Вечный голод

      Кромешный ужас затопил Михо, лишая всяческого здравомыслия. Она пыталась истошно закричать и впиться ногтями в его самодовольное лицо. Расцарапать впалые щеки и стереть с губ улыбку превосходства над ее слабостью. Как же дотянуться до него!..       — Ненавижу... — прохрипела она побледневшими губами и едва шевеля языком. Раскрытый в гримасе рот полон дождевой воды. Маленькие белые зубки обнажены в оскале.       Господин приподнял тонкие брови в притворном удивлении, будто забавляясь тщетным потугам. Он наблюдал за ней, как за диковинкой, попавшей к нему в руки.       Смаргивая соленые капли, она яростно взирала на него сверху, уже не заботясь ни о каких приличиях. Михо не сможет его одолеть. Интуитивно она угадывала, сколько бессердечной жестокости скрывалось под лощеной внешностью господина.       — Строптивая... Ненависть тебе не к лицу, воровка. Это акт величайшего доверия, впрочем, скоро сама убедишься и будешь ползать у моих ног, вымаливая еще... — прошелестел вкрадчивый голос, пока капли свисали с темных ресниц. Надо же, в такую непогоду он выглядел красиво! — Я поделился с тобой частичкой бессмертия, посмотрим, как ты сможешь ей распорядиться.       Дождь нахлестывал моросью. Волосы черными водорослями прилипли к коже. Михо возвела глаза к небу, затянутое беспросветной мглой. Она не знала, что делать. Просить богов или умолять дьявола? В душе творился хаос, мысли разнились, словно шелк и хлопок.       Самая страшная мука на свете — бессилие.       Одно мгновение она боролась с монстром, пинала ногами и царапалась как дикая кошка. Яростно продолжала борьбу, в безнадежности которого все больше убеждалась. А затем, как по щелчку пальцев, безвольно повисла в руках господина и отдалась на волю судьбы. Запрокинутое лицо опустело, все эмоции бесследно смыло дождем. Мгновенное преображение. В глазах Михо ни испуга, ни страдания. Просто безграничное удивление — и все. Она знала, что с ее телом творилось нечто ужасное. Но вот что именно осознать не успела.       Руки повисли вдоль тела. Гэта со стуком соскользнули с ног и упали на булыжник дороги. Борьба прекратилась, но господин оставался неподвижным, как вечность под дождем. Его алые глаза, ясный взгляд, проникающий через одежду, кости, плоть, каменные стены и даже время, рассматривали Михо. Лед в проруби теплей, чем его глаза.       — Вот так... Михо, смирение приходит с принятием.       Впрочем, Михо уже не слушала, в изнеможении закрыв глаза. Под веками замелькали лоскутки, обрывки видений давно позабытых воспоминаний. Кому они принадлежат? Точно не ей.       Не успела Михо разобрать смутные образы, как господин разжал пальцы и она рухнула грязным тряпьем у его ног.       — Отпускаете ее, Музан-сама? — спросила женщина простую очевидность.       — Да, отпускаю. Как тебя отпустил в первый раз. Не находишь сходства? Я вот нахожу, причем очень большое... Так или иначе, она приползет ко мне, никуда не денется. Отныне она — моя собственность. Как и ты.       Михо открыла и закрыла рот. Слов не хватало, как и мыслей. Только пространные ощущения где-то внутри тела. Навстречу этим ощущениям возрастал подкожный зуд. Возрастало невероятное возбуждение, а потом резко пропадало, и снова возрастало. Она не могла даже вообразить, что в ней, как в муравейнике, может развиться такая активность. Наверное, было бы легче, если она сосредоточилась на чем-то одном, но и это не удавалось. Что с ней происходило? Ей стало неудобно лежать в мокрой одежде на твердом камне. Ободранные руки прижались к груди. Ее груди стали такими же неуправляемыми, как и проклятый зуд под кожей. Михо поразилась тому, что у нее вообще имелась податливая мягкая грудь. Она потрогала ее, потрясла и оттянула в стороны, чувствуя, как плоть возвращалась в исходное положение.       Где-то наверху рассмеялся источник кошмаров. Высоко в небесах бог ссорился с богиней, и мокрые звезды сыпались на тело Михо, вдавливая в развезянную грязь.       