ответная улыбка Чонсона ослепляет.***
— Атмосфера на развлекательных шоу у соло-артистов не совсем такая, как у групп, — объясняет ему Чонсон, когда они едут к следующему пункту в его расписании. Когда Пак был в составе группы, он мог положиться на своих товарищей и позволить их суетливым звукам и выходящим за рамки шуткам заполнить двусмысленные пробелы экранного времени, но быть одному — значит принимать весь удар на себя. И это тот навык, который Чонсону всё ещё нужно оттачивать. Всей съёмочной группе нравится Пак. Чонсон говорит, что это из-за того, что он забавный, но Чонвон видит в нём нечто большее, чем просто случайные, вызывающие смех порывы. «Это потому, что ты добрый», — вот что Ян оставляет при себе. Потому что… потому что Чонсон добрый, несмотря на внешность. Добрый, несмотря на свою природную интровертность и на то, как он отмалчивается, когда думает, что его высказывание не принесёт никакой пользы. Годы в шоу-бизнесе научили его держать язык за зубами с особой тщательностью. — Дайте мне ещё попытку! — умоляет Чонсон сценаристов возле камеры. — Послушайте, как насчёт… что, если я обыграю кого-то из стаффа? Несколько секунд сценаристка, держащая доску, обдумывает его слова, а после склоняется посовещаться с двумя другими людьми, сидящими рядом с ней, скрестив ноги. Мгновение спустя она снимает колпачок с маркера и нацарапывает сообщение. ВЫБЕРИ ОДНОГО ИЗ СВОИХ МЕНЕДЖЕРОВ. 10 ОЧКОВ ЗА ПОБЕДУ В БОРЬБЕ НА БЁДРАХ. — Хорошо, — радуется Чонсон. Голова идёт кругом. Он улыбается и на пятках поворачивается лицом к нему и Ёнхи. Чонвон в ответ приподнимает бровь. Когда Пак протягивает руку и хлопает его по плечу, в его мыслях проносится: «Если бы он знал, что делает, он бы определённо выбрал Ёна». — Чонвон-а, пойдём, — подстрекает он. Чонвон уже представляет, как воспроизводятся эти кадры: его лицо лениво размыто, камера направлена на нижнюю часть их тел. Ему интересно, будут ли у Пака трудности при мониторинге этого эпизода. Чонсон ставит свои ноги между ног Яна, смотрит на их бёдра и слегка улыбается про себя. — Ты готов? — спрашивает он. Чонвон готов. Пять секунд спустя он заставляет колени Чонсона схлопнуться вместе с ужасающим щёлкающим звуком. Ян почти уверен, что сломать что-то в трагически несбалансированном поединке по борьбе на бёдрах невозможно, но на долю секунды он начинает сомневаться. Шум и удивлённые вздохи персонала практически оглушают, а Чонвон запрокидывает голову и разражается смехом. — Боже мой, хён, — задыхается он. — Думаю, нам не нужно проверять наоборот, не так ли? — Что… — выдыхает Чонсон. Он смотрит на Чонвона с открытым ртом. — Ты кто, монстр?! — Я занимался тхэквондо десять лет, — напоминает ему менеджер. — И закончил военную службу. И я почти уверен, что тренируюсь больше тебя. (На самом деле Чонвон имеет в виду, что тренируется время от времени. Чонсон просто слаб). Айдол издаёт предательский звук. Он смотрит на свои сжатые вместе ноги и бормочет: «Но ты же такой маленький», и его лицо принимает прискорбный вид. «Мило», — бесполезно предлагает разум Чонвона. Ян думает, что сейчас он, должно быть, выглядит глупо, с улыбкой в глазах и ухмылкой с ямочками. А всему виной его восприятие драматизированных представлений Пака о страданиях и симпатия, которую они у него вызывают, даже когда не имеют никакого смысла. Часть его — маленькая и нежная часть, чувствующая часть, спрятанная глубоко в груди — понимает, что на самом деле ему всё равно: позже это будет отредактировано. Это и то, как рука Чонсона касается его бедра, когда он встаёт. И продолжительный зрительный контакт. Всё это будет вырезано. Сохраняемое в тайне откровение между ними двумя.***
Пять дней спустя Чонсон стучит костяшкой в дверь Чонвона и спрашивает: — Можешь отвезти меня в спортзал? Чонвон бросает взгляд на время на экране своего ноутбука и… да. Это определённо читается как 22:48. Он оборачивается и фыркает: — Спортзал? — Что? Это смешно? — Не-а, — легко отвечает Чонвон. Он закрывает ноутбук, немного сокрушаясь, что ему пришлось приостановить драму в кульминации предпоследнего эпизода, и вылезает из кресла. Всю дорогу Чонсон сидит позади него, скрестив руки. — Для сольных артистов нормально начинать качаться, — настаивает айдол. Возможно, думает Ян, совсем чуть, но эти забавные суждения, распространяющиеся по машине, начинают на него давить. — Ну знаешь, чтобы продемонстрировать фанатам лучшую форму и всё такое. Чонвон отпускает педаль газа и замедляется перед красным сигналом светофора. Стая пешеходов устремляется вперёд, заслоняя собой зебру. — Я не говорю, что сомневаюсь в тебе, — начинает он, хотя он определённо сомневается. — Но ты уверен, что это не имеет никакого отношения к тому, что я победил тебя в борьбе на бёдрах на прошлой неделе? С заднего сиденья разносится вздох. Пак, должно быть, дуется. Хотел бы Чонвон уловить угрюмое выражение его лица во всех деталях. — Ладно, может быть. Но тебе обязательно всё время дразнить меня? Ах. — Ты сам даёшь повод, хён, — говорит Чонвон. — Эй. Прояви немного уважения. Я всё ещё старше тебя, не забыл? Возмущения Чонсона всегда громкие, но тон его голоса лёгкий и воздушный, не пронзительный. «Это одна из самых очаровательных его черт», — понимает Чонвон. Свет снова мигает зелёным, и, быстро закатив глаза, Ян начинает ускоряться. — Я везу тебя в спортзал почти в полночь, потому что задел твоё эго. Думаю, я заслужил немного подколов над тобой. — Ты не задел моё эго. Просто… открыл глаза на некоторые вещи. — На какие вещи? На твою относительную слабость? — Ну, возможно, — усмехается Чонсон печальным тоном. — Я всё равно знал, что ты меня побьёшь. Просто не думал, что это будет так плохо. Чонвон моргает. — Что? Почему тогда просто не выбрал Ёнхи? Он же лет пять уже не тренировался. Чонвон знает об этом, потому что Ким сам просветил его, когда однажды им пришлось бежать обратно в здание компании за забытым сценарием. Ёнхи тогда ещё целую минуту тяжело дышал у подножия лестницы, приговаривая: «Я буквально никогда больше этого не сделаю». В любом случае. Способность Чонсона подставляться под унизительные ситуации ради других людей не имеет себе равных, но даже так Чонвон не видит в ней никакого смысла. С какой стороны ни посмотри. — Для разнообразия? — спрашивает он снова. В конце концов, кому-то может быть забавно наблюдать за тем, как человек терпит неудачу. Даже если сам Чонвон не находит в этом ничего привлекательного. — Ох, — выдыхает Чонсон. — Это ты имеешь в виду, — внезапно он звучит... слегка стеснительно? Может быть, не уверен в себе? — Я имею в виду, да. Я думал, будет весело. — Весело? — фыркает Чонвон. — Ты, должно быть, мазохист. — Может быть, — говорит Чонсон, и его голос превращается в пожимание плечами. — Или, может быть, мне просто нравишься ты. На этих словах Чонвон колеблется. — Хм? — переспрашивает он. Иногда манера речи Чонсона приводит в бешенство, до странности непринуждённая, серьёзная и в то же время ошеломляющая. Что любой порядочный человек мог сказать на подобное заявление? — Что? — парирует Пак, и Чонвон косится на него через зеркало заднего вида. Машина, управляемая явно дерьмовым водителем, выезжает на полосу неподалёку от них, и его уши закладывает сердитым гудением. Приглушённые звуковые волны просачиваются сквозь дверные уплотнители, и отчасти Яну почти хочется, чтобы кусочку этого хауса всё же удалось проникнуть внутрь. Хочется услышать хоть что-то, кроме неловкой тишины, надувающейся здесь, как воздушный шар, и толкающейся в шикарный салон минивэна до тех пор, пока её невидимый вес не вдавливается в его лёгкие. Он выдыхает. Воздушный шар трескается и хрипит. «Есть разговоры, которые не стоит продолжать», — решает Чонвон. Он въезжает на парковку их ближайшего спортзала, замедляет ход и оборачивается назад. — Мы приехали, — и это всё, что он говорит.***
Чонвон не знает, как они оказались здесь. Здесь, в этом неоднозначном месте. На затерянном острове с его странной обыденностью, спокойной жизнью, смехом и правилами, выброшенными на ветер. Он подставляет знакомое имя к чек-листу — Пак Чонсон: друг, работодатель, хён? Каждый квадратик помечен вопросительным знаком, а настоящий ответ стёрт с конца тетради. Чонвон живёт с айдолом, чёрт побери. Ничто в его жизни не может быть нормальным. Но всё же. По мере того как месяцы сливаются друг с другом, стираются и линии между ними. Нерешительность, которую он когда-то чувствовал, деля квартиру с Паком, постепенно угасает: пространство Чонсона становится их общим пространством. Ян чувствует себя на своём месте. Он оставляет своё пальто рядом с чонсоновым на обивке в гостиной, разогревает рис быстрого приготовления на кухне в два часа ночи, позволяет их средствам по уходу смешаться на полке в ванной. Достаточно скоро он обнаруживает, что без проблем может нащупывать в темноте кнопки на жутко дорогом пульте от телевизора Чонсона, больше не щурясь с фонариком в поисках того, что, как он думал, было кнопкой громкости, но только что перевело его на пугающе устаревший канал, который он никогда раньше не видел. Иногда у Чонвона появляется ощущение, что они играют в семью. В каком-то смысле это слишком просто. Дело в том, что Чонвон процветает в условиях плавающей рутины и быстро меняющегося графика. Ему не составляет труда выстаивать поздние ночи за кулисами и убеждаться, что комплект микрофонов Чонсона на месте и правильно промаркирован, бегать туда-сюда между конференц-залами и следить за тем, чтобы Пака кормили во время длинных съёмочных блоков или чтобы открытая бутылка воды была у него под рукой каждый раз, когда он еле поднимался после изнурительного дубля. На самом деле именно время бездействия заставляет его чувствовать себя беззащитным и уязвимым. Когда у Чонсона появляется свободное время, он предпочитает заниматься готовкой самостоятельно. Иногда он, правда, настаивает на том, что заказать им доставку, но Чонвон всегда говорит, что это необязательно и что он и сам вполне может купить себе ужин. Большую часть времени они едят либо за кухонным столом, либо на диване в гостиной, если вдруг собираются что-нибудь посмотреть. Сегодня вот Чонсон заказал им китайскую еду, поэтому Чонвон сидит и помешивает свой чачжанмён палочками для еды, а Пак со стоном откидывается назад. — Всё в порядке? — спрашивает Чонвон без задней мысли. — Да, просто… — он снова стонет и протягивает руку к лопатке. — Просто плечо опять ноет. Думаю, я слегка перестарался на тренировке. — Сколько ты там был? — интересуется Чонвон. Когда он проснулся, Чонсон уже ушёл в комнаты для практики, но Ян и не осознавал, насколько рано тот, должно быть, ускользнул. После неудачного падения в своей старой