Иначе

      — Как можно быть таким беспечным? — ругался Мин И, но в ответ ему звучали лишь стоны. На самом деле он больше злился не на Ши Цинсюаня, попавшего в беду, а на самого себя, эту беду допустившего, на весь этот маскарад и игру в божество, из-за которых он не мог использовать всю свою силу. Встреться эти демоницы не с Повелителем Земли, а с Черноводом, они бы и пикнуть не успели до того, как расстались с жизнями. Или бы просто не посмели напасть.       Но нет, ему приходилось притворяться тем, кем он не являлся, и вот в итоге у него на руках лежал Повелитель Ветров, отравленный Нежными объятиями. Не самое страшное, что могло случиться с Ши Цинсюанем, но ужасное испытание для Мин И, у которого всё внутри переворачивалось от раздающихся у самого уха горячих вздохов. Эти звуки побуждали желания, которым не следовало существовать, которые, как казалось прежде, давно покинули мёртвое тело.       Которые ни в коем случае не следовало осуществлять и которые только сильнее терзали душу от этого запрета.       Ши Цинсюань обязательно бы посочувствовал переживающему такие мучения другу, если бы сам не чувствовал себя гораздо хуже.       Прежде, когда он слушал рассказы о Нежных объятиях, ему представлялось нечто пугающее, но самую малость пикантное.       Он был не прав.       О, как сильно он был не прав.       То, что он испытывал, назвать «пикантным» никак не получалось.       Ему было плохо. Кожа буквально горела изнутри, хотелось содрать её с себя вместе с одеждой, только бы унять пылающий зуд. Голова звенела, как колокол, в который колотят огромным молотом. И спазмы… спазмы — они были страшнее всего. Ши Цинсюань не знал, что у него столько органов, которые могут сжиматься в произвольном ритме.       Если бы не Мин И, он бы не выбрался. Он бы лежал в этой пещере в полном распоряжении проклятых демониц. И хотя остатками разума Ши Цинсюань понимал, что должен быть благодарен другу за спасение, — ха-ха, другу! — но думать мог только о том, что демоницы бы по крайней мере дали ему какое-то удовлетворение, пока жрали. Возможно, одна из них была бы достаточно милосердна, чтобы при этом принять облик Мин И.       Как раз одновременно с этой возмутительной, неправильной мыслью Мин И благополучно донёс свою ношу до спальни во дворце Повелителя Ветра — по счастью не встретив никого по пути — и сгрузил её на кровать, а сам сел рядом, не зная, что делать дальше.       Ши Цинсюань перевернулся на бок, сжался в комок, пытаясь обуздать своё отравленное тело. В воспалённом разуме пронеслась отчаянная мысль — может быть, если сменить облик, станет легче?       Или хотя бы не так заметно, насколько сильным оказалось воздействие яда?       Он ухватился за эту идею, как за соломинку, зажмурился ещё крепче, позволил ци потечь по меридианам, изменить форму мышц и костей, сжать, удлинить, изогнуть, перестроить тело по новой.       И на краткий обманчивый миг действительно стало легче. Жар как будто отхлынул, Ши Цинсюань даже рискнула перевернуться и сесть, облегченно улыбаясь — смотри, Мин-сюн, в женском облике скрыта такая сила…       И её захлестнуло по новой. Она рухнула вперед, на Повелителя Земли, оплела его шею руками, прижалась носом к коже за ухом, судорожно втягивая в себя воздух.       — Уходи, уходи, пожалуйста, Мин-сюн, пожалуйста, беги, я не справляюсь, я не знаю, что делаю, пожалуйста, я опасна, уходи, я сделаю с тобой что-нибудь, за что ты меня не простишь, умоляю тебя, мне плохо, Мин-сюн, беги, — зашептала Ши Цинсюань, из последних сил сдерживая желание, нет, отчаянную потребность, необходимость коснуться его тела губами, впиться зубами, взять его.       — И как я уйду, когда ты меня держишь? — огрызнулся в ответ Мин И.       Нет, бежать он не собирался. Если бы надумал, слабая хватка отравленной богини его бы не остановила. Но он просто не хотел. Не хотел переставать слышать горячее дыхание, чувствовать вжавшуюся в него мягкую грудь, видеть раскрасневшуюся от жара кожу… Хотя кожи могло бы выглядывать из-под одежды и больше…       О чём он только думает? Он как будто сам отравился ядом этих демониц!       