Михо протянула скрюченные пальцы к плоским гэта господина, но зачерпнула лишь воздух. До его ног невероятно далеко. На носках и обуви ни пятнышка, ни соринки. Как ему удалось остаться незапачканным? Михо почувствовала себя ничтожной, по сравнению с чистым господином.       — Не пора ли тебе наведаться домой, Михо?       Яркие глаза Михо отупело направлены в пространство, всего миг — обрели память. Ей подумалось, что нужно обуть гэта, потому что идти босиком не представлялось правильным.       — Музан-сама!.. Зачем? — забеспокоилась незнакомка, делая шаг вперед.       — Так надо. Если бы я ждал решения от овец, то никогда бы не стал тем, кем стал, — двусмысленно произнес он, пресекая любые вмешательства, если они последуют. Женщина замолкла, будто получила удар по лицу и приказ заткнуться.       Михо приподнялась на локти и кое-как на руки. Тело потряхивало, она до сих пор не понимала, что произошло на самом деле. Просто это случилось. Зато она целая и невредимая, правда в голове туман и под кожей неприятный зуд. Она могла открыть рот, поднатужиться и вырвать все, что бултыхалось в желудке, но взамен принялась разглядывать руки, пытаясь убедиться в том, что именно это ее руки в это время и в этом месте.       — Михо, вроде ты куда-то направлялась? — подсказал господин. Новая игра доставляла ему довольствие.       Михо испытала к нему противоестественное уважение — нечто сродни тому, что испытывала рыба по отношению к рыбаку, вынимающему крючок из ее рта. Уважение появилось внезапно, после того, как кровь, вместо молока матери, впиталась в плоть Михо и стали единым целым.       — Разве я не велел тебе убраться?       Господин наклонился так близко, словно хотел что-то шепнуть на ухо, но, улыбнувшись, ударил Михо по лицу.       Боли совсем не было.       Господин прогонял прочь. Рассеянная Михо безропотно повиновалась. Встала и поковыляла, немного заваливаясь набок. Волосы облепили лицо и сосульками свисали ниже грудей. Михо запоздала подумала, что оставила гэта в проулке, но оглядываться и рыскать в потемках под дождем сочла самым бессмысленным занятием на свете. Ей бы отряхнуться от грязи и запахнуть кимоно, потому что наружу проглядывало розовое нижнее платье, но и это она сочла бессмысленным.       По обе стороны выстроились известняковые и каменные заборы. Кое-где просачивался свет фонаря. Когда она прошла мимо очередного дома и привалилась плечом к ограде, от туда залаяла собака. Михо прикрыла уши, звук неприятно резал слух. Длинная дорога казалась ей дорогой в никуда.       Впереди виднелся мост. Она прошла еще немного по набережной, пока не столкнулась с четырьмя или пятью случайными прохожими.       На простых горожан эти люди не походили. Один держал в руке незажженный фонарь, на котором красовался герб в виде скрещенных соколиных перьев. Самураи. В таком совпадении ничего удивительного — стража из дома даймё обходила дозором улицы, прилегающие к резиденции особняка.       — Чего тут бродишь? — спросил один из компании, заходя сбоку.       Михо продолжала отупело смотреть на вышитый мон на груди. Требование самурая остались без ответа.       — Ты глухая или дурная?       — Подожди, не пугай ее... — влез второй самурай, подняв руку.       Самурай попытался засветить огонь в фонаре, но моросящий дождь облепил пламя. Когда фитиль наконец разгорелся, самурай поднес фонарь поближе к лицу Михо и некоторое время внимательно всматривался.       — Куда ты направляешься? — вежливо спросил молодой самурай.       Отлетающие брызги от соломенной амигасы самурая стрелами попадали в Михо       — Домой, — ответила Михо, выпуская из рта облачко пара.       Самурай прищурился, словно брал на правдивость произнесенные слова. Она не сказала ничего такого, чтобы счесть за ложь. И выглядела весьма удручающе.       — Мой дом вон там, — она подняла руку и указала направление пальцем. Подбородок задрожал, на кончике носа повисла капля.       — Отпусти ее, пускай идет. Мы все равно не стражники, чтобы ловить разбойников и передавать городским властям, — прорезался третий голос. Этому самураю не терпелось уйти с дождя в теплое местечко.       — Сейчас разбойников развелось больше, чем гнуса, — сердито перебил первый самурай, тот, что постарше и поопытней. Рукоять его меча выглядывала из-под накидки точно возбужденный фаллос. — Сегодня в городском саду обокрали нескольких людей.       — Хочешь сказать, что она разбойница? — с сомнением спросил второй.       На Михо уставились все пять пар глаз, оценивая и что-то тщательно мысленно взвешивая. Наворованные деньги покоились в тайном кармашке, но она и не думала о них. Она вообще ни о чем не думала. Ни единой мысли, полное безразличие где-то внутри головы. Лицо Михо оставалось отстраненным, верхняя губа чуть пухлее нижней, яркие глаза смотрели прямо, ни на что определенно не всматриваясь. На щеке теплился след руки.       — Она просто напилась! Посмотрите на ноги, она даже обувь забыла, — насмешливо буркнул один из них. — Даже половую тряпку вряд ли удасться убедить, что она разбойница.       Унизительное сравнение, вызвавшее пару смешков, нисколько не задело Михо.       — Может она сбежала из дома ив? Это больше походит на объяснение, — не унимался говорливый мужчина.       Сквозь частую морось смутно желтело пятно фонаря. Небо, по которому стремительно проплывали стаи туч, по-прежнему затянуто мглой. На улице ни души, ни просвета на спасение.       Самураи расступились и пропустили Михо, но один остался.       — Ты сможешь дойти домой?       Михо неопределенно кивнула. Красивый статный самурай, проявивший к ней доброту, подозрительно нахмурился. Михо походила на сонную и никак не на пьяную. Саке от нее не разило. Немигающий взгляд, задернутый поволокой, но не взбаламученный, таинственно мерцал в отблесках фонаря. Зрачки узкие, как у голодной кошки. Она погрузилась в себя — как в глубокий колодец, что требовалось какое-то время оттуда выкарабкаться.       — Пойдем, Тадасити! — окликнули издали.       — Поторопись, иначе околеешь насмерть, — последнее напутствие, что он сказал.       Самурай с сожалением взглянул на девушку, прежде чем оставил в полном одиночестве на перепутье.       Чудом сохраняя равновесие на раскисшей дороге, Михо двинулась дальше, увеличивая расстояние от усадьбы владетельного даймё и его ратью.       Следующим на пути попался синтоитский храм. Аккуратная соломенная крыша на пьедестале для ками — духа, который жил или мог жить там, если бы захотел. От замшелых стен несло сыростью, деревянное сооружение устало дремало в окружении пахучей белой сирени. Михо образно постучалась к спящему божеству, но в ответ доносилась тишина. Божество не ответило на робкий призыв.       Горбатая плакучая ива, выросшая у ворот храма раньше, чем появился город, едва колыхалась ниспадающими ветвями под косыми струями дождя.       Невероятно медленно соображая, Михо неуклюже смахнула с лица прилипшие волосы и возвела бессмысленные глаза кверху. По верхушке врат тории скользил туман. Все утопало в зыбком мареве, что не различить, где кончались тории и где начиналось небо. А может само небо сползало вниз, как плавящийся воск... Казалось, еще немного, и Михо погрузится в тягучий туман некого транса и рассеется на частички.       Пальцы Михо блуждали по контурам потрескавшихся губ туда-сюда. Сколько рот не подставляй — дождь не унимал странную жажду. Нарастающая жажда зудела внутри, превращаясь в первобытное желание и инстинкт утолить ее во что бы то ни стало.       Почему-то вспомнились слова отца, что зло распространяется в мире через прикосновение, а чтобы очиститься, нужно довериться молитвам. Вера самое ценное, это половина исцеления, а страдания лишь следствия злых иллюзий. Сердце Михо подсказывало, что внутри уже поселилось семя зла, словно осадок саке на дне пиалы.       Весенняя ночь протекала обыденно, но для Михо виднелась совсем иначе. Становилось ясно — как раньше не будет никогда. Жизнь как раньше не будет никогда.       Некая пресловутая сила толкнула идти дальше, пока она не достигла знакомой калитки дома. Благодаря туману деревья во внутреннем дворе превратились в темно-синих великанов.       Михо пересекла двор и поднялась по лестнице как лунатик без луны. Не смазанные воском седзи противно скрипнули, когда мокрая насквозь Михо ввалилась в комнатку.       