Папочка

      — Итак, дорогие мои. Как вы могли догадаться, пришел ответ от NBC, — Фуллер выглядел серьезно взволнованным. Съемочная группа напряжена как никогда. Сейчас решалась судьба всего делопроизводства. Брайан взял длинную театральную паузу, даже руки сложил в молитвенном жесте. — «Ганнибал» для меня означает новые горизонты и масштабы. Я влюблен в это произведение и, надеюсь, вы тоже полюбите его так, как я. NBC пускают нас в эфир!       Вся площадка взорвалась аплодисментами и рукоплесканиями. Мадс счастливо улыбнулся стоящему рядом Хью, слегка пихнул его в бок. Дэнси ответил теплой улыбкой, в груди помимо нетерпения расползлось чувство абсолютного счастья. Год. Целый год они будут рядом. Разговаривать, смеяться, пить. Касаться друг друга. Целый беззаботный год.       — Не расслабляемся, дружочки! — Брайан сиял как новогодняя елка, раздавал быстрые указки персоналу и операторам. — Начинаем полное производство на чужие денежки. Сцена десять через пятиминутку.       Хью, в общем-то не надеялся на одобрительный ответ от телекомпании, но, раз уж их приютили, нужно выжать из роли правильного мальчика все, что только можно. Чтобы доказать себе. Чтобы еще на один год остаться рядом с Мадсом. За эти две недели они сблизились так, как во времена «Короля Артура». Навещали друг друга в номерах, чаще Мадс — пока ждал Хью перед съемками. Удивительная сверхспособность Дэнси — опаздывать везде и всегда, независимо от будильников и обстоятельств. Так что каждым утром Миккельсен стучался в его дверь, благо, жили они довольно близко, по-хозяйски устраивался на кухне и неспешно варил кофе в турке. А по вечерам они, веселые и полные идей, заваливались в ближайший бар и долго пили. Пили и болтали, громко смеялись, фотографировались с фанатами. Были друзьями.       И все же, что-то кололо сердце Хью каждый раз когда он смотрел на Мадса. Что-то темное и неуловимое, как глубокая заноза в пальце. Ты не можешь увидеть ее, но чувствуешь при каждом движении. Она не нанесет непоправимого вреда, но беспокоит каждый раз.       Пока Фуллер хлопал в ладоши, осветители выставляли свет в дальних углах кабинета Ганнибала. Сегодня они начнут с простого разговора об Эбигейл. Мадс зашел последним, все так же благоухая сигаретным ореолом вокруг себя и обезоруживающей клыкастой улыбкой. Хью был уже наверху, ждал в исходной точке.       — Что это? — Уилл со второго этажа рассматривает аккуратный каллиграфический почерк на светлом пергаменте. Ганнибал отвечает долгим взглядом. Он слишком расслабленно стоит для того, кто будет копаться в мозгу самого интересного профайлера современности.       — Психологическая оценка ваших действий, — Лектер поднимает глаза. И как у него получается смотреть сверху вниз на второй этаж.       — Вы только что отказались от меня? — Грэм хмурится, поневоле ловит себя на мысли, что ему даже обидно. Любой психотерапевт, да просто психолог, готов ползать перед ним на коленях, лишь бы Уилл прошел для них пару тестов. А этот манерный ублюдок просто отказывается от него листочком со своей подписью, будто говорит «Ты мне не интересен».       — Брайан, здесь нужен крупный план Хью, — ненужный голос в их взаимодействии разрушил всю магию сцены. Джим оторвался от персонального маленького экрана, тотчас замахал помощникам.       — Согласен! Хью, сработано просто отлично! Я поверил, что тебя это задело настолько сильно, — Фуллер едва не в ладоши хлопал, а от похвалы мгновенно поднялось настроение.       