группе плечо Пака стало особенно уязвимым, поэтому иногда случались рецидивы. Им обоим было поручено следить за этим. Чонсон вздрагивает. — Девять часов, — признаётся он. И добавляет: — Знаю, это глупо. И, наверное, трудно понять, типа, зачем кому-то тратить столько сил и энергии на танцы. Но я потерял счёт времени. Чонвон не успевает подумать, когда слова сами слетают с его языка: — Нет, я понимаю. — А? Вот же... Ян понятия не имеет, почему заводит этот разговор, но тем не менее он делает это. Позже он скажет, что это случилось из-за усталости. Что он задремал ближе к концу романтической комедии, которую они смотрели вместе с Чонсоном, а неожиданное пробуждение и сонливость развязали ему язык. Он знает, что может дать любой ответ: «Конечно, я понимаю, я же твой менеджер!», «Мне это знакомо!», что существует множество обходных путей и отговорок, которые не раскроют частичку его прошлого. Но эти ответы будут ложными, а Чонсон всегда был честен с ним. Возможно, Чонвон многим ему обязан. Глядя в свою миску, он признаётся: — Однажды я был трейни. — А? — снова говорит Чонсон, словно у него заело пластинку. Его брови взлетают вверх от шока. — Ты имеешь в виду, ты… — В маленькой компании, давным-давно, — поспешно прерывает его Чонвон. — Когда я учился в средней школе. Это было непродолжительно. Так что, думаю, я не совсем понимаю. Но в некотором смысле понимаю. Вот. Чонсон всё ещё продолжает таращиться на него. Возможно, он пытается сопоставить своё представление о Ян Чонвоне, никогда не слушающем к-поп, с Ян Чонвоном, который некогда был трейни-айдолом и посвящал себя исполнению именно этих песен. — Почему ты никогда не говорил мне? Чонвон пожимает плечами. — А зачем? — спокойно интересуется он. — Это было… ого, ничего себе. Почти десять лет назад. Местами я едва помню себя в том возрасте. — Ты был хорош? — нерешительно спрашивает Чонсон. Он всегда выглядит так, будто его переполняет любопытство. Будто хочет докопаться до сущности Чонвона, снимая с него слой за слоем, но сдерживает себя, прислушиваясь к здравому смыслу, даже если всё внутри кричит об обратном. Однако Чонвон не возражает против расследования. Что пугает его больше всего, так это лёгкость, с которой он отвечает, и то, насколько тёплой и безопасной на ощупь кажется эта сторона Чонсона. То, как он распутывается при малейшем рывке. Он просто устал, снова убеждает себя Чонвон. Был ли он хорош? Чонвон вспоминает нуну-хореографа, которая допоздна оставалась в тренировочных залах, разучивая с ним танцевальные движения, и постоянно говорила, что из всех трейни у него самый большой потенциал. Он помнит часовую дорогу после школы и детей из общежития, которые позволяли ему переночевать, когда было уже слишком поздно возвращаться домой на поезде. Помнит уроки вокала после ужина и домашнее задание по математике, которое он делал, сгорбившись в коридоре, когда ему было четырнадцать. Решение уравнений тогда было последним, о чём он думал, особенно когда впереди у него была ещё куча хореографии, которую предстояло запомнить. Он помнит, как всё это тогда казалось неотложным, даже если на самом деле это было не так. — Неважно, был ли я хорош, — говорит Чонвон. Он тренировался всего год, а потом перестал и вернулся в школу. — Компания была слишком маленькой. Я не мог так рисковать. — Ты… ты бы хотел продолжить? — Нет, — честно отвечает Ян. Он уже перерос тот возраст, когда можно увлекаться подобными фантазиями. Детская мечта была растоптана ещё до того, как успела начаться. Лейбл, в котором он тренировался, в конце концов закрылся и, вероятно, объявил о банкротстве. — Все мы когда-то пробуем что-то, что не получается. Это просто часть взросления, не так ли? Чонсон улыбается. — Да, ты прав. Наверное. Не знаю. Я просто пытаюсь представить тебя трейни. — Знаешь, — начинает Чонвон, — если бы мы знали друг друга тогда, я бы, наверное, нашёл тебя действительно крутым. — Вот как? — дуется Пак. — То есть сейчас ты меня крутым не находишь, да? Чонвон фыркает и качает головой. Он наклоняется вперёд, чтобы закинуть в рот лапшу, прожёвывает её, а затем одаряет Чонсона улыбкой. — Это не то же самое. Ты всё ещё крут, только по-другому. — И как же? — Хм. Дай подумать. Например, тебе плевать, если я назову тебя некрутым. В этом тоже есть что-то. Чонсон вздыхает с полным ртом лапши, его щёки надуты, как у бурундука, и выглядят слегка нелепо. Он сокрушается: — Куда делся Чонвон, который называл меня Чонсон-ши? В день их первой встречи, когда Чонвон пришёл к одетому в пижаму с утиным принтом Чонсону, тот в конце концов всё же вышел из ванной с более-менее уложенными волосами, поклонился ему в ответ и тоже назвал его Чонвон-ши своим самым ритмичным голосом, чересчур жёстким и формальным. Три недели спустя Чонвон наблюдал, как беспорядок в комнате Чонсона превратился в его обычную несобранность, больше не являющуюся результатом тщательного обдумывания. Фасад соскользнул, и по краям показалось что-то грубоватое. Что-то… кто-то… немного неуклюжий и язвительный, кто-то, вечно преданный своему делу. «Кто-то крутой, — признаёт Чонвон. — Во всех своих странных и разнообразных оттенках». — Того Чонвона больше нет, — подтверждает Ян. — И виноват в этом не кто иной, как ты. — Я готов взять на себя ответственность, — драматично вздыхает Чонсон. Чонвон надеется, что теплота чужого взгляда не заставит его кожу облазить. Потому что иногда ему кажется, что он находится прямо перед палящим солнцем.***
Октябрь — месяц, насыщенный камбэками: все стремятся выпустить свой первый или второй альбом за несколько недель до церемонии награждения, что неизменно приводит к кровавой бойне в чартах. Остро этот факт Чонвон осознаёт в тот день, когда по поручению Ёнхи разносит второй альбом Чонсона по всем комнатам ожидания и обнаруживает, что они буквально кишат айдолами и стаффом. Группа под названием TXT готовится неподалёку, в комнате, где лихорадочно суетятся стилисты. Чонвон оглядывается вокруг и насчитывает шестерых парней, одетых в блестящие золотые рубашки. Двое, стоящие у двери, смотрят на альбомы в его руках и вытягиваются по струнке, как только узнают дизайн. — Чонсон-и! — восклицает мужчина с розовыми прядями в волосах. На лицах у обоих большие добрые улыбки, и через несколько мгновений один из них возвращается с их собственным подписанным альбомом, украденным с одного из столов комнаты ожидания. — Вот, пожалуйста, — вежливо говорит он. — Можешь передать Чонсону, что Тэхён и Вонджин-хён скучают по нему? «Возможно, они были мемберами его старой группы», — решает Чонвон, хотя не может вспомнить ни их имён, ни их лиц. Он выходит с поклоном и направляется к следующей комнате. Там он осторожно стучит костяшкой пальца по двери с табличкой «ЭЛЛИПСИКС» и вежливо выжидает две секунды, прежде чем войти. В процессе он старается не помять картонную коробку в своих руках. — Ой! — говорит голос откуда-то слева от него. — Ты менеджер Чонсона? Господи, неужели все в этом чёртовом здании дружат с этим человеком? Чонвон поворачивается и видит, как в поле зрения появляется кто-то с волнистыми серебристыми волосами. Его длинные локоны уложены до затылка, а глаза невероятно круглые, что противоречит резкому лицу, его ярким чертам и неумолимым углам. Менеджер прослеживает чужой взгляда до стопки подписанных альбомов, которую он держит в руках. — Эм, да, — говорит Чонвон, инстинктивно кланяясь. Он тянется к верхушке стопки и достаёт альбом, протягивая руку в безмолвной просьбе избавить его от этой ноши. — Вы… я имею в виду, я распространяю их от имени Чонсона-ши. Хотите альбом? — Я… Я Ли Хисын, — выпаливает мужчина. Даже стоя на месте, он не предпринимает попытки взять альбом. — Приятно познакомиться. — Вы тоже…? — пытается предположить Чонвон. Он ломает голову над тем, упоминал ли Чонсон кого-то по имени Хисын за последние несколько месяцев, но ничего не выходит. Не то чтобы Пак часто развлекал его рассказами о своей — как оказалось — близкой дружбе с айдолами, но тем не менее. На ум ничего не приходит. Хисын хмурится; Чонвон продолжает пялиться. Затем, как гром среди ясного неба, Ли издаёт короткое «А!» и, кажется, приходит в себя, быстро протягивая руку и любезно принимая альбом, который менеджер всё это время держал на весу. Когда он выпрямляется во весь рост, то выглядит почти смущённым, его щеки порозовели. — Мы с Чонсоном… — начинает объяснять он, но затем запинается. — Ах, думаю, это неважно. Но спасибо за альбом. Чонвон в отчаянии, серьёзно. Он не может бросить эту явную наживку только для того, чтобы вытащить её обратно в более подходящий момент. Чонвон — профессионал, но не святой. «Теперь мне любопытно, ты, засранец!», — кричит его мозг. — Были близки? — предполагает он. Хисын выглядит так, будто его ударило током. Он осторожно спрашивает: — Он действительно никогда не упоминал обо мне? — Я был его менеджером всего несколько месяцев, — пытается оправдаться Чонвон. — Ну, с момента его сольного дебюта. Боюсь, я не слишком знаком… — Да, конечно. Извини, это было опрометчиво с моей стороны. «Опрометчиво? — думает Чонвон. — Какого чёрта? Кем был этот человек?». — Хотите, чтобы я передал ему сообщение или что-то в этом духе? — спрашивает Ян. — Кажется, сегодня я стал его личным посланником. — Нет, нет, — спешно говорит Хисын. — Всё нормально. Выражение его лица жёсткое, глубоко сожалеющее. Когда он снова смотрит на Чонвона, он кусает губу и говорит: — Можешь хотя бы сказать, как он? — Он… — Чонвон делает паузу. Он хорошо. Устал, конечно, но а кто не устаёт? Ян не знает, что может сказать, чтобы успокоить этого человека, этого незнакомца, истекающего перед ним кровью. — Думаю, он счастлив. — Хорошо, — выдыхает Хисын, а затем, как по щелчку, маска снова возвращается на его лицо. — Хорошо, — говорит он ещё раз, но с меньшим чувством. — Хорошего дня, — произносит Чонвон, чувствуя смутное беспокойство. Указывая на альбом в руке Хисына, он добавляет: — И, пожалуйста, наслаждайтесь компакт-диском. Он выходит за дверь, пристально рассматривая альбомы в своих руках, чтобы не столкнуться взглядом с кем-либо ещё. Надпись «Ядовитый цветок», выведенная рукописным английским шрифтом над кроваво-красным бутоном розы, по стеблю которого стекает чёрная кровь, внезапно кажется самой интересной вещью в мире. Когда Ян возвращается в комнату ожидания Чонсона, он наконец-то позволяет себе выдохнуть, хотя до этого даже не осознавал, что задерживал дыхание. Ёнхи смотрит на него и тут же произносит: «Ты в порядке?», и Чонвон инстинктивно кивает ему в ответ. Но в порядке ли он? Какого чёрта только что произошло?***
