***
Она не так часто ощущала в воздухе чужой зов. Все же всему живому обычно было свойственно держаться за свое существование, срок которого им определила судьба. Однако игнорировать его было невозможно для нее, поэтому теперь она смотрела на заплаканного ребенка, который с отчаянием и какой-то надеждой смотрел на нее в ответ. Слишком юная душа, которая молила об освобождении. В его глазах она могла видеть отмеренный ему срок, который превышал его текущий возраст в несколько раз. Про таких люди обычно говорили, что им еще жить и жить. Она чуть наклонила голову набок, все еще разглядывая мальчика, а затем чуть раскрыла руки в приглашающих объятьях. Его срок еще не пришел, поэтому это должен был быть его добровольный выбор. Он мог просто отказаться от этого и уйти. Многие так делали, все же внедренное в них природой желание жить становилось сильнее отчаяния, когда вставал этот выбор. Она понимала это и потому просто отпускала их.***
Он смотрел на замершую перед ним женщину. Он никогда не видел ее раньше, но что-то внутри него знало, кто она и что для него значит это безмолвное приглашение. Он мог уйти и забыть об этой встрече, как будто ее никогда не было, а мог принять его и оставить все в прошлом прямо сейчас. И для этого ему не нужно будет искать в Интернете узлы или расположение вен. Достаточно просто сделать шаг или два. Слезы облегчения и какой-то благодарности выступили на его глазах, когда он чуть приблизился к женщине, она посмотрела ему в глаза. - Тебе не будет больно, дитя, – ее голос напоминал шелест ветра. - Спасибо, – тихо прошептал он в ответ, все же мама учила его быть вежливым. Он шагнул ближе, позволяя незнакомке заключить его в объятья, что она и сделала мгновение спустя.***
Тепло струилось по его телу, оставляя после себя онемение, отключавшее боль от синяков и ссадин. Возможно, ему следовало бы испугаться этой бесчувственности, но он был рад принять ее полностью. Только одна мысль осталась в его разуме, когда он просто приник головой к груди женщины. Он не был уверен, почему это так, но он всегда думал, что объятья Смерти должны быть холодными, ему же было в них тепло и почти уютно. Возможно, это было потому, что она отдаленно напоминала ему маму и от нее, в отличие от всех, кто окружал его после ее гибели, не исходило ауры неприятия и лицемерного сочувствия.***
Она смотрела на приникшего к ней мальчика. Тот отличался даже от тех немногих, кто все же решался добровольно шагнуть в ее объятья. Некоторые из них начинали колебаться или вовсе пытались отступить, потому что находилось что-то, что их держало. Обычно она их отпускала, если они не зашли слишком далеко. Все же каждому отмерен свой срок, в рамках которого его тело может быть надежным сосудом для души. И, когда он придет, она уже не будет спрашивать позволения. А пока... пусть живут. В конце концов, насильно вырванной душе сложнее обрести покой. Мысли мальчика тоже отличались. Все же обычно, оказываясь в ее объятьях, люди вспоминали свою жизнь, тех, кто был им дорог (живых или мертвых). Некоторые задавались вопросом, ждет ли их что-то после. Мальчик же думал о самих объятьях, пытаясь понять, что он чувствует и почему. - Посмотри на меня, дитя, – нарушила она тишину. Ребенок без слов подчинился. В его больших зеленых глазах не было страха перед неизвестностью. Не было и сроков, предначертанных судьбой. Это значило, что его душа уже полностью готова освободиться из юного и хрупкого тела. Она несколько мгновений смотрела в его глаза и чуть улыбнулась. - Засыпай, дитя, – она тихо коснулась губами его лба.***
Он покорно посмотрел в лицо незнакомке, когда та попросила об этом. Ее глаза были черными, но вместе с тем отнюдь не пустыми или пугающими. Они напоминали ему беззвездное небо в самый темный час ночи. Черные, но вместе с тем глубокие и таящие в себе какую-то загадку. Прикосновение ее губ было словно завершающим штрихом, окончательно приглушающим все чувства и погружающим в сон. Он не сопротивлялся, в этом мире его ничто не держало. Напротив, он был благодарен ее появлению на его пути в час отчаяния. Прикосновения к губам он уже не почувствовал.***