Но нет, подобная магия не могла бы подействовать на непревзойдённого. Он всё ещё способен был мыслить трезво.       Способен думать о том, что он позволяет слишком далеко зайти симпатии к источнику бед его семьи. О том, что Ши Уду и раньше был не в восторге от его сближения с младшим братом, а после такого и вовсе может оказаться сложно по-прежнему быть рядом. Что Ши Цинсюань сейчас сама не своя, ей движет яд, и позже она может оттолкнуть, придя в себя. Что поддаваться чувствам просто опасно.       Но имелась лишь одна альтернатива: отправиться за противоядием — и этот вариант не выглядел приемлемо. Оставленная в одиночестве отравленная богиня могла натворить дел. Натворить дел с кем-то другим. Например, с каким-нибудь слугой, посмевшим заглянуть в спальню.       Этого слугу потребуется потом убить. Обязательно. А сама Ши Цинсюань может не простить, что «друг» бросил её в столь тяжёлый момент.       Что ни выбери — всё плохо. Но к одному из вариантов неукротимо тянуло.       — Ты не сможешь мне сделать ничего плохого, — руки Мин И легли на плечи Ши Цинсюань, но не отталкивая её. — А вот я тебе — могу. Я могу опорочить тебя. Прогони меня, пока я этого не сделал.       Нос уткнулся в волосы, губы коснулись разгорячённой, пылающей кожи, пока ещё совсем невинно, но желание вкусить это тело мутило сознание. Собиравшаяся было возразить Ши Цинсюань сбилась, почувствовав прикосновение. Губы Мин И были сухими и холодными, от того места, которое он поцеловал, по телу разбежалась божественная, благословенная прохлада. Она невольно застонала, — не как женщина, которую ласкают, а как раненое животное, на лапе которого ненадолго разжали капкан.       Это было так хорошо, что остатки самообладания Ши Цинсюань растаяли, как лёд на солнцепёке.       Она схватила Мин И за ворот и притянула к себе, впилась поцелуем в эти волшебные врачующие губы, ловко мазнула по ним языком — она не зря на спор завязывала им черенки от вишенок, — и выдохнула:       — Пожалуйста, Мин-сюн, возьми меня, опорочь меня, я клянусь, что никому не скажу, — облегчение оказалось недолговечным, губы снова начало жечь, поэтому Ши Цинсюань опять поцеловала Повелителя Земли, на этот раз ещё более настойчиво и жадно.       Несмотря на всё понимание, какой бойкой и инициативной бывает Богиня Ветров, Мин И всё равно оказался ошарашен напором, ошеломлён тем, как скоро удалось узнать вкус чужого языка, мягкий и сладкий, и такой притягательный, что хотелось упиваться им долго-долго, забыв обо всём на свете. Он ответил, прокручивая прозвучавшие слова — просьбы — и с каждой новой мыслью понимая, что голова только пустела. Ши Цинсюань и раньше умела убеждать своего «друга» поучаствовать в самых сомнительных затеях, но теперь ей просто невозможно было отказать, не тогда, когда она умоляла так жарко, предлагая всю себя на съедение.       Они целовались жадно, сталкиваясь языками, потираясь ими друг о друга с таким остервенением, словно пытались как можно быстрее рассосать леденец. Грудь Ши Цинсюань, сжатая тканью ханьфу, которое она позабыла переменить вместе с телом на женское, отчаянно болела и ныла, и девушка уже совсем беззастенчиво вжалась ей в крепкое, как скалы, тело Мин И. Его же ладони в это время соскользнули с плеч, принялись мять руки, пытаясь натрогаться через ткань, но этого было мало, слишком мало, и в итоге пальцы добрались до пояса, намереваясь развязать его.       Ему разрешили. Он мог это сделать, не боясь последствий.       Пусть тепло тела Мин И являлось лишь иллюзией, сотворённой магией непревзойдённого, он всё равно чувствовал жар.       — Помоги мне, — в перерывах между поцелуями попросил он.       Ши Цинсюань закивала, как кукла-неваляшка, которую слишком сильно толкнули, или как деревенская дурочка, поверившая шарлатану-пройдохе.       — Сейчас, сейчас, я сама, — пробормотала она, но выполнять обещание не торопилась. Вместо этого её ладони словно прилипли к лицу Мин И: скользили по щекам, по скулам, по подбородку, пальцы касались губ, ложились на пульсирующую жилку на шее.       — Сейчас, — повторила Ши Цинсюань, прижалась ртом к этой жилке, провела по ней языком, заставляя Мин И рвано выдохнуть. Тот на вкус был как мрамор — не то чтобы Ши Цинсюань когда-нибудь лизала мраморные колонны, — о, Небеса, она подумала о том, что ещё называли мраморной колонной, и её живот скрутило от желания так, что пришлось ненадолго упереться лбом в крепкое плечо Повелителя Земли.       Тот не торопил, несмотря на охватывающую его жадность, наоборот, сам оставил попытки разобраться с поясом, вместо этого наслаждаясь горячими прикосновениями к лицу, впитывая их настоящее, живое тепло, вкушая стоящую за ними страсть и ненасытность. Как же давно он не испытывал ничего подобного, как же долго вовсе не думал об этой своей потребности. Будучи демоном, он мог бы совсем о ней забыть, но теперь она пробуждалась с силой, накопленной за столетия.       Когда удалось справиться со спазмом, Ши Цинсюань, наконец, взялась за пояс и принялась расплетать завязки. Её пальцы дрожали, но привычка помогла, — в конце концов, молодой господин Ши одевал, и, что важнее, раздевал себя сам сотнями лет даже в самом пьяном состоянии, — так что через пару мгновений пояс был решительно отброшен в сторону, к удовольствию Мин И, который уже подумывал вовсе порвать ткань, лишь бы только добраться до желанного тела.       К счастью, этого не потребовалось.       Излишне большое в плечах и тесное в груди ханьфу милосердно разъехалось. Кровь прилила к прежде перетянутой одеждой груди, и боль в ней стала невыносимой. Ши Цинсюань уже вовсе не стыдясь, — сил не было, — схватила Мин И за руки и сунула их себе под нижнюю рубаху       — Сожми. Сильнее. Мин-сюн, пожалуйста, очень больно.       Тот был только рад такой просьбе.       Ладоней не хватало, чтобы обхватить всю грудь, но этого и не требовалось. Мин И вжал пальцы в податливую плоть, но тут же разжал, чтобы повторить движение снова. Напряжённые соски особенно хорошо ощущались под ладонями, и скоро положение изменилось, чтобы те оказались зажаты между пальцами, всё ещё пытающимися охватить столько мягкости, сколько им позволяла длина. Грудь Ши Цинсюань, упругая и горячая, вызывала самые восхитительные ощущения и была так желанна, что скоро одних только рук стало не хватать. Мин И отодвинул ткань и присосался губами к одному из сосков, обвёл его языком, чуть сильно прикусил и оттянул, а после оставил ещё один почти безболезненный укус вокруг ареолы. И пока его рот мучал одну половину груди, о второй продолжала заботиться рука, массируя с силой, остервенело, демонстрируя всю жажду обладания этим прекрасным телом.       Изо рта Ши Цинсюань один за другим вырывались стоны то ли наслаждения, то ли боли. Даже она сама не смогла бы с уверенностью отнести их в одну из этих категорий. Мин И был нежен и настойчив ровно настолько, что в любой другой ситуации его ласки доставляли бы только удовольствие, но проклятие, курсировавшее по меридианам Ши Цинсюань, смущало разум и тело, делая их слишком чувствительными — до той степени, когда легкий укус вызывал слезы.       Ши Цинсюань быстро вытерла их рукавом нижней рубахи, а потом, как будто только вспомнив о её существовании, стащила смятую и влажную от пота вещицу и швырнула куда-то в угол. Теперь из одежды на ней была только юбка и нижние штаны, давно прилипшие к промежности.       Мин И же оставался неприлично одет.       — Снимай, — потребовала Ши Цинсюань. Тот отреагировал не сразу, поэтому ей пришлось оторвать его от своей груди и повторить, дергая за ворот. — Снимай всё, сейчас же.       Мин И был слишком увлечён мягкой грудью и не хотел от неё отвлекаться, но всё же ему пришлось напомнить себе, что его партнёрша отравлена самой сутью вожделения и потому не могла насладиться медленным нагнетанием, когда возбуждение нарастает постепенно, скручивая в узел одну внутренность за другой. Что же, скорый темп ему тоже подходил, поэтому он принялся за собственную одежду.       