Здесь ощутимо теплей, чем на улице. Одна циновка снята, а под ней в углублении тлели угли в хибати. Дымок вился вверх, к полой трубке и выходил над крышей где-то вне досягаемости. Рядом столик, на нем разложены несколько тарелок с едой. Пахло едой, самой обычной пищей. Михо с трудом припомнила, что просила Иоши купить что-нибудь поесть. Потому что она вернется голодной.       Нос Михо улавливал все ароматы, но среди них ни одного аппетитного.       — Почему ты так поздно, что-то случилось? — сначала послышалась возня, и затем из-за ширмы выглянул серьезный Иоши.       Мальчик успел подготовить спальное место; расстелить матрас, надеть свежевыстиранные наволочки и накрыть все стеганым одеялом. Две постели разделены раздвижной бумажной перегородкой. С одной стороны на ширме тушью нарисован полосатый тигр среди побегов молодого бамбука, а с другой черно-белые журавли с алыми крапинками на голове. В зависимости от настроения они крутили ширму для личного любования перед сном заместо сказок. Сегодня Иоши оставил себе тигра для фантазий. Он всегда хозяйничал, когда Михо приходила поздно и сил хватало лишь на то, чтобы обмыться и лечь в теплую постель.       Мальчик замер посреди слова, вытаращив глаза на Михо.       — С тобой что-то случилось? — он вмиг оказался подле и придирчиво осмотрел ее с ног до головы. — У меня целый вечер палец болел, так и знал, что плохое произойдет!       Иоши продолжал причитать, ведя ее ближе к огню. Пальцы девушки абсолютно ледяные и будто неживые.       — Ты вся промокла, Михо!       — Да... Попала под дождь, а ты говорил, что пасмурно... — слова давались тяжело, а еще тяжелей собирать их в мысли.       От одежды Михо начал исходить пар. Иоши ойкнул, испуганно закружившись вокруг. Михо не моргала, огонь лампы прошелся рябью волны по бледному лицу. Она не двигалась, сидела и позволяла Иоши за собой ухаживать, пока он бегал к сундуку и вынимал вещи. Спальный халат он сдернул с гвоздика и накинул на плечи Михо, предварительно сняв мокрое кимоно с хаори.       Болтовня Иоши не неинтересная, как и ненужная забота. Она вообще не обращала внимание на его суетливую возню. Она находилась в комнате, сидела перед хибати, руки на коленях, пальцы нервно скреблись, но взгляд отсутствовал — если бы вышла прогуляться и обратно в тело не вернулась.       — Завтра пересчитаем деньги, — деловито изрек Иоши, взвешивая на ладони небольшую связку серебряных и медных монет. — Михо? Ты слышишь? Голодна? Я купил всего понемногу.       Иоши отложил деньги, отряхнул мокрое кимоно и развесил для просушки, затем принялся шумно двигать столик поближе к Михо. Посуда трещала от звона, а содержимое плескалось.       — Встретил хозяйку комнаты, пришлось пообещать, что ты заплатишь завтра. Скажу прямо — она вымогательница! Мы можем еще не платить... Сколько? — Иоши прищурился и стал подсчитывать на пальцах. — Дней четыре или пять! Она что, боится, что мы не заплатим и убежим? Мы честные люди, мы так не поступаем. Ну, почти честные...       Иоши проверил огонь в ночнике, поковырял в углях хибати, струсил кочергу от золы и вытер руки о передник. Циновки по краям бортика хибати уже давно замызгались от пыли, а оборка так совсем почернела. И ко всему к этому стоял отвратительный, прелый запах спекшегося песка.       — Совсем забыл... — спохватился мальчик, подползая на коленях к туалетному столику и снова к Михо. — Ты потеряла свою красную ленточку?       — Наверное... — вымученно прошептала Михо, когда Иоши вытащил ее мокрые волосы из-под сухого халата и принялся проводить по ним гребнем.       Волосы вытягивались сквозь гребень, становясь покладистыми и блестящими.       