В короткий перерыв к Хью поднялся оператор, настраивая камеру. Гримеры быстро поправили макияж, стерли капельки пота от ярких софитов. Навык, наработанный со времен училища. Подставить свою эмоцию под предлагаемые обстоятельства. Вот вам и психотерапия — Хью теперь действительно понял, что обижен. Что почувствовал чужое безразличие. Мадс оставил его одного после того случая в самолете. Ни словом не обмолвился о его непонятном поведении. Вел себя как ни в чем ни бывало. Конечно, Хью злился. И имел на это полное право.       — Почему Лектер выглядит как будто только от стилиста, а Уилл словно в темноте одевался? — бурчал Дэнси, расчесывая до красноты бедро под неудобной джинсой. — Или на костюмы этого денди ушел весь бюджет NBC?       — А ты представь, что Лектер с первого взгляда влюбился в Уилла настолько, что сразу же пошел и потратил несколько тысяч долларов в лучшем бутике, — засмеялся Мадс, облокотившись на лестницу. Костюм-тройка в изящную клетку и правда будто был сшит по плечам Миккельсена. Гладко выбритый подбородок яростно зудел, но Мадс то и дело одергивал себя. Не хватало ему только раздражения на коже.       Уилл проходит по второму этажу библиотеки — чем дальше от психотерапевта, тем лучше. С высоты своего положения он убегает от психоанализа и прочей психиатрической ерунды. На нем это не работает, и доктор Лектер просто молча соглашается — да, не работает. Ганнибал заводит разговоры на любые другие отвлеченные темы, которые, однако, неизменно касаются Уилла. Он будто озвучивает все его мысли, которые Уилл долго и отчаянно пытается собрать в единую картину мира. Об Эбигейл, Хоббсе, убийстве. Отцовстве. Почему создается впечатление, что Ганнибал знает его много лучше, чем он сам себя?       — И, Уилл. Ваши зеркала души отражают только лучшее в вас, — Ганнибал одной своей репликой точечно разрезает все внутренние страхи и переживания будто скальпелем. Почти хирург, удаляющий камни в почках под местной анестезией. — Не самое худшее.       Мысль настолько оглушающая и вдруг отвратительно правдивая — Уилл не может отвести взгляд. Он видит перед собой то, на что никогда и не надеялся. Полное понимание. Такова ваша реверсивная психология, доктор Лектер? Что-то трепещет на границе сознания, и Уилл подается вперед. Он тоже хочет понять. Сделать этот подарок.       — Отлично! — Хью насильно выдернул из Уилла громкий голос Брайана, все еще не в состоянии оторваться от вдруг потеплевших глаз Мадса. — Еще одна сцена в кабинете, а потом выезжаем к декораторам в леса.       Мадс смотрел так пронзительно и так глубоко, что Хью невольно примерил только что сказанные реплики на их взаимоотношения. Ганнибал был настолько убедителен, что выглядел почти извиняющимся. Мадс очень хороший актер — он мог сделать это специально. Извиниться таким образом. Опустившись вновь в нестандартный разум профайлера, Хью почувствовал одновременно так много и так хаотично, что с трудом удержался на ногах пока спускался по лестнице. Прямо внизу Мадс по-джентельменски подал ему руку.       — Мадс, мы понимаем, задница у Хью что надо, — засмеялся Фуллер в дверях.       — Может, нам стоит чаще показывать ее в кадре? — со смешинкой ответил Миккельсен, не торопясь отпускать чужую ладонь. Хью, кажется, покраснел до самых кончиков волос. Неужели Мадс в самом деле пялился на него?       — Почему нет! — саркастично отмахнулся Дэнси от этих двоих. — Тогда и голую задницу Миккельсена возле моей. Подумай, Брай, рейтинги шоу взлетят прямо до небес.       — Мне не впервой, — отшутился Миккельсен весьма двоякой фразой.       Фуллер рассмеялся, в глазах у него зажглись бесовские огоньки, иначе это Хью не мог описать. Он позвал веселого Мадса к себе ближе, что-то быстро зашептал ему на ухо, заговорщически оглядывая застывшего Дэнси. Брайан то и дело загорался множеством новых идей, искрой интереса. Работать с таким продюсером — одно удовольствие. В его руках сценарий едва ли устоявшееся произведение. Это глина, упруго гнущаяся под силой пальцев-мыслей. Под каждым новым витком их истории.       