Но оказался недостаточно расторопен.       Сгорающая от нетерпения Ши Цинсюань взялась за дело сама.       На Мин И был этот идиотский пояс с кучей пряжек. Обычно ей нравилось, как он обхватывал талию Повелителя Земли, — ещё больше, когда талия принадлежала женскому облику, — но сейчас не вызывал ничего кроме раздражения, потому что стоило ласкам прекратиться, и вернулись жар и боль в груди. Ши Цинсюань лихорадочно попыталась расстегнуть пряжки, зацепилась за одну ногтём, дёрнула, вскрикнула от боли, и, разозлившись, просто порвала пояс.       — Прости. Прости, я куплю новый, такой же, я всё сделаю, прости, мне нужно сейчас, я не могу ждать, — Ши Цинсюань правда не могла, она принялась стягивать с Мин И его бесконечные жилеты, верхние и нижние рубахи, лишь бы добраться до живой плоти. Её дрожащие пальцы скользили по коже, исследуя напряженные мышцы живота и груди.       — Забудь, — только и бросил Мин И в ответ на все попытки извиниться. Это, определённо, будет меньшая из его проблем, когда всё уляжется.       На самом деле, о столь далёком будущем думать ему не хотелось. Гораздо приятнее выходили мысли о будущем ближайшем, когда вся одежда улетит в сторону и получится прижаться друг к другу двумя обнажёнными телами, поэтому он активно помогал себя раздеть.       Ши Цинсюань не заметила, как снова начала плакать, — уже не от избытка ощущений, а от запоздалого осознания, что её затаенная мечта однажды сблизиться с Повелителем Земли и познать друг друга как любовников, воплощается таким чудовищным образом. Пока она толкала Мин И на спину, седлала его бедра и принималась вылизывать торс, будто кошка — блюдце из-под мяса, в её голове билась отчаянная мысль, что всё это должно было бы происходить медленно, нежно, по искреннему желанию, а не принуждению проклятия.       Мин И не сопротивлялся, лишь удивлялся про себя, что не он тут самый голодный. Поразительно.       Он тут же воспользовался новой позой, чтобы трогать, мять, впитывать ладонями чужой жар. Руки прошлись по бокам, по спине, ещё сильнее путая и без того растрепавшиеся волосы, опустились к пояснице, а оттуда — к ягодицам и сжали их сильно и по-собственнически. Раньше Мин И мог лишь пытаться выбросить из головы мысли о том, чтобы прикоснуться подобным образом, но теперь утолял скопившуюся за столетия жажду.       Слёзы упали на грудь, и едва не потерялись на и без того влажной коже, но всё же Мин И их заметил. Вот только что делать с ними — не представлял. Обычно гибкий, живой ум отказывался работать как надо, когда все мысли забивало горячее действо. Да и, что скрывать, в обычное время из него получался тот ещё утешитель. Отступать было уже поздно, сама Ши Цинсюань на это ни за что бы не согласилась, не в её состоянии, поэтому лучшим решением показалось продолжить как ни в чём ни бывало, а уже позже разобраться со всеми последствиями.       Не имея возможности раздеть дальше себя из-за устроившейся на бёдрах девушки, Мин И принялся стаскивать с неё самой остатки одежды, и юбку, и штаны, чтобы если не снять их полностью, то хотя бы открыть ещё больше кожи, снова сжать ягодицы, позволить пальцам забраться между, а затем углубиться, пробираясь к влажному лону.       Так далеко Ши Цинсюань в любовных играх еще не заходила. Ей приходилось полагаться на Мин И, но тот не терялся, выдавая какое-никакое познание в интимных делах.       Неожиданно Ши Цинсюань захотелось найти ту, кто познакомила её друга с плотскими утехами, и вырвать весь воздух из её тела.       «О, нет, что же я такое думаю?!» — она резко села, упершись ладонями в грудь Мин И, и потрясла головой, пытаясь избавиться от навязчивого образа женского тела, которое разрывало на части воздушными потоками, но потерпела сокрушительное поражение — да, ветры перестали расчленять неведомую женщину, но лишь потому что теперь мысли терзали её иным способом.       