О том, как сердце Вадима Исаева разбилось вдребезги

      - Софья Андреевна, девочка - Лиза Островская, дошла до кабинета? - Валентина Харитоновна с удовольствием хрустела печешками, когда Шварцфельд вошла в учительскую.       - Дошла. Странно, конечно, что вот так в разгар учебного года... О чем родители думали? - Она устало опустилась на диван и помассировала виски.       - Ой, Софья Андреевна, там швах: мать прав родительских лишена, папаша неизвестно где, девочку брат опекает. Но девчушка она в общем-то неплохая, по крайней мере на первый взгляд показалась. Вы угощайтесь, Софья Андреевна! - Женщина придвинула коллеге мисочку с домашним печеньем.       - Поживем - увидим, Валентина Харитоновна. - Шварцфельд угостилась печеньем и засмотрелась на степенные снежинки, мерцающие на стремительно темнеющей улице.       Январь, смахнувший с себя новогодний шарм, казался теперь неприветливым и отстраненным, таким, что на улицу и носа не хотелось совать, прогуливаться - тем более. Хотелось скорее нырнуть в тепло и не выбираться до момента, пока май не расцветет. Разговор между Исаевым и Островской шёл со скрипом, они все вязли в неловком молчании, окутанном сигаретным дымом.       - Хочешь, будем вместе в школу ходить?       В очередной раз Исаев чиркнул спичкой и затянулся сигаретой, что выкрал из отцовской куртки. Тот пьянющий вусмерть, наверняка, не обнаружит пропажу, а если и обнаружит, то не велика проблема. На отцовские переживания парнишке давно по боку, он для него так - лишь зудящий элемент интерьера, что иногда приходится волочить в квартиру, подбирая едва ли не по районным помойкам, да отдирать от матери или младшего братишки, когда бойцовские таланты расцветают в пропитой насквозь душонке.       - Давай. - Пожала плечами Лиза и коротко взглянула на Вадима, который с такой легкостью нёс её тяжеленный пакет, казавшийся ей неподъемным из-за бесчисленных книжек, навязанных библиотекарем. - Всё равно как-то неприятно ходить одной по утренней темноте. - Улыбнулась она.       Вадим лишь коротко кивнул, а сердце его заколотилось сильнее. И как, он беспечный, вечно насмехающийся и высказывающийся крайне радикально, успел вот так глупо влюбиться? Он и глазом не успел моргнуть, когда в сердце распустились незнакомые чувства, которые до случайной встречи с Островской вытеснялись лишь животным желанием за просмотром совершенно особенных порно-фильмов украдкой, когда голову рвет так, что сил не остается.       - Ты это... Откуда приехала?       Что-то подсказывало, что вот так по-дурацки упускать шанс пообщаться с девчонкой, которую буквально высматривал все каникулы то в окно, то, сидя на подъездной скамейке, так и не решаясь сказать хотя бы "Привет", никак нельзя. Поэтому Исаев, засунув подальше всю свою ершистость, попытался выудить из своего быдло-запаса слов хоть сколько-то симпатичное и человеческое, лишь бы не упустить этот подарок судьбы, о котором он и мечтать не мог.       - Из Петрозаводска. Мы переехали в Москву прямо перед Новым годом... Я так не хотела, но Никита - мой брат, и слушать меня не стал! Там мои друзья, моя жизнь!       В голосе слишком открытой и искренней Лизы мелькнули печально-приторные нотки. Она безмерно скучала по дому, по друзьям, по размеренности, из которой ее выдернул брат, следуя за лучшей жизнью, подальше от матери, подальше от его проблем. Слушать жалкие попытки воспротивиться он не стал и оставил слезы без внимания, а разговоры о том, что переезжать страшно и не хочется, жестко пресекал. "Никита, я умоляю тебя! Почему такая острая необходимость уезжать?..": вдруг в памяти пронесся их последний день в родном Петрозаводске, а слезы предательски блеснули в глазах. Островская - чрезмерно нежная и чувствительная девочка, грубому, казалось, напрочь бесчувственному Исаеву только предстоит это узнать.       - Понял. - Исаев покосился на Лизу, чуть наклонив голову в ее сторону, заметил, как покраснел очаровательный носик и как она пальчиком смахнула с ресниц дурацкие слезы. "Ангел...": мелькнуло в черепушке Исаева. - Да че ты... Все нормально будет, тебе с нами понравится!       