Папочка

      Хью курил только с Мадсом. В далекую их встречу на съемках «Короля Артура» он попробовал затянуться в первый раз. Оказалось, что дым забавно наполнял рот, но никакого эффекта на кудрявую голову не давал. Горько, вонюче, но мужчина даже не закашлялся, как должен был. За всю свою жизнь благородный англичанин даже не пробовал курить — это все мимо его воспитания. А потом хохочущий Мадс сказал, что дым нужно вдыхать. И Хью едва не задохнулся, когда пропустил обжигающий дым в судорожно спазмирующиеся легкие. И примерно так же можно сказать и о его отношении к Мадсу. Сначала осторожно, но непонятно, а потом — во все легкие — и пристраститься.       Миккельсен выглядел почти как бог. Уверенный в себе, стройный, грациозный. В расцвете своего мужского естества. С небрежно откинутыми длинными волосами на лоб. Вне камеры они мешали, так что Мадс то и дело поправлял шевелюру, открывая острые скулы и красивый изгиб рта. Скандинавский бог. А то, как он курил — изящно, даже манерно, зажимая фильтр в губах. Он буквально всасывал дым в тело несколькими затяжками. Хью подолгу не мог оторваться от этого зрелища, благо, Миккельсен всегда курил по две. Казалось бы, ну просто курит, но Дэнси видел в этом нечто великое и недосягаемое.       Они провели не так много времени рядом — около полугода. Хью со своей модельной красотой, Мадс с аристократическими чертами лица и острыми скулами — но оба с буйным игривым характером. Они устроили тогда друг другу все розыгрыши, какие могли придумать, выпили все имеющееся в барах пиво, украли друг у друга столько часов в разговорах. Дэнси было легко и хорошо, так просто касаться другого человека, он тогда вообще не думал много. Двадцать девять — не тот возраст, чтобы принимать ответственность за кого-то кроме себя, так что он едва не хвостом вился за Мадсом, пристрастившись к нему, как к любой дурной привычке. Оказалось, что Хью был не только сильно молод, но и отчаянно влюблен.       Влюблен так сильно, что не хотел ни на минуту расставаться. Хотел только смотреть, впитывать взглядом каждую частичку и морщинку этого лица, мечтал делить с ним один воздух на двоих, касаться, постоянно касаться. Когда Мадс приобнимал его за плечи одной рукой, Хью пытался встать ближе. Когда они сидели бок о бок в очередном баре, слишком часто шлепал обтянутое в джинсу плотное бедро, будто от смеха. Мадса было слишком мало в его жизни: да, они курили вдвоем, обедали, пили, разговаривали — но хотелось больше. Подставить лицо под сомкнутые губы, умолять целовать долго и нежно, обвивать шею уже не в дружеских объятиях. Долгими ночами Хью так и лежал с закрытыми глазами, пока в фантазиях Мадс раздевал его, гладил, целовал, вжимал податливое тело в простыни.       Хью тогда казалось, что его привязанность к Мадсу очевидна: он ведь повсюду шатался за ним, постоянно говорил с ним и о нем. Да и Миккельсен казался заинтересованным. Все эти сладкие прикосновения, от которых заходилось сердце, хриплый акцент, улыбки одному ему. И все же они не продвинулись никуда, застряли, забылись в своей дружбе. Или это только Хью казалось, что они могут стать чем-то большим. Потом Дэнси узнал, что Мадс давно женат и еще долго приходил в себя от такого простого осознания. Жена, дети — семья. И Хью, выбор был очевиден и вовсе не в его пользу.       После «Короля Артура» они виделись раза четыре или пять в Лондоне. Бывало, что Мадс неожиданно приезжал к нему на премьеры пьес. Вылезал из комфортных джинсов и бесформенного худи, облачался в костюмы, покупал дорогие букеты — и представал перед сценой в неизменном месте. Первый ряд, тринадцатое сидение. Хью никогда не позволял себе выходить из роли, ломать четвертую стену. На сцене перед взглядом у него не зрительный зал, а еще одна кулиса. Но уже на поклоне он жадно всматривался в заветное сидение. Чаще всего место занимал кто-то другой, но, лишь изредка, сердце екало от счастья. Он принимал букеты и улыбку, провожал Мадса в гримерку, где они долго общались, обмениваясь новостями за то время, что не виделись. И это было действительно ценно. Тот факт, что до чертиков занятой Мадс находил время на перелеты, выделял себе свободный день для встречи. Пять раз за почти десять лет.       