— Сегодня я встретил кое-кого, — говорит Чонвон мимоходом по дороге назад. — Кого? — Кого-то по имени Хисын, — отвечает он. — Он казался… расстроенным. Как будто скучал по тебе? Чонсон издаёт странный сдавленный звук. — Хисын-хён? Эллипсикс? — Ага, — подтверждает Чонвон. — Мне нужно что-то знать? — Я… не знаю, — медленно говорит Пак, его голос непривычно невесомый. Что ж, если даже Чонсон не знает, то Чонвон определённо не имеет не малейшего представления, что со всем этим делать. Что делать с болью, выраженной в этих нескольких словах, и с тяжестью его тона. Он мычит про себя и заканчивает разговор.***
Октябрь сменяется ноябрём и декабрём, и в конце года Чонвон и Ёнхи по очереди везут Чонсона на фестиваль в Пусан. Прежде чем они выезжают, Ёнхи протягивает Паку портативную камеру, а Чонвон устраивается на пассажирском сиденье и через боковое зеркало наблюдает, как тот включает её и поправляет волосы, неуклюже прижимая ладонь к голове, перед тем как помахать пальцами в приветствии. — ...давненько я не бывал в Пусане! — говорит Чонсон в экран. — Так что я очень взволнован. Даже если это будет короткий визит. Они трогаются, и Чонвон откидывается назад, периодически прислушиваясь к звуку голоса Чонсона, смешивающегося с гремящими из аукс-порта треками Айю. Песня, играющая сейчас, не новая. Чонвон помнит, как слушал её в старшей школе и как презренный тон девичьего голоса, напевающего: «Меня тошнит от твоей любви», казался тяжёлым ещё тогда, когда он ничего не знал об этой самой любви. Не то чтобы он сейчас о ней знает, но всё же. Примерно через пятнадцать минут Чонвон понимает, что голос Пака внезапно затих, и когда он поворачивается назад, то обнаруживает, что тот спит. Всю неделю все они работали на износ. Что поделать — напряжённый график, от которого никак не избавиться. Мгновение Чонвон наблюдает за чужой поднимающей и опускающей грудью, открытым ртом и спокойным лицом, а после наклоняется, чтобы взять камеру. Она всё еще записывает. Ян тихо выключает её, думая о том, как редакторы обрежут этот момент. Он протягивает руку к пульту радиоуправления и осторожно убавляет громкость. Слева от него раздаётся тихий смешок. Когда он поднимает глаза, на лице Ёнхи появляется странная улыбка, её угол слегка приподнят, что отдалённо напоминает ухмылку. Чонвон открывает рот, но Ким решительно отворачивает от него голову, сосредоточив взгляд на дороге. — Что? — требует Чонвон. — Ничего, — говорит он напевным голосом. — Нет, очевидно, ты… агх. Что? — Я же сказал — ничего! — повторяет Ким, все ещё улыбаясь. — Отдохни немного, Чонвон-а. На следующей заправке мы поменяемся. Чонвон чувствует лёгкое беспокойство: за ним странно наблюдают, его разрезают. Он хочет сказать, что не сможет отдохнуть, пока Ёнхи не расскажет, что такого интересного увидел. Но, как и Чонсон, глубоко в своих костях он чувствует усталость. Часть его, та часть, которая в конечном итоге побеждает, знает, что ему не помешало бы на мгновение прикрыть глаза. Позже он просыпается от звука колёс выкатывающейся на тротуар машины, когда они останавливаются возле бензобака. Прямо перед тем, как Ёнхи протягивает руку, чтобы встряхнуть его. — Я в порядке, — говорит он, и Ёнхи убирает руку. Остальная часть поездки проходит гладко и спокойно: Чонсон то просыпается, то засыпает на заднем сиденье, Ким прислоняет голову к пассажирскому окну, а Чонвон сосредотачивает своё внимание на дорожных знаках. Впереди длинный участок дороги. Однако часть его начинает задаваться вопросом.***
— Можно спросить кое-что? На этот раз они снова в квартире: свет потушен, два тела лежат на огромной кровати Чонсона. Чонвон не делил с кем-то постель уже очень-очень давно, но несколько недель назад его затащили сюда, когда Пак захотел посмотреть фильм на своём ноутбуке. И теперь Ян думает, что уже привык к необходимости приспосабливаться к единому пространству. Чонсон издаёт звук согласия, поэтому Чонвон складывает руки на груди и смотрит на него краем глаза. — После того, как ваша группа распалась, — спрашивает он. — Почему ты захотел заняться сольной карьерой? Разве ты не мог присоединиться к другому агентству и снова дебютировать в группе? Этим Чонвон подразумевает сразу несколько невысказанных вопросов и просьб. Мол, расскажи, что с тобой случилось. Расскажи о том, что больше не можешь держать в себе. Или, кто такой этот Хисын? Что он вообще от тебя хочет? — Я мог бы, — признаётся Чонсон. — Ты знаешь что-нибудь о моей старой группе? — Нет, не совсем. Это… я имею в виду, это были те парни, которых я встретил… — он пытается вспомнить другие имена. — Вонджин-ши? — затем: — Хисын-ши? Чонсон фыркает. — Нет, Вонджин-хёна я знаю просто со времён стажировки. Но Хисын-хён — да. Мы вместе участвовали в шоу на выживание. «Шоу на выживание! Наконец-то мы к чему-то пришли», — думает он. Конечно, Чонвон знает, что мог бы найти это в поисковике в любое время. Между ним и этой информацией, правдой о прошлом айдола, было лишь несколько нажатий на клавиатуру. Но какая-то часть его никогда не чувствовала себя вправе посягать на эту часть Чонсона, которая, казалось, всё ещё жалила, историю, столь необратимую и болезненную. Теперь же Чонвон осмелился спросить. — Что случилось с вами двумя? Чонсон напряжённо смотрит вдаль, в неясное небытие. Затем он говорит: — Как думаешь, возможно ли иметь слишком большую историю? — Я не знаю, — говорит ему Чонвон. Это правда, потому что… что он вообще может сказать? Что большую часть времени живёт настоящим, чтобы не позволять призракам прошлого преследовать его? Что никогда не знал кого-то достаточно долго, чтобы иметь с ним подобную историю? По крайней мере, кого-то, кроме собственной семьи. Он всегда двигался вперёд, жертвуя дружбой и людьми, которым он небезразличен. Он не гордится этим. Но это значит, что он не может притворяться, будто понимает. — Хисын-хён был лидером, — начинает Чонсон, — в моей старой группе. Нас было девять человек. Он был самым старшим, и в конце концов мы проголосовали за него, хотя на самом деле он не хотел этой позиции. Затем группа распалась, он вернулся обратно в свой лейбл и дебютировал повторно в группе Эллипсикс, а я ушёл в соло. Думаю, где-то в процессе мы и перестали разговаривать. — И это всё? — спрашивает Чонвон. Когда он встретил Хисына, у него сложилось впечатление, что в этой истории есть нечто большее. То, как рука Хисына зависла над его собственной, было похоже на то, будто он сдерживался, чтобы не схватить его за рукав, перед тем, как спросил: «Можешь хотя бы сказать, как он?». — Ну. Давным-давно мы вместе тренировались в одной компании. Биг Хит. — Биг Хит? Ты имеешь в виду… БТС Биг Хит? — Чонвон пугается. Это первый раз, когда он выказал хоть какое-то узнавание в одном из рассказов Чонсона, и, вероятно, поэтому тот фыркает на него. — Да, именно. Много лет назад. Мы должны были быть вместе в группе, но так получилось, что группа дебютировала без нас, в составе из шести участников. TXT — вот откуда я знаю Вонджин-хёна. Так что планы на наш дебют провалились. Сначала продюсеры волновались, что ещё слишком рано, а потом всё пошло наперекосяк, и большинство трейни покинули компанию. Тогда Хисын присоединился к лейблу, а я стал независимым. А потом… — он вздыхает. — Думаю, шоу на выживание так и не воссоединило нас так, как должно было. — Потому что вы больше не были в одной компании? — Наверное, — говорит он. — Я не знаю. Я знал его так долго, но были моменты, когда мне казалось, что я не знаю его вообще. Словно не осталось ничего, что могло бы нас связывать. Чонвон обдумывает это. Линия нахмуренных бровей Чонсона сердитая и ярко выраженная, озадаченная. Менеджеру стало интересно, знает ли об этом сам Пак. — А ты бы хотел присоединиться к группе? Чтобы не действовать в одиночку? На мгновение Чонсон снова пожимает плечами, что, учитывая его травму, является одним из самых серьёзных нарушений. Чонвон продолжает наблюдать за ним, отчасти задаваясь вопросом, стоит ли ему взять его за руку и ободряюще сжать её. Затем лицо Чонсона проясняется и принимает выражение, которого Чонвон никогда раньше не видел. То, которое говорит: это не та мысль, к которой я возвращаюсь снова и снова. Это не то, что я рассматривал под каждым углом и исследовал во всех кровавых, болезненных деталях. Совершенно нормальное, уверенное выражение лица. Хотя любой желающий мог взглянуть на него и настоять на обратном. — Ну, теперь мне приходится петь всю песню от начала и до конца, — драматично говорит ему Чонсон. — Знаешь, сколько для этого требуется контроля над дыханием? — Ой, бедненький, — иронизирует Чонвон. — Разве еженедельных уроков вокала, которые мы с Ёнхи тебе обеспечиваем, недостаточно? — Ладно. Я не виноват, что сначала стал рэпером. — Я думаю, ты прекрасный певец, — успокаивает его Чонвон. И добавляет: — Почему бы тебе просто не поговорить с ним? — А? — С Хисыном-ши. Когда я разговаривал с ним в раздевалке, мне показалось, что он сильно скучает по тебе. — Всё сложно, — пытается Чонсон. — Разве? — лицо в комнате ожидания не показалось ему сложным. На самом деле открытость его выражения поразила Чонвона своей простой. Словно кинжал, разбивающий то, что — в его глазах — было вдохновляюще отрепетированным фасадом айдола. — Потому что если это так, то я не думаю, что это исходит с его стороны. — Нет, думаю, нет, — признаёт Чонсон, закусив губу. — Я не знаю. Затем он смотрит на Чонвона и говорит: — Может быть, если бы в нашей группе был кто-то вроде тебя, всё было бы не так запущенно. Чонвон не ожидает того удара, который чувствует при этих словах. Удара, который попадает прямо под дых и заставляет его пошатнуться. Что, чёрт возьми, это должно значить? Чонсон не жестокий, просто глупый и немного легкомысленный, а Чонвон неожиданно чувствителен к нему. Он не знает, что, когда вот так истекаешь кровью, раны в конечном итоге начинают жалить. — Не говори так, — тихо настаивает он. — Правда, не надо. Чонвону уже не четырнадцать, и он больше не задыхается у зеркальных стен комнаты для практики в подвале. Он похоронил это, как и все остальные свои призраки. Закопал в землю и заткнул зияющую в сердце дыру собственным прагматизмом. С ним всё хорошо, и так будет всегда. Это не та вещь, ради которой он готов пожертвовать всем остальным. Но на мгновение эта мысль всё же проскакивает в его мозгу. Он представляет кого-то, отдалённо напоминающего Чонвона, но не того, которого он видит в зеркале. Этот Чонвон — надёжный донсэн Чонсона, а не его изнурённый менеджер. Как это вообще будет выглядеть? На каком-то уровне он ненавидит это, и это почти имеет смысл. — О, — начинает Чонсон. Его голос виноватый, сожалеющий. — Нет, я не имел в виду… прости, Чонвон-а. Я имел в виду, что… ты умеешь сглаживать углы, понимаешь? — Спасибо, — рефлекторно