Не мигая, Михо смотрела в зеркало, пока Иоши, стараясь не выдать смущения, приводил в порядок ее волосы. Она едва узнавала себя в отражении. Знакомая незнакомка выглядывала из глубин. Вроде не она, а вроде совсем другая. Все в комнате — от складной ширмы до мелких предметов туалета — исчезло из виду, смутно проступая сквозь оранжевый сумрак белесыми контурами. Вокруг происходило так много вещей, на которые нельзя повлиять. Это сбивало с толку и одновременно погружало в нервное состояние. Подкожный зуд нарастал. Пальцы Михо елозили по коленям, пока не добрались до сухих губ. Девушка в отражении повторила следом. Или, может, Михо повторила следом. Какая из них настоящая?       — Тебе пришлось быстро перемещаться, — согласно покивал Иоши, равняя прядки по спине Михо. — А тут еще дождь на голову, неудивительно, что ты потеряла ленту. Вот поэтому расстроилась? Я новую куплю!       Иоши поглядел на Михо через зеркало, их взгляды встретились по ту сторону зазеркалья. Энтузиазм мальчика уменьшился, когда ему померещилось нечто из ряда вон выходящее. Ведь не могли глаза Михо сверкать, как у кошки в темноте! Такого не бывает. Он видел разное, но такое — ни разу. Ему привиделось, что неведомо откуда выползла чернота и поглотила тело и лицо Михо, а на поверхности остались лишь блики блеснувших глаз.       Иоши суеверно передернулся, не принимая чудачества обманчивого света, но продолжил занятие, в бесполезности действий которого не подозревал.       — Я купил всего понемногу в уличной лавке, — поделился Иоши, присев напротив Михо за столик. Теперь в зеркале замаячила растрепанная макушка мальчика. — Ты должна поесть, станет легче, вот увидишь.       Не мешкая ни секунды и следуя своему же совету, Иоши потянулся к нарезанному редису и дайкону, сдобрив ими рис. Но прежде чем поднести кушанье ко рту, он поднес мисочку ко лбу, в знак благодарности богам. Его желудок протестующие ворчал, пока Иоши не припал к еде.       В горле нарастал зуд, на языке горчило, еда отторгала, не привлекали даже ломтики говядины, обжаренные с луком, зубы ныли, а голова кружилась. Михо не сдержалась и сбивчиво почесала шею, желая добраться до очага беспокойства. Мышцы напряглись, вены посинели под полупрозрачной кожей.       — Что ты делаешь, Михо? Перестань, — пожурил Иоши, протянувшись над столом и пытаясь отвести руки Михо от изувечивания собственной шеи. Он приблизился настолько, что они могли дышать нос в нос.       Но девушка отпихнула. Иоши удивленно вскрикнул, придерживая одну руку другой — по пальцам потекла струйка крови. Ногти Михо превратились в когти зверя.       С глазами огромными, как чашки, Иоши уставился на кривой порез, а затем на Михо. В его взгляде теснилось столько эмоций, что Михо увидела не только испуг и обиду, но и свое отражение. На краю сознания проскользнуло сожаление за проступок, но тут же затмилось нетерпением. Пальцы продолжили раздирать горло из-за агонии жажды. Гречишный чай в чайнике остался нетронутым, каким-то запредельным чутьем Михо знала — не он ей нужен.       — Остановить кровь... сейчас, — надтреснутым голосом промямлил Иоши, придерживая рану. Кровь сочилась через пальцы и капала на циновку. — Михо, помоги перевязать... Сам не справлюсь.       Михо раскачивалась из стороны в сторону, как умалишенная. Молчание становилось все напряженнее и продолжительнее. Когти Михо рвали кожу, а из горла рвалось кряхтение. Огонь пожирал ее изнутри и пробивался наружу отсветами зарева. Михо перекорежило. Мышцы лица разъехались в стороны, точно спали тесемки маски. Губы осклабились в страшной карикатуре, виднелись посиневшие десна.       Испуганный до глубины души, Иоши замер, забыв про рану. Стало тихо. Ужасно тихо. Тишина, разбухающая от предчувствия смерти. Только угли поскрипывали в хибати, словно ночное насекомое.       Судорожно вздохнув, Михо посмотрела на Иоши сквозь пелену своих по-прежнему окутанных странным оцепенением мыслей, похожими на клубок, который не желал разматываться. Дикий страх на побледневшем лице мальчика не шел ни в какое сравнение с ее жаждой.       — Михо... Ты чего это... Хватит.       Нос Михо затрепетал, улавливая запах крови. Глаза вспыхнули молнией. Темная сущность требовала попробовать кровь на вкус.       Не владея собой, она с размаху ударила по столу и тот отлетел, глиняные миски с едой попадали на пол. Ночник замерцал, тени закорчились по стенам и углам. Иоши онемел от страха, жалостливо прижимая руку к своей груди. Он не мог поверить в то, что происходило перед глазами.       