К сожалению, Хью был все так же влюблен, ожидая смс, звонка, упоминания в сети. Чего угодно — ему было интересно о Мадсе все. Он подолгу разглядывал фотографии с его новых проектов, выходы на красную дорожку. Следил, как он фотографируется с очередными людьми и страстно завидовал тому, что не он сейчас в этих объятиях. Время шло слишком быстро. Со временем звонки стали реже, Мадс перестал прилетать на премьеры. Личная жизнь Хью претерпела значительные изменения. Жена, беременность, переезд — он почти забыл хитринку в янтарных глазах и красивые изогнутые губы. Тридцать девять — это уже возраст, когда стоит взять ответственность не только за себя, но и за семью.       Работа, дом — все по кругу. Только редкими ночами Хью позволял себе разглядывать новые фотографии Мадса, смотреть фильмы с его участием. Но жизнь показала, что все проходит рано или поздно: стираются из памяти прикосновения и улыбки, чувства притупляются. Теперь Дэнси мог уверенно сказать, что они просто дружат. И их обоих это устраивало. Написать обезличенное поздравление с днем рождения или рождеством — проще, чем созвониться и услышать знакомый голос, который хотелось слушать часами, а не урывками. Но все же они общались, обменивались новостями, даже неважными или пустыми. Видеть Мадса на конвенциях, следить за его успехами. Это было приятно.       А потом случился Фуллер и спешный кастинг за ланчем, который Дэнси не слишком понравился. Скромная роль профайлера с ментальными проблемами — Хью как-то неопределенно пожал плечами. Кому такое будет интересно? Он не ушел сразу лишь потому, что переехал вновь, появился ребенок — именно денежный вопрос волновал его как никогда остро. Своей семье он хотел только самого лучшего. Гонорар обещали хороший, съемки стабильные — идей у Фуллера сезонов на шесть вперед. Почему нет — решил Хью. Тем более, веселый, будто зажигалка, Брайан умел настоять на своем. Перед самым уходом он вежливо спросил, кого бы Дэнси хотел видеть в главной роли Ганнибала. И тот брякнул «Мадс Миккельсен» раньше, чем успел подумать.       Хью в целом не рассчитывал, что теперь уже успешный Мадс взглянет на столь странный сериал. Даже выдохнул спокойно. Он не учел одного, Фуллер может быть невероятно убедителен в отношении того, чего действительно хочет. Брайан лишь хмыкнул: «Будет тебе Миккельсен» и надолго завис на созвонах. Потянулись однообразные будни в Нью-Йорке. Хью все так же блистал на сценах театра, успев прочитать от и до сценарий первого сезона, но мыслями все равно был далеко от устоявшейся привычной жизни. Он ждал и надеялся всем сердцем. Что вновь увидит, сможет коснуться, поговорить обо всем на свете. И еще чертовски боялся опять втюриться по уши, так же, как было десяток лет назад. И если тогда он долго отходил, то что будет теперь — с его семьей и обязательствами перед ними.       Судьба — хитрая стерва — Хью понял это сразу как увидел. Янтарь в глазах, длинные волосы с наступающей сединой, остроту скул. И губы — эти губы, которым даже оксфордское образование не может придумать достойный эпитет. Мадс был красив настолько преступно, стоял так близко. Приветливая улыбка обнажила острые клыки, и Хью первым кинулся в объятия. Он ощутил себя в далеком прошлом, утыкаясь в шею, вдыхая запах сигарет и зимней свежести. Парфюм остался таким же. Мадс же изменился с последней встречи: на лице появилось с десяток новых морщин, но скандинавскую красоту не способно сломить ни время, ни миллионы выкуренного никотина. Хью держался, чтобы не пропасть вновь — вдыхая сигаретный дым вместе.       