Всеми способами, которыми Ши Цинсюань хотела, чтобы её взял Мин И.       Тот удивился, что же оторвало её от такого взаимно приятного дела, как вылизывание его груди, но никак не отреагировал, лишь принялся любоваться колыхающейся от движений грудью и женственно округлым телом, особенно хорошо предстающим в нынешнем ракурсе.       — Не могу, больше не могу терпеть, — Ши Цинсюань слезла с распластанного под ней мужчины и одним махом сняла болтающуюся где-то на середине задницы юбку вместе со штанами. Тонкая ниточка смазки протянулась по внутренней стороне бедра: живое свидетельство тому, что тело девушки было готово принять в себя всё, что Мин И согласится ей дать.       Взгляд упал на свободные штаны Повелителя Земли.       Там было, чем поживиться.       Ши Цинсюань в который раз вытерла слезы, — ей уже некогда было следить за тем, что их вызывает, лишь бы не мешали смотреть, — и сжала Мин И сквозь штаны. Тот ответил довольным утробным рыком. Всем своим видом мужчина демонстрировал, что готов и к более откровенному взаимодействию. На самом деле, Хэ Сюаню даже не нужно было применять никакую магию для маскировки, член сам набирался силы от всего безобразия, что они творили, от предвкушения, что они вот-вот сотворят, и теперь гордо стоял, дожидаясь большего.       Ши Цинсюань понятия не имела, какие чувства вызывала в друге, и могла лишь надеяться, что хоть малая часть возбуждения, которое он щедро демонстрировал, была порождена не каким-то побочным действием проклятия, а искренним интересом. Но ей было слишком нужно оседлать это великолепное тело, чтобы по-настоящему разбираться.       — Мы потом всё забудем, обещаю, — Ши Цинсюань потащила штаны с бедер Мин И. — Как будто ничего и не было. Ничего-ничего не случилось, мы ничего не делали, слышишь, всё станет по-старому, только возьми меня, хорошо?..       Она бормотала это, пока вновь взбиралась на Мин И и направляла его в себя. Мин И молчаливо кивал в ответ на все звучащие обещания, хоть на самом деле не верил, что это возможно. Разве смогут они притворяться, что ничего не было? Разве смогут не вспоминать, как упоительно было целоваться, как горела чужая кожа под касаниями, как сладостно натягивались все нервы от жарких взаимодействий, как…       О демоны и преисподняя!       Напряжённый член погрузился в узкое лоно, и Мин И не смог сдержать глухого стона, откинув голову и сжав простыни в ладонях. Внутри Ши Цинсюань было головокружительно хорошо, тесно и горячо.       Нет, он точно не сможет забыть такого. Сыграть, что забыл — пожалуйста, отринуть чувства ради мести — может быть, но не забыть по-настоящему.       — Хорошо, — словно отвечая на заданный вопрос, повторил он. Для описания состояния это было бы явным преуменьшением.       Мин И потянулся, чтобы удобно устроить руки на округлых бёдрах, и принялся сам подаваться бёдрами навстречу, желая снова ощутить это потрясающее чувство погружения в пленительную тесноту. Обстоятельства не настраивали на нежности, поэтому темп тут же был задан резвый, скорый.       — Отдайся мне, — прохрипел Мин И. — Отдай мне всю себя.       Кажется, он позволил истинной сущности пробиться через маскировку, но его это не слишком волновало. Всё равно никто не знал, каков в постели настоящий Мин И.       — Бери, я твоя, Мин-сюн, вся, целиком, бери, забирай, не жалко, для тебя ничего не жалко, — отзывалась Ши Цинсюань, склонившись к его лицу, выдохнула признание в губы и запечатала очередным страстным поцелуем, после которого на языке остался привкус крови.       Прокусить губу в порыве страсти показалось совершенно естественным делом, таким же, как раз за разом подаваться навстречу толчкам Мин И или покрывать его шею мелкими поцелуями.       Или потом, когда давление внизу живота стало невыносимым, откинуться, наоборот, назад, и в бешеном темпе насаживаться на его член.       Но даже этого было мало для того, чтобы утолить жар проклятия.       — Ещё, — хрипло потребовала Ши Цинсюань и снова схватила Мин И за руку. Он умел обращаться с женским телом и искусно направлял беспорядочные движения её бёдер так, чтобы от каждого из них внутри все приятно сжималось, — но кое-что она о себе всё-таки и сама знала.       Поэтому требовательно просунула его ладонь себе между ног и прижала пальцы к лону. Тот понял безмолвное требование и принялся пальцами теребить чувствительные места.       — Вот так, да, здесь, Мин-сюн, о-о, Мин-сюн, надави… ещё чуть-чуть, пожалуйста, — Ши Цинсюань выписывала какие-то безумные фигуры, одновременно сжимая в себе член Повелителя Земли и потираясь о подставленные пальцы. Ей казалось, что внутри у нее вот-вот взорвется ракета с фейерверком, но фитиль никак не догорал, продолжал издевательски виться и виться, как бы она ни старалась. От отчаяния Ши Цинсюань сама сжала свою грудь, выкрутила соски, — боль ударила в голову, разрядка на миг показалась совсем близкой, но даже это не помогло.       Ши Цинсюань оставалось только вновь и вновь мять грудь и сыпать уже совсем бессвязными просьбами к Мин И поскорее помочь ей освободиться от этого мучения.       Продолжая ласкать девушку пальцами, тот невольно подумал, откуда же Повелитель Ветров так хорошо знает своё женское тело, и в результате представил, как она самоудовлетворяется в таком обличии. Эта фантазия оказалась такой порочной и горячей, что на ней всё едва не закончилось, но спасли чудеса сдержанности. Хотелось продлить процесс, выжать из него столько удовольствия, сколько только получится.       Мин И растворялся в наслаждении и оттого всё больше терял контроль если не над телом, то над мыслями, всё больше думая как Хэ Сюань. Думая. Вспоминая.       В отчем доме его кровать была очень узкой, потому не получалось разгуляться с позами, когда удавалось уединиться с невестой. Иногда она точно так же седлала его, с удовольствием прыгая сверху. Её грудь, так же колышущаяся от безумных движений, была не настолько большой, но лицо отличала та же правильная, юная красота.       — А-Мяо… — простонал Мин И. Больше ни о какой сдержанности речи не шло. Он кончил в горячее лоно, сильнее сжав руку, ещё лежащую на бедре.       Ши Цинсюань последовала за ним меньше, чем через миг, но всё же разобрала в его стоне незнакомое имя. И когда спустя несколько благословенных мгновений — или часов? — чистого наслаждения к ней вернулась способность думать и воспринимать реальность, Ши Цинсюань осознала разом три вещи.       Во-первых, она вкусила Мин И, и из её лона вытекало его семя.       Во-вторых, проклятие Нежных объятий, наконец, утратило над ней власть, отчего мир обрел чёткость, а тело — способность чувствовать что-то, кроме потребности к совокуплению. Например, боль в натруженных бёдрах и коленях и пульсацию подвергшихся яростному вторжению мышц влагалища.       И, в-третьих, она никогда не сможет выполнить своё обещание и забыть то, что было сейчас. В том числе имя, которое Мин И выдохнул, изливаясь.       Ши Цинсюань медленно сползла с разгорячённого тела лучшего друга и свернулась у него под боком.       Было ли ей на что жаловаться? Определенно, нет. Она ведь сама принудила Мин И к постельным утехам. То, что он, проникая в её тело, думал о другой, было нормальным. Даже закономерным.       Почему же её это так обижало?       Ши Цинсюань поёрзала и переменила облик обратно на мужской. Ноги от этого болеть не перестали, но хотя бы живот пульсировал меньше.       Ещё стало неловко.       Примеряя разные облики рядом с другом, Ши Цинсюань частенько гадал, какой из них мог бы полюбиться Мин И, будь тот в целом расположен заинтересоваться.       Теперь он точно знал, что друг предпочитает женщин. От чего лежать рядом с ним в мужском обличии было странно, а самому Мин И, наверное, даже неприятно.       Ши Цинсюань сел, подтянул к себе покрывало, которое они спихнули с ложа в процессе страсти.       — Ты… в порядке? — тихонько спросил он у Мин И. Потом накрыл его этим покрывалом, стараясь не слишком пристально смотреть на тело, которое только что седлал. — Прости, я был… прости, это всё из-за того, что я совершенный дурак, полез в пещеру, хотя ты предупреждал, что будут проблемы. Ты очень на меня зол?..       «Кто такая Мяо, как её зовут целиком, откуда ты её знаешь, почему ты никогда мне о ней не рассказывал?» — вертелось на языке, но теперь, когда к Ши Цинсюаню вернулась способность соображать, он понимал, что не имеет права задать ни один из этих вопросов.       — Это мне нужно спрашивать, в порядке ли ты, — отозвался сухо Мин И, садясь на кровати и позволяя покрывалу прикрывать его ниже пояса. Странно было сидеть вот так, голышом, рядом друг с другом, но казалось, что попытка сразу же встать и начать одеваться ещё сильнее нарушит что-то в их «дружбе». Не то чтобы Хэ Сюань ценил эту связь, но она определённо могла бы быть полезна. — Ты плакал, — прозвучало безжалостное напоминание.       Плакал?       Ши Цинсюань вытер стремительно краснеющее лицо.       Ведь правда плакал.       — Ой, Мин-сюн слишком заботлив! — восклицание вышло немного наигранным. — Ну… было дело, понимаешь, это проклятие, оно такое… уф, да ты сам все видел. Я из-за него последние мозги растерял. Только не говори, что у меня их и не было! — Ши Цинсюань натянуто рассмеялся.       Хэ Сюань никогда не слышал, чтобы Нежные объятия своей магией вызывали слёзы. Наоборот, обычно даже те, кому было из-за чего расплакаться, под их воздействием забывали обо всём и отдавались первобытным наслаждениям. За поведением Ши Цинсюаня явно что-то стояло, что-то очень важное, раз так сильно воздействовало на него, и что-то очень личное, раз даже такой открытый и честный человек предпочёл отговориться, вместо того чтобы прямо ответить своему «лучшему другу».       Хэ Сюаня раздражало, что пока он не может узнать правды, но он собирался до неё докопаться. Он чувствовал, что она важна и может сыграть свою роль в его мести. Любая слабость противников важна.       Но пока что честного ответа ждать не стоило, поэтому Мин И продолжил:       — Я не злюсь. — После того, что произошло, было бы очень сложно злиться. — Но надеюсь, что теперь ты станешь осмотрительнее. Это не самое худшее, что могло с тобой случиться.       Обычное ворчание хорошо поддерживало образ Мин И, вот только ничем не могло помочь как-то смягчить ситуацию, не дать ей повлиять на будущие отношения.       — Я должен извиниться перед тобой. Я воспользовался твоим состоянием вместо того, чтобы помочь достать противоядие. Это неприемлемо.       Эти слова совершенно выбили почву у Ши Цинсюаня из-под ног.       Он порывисто обернулся, мгновенно позабыв о том, чтобы стесняться своей наготы в присутствии друга и возмущенно воскликнул:       — Ты? Извиниться? Да ты что, это я должен у тебя прощения на коленях простить, ты меня сначала из пещеры выручил, а потом ещё и…       …сделал то, обсуждение чего мгновенно наполняло комнату даже не неловкостью — с этим прекрасно справлялись смятые простыни и разбросанная повсюду одежда, — а откровенным стыдом.       — Знаешь, — заново собравшись с силами и натянув на лицо улыбку продолжил Ши Цинсюань, — давай забудем о том, что было, как договорились? Я куплю тебе новый пояс, и… и ужин. Жареного барашка, целого, на вертеле, как караванщики жарят. И всё станет по-старому. Хорошо, Мин-сюн?       Он потянулся было взять Мин И за руку, как поступал обычно, когда что-нибудь у него выпрашивал, но замер, вспомнив, где эта рука была совсем недавно. Краска прилила к лицу, однако Ши Цинсюань нахмурился и закончил движение вопреки смущению.       Конечно, он никогда не сможет забыть то, что произошло между ним и Мин И сегодня. Но если хочет сохранить дружбу, то сделает вид, что забыл.       