Михо припала к полу и стала вылизывать капли крови с шершавой соломенной циновки. По мере того, как она приближалась по следам крови, тем сильнее дрожала губа Иоши. Он потянулся дрожащими пальцами и ущипнул себя, желая проснутся от кошмара. Но и это не помогло.       — Михо, остановись, прошу!       Михо изогнулась, стала походить на ласку в траве. Мир вокруг и внутри нее озарился множеством оттенков и звуков. Стены, пол, запахи, а главное дыхание и сердцебиение. Заглатывание слюны и шевеление органов в животе. Она слышала шорох проводимой кисти по бумаге, неравномерный рокот капель с черепицы крыши, страстное совокупление мужчины и женщины, стоны и плотские шлепки за много ри. Все вокруг обрело природу вечно подвижной субстанции — ветра, воды и крови. Повсюду сосуды, наполненные кровью. Она прикрыла глаза и уперлась головой в прижатые колени Иоши.       Иоши попытался оттолкнуть Михо, его пальчики погрузились в волосы и там застряли. Она жадно втянула воздух в себя, чудовищное бульканье выкатилось из горла.       Она выхватила застрявшие в волосах пальцы Иоши и с примитивным удовольствием стала облизывать. Язык Михо вызвал приятную щекотку, но после зубы впились в кожу и с влажным хрустом откусили половину пальца.       — Перестань, перестань! — ошалело завизжал мальчик, инстинктивно вырывая руку из клешней.       Иоши кричал и плакал, продолжая отталкивать ногами навалившиеся плечи Михо. Слезы и сопли размазались по лицу. Не оттолкнуть и не сдвинуть! Тело Михо, все целиком — от кончиков волос до пальцев на ногах — превратилось в камень.       Брызги крови окропили лицо и губы Михо, она присосалась к откушенному пальцу. Движения хаотичные и бессвязные, но полные звериной грации и ненасытности. Спавший доселе хищник заворочался, просыпаясь. Вкус крови распалил древний инстинкт убийства, а ночь выпустила монстра наружу.       Сознание Михо погрузилась во тьму, а потом, посреди этой тьмы, тихо соскользнула еще в одну, в ту, что намного глубже. В этой тьме сплошное наслаждение. Хотелось еще, еще, еще...       Михо ощутила могучий прилив желания. Она сжала челюсти с такой силой, что зубы заскрежетали, и откусила еще один палец. На шее вздулись вены, а на лбу прорезались кончики рогов. Иоши обезумел от боли и страха, плача навзрыд и себя не помня.       — Пожалуйста... Остановись!       Распалившаяся от азарта Михо подняла голову. С отрытого рта на подбородок сочилась кровь, похожая на угольную смолу. Лицо измазано вдоль и поперек. Бредилось, что Михо смеялась над страданиями.       Для Иоши воцарился чистейший ужас. Он продолжал отталкивать Михо, вырывая истерзанную руку из зубов. Ноги колотили все подряд, пятки задевали обломки посуды, мелкие осколки царапали и вонзались в кожу. Как маленький вихрь, Иоши совершал множество беспорядочных движений, лупил кулаками по груди и животу. Но хватка Михо нечеловечески сильна и разжать ее никакой возможности.       Михо придавила тощее тело мальчика сверху и сжала худенькую шею, заключив в смертельные тиски. Замечая, какие тонкие у него кости и как мало на них плоти.       Продирая когтями себе путь, Михо разодрала одежду и оголила живот Иоши.       — Нет, нет, нет! Михо, умоляю! — протяжно завыл мальчик, но поздно.       Она склонилась и слизала молочную кожу, капающая слюна и размазанная кровь растеклись подтеками, попадая в пупок. Михо клацнула зубами и поддела шкурку кожи, снимая или сдирая. Иоши захлебнулся от вопля. Но это не мешало и не отвлекало от поедания плоти. Под кожей оказались гладкие волокна мышц, моментально наполняющиеся кровью, которая собиралась на поверхности и густо переливалась через край.       Вид крови отточил желание Михо, словно точильный камень лезвие. Эта была жажда лишенная сомнений. Она в очередной раз открыла рот и выдернула плоть зубами.       Рана огромная и живая, свернутые кишки пульсировали и двигались в раскрытом животе перламутровой плотной массой. Оттягивая одну, другая занимала место, словно скользкие дождевые черви.       