Вадим и хотел бы распахнуть сердце, но не мог, совсем не привык к откровенным разговорам, не привык обнажать чувства, ведь понимал, что в этом жестоком подростковом мире держать душу нужно за семью замками, иначе вырвут ее с корнем, растопчут и оставят от нее лишь кровавый безобразный след. Да и не научил его никто, каково это, когда любят, когда искренни и девственно чисты.       Все девичье окружение, с которым приходится контактировать Исаеву, - откровенно пустая Будилова, с которой можно лишь покурить и поржать, отключив голову, зубрила-отличница Ахмаметьева, от вечного нытья которой тянет блевать, да Дашуля, что глупо таскается за Будиловой, словно никчемная безликая тень. Остальных и вспоминать не хотелось, все смешались в пресную массу, плевать на которую Вадим хотел, что и успешно делал, трансформируя внутреннюю злобу, страх и ненависть в бесконечные жестокие шутки и порой откровенную травлю тех, кто не может дать отпор.       А она... Появилась так внезапно, так неожиданно забралась в сердце и заняла мысли своим, вспыхивающим в памяти, фантазиях и снах, образом. Наверное, это лишь горячая голова и бушующий, как говорит физичка, гормональный взрыв - этого парень не знал наверняка, однако всецело ощущал непреодолимую тягу побыть рядом хоть чуточку.       - Понравится... - Усмехнулась Лиза как-то совершенно по-особенному и тепло. - Очень надеюсь, что, действительно, понравится. Я сегодня так волновалась, когда шла в школу...       Бедняга настолько соскучилась по теплому общению, что цеплялась за этот незамысловатый разговор так, словно он был единственным спасением. Отношения с друзьями похолодели давно, а переезд и вовсе свёл крохи общения и поддержки на нет. Лизонька всегда боялась одиночества, однако стучаться в закрытые двери, навязывая свое общество, не позволяла гордость, поэтому жажду любви и поддержки она прятала в складках одеяла и тёплой кошачьей спинке, которая всегда-всегда была рядом.       - Да че там... Кругом придурки, да и похер на них. Я так считаю, бояться вообще ниче не надо. - Вадим пожал плечами.       Ему-то, действительно, бояться нечего: он - танк класса, который не, выражаясь языком 10А, стремается дать жару, ровно, как и получить в ответ по лицу. Казалось, он всецело ищет приключения, подначивая и провоцируя окружающих. Жизнь с таким отцом научила постоянно обороняться, единственный плюс, что Исаев нашёл в своём семействе - казалось, готов он едва ли не ко всему.       - Ты не похож на человека, который что-то боится. - Лиза повернулась к нему, чуть приподняв голову, улыбаясь долговязому парнишке.       Исаеву на секунду показалось, что улыбка эта попала в самое сердце, забралась туда, и не прогонишь её. Ни за что. Странное тепло пробежалось по телу, покрывая кожу приятно-приторными мурашками. Щеки чуть подало румянцем, а ответная улыбка так и засияла на лице. Видели бы его сейчас Королев или Горяев... Не узнали бы - совершенно точно!       Остаток пути до типовой серой панельки они провели, говоря о трогательных пустяках, а в голове Вадима так и крутились слова Лизы, её словесные поглаживания нащупали в душе что-то особенно горячее и трепетное. Исаев теперь не узнавал сам себя.       На район опускались сумерки, украшенные мягким, тёплым светом фонарей. Лиза заметно замедлила шаг, все вглядываясь в мелькающую панельку, что теперь стала домом.       - Ты чего? - Чутко подметил Вадим.       - М?.. Да... Пытаюсь понять, горит ли свет у нас. Если дома Никита - не хочу туда. - Пожала плечами Лиза, закутываясь в шарфик плотнее.       С недавних пор каждое их утро начиналось с очередной ссоры, они никогда не были слишком привязаны друг к другу, но в последнее время брат стал холодным, отстраненным и, как показалось Лизоньке, жестоким. Никита никогда не был таким, но и делиться с сестрой причинами перемен в состоянии не спешил, считал, что это не её дело. Считал, что делает для неё все возможное: погряз на нескольких работах, специально перевез сестру, как казалось ему, в лучшую жизнь, давал ей деньги и старался купить для неё все, что ей необходимо. Вот только глупо не видел, насколько нежная душа страдает в холоде и одиночестве, и слепо не обращал внимания на тихие всхлипывания, сопровождаемые мурчанием Лизиной кошечки, что стремилась хоть как-то поддержать любимую хозяйку.       - Хочешь... - Запнулся Исаев, испугавшись собственного порыва, испугавшись отказа. - Короче, если он тебя обижает, если тебя хоть кто-то обижает... Ты это... Блять... - Шепнул последнее Вадим, изо всех сил стараясь вытянуть себя за шкирку из дурацкого смущения. - Скажи мне, короче. - Выпалил парень, а щеки его очаровательно порозовели.       - Спасибо. Мне приятно. - Улыбнулась Лиза. - Если меня кто-то обидит, непременно обращусь к тебе. - Ей безмерно важно чувствовать себя в безопасности, важно чувствовать заботу. - Кажется, никого! - Лиза обрадовалась, наконец, разглядев темные окна на одиннадцатом этаже, выдохнула с облегчением.       - Круто. - Отозвался Исаев и достал из кармана пачку дешевых и жутко горьких сигарет.       Подходить к подъезду совершенно не хотелось, тем более с ней. Слышал ведь пьяные разговоры и омерзительный, покрывающий ледяными мурашками все тело, отцовский смех - сидит с дружками в импровизированной рюмочной под окнами дома, ограничивающейся небольшим самопальным столиком, да драным диваном, приволоченным с местной помойки. "Ебаный алкаш! Вот бы ты сдох поскорее!": вспыхнуло в мыслях Вадима, а сам он сильно, до боли, сжал скулы.       - Вадим! Сын! - Раздался знакомый, подернутый пьяной поволокой голос. Отец шаткой походкой спешил к сыну.       - Че тебе? - Презрительно бросил Вадим и остановился, метнул на Лизу мимолетный, робкий, извиняющийся взгляд.       - Дай двадцаточку... Трубы горят, а мать - сука еба... - Мужчина не успел договорить, на словах про мать получил сильнейший толчок в грудь от сына, у которого всегда были лютые проблемы с агрессией, а когда дело касалось любимых людей, - его было не остановить.       - Ебальник свой завали, бич! - Вадиму срывало голову, он изо всех сил старался сдержать себя от плевка в рожу человеку, которого ненавидел всем своим пылким сердцем.       - Ты попутал?.. - Мужчина едва выстоял на ногах после сильного толчка. - Весь в мать! Она - тварь и ты туда же!       - Про мать не смей. - Сквозь зубы процедил Вадим и снова с силой толкнул его в грудь, готовый едва ли не разорвать отца прямо на заснеженной улице.       Отец успел лишь пискнуть, не устоял на утоптанном, скользком снегу и рухнул, жалко прикрыл лицо руками, знал, что от разъяренного Вадима можно ожидать, чего угодно.       Парень окинул его полным презрения взглядом и сжал скулы, понимал, что это бренное тело все равно не поймет, что сын постарается донести до него кулаками или тяжелыми ботинками.       - Животное, блять. - Вадим сплюнул сквозь зубы прямо рядом с жалким мужичонкой, которого от чего-то называл отцом. Тот пытался подняться, скуля что-то малосвязное.       Лиза, испугавшись, отстранилась от Вадима и смотрела на него с пониманием и неукротимым желанием спрятать его от боли и проблем в своих объятиях. Нет, она испугалась не вспышки агрессии, наоборот, попытки защитить любимых для нее были очевидными и крайне привычными. Пьяный вусмерть мужчина, от которого ожидать можно, чего угодно, - вот ее главный страх, тянущийся с самого раннего детства.       - Извини. - Пробурчал Исаев, взглянув на девушку исподлобья. Ему было жаль, что она стала свидетельницей столь неприятной сцены.       Лиза тактично кивнула и коротко улыбнулась. До старенького, разрисованного и жутко скрипучего лифта дошли молча, лишь изредка, поглядывая друг на друга. От чего-то в груди Исаева невероятно жгло, а выразить словами столь обескураживающее, незнакомое чувство он не мог, поэтому предпочитал молчать.       - Извини, хуево это, конечно, но с этим иначе нельзя. - Отца Вадим изредка называл отцом, обходился лишь коротким и многозначительным "этот".       - Все хорошо, я тебя понимаю. - Улыбнулась Лиза и в знак солидарности коснулась его предплечья.       "Я тебя понимаю...": приятно отозвалось в сердце. А кто в последний раз понимал Вадима? Никто, конечно. Никто и не задумывался, не интересовался, что же там - под черным бомбером. А было там пылкое сердце, изнывающее от нескончаемой печали. Сердце, которое никто не слушал, даже сам Вадим Исаев - ершистый, колючий быдло-хулиган, делающий все назло, вопреки и так, чтобы хоть чуточку унять огонь внутри - где-то там под черным бомбером.