Нью-Йорк пылал ночными огнями, галдела молодежь на улицах. Город в вечном движении. Хью здесь нравилось. Нравился ритм жизни, люди, выставки, архитектура. Нравилось, что рядом с ним по мокрому асфальту шагал Мадс, с интересом слушая болтовню. Он давно уже привык к тому, что Дэнси много болтает, когда волнуется. Миккельсен приоделся в черную водолазку и того же цвета брюки, уставшее после перелета тело чувствовало себя на свой возраст. Но Хью важно, чтобы Мадс посетил его спектакль. Первый ряд тринадцатое место — их общее счастливое число. Актеры играли на все сто, атмосфера в зале царила веселая и развязная. Хью блистал на сцене как никогда.       Сверкали в свете софитов и заклепки ошейника на точеной шее. Хью выглядел так невероятно эротично с этим аксессуаром. Из первого ряда виден жадный блеск в его глазах, когда женщина притянула его к себе за тонкую полоску кожи. Чернились кудри, приоткрылись от страсти губы, торопливо вздымалась грудь под тяжелым дыханием. В зале будто стало на несколько градусов жарче, а в брюках теснее. Но Миккельсен не мог оторваться, провожал жадным взглядом каждое движение бедер между распахнутыми женскими. Твою мать. Остаток пьесы Мадс не запомнил: перед его мысленным взором все стоял Дэнси в ошейнике, с бесстыдно расстегнутой рубашкой, прижатый к колонне его сильными руками.       — Что, Хьюстон, еще немного и в порно? — хохотал Мадс после третьего бокала светлого. В ближайшем баре переполнено, так что им приходилось перекрикиваться. С упоением наблюдал стремительно заалевшие щеки, раскрытые в возражении губы. — Жаль, ты не захватил свой аксессуар.       Мадс подмигнул, не стесняясь обнажил в улыбке выступающие клыки, нарочито по-театральному облизал губы. Хью пробормотал что-то неопределенное и просто залпом допил остатки пива. Улыбнулся пьяно и озорно, как десять лет назад. Когда они ездили на лошадях до ближайшего леса наперегонки.       Самолет в Торонто отходил этой же ночью, так что Мадс просто предложил засесть в кафе аэропорта и на спор перепить друг друга. Уже за полночь, уставшее тело требовало отдыха, но жадный до разговора Хью для друга гораздо интереснее. Руки мужчины все чаще скользили по его спине в дружеских объятиях, экспрессия выражалась сомкнутыми коленями в слишком уж близком контакте. Пьяный Хью себе явно не хозяин, это Мадс уяснил еще много лет назад.       — А я ведь взял его, — вдруг совершенно пьяно рассмеялся Дэнси, игриво плескалась развязность в голубых глазах.       — Кого? — непонимающе спросил Мадс, пряча очередной зевок в рукав.       — Чтобы тебе не было скучно, — шикарная улыбка во все тридцать два и такая же реплика невпопад.              В требовательно выставленной ладони лежала черная полоска кожи с серебряными заклепками. Когда Мадс наконец перехватил ошейник, Хью резво развернулся на стуле, едва не падая и унося с собой нехитрую скатерть и пустые стаканы из-под пива. Позволил Миккельсену перекинуть сомкнутые петлей руки через свои плечи и закрепить ее на горле. Холодная змея ласково заструилась по шее, Хью обернулся. Мадс так преступно близко рассматривал его долго и жадно. Совсем чуть-чуть придвинуться, и вот они — его губы, влажные, приоткрытые. Мадс сам наклонился к нему, но слишком далеко. Перед носом Хью горловина водолазки, насквозь пропахшая его запахом, у уха горячий шепот, электричеством разгоняющий толпу мурашек по коже.       — Я хочу, чтобы ты провел в нем весь полет, — хриплый прокуренный голос с тяжелым дыханием. Горячие руки застегнули ворот рубашки на горле, скрывая их общую тайну под одеждой. — Будь хорошим мальчиком для меня, Хьюстон.              То ли от жара последней фразы, то ли от количества выпитого алкоголя, Дэнси пропустил весь полет и первую часть дня в Торонто. Пришел в себя только в гостинице после здорового долгого сна. Шею неприятно сдавило, и Хью, разом вспомнив все произошедшее, тяжело застонал от стыда. Кажется, он тогда висел на Мадсе по дороге к трапу, а потом… О, черт! Он вспомнил чужие пальцы на своем колене в темноте самолета. И жар от шепота близ уха на незнакомом языке.