Слова Ши Цинсюаня звучали привлекательно. Особенно часть про барашка, о которой, правда, Мин И старался не думать, загруженный более важными мыслями. Как бы ни казалась хорошей идея сделать вид, что ничего не случилось, она просто не могла сработать, и заминка в привычном жесте это прекрасно подтверждала. Можно смахнуть под половицу пыль, и та останется незамеченной, но с трупом такой трюк не пройдёт. Нужно что-то гораздо более значительное, чтобы его спрятать. Так и сейчас требовалось что-то большее, чтобы подавить смущение Ши Цинсюаня. Если ничего не сделать, отклонившийся от равновесия маятник унесётся в противоположную от сближения сторону, и неизвестно, на сколько там застрянет.       Прикинув все за и против, Мин И решился на смелый шаг.       Он подался навстречу и поймал Ши Цинсюаня в объятия.       — Всё в порядке. Не волнуйся, — прозвучал шёпот на ухо.       Нужно было показать, что ничего не изменилось не только на словах. Что между ними по-прежнему могли быть касания — и за ними не стояло бы ничего развратного. Что Мин И не затаил, не спрятал в душе некую обиду или нечто подобное. Что всё на самом деле могло быть по-прежнему.       Каждый волосок на теле Ши Цинсюаня встал дыбом.       Конечно, Мин И и раньше его обнимал. Изредка. Обычно для этого Цинсюаню приходилось изображать сильное опьянение или липнуть к нему, как мокрый лист. Или лезть на рожон: в бою Повелитель Земли и Повелитель Ветра действовали слаженно и не стеснялись хватать друг друга, если это было нужно.       Эти объятия всегда были платоническими. Целомудренными. Но сейчас прикосновение и шёпот, — особенно шёпот, так похожий по тону на тот, которым Мин И требовал отдаться ему, — ударили минуя разум напрямик в промежность.       Хотя казалось бы, что после дикого соития невозможно хотеть чего-то ещё.       Ши Цинсюань поёрзал, глубоко вдохнул, отгоняя неприятные мысли, и обнял друга.       Дру-га.       Он сам попросил забыть обо всём прочем.       — Спасибо. Ты самый лучший. Мне так повезло с тобой. Но… но нам и правда нужно двигаться, пока кто-нибудь не пришел. Ха, посмотри на меня, — Ши Цинсюань отодвинулся первым, чтобы не надоедать Мин И, и заодно получше скрыть эффект, который произвели на него объятия, — сама ответственность и предусмотрительность!       Мин И не был уверен, сработал ли его план как надо или нет. Судя по словам, всё и вправду наладилось. Но словами слишком легко обманывать, на это способен даже честный человек, если уверен, что обман к лучшему. Дела намного красноречивее.       А действия говорили, что приличная доля смущения ещё осталась. Само по себе это ещё не означало ничего дурного, в их ситуации было из-за чего смущаться. С лихвой! Проблема возникнет, если смущение не исчезнет со временем. Сейчас был самый лучший момент, чтобы действовать, но предсказать необходимость не удавалось, да и лучший план уже осуществился. Пока, возможно, стоило на этом остановиться и просто посмотреть, что будет дальше.       А после… Возможно, во время очередной пирушки получится опоить Повелителя Ветров достаточно, чтобы он раскрыл чуть больше своего отношения к произошедшему.       — Кто может прийти в твою спальню? — с чем-то, похожим на ревность, в голосе спросил Мин И, но принял план начать собираться и потянулся к собственной откинутой одежде. — Давай сначала зайдём в купальни, — предложил он. Им обоим это требовалось после произошедшего. Пот и другие телесные жидкости облепляли тела.       — Кто-кто, — сварливо пробурчал Ши Цинсюань, поднимаясь, — Сяо-Лин. Врывается ко мне, как в родной дом. Я уверен, она на самом деле Уду-гэ служит. Ух, Мин-сюн, мне так надоело, что он перекупает моих подчиненных. Можно подумать, я плохо плачу или даю много работы?       Этот разговор, вернее, монолог Ши Цинсюаня последнее время повторялся в разных форматах так часто, что Мин И, наверное, мог пересказать его наизусть. Но привычные фразы развеивали напряжение лучше всяких обещаний, и вот, к тому моменту, как нога Ши Цинсюаня опускалась в горячую воду, он уже совершенно расслабился и ныл о том, что старший брат его не уважает, будто в самом деле ничего и не приключилось.