отвечает Ян. Он не знает, почему его мозг так склонен к фантазиям вокруг Пака. Это совершенно на него не похоже, и Чонсон не виноват в том, что он так себя чувствует. — В следующий раз, когда я его увижу… — делает попытку айдол. — Ты поговоришь с ним? — Возможно, — бормочет он. — Почему ты так нервничаешь из-за этого? — возможно, Чонвон просто не понимает, насколько сильно может ранить потеря дружбы. Или, может быть, начинает думать он, за оболочкой этой современной трагедии скрывается нечто большее. — Вы были вместе или что-то в этом роде? Чонсон вздрагивает от шока, приподнимается на ладонях и смотрит на Чонвона широко раскрытыми глазами. — А? Что? Я не… что? — Помню, — говорит Ян, — однажды ты сказал мне, что в прошлом году у тебя был парень. — Я сказал? Я что, был пьян? — Ой, — Чонвон пытается вспомнить тот инцидент в мельчайших подробностях. — Хм, возможно. Пак плюхается обратно и громко вздыхает. — Боже, я правда об этом говорил? Это так неловко. — Говорил, — подтверждает Чонвон. — Как вы встретились за кулисами и встречались где-то два месяца. Он был жутко напряжённым, тебе было не по себе, и ты порвал с ним через KakaoTalk. Тебе потом ещё приходилось быстро проходить мимо гримёрки его группы на каждом награждении. — Ха, да. Ну, тогда… тогда я ещё не знал, что мне нравятся парни, так что нет. Мы не были вместе. — Ах. Значит, это были подавленные чувства? Чонсон закатывает глаза. — Мне не нравится Ли Хисын, Чонвон-а. Пожалуйста. Мы были просто друзьями. Затем он встаёт, включает комнатный свет, наклоняется к ящику и достаёт оттуда небольшой предмет. Когда он возвращается к кровати, Чонвон видит, что это толстая стопка полароидных снимков, скреплённых вместе резинкой. — Это полароиды моей старой группы, — говорит Чонсон. — Наш дебют. Мой первый. Мне подарили фотоаппарат мгновенной печати, и я поклялся хранить эти фотографии у себя всегда, что бы ни случилось. На первой фотографии, которую показывает ему айдол, изображен Пак в чёрной кожаной куртке и монохромной рубашке с животным принтом, лишняя ткань заправлена в туго затянутый ремень. Он обвивает рукой другого мальчика, а его губы кривятся в ухмылке. — Мы назвали этот стиль рок-шиком, — вздыхает он. — Никто и никогда не позволял мне жить полной жизнью. — Рок-шик? — повторяет Чонвон, смеясь. Он просматривает другие полароиды, одежда Чонсона всегда расфуфырена, а лицо имеет один и тот же чётко выверенный вид. — Эти вещи что, были взяты из твоих любимых подиумных коллекций? Чонсон дуется. — Отстань, у меня отличный вкус. Лучше на себя посмотри, во что ты одет! Чонвон двумя руками сжимает переднюю часть своего свитера и тянет его вперёд в ты-имеешь-в-виду-это движении. — Разве ты не знаешь, откуда это? — спрашивает Ян слишком наигранно, чтобы принимать его слова за чистую монету. — Коллекция Осень ’24, очень элегантная. Очень дорогая. Подиумные коллекции вообще так работают? Чонвон отказывается разыгрывать свой спектакль дальше, поэтому позволяет Чонсону перехватить эстафету и продолжить вместо него. — Что, правда? — притворно изумляется он. — От какого дизайнера? Ян отпускает свитер и чувствует, как он возвращается на место. — На самом деле это с распродажи SPAO, — наконец признаётся он, хихикая. — Ты просто смешон, — говорит Пак. Чонвон мычит, его взгляд падает на полароид, на котором Чонсон и Хисын изображены вместе. Один из немногих непостановочных, где они просто обедают вместе. Склонились над столом, развернув плечи друг к другу, как свернувшиеся вместе магниты. — Спасибо, что рассказал мне, — выдыхает менеджер. — О… Хисыне и твоей группе, хотя ты был не обязан делать это. Чонсон задумчиво смотрит на него. Шурша одеялом, он находит своим мизинцем мизинец Чонвона и цепляется за него. — Спасибо, что выслушал, — говорит он.***
Позже, снова в машине: — Кстати, хён. — Хм? — Я всё никак не могу перестать думать об этом. Почему они называются Эллипсикс, если их всего пять? Чонвон смутно помнит их лица. Хисын с его серебристыми волосами, человек с кудрявыми бровями по имени Сонхун и трое других, с которыми он не обмолвился ни словом. Но в целом их определённо было пять. Может, у шестого творческий перерыв? Или он тот, кто постоянно отходит в ванную, загадочное существо, с которым Чонвон никогда не встретится? Чонсон рассмеялся. — Чонвон-а, ты айдол-менеджер. В какой-то момент тебе придётся начать узнавать о нас. — Что? — возражает он. — Это логичный вопрос! — Тут всё просто, — плавно объясняет Пак. — Шестой участник — это фанаты. Без них они были бы неполноценными. — Это глупо, — решает он. Ян помнит, как однажды спросил Чонсона, почему тот использует своё настоящее имя для продвижения, и айдол объяснил, что любое имя, которое пыталось придумать ему агентство, звучало как пародия на уже существующего Джей Пака или Джей-Зи, и в конце концов они отказались от псевдонима. — Я так рад, что ты не Джей-Пи. Чонсон вздрагивает.***
Через девять месяцев после начала работы менеджером Чонвон начинает думать. Он навещает свою бабушку, ест в конце концов её кальбитан и думает о будущем, о своей работе и о том, что ему следует делать с Чонсоном. О странных чувствах, укоренившихся в его груди, и о том, какими должны быть двадцать три, а скоро и двадцать четыре года. Каким должен быть этот возраст юности странной формы. Его молодые годы. Годы, свободные от призыва в армию и зубрёжки в средней школе. Время, которое должно быть его собственным.***
— Помнишь то время, когда ты снова повредил плечо и тебе пришлось взять перерыв? — спрашивает Чонвон Чонсона однажды днём. — Как я могу не помнить? — говорит Пак. — Ты оставил меня на целую неделю! Чонвон закатывает глаза. — Но всё же прошло хорошо. Не так ли? Мы освободили тебе расписание на месяц. — Я просто драматизирую, — тут же заверяет его Чонсон. Пак всегда быстро развеивал сомнения Яна, и этот жест предназначался только тем людям, которые ему небезразличны. Опять же: Чонвон не знает, что делать, если он один из этих людей. И он не уверен, что когда-нибудь узнает. — Ты уезжал навестить бабушку, да? — Да. Это был мой первый визит к ней с тех пор, как меня уволили. — Я помню. Ты говорил об этом перед тем, как уехать, — он кусает губу. — Но я никогда не спрашивал, как всё прошло. Хотя должен был. — Я тебя не виню, — уверяет Чонвон. — Ты повредил плечо, и тебя приговорили к домашнему аресту. Уверен, мой отпуск — последнее, о чём ты думал. Но я… Я думал об этом. Когда я был у неё, я, как в детстве, спал в старой комнате для гостей, и каждое утро она спрашивала меня, счастлив ли я. Хотела знать, подходит ли мне то, что я делаю. Хочу ли я продолжать в том же духе. — В том же духе? — Я имею в виду работу менеджера. И всё, что с этим связано, — он издаёт короткий вздох. — Конечно, это неплохая работа. Но иногда мне кажется, что это не та жизнь, которой я должен был жить. Или что мне не удалось попробовать всё, что следовало бы. — Например, продолжить обучение? — Да. Моя бабушка всегда хотела, чтобы я поступил в университет. Даже больше, чем мои родители. Хотя бы потому, что сама она никогда там не училась. Чонсон мычит. — Когда мы говорили об этом в прошлый раз, ты сказал, что не уверен, хочешь ли ты пойти. Конечно, Чонвон помнит об этом. Как Чонсон спросил, не хочет ли он пойти учиться? Получить высшее образование, а не иметь дело с невысыпающимися айдолами, которые отнимают всё его время и энергию? Чонвон ещё поддразнил тогда: «Не обольщайся, хён. На самом деле ты не такая важная часть моей жизни, как думаешь». Наглая ложь. Они оба это знали. Но Чонсон всё равно принял этот выпад, как и все другие до этого. Затем Чонвон задумчиво промычал и признался: — Я не уверен, если честно. Я знаю, что могу получить диплом и онлайн, но, возможно, я вернусь. — Я тоже хочу вернуться к учёбе. Давай вернёмся через несколько лет или около того. Может быть, сможем учиться вместе, когда я закончу службу. Чонвон посмеялся над этим. Возможно, из-за искренности Чонсона. Он верил, что всё действительно могло быть так и что эта чистая убежденность — всё, что для этого нужно. Отчасти ему нравилось, что Чонсон вёл себя так, будто спустя годы у них ещё будет путь, по которому может развернуться их совместное будущее. Очевидно, что на практике это никогда не сработает. Но теория была милой. — Я тут понял, — снова напоминает ему Чонвон. — Деньги больше не проблема. Так что теперь мне нужна только уверенность. — Хорошо, что её-то у тебя в избытке, — язвит в ответ Чонсон. Его непоколебимая вера в способности Чонвона, как всегда, приводила в бешенство. Игра с Паком в семью похожа на… в каком-то смысле Чонвон забывает, каково это — не иметь рядом человека, который верит в него просто по своей природе. Кого-то, кто хочет сделать его лучше. Кто парит вокруг него, как планета, вращающаяся вокруг Солнца, боясь отпустить его. Чонвон чувствует, что сходит с ума. — Вот так, — демонстрирует Чонсон, держа руку Яна в своей. Они на кухне. Попытку менеджера приготовить ужин только что перехватил орлиный-глаз-Чонсон, и его пальцы кажутся тёплыми и слегка мозолистыми. Чонвон позволяет своей руке смягчиться в чужой хватке. — Сначала согни пальцы на другой руке. Затем продолжай двигать вперёд, будто… скользи по нему вот таким образом, не поднимая нож слишком высоко. Понял? Лицо Чонсона было так близко к его собственному. Когда чужие ресницы попали в поле зрения Чонвона, он на мгновение отвлёкся на их длину и объём. Между тем выражение лица айдола по-прежнему оставалось бесхитростным и шокирующе открытым. — Чонвон? — зовёт Пак. — Мне это не нравится, — решает Ян. Главным образом потому, что не хочет признавать, что пропустил все объяснения мимо ушей, и отчасти из-за того, что на самом деле его не волнует, как правильно нарезать зелёный лук. Его бессистемное измельчение ещё никогда его не подводило, так зачем же чинить то, что не сломано? Он оглядывается на Чонсона и пытается сделать самое умоляющее выражение лица, на которое только способен. Которое, зная его самого, вероятно, не такое уж и умоляющее. — Порежешь его вместо меня? Чонсон вздыхает. — Пожалуйста? — Не могу поверить, что ты не собираешься учиться нарезать зелёный лук, — говорит Пак. — Говорю тебе, это необходимый навык. — А что, если я поранюсь? — грозится Чонвон. — Возьмёшь на себя ответственность? Чонсон отодвигается и слегка постукивает по бедру. — Ладно, дай мне этот чёртов нож, — снова вздыхает он. И улыбается, хоть и раздражённо. «Очередная победа моего неотразимого обаяния!», — говорит про себя Чонвон. И он бы солгал, если бы сказал, что пользоваться тем, как легко айдол соглашается на его прихоти, не доставляет ему никакого удовольствия. Во время готовки Чонсон немногословен. Его спина со всем своим широким и надёжным размахом склоняется над разделочной доской, а руки делают быструю, но аккуратную работу. Чонвон оставляет его наедине. Токпокки, которые Чонсон позже подаёт на стол, очень вкусные. И Чонвон говорит ему об этом. А тот ерошит свои волосы и прислоняется к углу. — Я не знаю ни одного другого айдола, который так много готовит для своего менеджера, — бросает он, а после достаёт палочки для еды и наклоняется, чтобы перекусить.***