Она оставила осторожный поцелуй на губах ребенка, останавливая его дыхание и позволяя его душе освободиться. Она отступила, позволяя уже мертвому телу мягко и почти бесшумно упасть на пол. В ее руках осталась лишь душа, еще более юная, чем ее сосуд. Она напоминала того же ребенка, только на несколько лет младше, что отнюдь не мешало седине окрасить ее волосы. Это было признаком страданий и боли, которые ей довелось перенести в этом теле. Она посмотрела на нее с тихой благодарностью. Женщина осторожно приподняла ее на руки, глядя в расслабленное и юное лицо ребенка. Обычно только что освобожденные души были более беспокойны, все еще стремясь назад к тем людям, с которыми делили узы. И поэтому требовалось время (а иногда и мягкая сила), чтобы успокоить их и погрузить в сон, дарующий тихое забвение. Женщина чуть наклонила голову, овевая юную душу своим дыханием. - Больше не будет боли, – мягко сказала она, убаюкивая ребенка в своих руках. – Засыпай. Он приник ближе, отвечая на прикосновение и позволяя глазам закрыться. Она немного опустила голову, касаясь лбом лба мальчика и позволяя их дыханиям переплестись. Она знала, что во сне его душа видит события, которые он пережил за то время, которое он отмерил себе сам. Со временем те перестанут восприниматься им как воспоминания и медленно канут в забвение. Не все души могли обрести покой так мирно и быстро, как этот мальчик. Некоторые метались, не желая оставлять прошлое в прошлом, другие слишком переживали, загадывая о будущем. Она на мгновение прикрыла глаза, чтобы увидеть сны ребенка, его жизнь и то, как и почему он решил прекратить ее. Легкий намек на улыбку тронул губы женщины, когда она рассмотрела тот облик, через призму которого ее воспринимал мальчик. Она знала, что выглядит по-разному для разных людей. Ее лицо менялось, становясь смутно похожим на кого-то, кто был дорог этому человеку, кто уже умер. Это было тихое утешение, призванное смягчить метания и агонию, нередко вызываемые освобождением. Ребенок видел в ней отражение своей матери. Должно быть еще и поэтому он принял ее предложение с таким спокойствием и покорностью. Внимание женщины привлекло тепло, которое стало концентрироваться в глубине души ребенка, блокируя забвение. Она знала, что тот не в силах изменить установленный порядок, да он и не пытался, добровольно принимая сон. Причина должна была быть в чем-то другом. Женщина открыла глаза и более внимательно осмотрела душу, которую держала на руках. На ее висках и лбу проступил узор, напоминающий венок. Тот слегка светился ровным и теплым золотистым цветом, кое-где меняя оттенки. Между бровей женщины залегла складка. Такие метки имели единичные души. Очень чистые и переплетенные судьбой с другими людьми. Взгляд женщины скользнул туда, где на полу лежало опустевшее и бездыханное тело мальчика. На нем были такие же метки, которые пульсировали сиянием, привлекая внимание. Женщина вздохнула. Она не могла забрать такую душу раньше срока, потому что это повлекло бы за собой слишком большую цепочку событий и искажений. Она должна была вновь запечатать ее в сосуд, пока тот еще не остыл, чтобы в меньшей степени причинить страдания телу и душе ребенка. Чтобы то, что случилось, осталось в его памяти просто сном. - Прости, дитя, я еще не могу забрать тебя туда, где боль не сможет тебя настигнуть, – негромко сказала она, перебирая волосы мальчика. – Однажды ты, возможно, поймешь причину. Женщина осторожно опустила душу ребенка рядом с его телом и коснулась руками груди обоих, начиная процесс запечатывания. Он был сложным и требовал много энергии, но все же он не был невозможным. В конце концов, даже люди время от времени добивались успеха, что уж говорить о ней. Постепенно узы начали восстанавливаться, не будучи до конца разорванными. Веки души чуть дрогнули, приоткрывая глаза, на которых навернулись слезы. - Мне снова будет больно? – тихо спросила она у женщины. - Мне жаль, дитя, – с мягкой грустью ответила она. – Другие судьбы слишком крепко переплетены с твоей и я не могу заставить эти узы исчезнуть. - Я... понимаю, – негромко ответила душа, прежде чем раствориться внутри своего сосуда. Женщина несколько долгих мгновений всматривалась в лицо спящего мальчика, на котором еще не успели просохнуть его собственные слезы, и осторожно вновь заключила его в свои объятья, приподнимая с пола и относя к постели. Пусть легкая приглушенность чувствительности останется с ним и после пробуждения. Чтобы впредь было не так больно. Она коснулась рукой его волос, заправляя прядь за ухо и убирая ее с лица. Может не в ее власти подарить ему освобождение раньше срока, но, возможно, ей удалось подарить ему хотя бы утешение. - У тебя юная и чистая душа, дитя, постарайся сберечь ее, – женщина на мгновение коснулась поцелуем его лба и исчезла, растворяясь в тенях. В пустой комнате приюта остался только спящий крепким сном в своей постели мальчик. И никто, даже он сам, никогда не узнает, что его сердце останавливалось в тот день.