Опереться на колонну — хоть что-то, что будет служить опорой. После увиденного Уиллу кажется, что он сам запятнан, похоронен заживо в грибнице человеческих тел. Глухо стучит сердце, напоминает о том, что он еще дышит, ходит. Живет. Его собственный мертвец замещает всех других, тянет его самого к себе, в загробную жизнь. Он видит его пустые глаза во снах, слышит трупный голос в голове. Уилл почти теряется в этом ощущении, когда вдруг ловит другой взгляд. Уверенный, холодный, расчетливый. Голодный.       — Сложнее представлять эмоции убийцы после того, как сами убили? — Уилл хватается за этот голос, как за соломинку, лишь бы вынырнуть из тьмы и холода. Убежать от смерти, которая будто по пятам следует за ним ежедневно. Сил хватает лишь на неуверенный кивок. Доктор Лектер обдумывает его реакцию, за непроницаемым слоем маски не увидеть ничего, только чувствовать. Умиротворение, волнение, желание. Желание?       Доктор Лектер стремительно сокращает расстояние, будто охотник, настигающий свою добычу. Слишком. Близко. Уилл задыхается, но колонна мешает отодвинуться, он отчетливо ощущает ее позади. Зажатый с двух сторон. Секунда на передышку, Ганнибал грубо вторгается в его личное пространство, резко заполняет его собой. Почти до боли и слабости в ногах. Торопливый вздох — чудеса эмпатии отступают. Вместе с Уиллом, который спешит отойти хотя бы вбок. Так они и играют в кошки-мышки, хищник Ганнибал и Хью-Уилл.       Дэнси едва удается не выйти из образа, не сбежать как можно дальше от этого натиска. Мадс выглядит настолько сексуально в своей уверенности, что низ живота простреливает импульсом, и Хью благодарит вечные мешковатые брюки и длинные концы рубашки. Сесть, срочно сесть — Дэнси приземляется на стол Ганнибала, упирается руками в колени.       — Строение грибницы схоже с устройством человеческого разума, — Лектер устраивается напротив, опираясь на кресло. И вновь нарушение границ — но теперь Уилл чувствует себя более расслабленным. Ганнибал специально выбрал спинку кресла обозначаемой преградой между ними. Видимо, шоковая терапия закончена.       — Вероятно, его восхищает сама природа связи грибов, на которую не способен человеческий мозг, — Хью сам едва понимает смысл сказанной фразы. Кровь давно уже отлила от мозга в мучительном томлении. Он ведь может сейчас оттолкнуть этот стул ногой, позволить Мадсу-Ганнибалу приблизиться, встать ровно меж его раскрытых бедер. Распластаться в грубой страсти. На этом самом столе.       — Ваш может, — повисла тишина. Черт, он, кажется, слишком замечтался и пропустил реплику. Хью смеется низким голосом Уилла, понимая свою оплошность. В широкой улыбке расплывается Мадс, даже глаза его теплеют янтарным отблеском. Они лишь на секунду выходят из роли.       — Не физически, — Хью профессионал. Пусть Уилл рассмеется над этой репликой, будто позабавившись размышлениям доктора Лектера. Послушно поднимет на него круглые большие глаза — снизу вверх. Уиллу можно, он не Хью.       Хью глубоко вздохнул, будто впервые оказался на суше после долгого заплыва под водой. Добродушное лицо с острыми скулами вновь оказалось в преступной близости.       — Что за кошки-мышки ты устроил? — с трудом Хью смог удержать взгляд на глазах, лишь бы не пялиться на точеные сладкие губы.       — Фуллер решил добавить динамики в сцену, но ты ее безусловно улучшил, — Мадс заставил брюнета подвинуться, уселся рядом. Опустил голос на несколько тонов. Плечо к плечу, бедро к бедру. — Ох уж этот вздох при моем приближении. Такой беззащитный, что хочется как в твоей пьесе — привязать тебя к этому столбу.       — А потом? — Хью тяжело сглотнул, безуспешно пытаясь выровнять внезапно сбившиеся дыхание от шепота в самое ухо. Ну же, датская ты скотина, переведи все в шутку, над которой мы вместе посмеемся.       — А потом мучительно долго и грубо ласкать такого нежного мальчика, — Мадс едва уловимо провел пальцами по чужой ноге. Все еще умело балансируя на грани шутки и флирта. — Пока ты не будешь умолять, захлебываться стоном и смущением, скулить и в исступлении называть меня «папочкой».       О. Господи. Он правда это сказал? Закружилась голова, будто от полета. А Хью и правда летел — в океан влюбленности на всех скоростях.       — Я вообще-то спрашивал о том, что Фуллер решил добавить в сценарий после этой сцены, — пересохшие губы пришлось облизать слишком много раз, чтобы это осталось незамеченным. Щенячий взгляд, невинное движение бедрами навстречу. В конце концов, и Хью не лыком шит, он тоже умеет соблазнять:       — Но я обязательно учту твои фантазии… папочка.       — Перекур, — внезапно зарычал Мадс, совсем не стесняясь остро проявившегося акцента. Хью ухмыльнулся, растер пылающее лицо в ладонях, будто так мог стереть яркий румянец с щек. Наконец и он Мадса смог поддеть. Хотя бы чуть-чуть.       Доктор Лектер раздвигает границы его видимой и незримой морали. Уилл даже не врет — ни Алане, ни самому себе. Он чувствует себя хорошо. Ганнибал именно это имеет в виду, то и дело возвращая разговор к Хоббсу или Эбигейл. Девчонка на больничной койке с открытой раной горла не выглядит его заслугой или успехом. А Уилл лишь ощущает себя должным ей. Виновным осиротителем. Отцом, какого у Эбигейл никогда не было. Уилл научит ее рыбачить первым делом, Ганнибал укажет направление. Они вместе наставят ее на дальнейший путь.       Уилл стал убийцей по воле Бога, но не чувствовал раскаяния или вины, лишь правдивость — и это была одна из самых странных вещей, которую он ощущал в жизни. После нарушения первой и самой главной заповеди. Бог ужасен, он в состоянии убить любого с высоты своей власти. Он не делает скидки на веру или праведность. Можно ли сказать, что он наслаждается жестокостью? Или он больше похож на капризного мальчишку, упивающегося собственным могуществом.       «Неизбежно ощущать себя хорошо, когда убиваешь кого-то плохого» — главная линия их взаимоотношений. Очередная ступень размытой вдали лестницы. Куда поведет его Ганнибал? Вверх или вниз?       — Что думаешь? — Хью закончил речь и принял стаканчик с ароматным напитком из длинных пальцев Мадса. Очередная пятиминутка затянулась, и Миккельсен успел сходить им за кофе, покурить, перекинуться парой слов с коллегами.       — Слащаво, на мой вкус. Хотя размышления о Боге мне понравились, надо будет добавить что-то подобное в сценарий, — Мадс вновь закурил, изящно отбросил уложенную челку на лоб. Поправил жилетку, расстегнутую на груди. Он только что отснял несколько эпизодов с Ларой и Лоуренсом. Буквально в один заход, так просто и легко. Он и правда хороший актер.       Из закатанных рукавов молочной рубашки виднеются бугры мышц и вен, оплетающие предплечья, небрежно растрепались волосы. Красив, будто бог, вновь пришло Хью на ум. Сам он ютился в безразмерной куртке Грэма и не мог похвастаться таким изяществом.       — Слащаво? — Хью с усилием отвлекся от созерцания чужих рук.       — Я не поведу тебя ни по какой лестнице, я лишь подтолкну к действиям и буду впитывать их последствия, — в его губах покоилась сигарета, мешала, не давала покоя. Черт. — Не стану еще одной навязанной нянькой, я слишком уважаю тебя. Не поведу за собой, а дам возможность самому пройти эту дорогу.       — Красиво сказано. С уважением, — хмыкнул Хью, забирая сигарету. Два года прошло с того раза, как он курил. Легкие, забывшие ощущения наполненности ядом, сжимаются до головокружения. Или это все — результат интенсивной и серьезной речи, которую Хью просто не мог не принять на свой счет.       Крепкий кофе и глубокая затяжка — звучит как завтрак уважающего себя европейца. Касаться Мадса на протяжении недели, даже невзначай, кажется слишком приятным, чтобы быть правдой. Хью настолько привык к его присутствию, что с трудом выдерживал даже короткое расставание. Взять хоть последние два законных выходных: вместо отдыха и созвонов с женой, Хью проторчал все эти дни в номере Мадса. Пили и болтали слишком много, прерываясь на скромный ужин из ближайшего кафе или шведский стол отеля на завтрак. Ну и сон, конечно.       Хотя, рядом с Миккельсеном, Хью не чувствовал необходимости во сне. Он был готов бодрствовать все двое суток, но уставшее тело требовало свое. В первую ночь он так и свалился в царство грез на гостевом диване под тихий мелодичный напев прокуренного голоса. Оказалось, что Мадс еще и поет на досуге. Танцор, певец, самый сексуальный мужчина Европы. Может, он еще и на дуде играет?       Мадс воспринял вопрос слишком уж серьезно. Играет. На фортепьяно. Гребанное датское совершенство. Не удивительно, что Хью опять залип — прошла еще неделя с начала съемок. Он как раньше звонил Клэр, с интересом узнавал новости из дома, слушал гурчание Сайруса в трубку. Тихий спокойный остров его любви и семьи, по которым он до безумия скучал. Курить в перерывах между съемками и пить темное нефильтрованное, касаться линии плеч или невзначай сжимать колени пальцами — это одно. Другое — строить вместе с партнером будущее, мостик в жизнь для себя и своих детей. Хью любил Клэр. Хью был влюблен в Мадса. И, как взрослый человек, отличать два этих состояния он мог довольно четко.       А Миккельсен вел себя как обычно, легко и непринужденно. Шутил и смеялся со съемочной группой, кажется, не обделив вниманием ни осветителей, ни звукарей, ни коллег. Он искренне наслаждался каждой минутой пребывания на площадке и за сценой. Со всеми этими великолепными людьми, с Фуллером, мысли которого так часто совпадали с его собственными. И, конечно, с Хью. В их запасе целый год, чтобы насладиться дружбой и привязанностью. Красноречивыми взглядами, случайными прикосновениями. Почти курортный роман, чтобы разбавить скуку долгой жизни.       Мадс проводил сигарету долгим взглядом, проследил, как фильтр ее уютно устроился между приоткрытых влажных губ. Кудряшка Хью с сигаретой — такая метафорическая картина невинности и порочности, что дух захватывает. Почти как в ту ночь в самолете. Пьяный Дэнси, цепляющийся за плечи, обнимающий, льнущий так бесстыдно близко. Склоненная сонная голова в кресле перед полетом, прикрытые глаза. Податливое тело, позволяющее гладить себя: от колен до вихров волос над стройной шеей.       Недвусмысленный бугор в штанах и жар ошейника. Миккельсен тогда разом позабыл весь английский вокабуляр и долго шептал Хью на ухо на родном языке. Рассказывал, насколько тот красивый и желанный. Что, будь его воля, он взял бы его прямо в самолете, не обращая внимания на других людей. Хью, не понимающий ни слова, но такой очаровательно податливый, тяжело дышал, сводя колени в бессмысленной попытке снять напряжение.       Dårlig dreng, не в самолете же. И пока это можно было списать на передружеские шутки после изрядного количества алкоголя, Мадса все устраивало. Он подумает о возможностях позднее, когда Хью сам решится зайти за черту. А пока он его лучший друг — и всех все устраивает.