Итак, Чонвон думает, что необратимо осознаёт это в Сиэтле. «Это» в смысле — их и их обречённость. Движущиеся части, которым суждено быть скомпрометироваными. Американский этап мирового турне Чонсона особенно продолжительный. Они двигаются от восточного побережья к южному, посещая, кажется, миллион разных мест в Калифорнии, и наконец доходят до последнего отрезка пути — одинокого Вашингтона, штата с его вялыми серыми просторами облачного неба. Уснув сразу по возвращении в свой гостиничный номер, Чонвон просыпается от приглушённого голоса, звучащего из-за двери. — Чонвон-а, — зовёт Чонсон. — Открой! Я хочу прогуляться. Чонвон стонет и мгновение пытается понять, где он находится. Он чувствует, а затем слышит, как хрустит его спина, когда он вытягивается, и выскальзывает из-под одеяла, чтобы приблизиться к источнику ритмичного стука Чонсона. Он открывает дверь и позволяет тому войти, а затем направляется в ванную, неохотно вытаскивая сумку с туалетными принадлежностями, чтобы почистить зубы. — Я больше не повезу тебя в центр, — недвусмысленно предупреждает его Чонвон, как только они останавливаются у входа и он надевает свои поношенные кроссовки. (Этот урок они усвоили в Сан-Франциско. Чонсон целый день настаивал на посещении антикварных бутиков, что заставило Чонвона бросать безумные взгляды в тонированное окно после нескольких тщетных поисков места для парковки и молиться, чтобы никто не оштрафовал его за незаконную парковку арендованного компанией фургона. Куда, чёрт возьми, делись все гаражи в этих дурацких городах?). — Никакого вождения! — обещает Пак. — Это всего в нескольких кварталах отсюда, — он закусывает губу, выглядя сомневающимся в собственном заявлении. — ...вроде. — Хорошо, — вздыхает Чонвон. — Что ты хотел? Получив разрешение, айдол тут же оживляется. Когда его чёрная маска спущена ниже подбородка, волосы взлохмачены, а лицо обнажено и опухло после отдыха, его мальчишеское обаяние поражает Чонвона особенно сильно. Пак надевает бейсболку, заправляя выбившиеся пряди волос за уши, а менеджер берёт себя в руки. — О, это, — говорит Чонсон. — Давай возьмём мороженое!***
— Ты раньше жил здесь? — спрашивает Чонвон, задумываясь. Воздух свежий и прохладный, и Ян пытается представить юного Чонсона, идущего по этим тротуарам, по пыльному серому гравию, усеянному коричневыми листьями. Город есть город, но ничто здесь не похоже на Сеул. — Не совсем здесь, — признаётся айдол. Он наклоняется, как будто это забавный секрет. — В городе за пределами Сиэтла, примерно в двадцати минутах езды. — Ты хорошо это помнишь? — Вроде того, — смеётся Чонсон. — Помню дорогу, по которой каждый день ходил в школу. И свой заказ на мороженое в любимом торговом центре. Некоторых своих одноклассников и продуктовый магазин, в который всегда ходил с семьёй. Клянусь, в отделе горячего питания продавались лучшие картофельные дольки в моей жизни. Чонвон закатывает глаза. — У тебя все любимые воспоминания связаны с едой? — А у тебя нет? — отвечает Чонсон вопросом на вопрос. — Однако это забавно. Ты годами называешь что-то домом, находишь в этом утешение, а потом тебе приходится оставить всех позади и начать всё сначала. И тогда ты снова остаёшься один, пока не находишь новый дом. — Пока не находишь новый дом, — тихо повторяет Чонвон. — Да. Дом — вещь постоянно меняющаяся. За свою жизнь он усвоил это достаточно хорошо. Когда рос на руках у бабушки, когда метался между квартирами своих родителей, когда провёл полтора года в изоляции на морской базе. Усваивает это и сейчас, когда живёт в комнате в доме Чонсона, которую называет своей, когда делит с ним кухню, когда их зубные щётки стоят в одной чашке. Когда проходит через это своего рода сожительство, о котором раньше и не подозревал. Чонвон привык быть одиноким, в каком-то смысле этого слова. — Но сейчас ты его нашёл. Верно? — Верно, — соглашается Чонсон. И даже в шумном мире вокруг их улыбки ощущаются личными.***
То, что примерно через пять минут ходьбы они сталкиваются с препятствием, ни для кого не становится удивлением. Чонвон смотрит на окружившие их небоскрёбы и их отражающие поверхности, на костлявые деревья, разбросанные по отведённым для них квадратам на тротуарах, и позволяет Чонсону шумно размышлять рядом с собой. — Разве нам не налево? — делает очередную попытку менеджер. — Нет, — настаивает Пак. Он снова указывает на экран своего телефона. — Тут написано, что сюда. Чонвон щурится, всматриваясь в синюю пунктирную линию в приложении, которое открыл Чонсон. — О чём ты? Хватит смотреть в свой дурацкий навигатор, хён. Думаю, твои данные неверны. — А? — Смотри, — говорит он. Он указывает на значок «Старбакса» рядом с маркером их местоположения, что говорит о том, что они двигаются в неправильном направлении. — Это Старбакс, видишь? Мы точно прошли его квартал назад. Чонсон издаёт разочарованный звук. — Хм. — Просто доверься мне… — начинает Чонвон, но его прерывает взгляд Чонсона, глубокий и обезоруживающе задумчивый. — Хорошо, что? — Как насчёт такого, — предлагает Чонсон. — Если я прав, ты угощаешь. Чонвон закатывает глаза. — Иногда ты такой ребёнок. — Так это да? — гнёт свою линию Пак. — То есть ты хочешь сказать, что если ошибёшься, платишь ты? — Конечно. Чонвон пожимает плечами. Он не видит никаких причин и дальше растягивать это дело. Иногда проще просто поддаться прихотям Чонсона. — Ну ладно, — говорит он. — Хорошо. Веди нас, Чонсон-ши. — Говорю тебе, — уверяет его айдол, когда они ускоряют темп. — Я вырос здесь! Я знаю, где что находится. Чонвон отчётливо уловил то «наверное», которое Пак пробормотал себе под нос, но избавил его от признания. Вся эта ситуация и так кажется ему достаточно мучительной, а Чонвон не жестокий. Они идут бок о бок, их руки слегка соприкасаются друг с другом.***
Естественно, Чонвон прав. Магазин мороженого, в который он затягивает Чонсона, необычен и ароматен. Приглушенный солнечный свет Сиэтла проникает сквозь огромные стеклянные панели у деревянных столешниц, а очередь шумных туристов, фотографирующих это место под разными углами, заканчивается почти у двери. Чонсон прорывается к кассе, выкладывая названия, которые Чонвон не может разобрать, и на мгновение менеджер бросает на него настороженный взгляд. Затем он, правда, думает о взглядах, которые получил бы, если бы подошёл с «Можно мне кусочек Моя мама — инопланетянка?» к невинному сотруднику Баскин Роббинс в Америке. И догадывается, что это просто универсальное название вкуса мороженого. — Ты действительно собирался платить своими деньгами? — спрашивает его Чонсон позже, когда они стоят у входной двери в обветшалой деревянной раме. Пак смотрит на него с одной из маленьких дегустационных ложек во рту. Его голос звучит непривычно тронутым. — Я имею в виду, если бы проиграл пари. Чонвон похлопывает по бумажнику в кармане своих джинсов и улыбается. — Нет, конечно. Ты ведь знаешь, что мне не просто так дали карту компании, да? — А, — говорит Чонсон, подняв брови. — Конечно. Пак подходит, чтобы забрать заказы, и выбирает места у одной из столешниц, занимая вращающиеся чёрные стулья. Пару секунду Чонвон копается в мороженом, пробует немного и тут же поднимает глаза на Чонсона. — Здесь есть хлопья? — спрашивает он с ноткой удивления. — Ага, — подтверждает Чонсон. — Все особые вкусы — сезонные. Здесь все места с мороженым напоминают магазины Баскин Роббинс. Только более роскошны. — А, — говорит Ян и одобрительно кивает, заканчивая уголок своей чашки. Деньги потрачены не зря, решает он. После нескольких минут спокойного перекуса Чонсон наклоняется вперёд и опирается щекой на ладонь. Его глаза устремляются на улицу. — Знаешь, — говорит он, — приятно иметь возможность проводить свободное время вот так. Когда я был в Сиэтле с мировым турне в прошлый раз, мы едва успели вздохнуть, прежде чем оказались на сцене. — Да? Тогда ты должен быть благодарен, что компания вкладывает в тебя столько денег. Чонсон смотрит на него, возмущённо расширяя глаза. — Что? Вообще-то я тот, кто эти деньги зарабатывает! — Конечно, — соглашается Чонвон. Он смеётся, когда выражение лица Чонсона меняется на обиженное, а затем говорит: — Ну, я тоже рад. В основном потому, что я могу есть мороженое здесь, а не рвать на себе волосы из-за регламента американских концертов, как Ёнхи-хён сейчас. — Ха. Слишком много слов, чтобы сказать, что тебе нравится проводить со мной время, Чонвон-а. Чонвон фыркает. — О, пожалуйста. Ты серьёзно… Он уже собирается отпустить очередную шутку типа: «Ты действительно такого высокого о себе мнения?», когда вздох в нескольких метрах от них прерывает ход его мыслей. — Пак Чонсон? — произносит голос. Пытливый, почти благоговейный. Когда Чонвон оборачивается, он видит девушку с повёрнутым к ним исподтишка телефоном. Ошеломлённая и с открытым от удивления ртом, она выглядит так, будто может броситься к ним в любую секунду. — Отлично, — поспешно говорит Чонвон. Он встаёт и бросает свою законченную чашку в мусорное ведро неподалёку, а затем толкает локтем Чонсона, который, кажется, слишком занят приветствием своей фанатки, чтобы это заметить. — Идём? Девушка издаёт счастливый звук и начинает говорить по-английски ещё что-то, что Чонвон не может уловить. Ян тянет айдола за руку, пока тот наконец не следует за ним, с лёгкой улыбкой бросая через плечо: «Было приятно познакомиться!». Чонвон трусцой доводит его до пешеходного перехода соседнего квартала, прежде чем позволяет им отдышаться. Их руки всё ещё сцеплены вместе. Он оглядывается и видит, что за ними никто не последовал, а затем наклоняется вперёд и вздыхает с облегчением. — Расслабься, — смеётся Чонсон. Он похлопывает его по спине. Но так как левая его рука всё ещё находится в чонвоновой, ему приходится повернуться к менеджеру так, чтобы его правая слегка приобнимала чужое плечо. — Ты же знаешь, что встреча с любимым айдолом в магазине мороженого не противозаконна, да? Перестань смотреть на моих фанатов так, будто они собираются меня убить. — Минимизировать непредвиденные ситуации — это моя работа, — напоминает ему Чонвон, выпрямляясь. — И мы всё ещё на публике, а значит, я должен быть собран, чтобы ты был в безопасности. — Ау! — говорит Чонсон, улыбаясь так глупо, что Чонвон тут же сожалеет, что вообще открыл рот. Он тянется, чтобы ущипнуть Чонвона за щёку, но Ян вроде как потерял весь свой детский жирок после месяцев изнурительной военной подготовки, так что, честно говоря, в этот момент ему просто больно. — Наш Чонвон-и такой надёжный! И, по идее, это должно вызывать в нём больше раздражения, чем он испытывает. — Давай вернёмся в отель, — командует он. — Лучше расскажи, что ты запланировал на завтра? — Конечно, босс, — быстро говорит Чонсон, позволяя утащить себя на очередной пешеходный переход. О том, что их ладони всё ещё согревают друг друга, ни один из них решает не упоминать. Как и об усиленной хватке Чонсона на тыльной стороне его руки, когда они толкаются в пешеходной суете. Они держатся друг за друга, пока не возвращаются к лифту отеля и Чонвон не нажимает кнопку восьмого этажа, позволив своим рукам неловко упасть вниз.***
