Ромашка

BMW, вероятно, стоило всё-таки заглушить, чтобы бензин не жечь. И Валера так бы и поступил. Только ведь не думал даже, что Анна, прощаясь с ним поцелуем, так втянется, что останется в машине на долгие десять минут, какие они потратили на ласки губ, языков и рук. У Романовой окончательно помада вся смазалась по щекам своим и Валеры, а у Туркина губы опухли; их что-то изнутри покалывало мелкими иголочками, но подобное было приятно. Так же приятно, как и поглаживания ладоней Ани, её волосы, сминающиеся в его кулаке, и скрип сидений под их телами. Дьявол. Как она ему нравилась! — Ненасытная, — шепнул ей в губы Туркин и двумя руками обнял девушку за шею. Левую ладонь поднял к волосам, в них зарываясь, а правую ниже потянул, к ключицам, проглядывающим из-под рубашки Ани. Романова украдкой оставила поцелуй на выемке верхней губы Валеры, в ответ так же тихо сказала: — Кто бы говорил. И в выразительной «обиде» она наклонилась. Губами прижалась к шее Туркина, чуть втянула в рот удивительно тонкую — для мужчин — кожу, обтягивающую кадык, и перекатила ту между зубами. Не больно совершенно. Валера откинулся на своё кресло, прикрыл глаза и ругательством перевёл дыхание, чтобы не сквозь зубы не прорычать. Завтра, вероятно, на месте укуса Ани останется засос — такой, при взгляде на который у Вовы Адидаса появятся вполне резонные вопросы и подозрения. Знал бы только Вова, что это не Валера с бабами-«одноразками» развлекался вопреки собственным клятвам, а что Романова в тайне от излишне опекающего двоюродного брата могла с мальчиками типа Туркина творить, то очень бы Адидас, наверно, удивился. Как минимум. Мужчина почти хмыкнул, но ухмылка застряла в горле костью, комом, когда девушка провела кончиком языка по укусу. Турбо передернуло в сладости; он, не в состоянии сдержать какое-то утробное рычание, ощутил, как дрогнувшие руки подхватили Анну под бёдрами. Она ахнула ему в шею, когда Валера пересадил девушку к себе на колени, и вцепилась ногтями в плечи под рубашкой. Кровь неслась по венам, ускоряясь и нагреваясь в равной степени сильно как от взглядов, так и от касаний рук и губ. Романова на бёдра Туркину опустилась, случайно ногой с толстым каблуком попала по рулю. Тот дёрнулся на ручнике — машина не сдвинулась, но Анна, в автомобилях не разбирающаяся особо, вздрогнула, боясь, что, если не сейчас, так через секунду-другую дорогущая иномарка Валеры развернется и мордой въедет в ствол ближайшей березы. Сердце в груди ощутимо ухнуло ни то от рук Туркина, что крепко держали Аню под самыми ягодицами, ни то от собственных глупостей. Она рассмеялась тихо, выдыхая, и наклонила голову, лбом столкнулась с Валерой. — Вот бы соседи обрадовались, если бы я гудок задела. Туркин глаза поднял, не зная, хотел ли поправлять волосы Анины, что подобно шторам заслонили правую половину его лица, или не нужно было их трогать, позволить самого себя спрятать от тусклого света лампочки в салоне авто. — Если бы они и проснулись, то значит, не так сильно бы спать хотели. — Ты невыносим, — хмыкнула безобидно Романова и посмотрела на подъезд. Небольшая лампочка над самой дверью освещала слабо, но достаточно, чтобы увидеть серый прямоугольник домофона. Ночь отчего-то не напрягала темнотой своей так, как напрягала обычно. Ей не хотелось уходить. Но звать Туркина к себе было бы моветоном… Она перехватила клатч с заднего сидения, куда закинула сумку ещё возле самого парка, и представила вдруг, как выглядела бы, вылезая с водительского сидения и оставляя за собой Валеру. Чуть улыбнулась, заправила волосы. «Не глупи, Романова.. О чём ты думаешь? Чего добиваешься?» Он заглушил автомобиль, закрыл все окна. Анна на своё сидение перебралась, постоянно задевая ступнями рычаги, в зеркало посмотрела. Романова поправила нещадно стёртую помаду, — точнее, её остатки — как Валера вышел из иномарки. Туркин не сомневался в решении своём, когда раскрыл перед девушкой дверь и, подобно джентльмену, какому вдруг стал подражать в манерах, поведении и самоуверенности, протянул руку. Под удивленным, но заинтересованным взглядом Романовой у Валеры нервы дёрнулись, подобно канатам. — Помнится, ты с мамой пирожки делала? Она быстро сложила два и два и едва сдержалась, чтобы не засмеяться мужчине в лицо. Подумать только, под предлогом перекуса он, уверенный ловелас и сердцеед, напрашивается к Романовой в квартиру! А Анна сама только радуется этому. Отчего так? Она промолчала, не зная, что ответить на вопрос Туркина, на свой, и тогда Валера протянул в выразительной хитрости: — Знаешь, как интересно попробовать? Девушка усмехнулась, поправила юбку, разрез которой ушел сильно в бок, и направилась к дверям подъезда. На ходу она достала ключи, а когда подняла голову, открывая домофон, Валера уже плечом прижимался к стене дома. Анна с прищуром спросила, придержала дверь: — Перед сном мучное? Фигуру не бережешь, Валерочка! — и сама не заметила, как ни то в шутке, ни то в серьёзной нежности сорвалось с языка это уменьшительно-ласкательное. — А я днём сгоняю всё! — нашел, что ответить, Валера. Девушка так и продолжала улыбаться, понимая, что на не особо убедительный её довод Туркин смог найти контраргумент, который сама Романова уже не нашлась, чем оспорить. Какой-то отголосок разума сказал Ане, что она легкомысленно поступает, но девушка не услышала ничего за скрипом петель двери подъезда. Искусанные и оцелованные губы изогнулись в улыбке хитрой, когда Романова за спиной услышала стук ботинок Валеры. Сердце дрогнуло, как в предвкушении чего-то сладкого.