Концерт начинается и заканчивается. Но сначала другое. На этот раз важное. Кулисы после второй половины. Чонсон сбегает по платформе со сцены, выглядя эйфорически и сюрреалистично, пот стекает по его лбу. Его макияж начинает размазываться от жара сценического освещения, а помада стала румяной, кораллово-розовой. Тёмные брови бросаются в глаза на фоне детской мягкости его лица, и он смотрит на Чонвона с таким выражением, которое олицетворяет сразу и усталость, и триумф, и восторг, и обожание одновременно. Обожание своих фанатов, мира, а затем Чонвона и всех остальных вокруг. Всего, что в конечном итоге привело его сюда. Глупый мозг Чонвона берёт вверх. И в этот момент в обжигающей тишине его разума предательски всплывает: «Я хочу поцеловать тебя». Истина, которая, вероятно, была там всё время. Упрямый и непреклонный, он лишь отказывался её признавать.***
На следующий день они получают небольшой перерыв. Позже они вылетят в Европу, и Чонсон достанет свои учебники французского с потрескавшимися и изношенными корешками прямо во время полёта, книги, которые он купил много лет назад. Чонвон с лёгким интересом будет наблюдать, как он перечитывает разговорные фразы, позволяя незнакомым слогам окутывать его нежной бессмыслицей, а затем разрешит маске для сна загородить чонсонову лампу для чтения и погрузится в беспокойный сон. Но сейчас Чонвон и Чонсон просыпаются абсурдно рано. Они просят Ёнхи высадить их на пароме и держат путь в Бейнбридж. — Мои родители водили меня сюда, когда я был ребёнком, — объясняет Чонсон. Они спустились к тихому пляжу, под их ногами песок и галька. — Во время летних каникул. После школы мы всегда садились на утренний паром, и мой папа таскал меня на себе, когда я уставал и жаловался. Тогда, с лесом, береговой линией и бесконечной водой, я думал, что Вашингтон — самое красивое место, которое когда-либо существовало. Он смеётся. — А перед тем, как мы переехали в Корею, папа свозил нас на курорт. Но в теории это выглядело лучше, чем оказалось на самом деле. Как человек, который никогда не видел ничего прекраснее сверкающих пляжей Чеджу, Чонвон понимает, почему Чонсон так думает. Он обхватывает себя руками и позволяет пальцам ног впиться в прохладный песок. Следующие тридцать минут они проводят, выбирая камни в открытых устьях набегающих волн, обходя разбросанные бревна и позволяя ветру удерживать их в своих колючих объятиях. В какой-то момент недалеко от них появляется семья из четырёх человек, и Чонвон со стороны наблюдает, как дети, топая ногами, с криками бегут в воду и как отступают, когда волны становятся сильными, норовя намочить волосы на их шеях. После родители вытирают их флуоресцентными радужными полотенцами, квадратными пушистыми вещами очаровательного небрежного дизайна, и заставляют сделать несколько совместных фотографий. Чонвон пытается представить Чонсона ребёнком: он сидит на шее отца, полотенце плащом накинуто ему на плечи, а волосы в неряшливых волнах, как вода вокруг него. Его руки замерзают. Он прижимает их к шее айдола и широко ухмыляется, когда тот вскрикивает от неожиданного ледяного прикосновения. Но не успевает Ян как следует насладиться своей шалостью, как Чонсон в отместку собирается облить его водой, вынуждая отскочить назад. В конце концов они усаживаются на одно из принесённых с собой Чонвоном полотенец и наблюдают, как успокаивается ритм воды. Их колени легонько соприкасаются друг с другом. — Это был приятный мини-отпуск, — говорит Чонсон. — Я знаю, что вы, ребята, думали назначить мне сегодня очередное радиоинтервью, так что спасибо, что не сделали этого. — Пожалуйста, — закатывает глаза Чонвон. — Я ненавижу участвовать в этих интервью даже больше, чем ты. Мой английский не на таком хорошем уровне, чтобы обмениваться всеми этими любезностями. Чонсон смеётся, а затем добродушно подталкивает его локтем. — О чём ты? Я думаю, у тебя великолепный английский! Ты был так хорош, когда заказывал нам Макдональдс на прошлой неделе. — Можно мне два биг мака? — утрированно повторяет Чонвон, демонстрируя самый ужасный американский акцент, который когда-либо слышал за всю свою жизнь. Улыбка Чонсона, которая за этим следует, глупая и широкая. — Правильно. Прямо из учебного плана английского языка третьего класса. — Нас учили только тому, что действительно важно, — говорит Чонсон. — Вот почему я так любил школу. — Ты даже не сдал сунын, — возражает Ян. — Однажды, — вздыхает Чонсон. — Однажды ты наконец оставишь меня в покое. На следующий день Чонвон понимает, что его шея слегка обгорела. Втирая гель алоэ вера в саднящую кожу, он решает, что оно того стоило.***
К моменту, когда они приезжают в Европу, у Чонвона складывается впечатление, словно они в пути уже миллион лет, хотя он знает, что тур не такой уж длинный. В Париже они селятся в потрясающе красивом отеле с одной из тех гротескных люстр и прекрасным видом на Эйфелеву башню, который буквально превращает Чонвона в олицетворение фразы: «Серьёзно, какой у нас был бюджет на проживание?». «Возможно, парижские отели все такие», — решает он в конце концов, главным образом ради собственного здравомыслия. Возможно, люстра действительно сделана из дешёвого пластика, а светоотражающие элементы превратились во что-то сверкающее, что-то, что может обмануть таких ничего не подозревающих туристов, как они. Вечером, когда концерт заканчивается, Чонсон приглашает его в свою комнату и заказывает еду в номер им на ужин. Он тщательно нарезает стейк средней прожарки на длинные полоски, обмакивает его в соус и одобряет полученный результат, жалуясь на мышечные боли по всему телу. В качестве десерта он предлагает Чонвону тёплый шоколадный хлеб, заранее разделив его на две части, и Чонвон едва успевает почувствовать прилипшие к подбородку крошки, когда Чонсон ухмыляется и вытаскивает из ниоткуда салфетку, чтобы смахнуть их. — Ещё один концерт, — говорит ему Чонсон. Чонвон кивает. — Берлин. Ты готов? Завтра они вылетят на рассвете, когда небо ещё будет покрыто жемчужно-оранжевыми и розовыми полосами, а металлическое крыло будет туманно светиться в углу его овального окна. Чонсон исполнит «Ядовитый цветок» в середине концерта, а затем произнесёт заключительную речь на немецком, которую подготовил несколько часов назад, и его «Ich liebe euch» с сомнительным акцентом разнесётся по всему стадиону. Затем, как только европейский этап закончится, они полетят обратно к изношенным серым простыням Чонвона отсыпаться после ужасной смены часовых поясов, к недорогой доставке и тямпону через дорогу, которого он жаждал всю неделю. Они полетят домой, а для Чонвона это Сеул и Каннам, и — что более важно — дом Чонсона. Их дом. Трёхкомнатная квартира, спрятанная в углу двенадцатого этажа, с её стеклянными просторами, которые кажутся кристально прозрачными под полуденным солнечным светом, и пустой кухней, которая становится беспокойной, когда ей никто не пользуется. — На самом деле мне не терпится вернуться, хотя бы ненадолго, — признаётся Чонсон. — Но, несомненно, я готов. Ты будешь жаловаться, если мне принесут ещё один стейк? Чонвон закатывает глаза. — Ты же знаешь, что я не тот, перед кем ты должен отчитываться, да? Но нет. Ешь всё, что поможет тебе сохранить энергию. Мы почти у цели, хён.***
Правда в том — по крайней мере, по мнению Чонвона, — что то, что между ними происходит, является результатом случайно сложившихся обстоятельств. Трагедии временной группы Чонсона и дружбы, которая рухнула между ним и Хисыном, когда Пак сбежал от окружающих его людей. Несбывшихся мечтаний Чонвона, его неуверенных шагов и рывков, которые в конце концов привели его в тот конференц-зал с Ёнхи и к входной двери квартиры Чонсона. Говоря проще, Чонвон знает, что если бы Чонсон был в группе, они бы никогда не закончили так. Близко, то есть. Близко к точке размытия линий. Близко к моменту, когда детали контракта становятся туманными и двусмысленными, когда стороны характера Чонсона начинают преобладать над любым искаженным юридическим языком. Если бы Чонвона отправили в группу, то, наверное… он был бы для них просто человеком. Мальчиком, отставленным за кадром. — Может быть, — с сомнением признаёт Чонсон. — Но имеет ли это значение? Сейчас ты мне нравишься больше всего.***
Правда в том, что Чонсон слишком добр к нему, а Чонвон по-прежнему является его менеджером. Когда тур заканчивается и они прилетают обратно, Чонсон с головой уходит в подготовку альбома. Он выпускает уже третий. Теперь всё кажется слишком реальным, слишком устойчивым и безопасным. Чонвон в ужасе от того, насколько он удовлетворён их договорённостью. По дороге в Music Bank Чонсон ловит его глаза в зеркале заднего вида и спрашивает: — Как думаешь, я выиграю на этот раз? — Наверное, нет, — откровенно говорит ему Чонвон. — Я имею в виду, не у Эллипсикс. — Хорошо, — говорит Чонсон, слегка откидываясь назад. Он не выглядит удивлённым или сильно расстроенным. Чонвон даже не замечает в нём лёгкого напряжения, которое обычно появляется, стоит ему упомянуть что-то, связанное с Хисыном. Это уже второй раз, когда их промоушены пересекаются, и Чонвон помнит обещание, которое Чонсон дал ему ранее: в следующий раз я попробую. Это похоже на прогресс. Это прогресс. В какой-то момент, когда они все ждут за кулисами, Чонсон ускользает от него. А потом Эллипсикс одерживают вторую победу за неделю, и Чонсон возвращается с улыбкой на лице, позитивно сияя. — Мы говорили, — выдыхает он. — После стольких лет мы снова говорили. Спасибо, Чонвон-а. Что... он? Чонвон ничего не сделал. Всего лишь предложил Чонсону взглянуть на всю эту ситуацию с другой стороны. Какую роль он вообще мог сыграть в дружбе, чьи осколки видел только через спрятанный в ящике Чонсона полароид? — Конечно, — говорит он, ошеломлённый. Что-то здесь должно измениться.***
Артист Пак Чонсон где ты?Чонвон у меня было внеплановое совещание извини, тебе нужно, чтобы я принёс завтрак? я не думал, что всё настолько затянется
Артист Пак Чонсон что?? нет, мне не нужно, чтобы ты что-то приносил просто интересно, где ты что за фигня***
Чонсон встречает его, едва он оказывается на пороге. — Почему ты ведёшь себя так странно? — чуть ли не требует он. Сейчас восемь утра. Чонвона действительно вызвали в компанию на экстренное совещание несколько часов назад, и он действительно очень, очень устал, а у Чонсона сегодня даже никаких планов нет, так что он хотел бы просто вернуться обратно в постель. Он сообщает об этом Паку. — Нет, нет… я имею в виду, я не об этом. Ты всю неделю ведёшь себя странно. Так… резко и всё такое. — Нет, — отрицает Чонвон, просто из раздражения. — Чонвон. Можешь сказать, что происходит? Пожалуйста? Ненавижу чувствовать, будто что-то не так. И если это так, я хочу знать. Чонвон чувствует, как всё его тело обмякает, любое сопротивление, которое в нём когда-либо было, оставляет его. — Я больше не могу так, — признаётся он. — Как так? — Как… чёрт, знаешь что, — так это и происходит, полагает он. — Так. Как «мы». Потому что ты мне нравишься, и я твой менеджер, и «нас» не можем быть, и иногда ты несёшь ерунду, которая сводит меня с ума, и я не знаю, что с этим делать. — Я тебе нравлюсь? — Конечно, нравишься, — говорит Чонвон. — Дело не в этом. — Конечно? — приглушённо повторяет Чонсон. Он звучит немного недоверчиво, немного благоговейно. — Но если я тебе нравлюсь, то почему… — Потому что мы не можем, хён, — повторяет он, теряя терпение. — Потому что мы не имеем смысла. Я твой менеджер, — ему всё время приходится повторять это, и это так унизительно, но его никто не слушает. — Потому что ты — моя работа, а я просто человек, приглядывающий за тобой. Мы никогда не станем чем-то большим. Чонсон хмурится. — Менеджеру не запрещено сближаться с тем, кого он курирует, — настаивает он. — Я имею в виду, что плохого в том, что у менеджера и артиста хорошие отношения? Это делает нашу жизнь проще. — Здесь не просто «хорошие отношения», — вздыхает Чонвон. — Очевидно. И мы оба это знаем. Чонсон подходит ближе. На его лице буря, что-то бушующее, встревоженное и противоречивое. В конце концов он говорит: — Я никуда не уйду. Если тебе нужно пространство, я дам его тебе. Но я никуда не уйду и всегда буду здесь. — Мне не нужно пространство, — начинает Чонвон. — Я… я не знаю. Он не может сказать ничего правильного, потому что на самом деле не хочет, чтобы Чонсон отдалялся. Ему просто нужно решение, что-то, что хотя бы частично облегчит то, что не имеет смысла. — Ты сказал, я тебе нравлюсь, так? — Да. — Тогда… — начинает Чонсон, но резко прерывается. Его взгляд скользит по лицу Чонвона, по его глазам. Затем ниже. Едва Чонвон понимает, на чём именно сосредоточился Чонсон, тот наклоняется вперёд, и вот губы айдола уже прижимаются к его собственным. Лёгкое прикосновение, которое даже поцелуем назвать нельзя. Когда Пак отстраняется, его улыбка кажется такой же раскаивающейся, как и самоощущение менеджера. — Ты знаешь, что я чувствую, Чонвон-а, — говорит он. А Чонвон больше не может этого выносить. — Мне жаль, — бросает он, а затем вырывается из хватки Чонсона. Сбегает в коридор и мчится обратно в безопасную зону — в свою комнату, позволяет двери закрыться и чувствует себя так, словно все его внутренности только что выскоблили. Чувствует себя полым и пустым, нелепым и ребяческим одновременно.***
Его съедает чувство вины. Они зашли в тупик. Когда Чонвон засыпает, его тело автоматически будит его, запуская очередной цикл. Он как будто наказывает себя за непристойные чувства к человеку по другую сторону стены — человеку, который только что поцеловал его. Оставил еле ощутимый поцелуй на его губах, а затем отстранился с самым глупым выражением лица на свете, чем-то ужасно печальным и замысловатым. С выражением лица, к которому Чонвон хотел немедленно вернуться, чтобы поцеловать и пообещать, что больше никогда не позволит подобной боли уродовать его. Но он не может. Он не может, правда, правда, правда не может. Так не должно быть… Чонвон чувствует себя так, будто ему снова пятнадцать. Будто ему нужен дневник с серебряным замком сбоку, который его старшая сестра вела в начальной школе, чтобы изливать в него все свои ужасные секреты. Он почти уверен, что она использовала его для написания всякой ерунды типа: «Ненавижу своего брата! Он такой тупой и раздражающий!», и в данный момент он полностью с ней согласен. Чонвон думает, что если бы он мог вернуться в прошлое и сказать Ёнхи, чтобы тот убирался со своим предложением переехать к Чонсону куда подальше, он бы так и сделал. Даже если бы это означало назначение к другой группе, актёру или айдолу и лишение всех этих моментов с Паком. Того дня на пляже в Бейнбридже, готовки, к которой Чонсон его практически не подпускал, еды на вынос перед романтическими комедиями и вопроса: «Ты помнишь?», ответом на который всегда было «да». Осознание приходит к нему из ниоткуда. Подобно удару молнии. Ёнхи. «Если кто и знает, что делать», — думает он... Чонвон выпрямляется и с энергией, о которой забыл, достаёт телефон и начинает печатать.***
— Ты сказал, это чрезвычайная ситуация. — Так и есть! — настаивает Чонвон. Он и Ёнхи сидят вместе в корпоративном кафе, спрятавшись в углу, где их никто не увидит и не побеспокоит. Ёнхи смотрит на него одним из своих немногих взглядов, будто едва сдерживается от произнесения величайшей лекции о тонкостях жизни, любви и межличностных отношений, и Чонвону лучше пристегнуться, прежде чем они отправятся в эту поездку. — Чонвон-а, — начинает он ласково. — Мне правда кажется, что это не так важно, как ты думаешь. Чонвон сопротивляется желанию вскинуть руки. Почему никто не воспринимает его всерьёз? Он уверен, что об этом есть что-то в контракте. Что-то вроде: не вступай в неподобающие отношения с артистом, или мы тебя убьём. Или, ладно… Вероятно, его просто уволят. Но стыд будет настолько сильным, что в конечном итоге разницы он не почувствует. — Ты что, не слышал ничего из того, что я только что сказал? — протестует Ян. — Хён, я… я его менеджер. Я правда не думаю, что из этого может что-то получится! — Позволь мне спросить прямо. Ты пришёл сюда, потому что беспокоишься о ваших с Чонсоном отношениях? — Отноше… я… мы только целовались! — Но ты думаешь об этом. Чонвон со вздохом опускает голову. — Хорошо, может быть. — Хорошо, — говорит Ёнхи. Он тянется вперёд, чтобы слегка похлопать Чонвона по руке, и ждёт, пока тот поднимет подбородок. — Наверное, мне не следует этого говорить, но я правда не могу видеть тебя таким грустным. Секрет Ёнхи?! Кажется, ситуация хуже, чем он думал. — Я тоже присоединился к компании молодым, — начинает Ким. — Примерно в том же возрасте, что и ты. И в свой первый год я начал встречаться с одним из трейни. — Что! — Чонвон едва может сдержать силу своего потрясения. — Что. Что? Он теперь айдол? — Нет, — Ёнхи смотрит на него так, будто это самый смешной вопрос, который он когда-либо слышал. — Он старше меня, и когда планы дебюта его группы рухнули, он отказался от стажировки. Он работает здесь продюсером уже несколько лет. Продюсером? Уму непостижимо. И не только это, но и то, что этот кто-то старше Ёнхи, кто-то, кто раньше… Он не может сдержать звук, который издаёт, когда все подсказки встают на место. Неопознаваемый звук. Вероятно, его можно было бы транслировать во время космической миссии по общению с внеземными цивилизациями. — Ты хочешь сказать, что встречался с PD-нимом? — Встречаюсь, — поправляет Ёнхи нежным голосом. — Наша четвёртая годовщина будет в июне. Мы просто не распространяемся об этом. Чонвон издаёт короткое «ага» и задумчиво откидывается назад. Он был готов поклясться кому угодно, что этот человек натуральнее свежевыжатого сока, но оказывается, люди — нечто большее, чем то, что кажется на первый взгляд. — Но ты ведь никогда не был его менеджером, верно? — продолжает Чонвон. — Вы только познакомились через компанию. Ёнхи ненадолго задумывается. — Ну, это так. Но если это твоя главная забота, то… о боже, стой, — он выпрямляется и прерывается на небольшой вздох, а затем хлопает в ладоши, явно что-то вспомнив. — Вообще-то! Чонвон, я давно собирался поговорить с тобой об этом, но думаю, сейчас самое время. Чонвон не будет лгать, он чувствует крайнюю тревогу. До сегодняшнего дня большинство идей Ёнхи заводило его только в непоправимые ситуации. — Что такое? — Есть новая женская группа. Шесть участниц. Мы только перешли к переговорам. Им не нужен постоянный менеджер, просто кто-то, кто будет приходить по утрам и следовать расписанию. Я подумал, что ты бы им хорошо подошёл. — Только я? — спрашивает Чонвон. — Нет, ты и Джехи. Я уже говорил с ней на той неделе, и она собирается перейти от одного из наших новичков-актёров. Я имею в виду, подумай об этом. Тебе необязательно отвечать прямо сейчас. Но если это то, что тебя мучает, то я хочу, чтобы ты знал, что всегда есть другой вариант. — Я… — Чонвон замолкает. Он бормочет «спасибо» на автопилоте, прокручивая в голове тысячи блуждающих мыслей. Мыслей типа: «Уйти от Чонсона? Выехать из его многоэтажного дома с двумя спальнями, просторным мраморным полом и видом на город и пышный зелёный парк, в котором любят играть соседские дети? Собрать чемоданы и найти очередную однокомнатную квартиру, которая будет ещё дальше от компании?». Очевидно, есть судьбы и похуже. Он не настолько ослеплён своими предубеждениями, чтобы не видеть этого. Но ещё многое предстоит переварить. — Подумай об этом, — повторяет Ёнхи, либо не заметив внутреннего смятения Чонвона, либо будучи достаточно вежливым, чтобы не давить на него. Он позволяет своей руке мягко сжать руку Чонвона, а затем укладывает её на стол всего в нескольких сантиметрах от него. — Эй, и ещё. Я знаю, что речь не об этом, но работа будет менее интенсивной. И я знаю, что ты думал о том, чтобы пойти учиться, так что это может помочь тебе сориентироваться. — О, — говорит Чонвон. Иногда он забывает, как сильно Ёнхи заботится о нём. Он упоминал об этом всего однажды, во время корпоративного ужина, когда они с Кимом наслаждались алкоголем. — Ты помнишь? — Конечно, — говорит ему Ёнхи. «Он всегда трезв как стёклышко, когда дело касается чего-то подобного», — думает Чонвон, и в этом есть смысл. — Ну и Чонсон рассказывает. О, Чонсон. Вот куда всё это ведёт. — Мне нужно время, чтобы подумать, — как и ожидалось, говорит Чонвон. Но в глубине души… Нет. Не так. Даже не в глубине души. В неглубоком слое, прямо под поверхностью, достаточно близко, чтобы можно было поцарапать... Он уже знает ответ.***
Неделю спустя Чонвон сообщает эту новость Чонсону. Он усаживает его на один из кухонных стульев и смотрит на него с самым серьёзным выражением лица, на которое способен. Его брови сдвинуты вместе. — Со следующего месяца, — говорит он, — я больше не буду твоим менеджером. — Что? — встревоженно спрашивает Чонсон. — Почему? — Меня переведут в новую женскую группу, которая дебютирует в мае. Мы с Джехи будем курировать её. — О. Чонсон выдыхает. На секунду его брови хмурятся, но он упорно сохраняет своё выражение лица на грани между задумчивостью и обидой, изображая первое. Чонвону следует отдать ему должное. — Это… — он делает паузу. — Ты… это касается… ты имеешь в виду… нас? Чонсон верит в повод и стимул, в логику и мотивацию. Он всегда прослеживает последовательности шагов, которые приводят к заключению, к заданному результату. Улыбка на его лице, когда он смотрит на Чонвона, нежная и нерешительная, почти согревающая. — Что ты имеешь в виду? — спрашивает Чонвон просто для того, чтобы тот немного поёрзал. — Я получаю эту работу для себя. Чонсон фыркает. — Это очевидно. Конечно. Но я имею в виду… речь о том, что... Означает ли это, что мы наконец можем… Кажется, Чонвону слегка не достаёт терпения. — Да, — говорит он, на этот раз более серьёзно. — Хён, если между нами что-то произойдёт, то я больше не смогу быть твоим менеджером. Я знаю, что ты хороший человек и что… ты не тот, кто пользуется другими, и что ты всегда был добр ко мне. Но это неважно. Я в любом случае не смогу нести за тебя ответственность, а ещё… ты нравишься мне. Чонсон почти не двигается. Просто стоит на месте и пялится. «Нравлюсь тебе», — бормочет он так тихо, что Чонвон едва улавливает это. И, если честно, он не до конца понимает, как эти слова всё ещё могут шокировать, когда они уже буквально «поцеловались». Но всё равно, на этот раз более громко, произносит простое «Да». — Так что, если ты… если ты всё ещё хочешь, чтобы мы были вместе… — Очевидно, — говорит Пак. — …то так и будет. — Хорошо. — Хорошо? Улыбка Чонсона настолько широкая, что, кажется, вот-вот треснет. — Да, хорошо. А работа хотя бы нормальная? Ты ведь съедешь, да? — Да, — говорит Чонвон. — Платят неплохо, со мной всё будет в порядке. И с тобой тоже, верно? — Да. Ты ведь знаешь, что агентство может платить столько, сколько стоят артисты, да? — самодовольно говорит Чонсон, указывая на себя без малейшего стеснения. Он шевелит бровями. — Мне не обязательно это говорить, но… эй. Он нелеп, вот что знает Чонвон. И он обязательно скажет ему об этом. — Серьёзно, — начинает Ян, толкая Пака в плечо. Неожиданное давление заставляет его слегка пошатнуться и громко охнуть, когда он едва не валится со стула. — Как ты можешь говорить что-то такое, а потом удивляться, что наши отношения — это колоссально ужасная идея? Глаза Чонсона расширяются в панике. — Нееет, — дуется он. — Подожди, извини! Я не это имел в виду. Двигайся дальше, расправь свои крылья без меня, детка. Клянусь, ты стоишь гораздо больше, чем сумма всех моих зарплат. Чонвон фыркает. — Детка? — Дай мне секунду попрактиковаться, ладно? Мой будущий парень только что преодолел свои глупые моральные проблемы из-за поцелуя со мной. — Я тебе покажу глупые моральные проблемы, — бессмысленно угрожает он. Очевидно, он всё ещё чувствует себя немного сумасшедшим, его сердце хаотично бьётся о грудную клетку. Чонсон предсказуемо приподнимает бровь. — Я не знаю, что это значит, но, пожалуйста, покажи. Чонвон наклоняет голову и занимает наилучшую стратегическую позицию для дальнейших действий. В данном случае это: сжать руками воротник Чонсона и слегка потянуть на себя. Их волосы путаются, губы встречаются посередине, а руки Чонсона крепко сжимают его собственные. Стул норовит опрокинуться, когда Чонвон продвигается вперёд, наслаждаясь тем, как Пак улыбается в поцелуй. «Нынешний парень», — радостно поправляет мозг Чонвона.***
Позже они снова лежат в постели Чонсона, и на этот раз их руки переплетены уверенно. — Знаешь, а мне бы хотелось встречаться со студентом. Ты мог бы давать мне свою куртку и всё такое. Я бы демонстрировал твою ученическую надменность и хвастался бы тем, какой прилежный мой парень. Шик! «Рок-шик?», — почти говорит Ян, но шутка теряется среди других мыслей, поскольку он переваривает буквально каждую часть этой возбуждённой речи. — Хён, — говорит Чонвон, возмущаясь. — Тебе двадцать шесть. — Что? — удивляется он. — Я думал, мы поддерживаем нетрадиционное поступление в высшие учебные заведения! Чонвон закатывает глаза. — В любом случае она на тебя даже не налезет. Я перестал расти с семнадцати. — О нет, — нараспев произносит Чонсон, радуясь этому факту гораздо больше, чем следовало бы. Серьёзно, так явно. Чонсон и сам не такой уж и огромный, между прочим. — Жаль, что ты такой невысокий и маленький. — Заткнись и спи, — говорит ему Чонвон, тыкая его в грудь. — Я устал от того, сколько эмоций я сегодня испытал. Чонсон смеётся и обнимает его. Технически Чонвон по-прежнему является его менеджером, но Ян всё равно позволяет себе это. Позволяет надёжно прижаться к нему и томиться воспоминаниями о поцелуе, который они разделили на кухне. Всё получится. Сейчас это кажется правильным. Так или иначе.***
— Итак… как тебе новый менеджер? Спустя месяц на новой должности Чонвона они нашли распорядок дня, который им более-менее подходит. Он включает в себя множество ночных звонков, сидящего под одеялом Чонвона и ровный голос Чонсона, которому Ян позволяет себя окутывать. — Этот парень Ун, — тяжело начинает айдол. — Ну… он полон энтузиазма. Мягко говоря. — Похоже, он создан для тебя. — Ха-ха. Но он милый. Даёт мне место, когда оно нужно? И знаешь, снова жить одному на самом деле приятно. Я стараюсь больше готовить. Чонвон мычит. — Конечно, как я мог забыть приключения шеф-повара Чонсона? Яичный рулет, который ты показывал мне вчера, и правда выглядел довольно хорошо. — Что значит «и правда»?! — Пожалуйста, мы оба знаем, что эстетичное оформление — не твоя сильная сторона. А ещё меня поразила чистота столешниц. — О, — выдыхает Чонсон. И виновато добавляет: — Возможно, я вытер их, прежде чем сделать снимок. — Конечно, ты вытер. — ...мне всё ещё нужно поддерживать репутацию, знаешь ли! — Ты прав, Чонсон-ши. Мне очень жаль. Звук низкого смешка Чонсона через динамик телефона кажется странно тёплым, словно что-то потрескивающее расплавилось в мёде. Чонвон скучает по звуку его голоса. Он скучает по нему всему. Точка. И ему не хватает возможности дразнить его лично. Скучает по весу руки Чонсона на своей пояснице, по тому, как он закрывает глаза и морщит лицо, когда смущается. И как из-за этого Чонвону хочется избавиться от его щита в виде рук и сцеловать всю эту неуместную застенчивость. — Я приготовлю что-нибудь для тебя, когда ты приедешь в следующий раз, — говорит Чонсон, — и ты увидишь. Клянусь, я взорву твой мозг. — Хорошо, — шепчет Чонвон. Еда Чонсона никогда не отличалась качеством как таковым, но эта вновь обретённая приверженность к совершенствованию всё равно затрагивает какое-то место в его груди. Он откидывается на спину и опускает руку на лоб, тыльная сторона его руки мягко свисает у виска. — А ты как? — продолжает Чонсон. — Как женская группа? — Им определённо больше нравится Джехи, — смеётся Чонвон. — Но я имею в виду… а кому бы она не понравилась, серьёзно. — Мне ты нравишься больше! Чонвон чувствует, как в рефлексивной простоте Чонсона расцветает что-то тёплое и забавное. — Поверь мне, хён, — смеётся он. — Тебе необязательно заверять меня в этом из-за чего-то подобного. Но они действительно хороши. Вот только одну из девушек невозможно разбудить, а у меня не хватает духу что-либо с этим сделать, поэтому именно Джехи — та, кто каждое утро вытаскивает её из общежития. — Ох, — насмехается Чонсон. — Что это? Неужели печально известный строгий Ян Чонвон наконец-то смягчился? — Когда это меня называли «строгим»? — спрашивает Чонвон. — Знаешь, сколько раз я позволял тебе изменять твоей дурацкой диете? Но нет. Эти девочки такие юные, хён. Ей около шестнадцати. У меня буквально нет сил кричать ни на одну из них. — Сейчас айдолы действительно дебютируют юными, — подтверждает Чонсон. Ян почти уверен, что некоторые из старых товарищей Пака по группе, вероятно, были примерно в том же возрасте, когда тот дебютировал, но он просто улыбается и позволяет ему что-то бормотать на заднем плане. — Полагаю, это хорошая практика перед тем, как ты наконец пойдёшь в университет? — Что… ох. Нет, — стонет Чонвон. — Ты имеешь в виду, что всем моим однокурсникам едва исполнится двадцать? Он думает о встрече с ясноглазыми первокурсниками по его направлению, о неловких компромиссах по поводу того, следует ли обращаться к нему вежливо. Внутри его блестящего маленького пузыря только он, Чонсон и Ёнхи. Он и забыл, каково это — быть одним из старших. — Вот, вот. Ты справишься. — Ты говоришь так только потому, что хочешь куртку, — обвиняет Чонвон. — Нет, — мычит Чонсон. — Я всё обдумал. Я хочу увидеть в ней тебя. Чонвон морщится. — Фу, отвратительно. — Что? Это преступление — думать, что мой парень милый? — Нет, просто когда ты это сказал, это прозвучало слишком избито. — Однажды, — снова начинает в отчаянии Чонсон. Но они оба знают, что Чонвон никогда не оставит его в покое. — Не надо было так усердно заставлять меня называть тебя хёном, — напоминает ему Чонвон. — Теперь я такой. — Знаешь что? Думаю, я переживу.***
Есть видео, которое Чонвон до сих пор иногда пересматривает. Одно из тех, что были сделаны сразу после мирового турне. Видеоинтервью для журнала, в котором волосы Чонсона были уложены в свободные волны, а то, как были подчёркнуты его брови, делало его лицо необычайно мягким и открытым. — Если бы вы могли взять с собой одну вещь на необитаемый остров, что бы это было? — спрашивает интервьюер. Чонвон помнит, где он стоял в тот день — в нескольких шагах от камеры, наблюдая, как эти двое разговаривают. — Я бы взял с собой своего менеджера, чтобы он мог отбиваться от жуков вместо меня, — говорит Чонсон. А затем добавляет, глядя в камеру: — И чтобы мне не было одиноко. Интервьюер выглядит немного озадаченным. — Менеджера? — спрашивает он. — Ни телефон, ни свою семью? Чонсон наклоняет голову. — А я получу вторую вещь? — Нет. — Тогда да. Пиксели на экране телефона Яна расплываются в улыбке, и Чонвон вспоминает, как он смотрел тогда в ответ. У него перехватило дыхание от глупости вопроса и от постоянного стремления Чонсона к полной честности. — Я бы взял с собой своего менеджера, — повторяет он. — Он сильнее меня, и на него можно положиться. Честно говоря, я не прожил бы без него ни дня.