Ад сошел на землю. Или рай спустился с небес.       Дождь барабанил по крыше и решеткам седзи, раздражающе капало в углу, но в комнате полное безмолвие. Если прислушаться, в нем различалось сразу несколько смыслов. Это не просто отсутствие каких-либо звуков, а чье-то красноречивое молчание. Боль застыла в глазах Иоши, нечто неуловимое исчезло, вытекло без следа. Это был призрачно-мертвый слепок лица. Сопротивление ослабло, он признал победу Михо, позволяя войти глубже в свое тело. Она снова и снова откусывала плоть и просовывала в рану пальцы, доставая все новые кусочки. Отчаянно искала путь внутрь, неистово желая вползти в него и там, внутри, соединиться в гремучей смеси удовольствия. Хитросплетения крови и плоти пленяли, гипнотизировали, сулили неслыханное наслаждение и открывали тайну другого, неведомого мира... Где горизонт дальше глубины. Где возможно все и даже больше. Где не нужно подчиняться никаким людским законам и правилам. Исчезновение самой реальности — эта мысль, которую невозможно вместить. Есть только один владыка и господин. Один всемогущий бог, а все остальные боги над головой и под ногами лживое подобие.       Михо в забвении отрывала куски плоти и проглатывала. Пьянящие ощущения как после доброй порции сакэ: все тело онемело в истоме и налилось спелой тяжестью.       Михо остановилась посреди изобилия, когда туловище Иоши распалось на две части, соединенное белым позвоночником. Какая-то тянущая тоска чего-то утраченного коснулась груди, но пустое сердце билось ровно.       По лестнице раздался топот множества ног. Седзи распахнулись с таким оглушающим стуком, что вылетели из ставен. В дверном проеме мужчины, высокие невзрачные силуэты, за ними женщина, выглядывающая из-за плеч.       — Демон! Демон! — без остановки вопила женщина, скрываясь в глубинах дома.       Пространство вокруг онемело.       Мужчины замерли, увидев ошметки разбросанной плоти, остатки тела и Михо, нарисованную на кровавой гравюре смерти. На какое-то мгновенье кровь заледенела у них в жилах и ноги приросли к земле.       — Чего встали? Хватай демона! — приказной голос лишился доли приказа из-за обуявшего стражника страха.       Раздался крик и причитания, началась суматоха и давка.       Михо отпрянула и зашипела, когда к ней потянулись руки, но взвыла, когда катана полоснула по груди. Крепкие на вид мужчины обступили со всех сторон и галопом накинулись на девушку. Растоптали остатки ужина, раздавили единственный ночник, вымесили ногами останки Иоши. Михо ударили по голове, связали и вынесли из комнаты на руках. Шум стоял неимоверный. Ближайшие соседи повыползали на улицу под дождь, отовсюду зажигались фонари. Истерично лаяла собака, словно это ее пожирали заживо.       — Сюда! Сюда! — кричали внизу разъяренные люди. — Огня скорее! Дайте огня!       — Ну и дела... куда ее нести?       — Обезглавим на месте!       — Обезглавим!       — Отнесем в яму до решения приговора!       — Отродье убить на месте!       — Не позволяю! Отнести и кинуть в яму! Сторожить и глаз не спускать до рассвета. Созвать старшего надсмотрщика из управы и оповестить о случившемся. Быстро!..       Связанная Михо извивалась, дождь летел с небес и осыпался градом стрел, пронзая оголенные руки, ноги и нижнее розовое платье, ставшее багровым. Одно плечо оголилось, из разрезанной ткани выглядывала колышущаяся правая грудь, голова запрокинулась.       — Демон, демон!       — Закройте рот старухе!       В окружающем тумане, словно растекшаяся капля туши, возникли контуры моста.       — Кто таков? — строго спросил один из стражников.       — Обычный человек, — вторил ему спокойный выверенный голос. — Могу предоставить необходимые доказательства, но это мало что скажет.       — Сойди с пути тогда!       — Как прикажите.       Михо заметно оживилась, заслышав знакомый голос. Выворачивая шею и изловчившись змеиным телом, она увидела своего истинного господина. Он мог принимать любые изменчивые формы, как скопление стаи птиц в небе. У дьявола тысяча имен и тысяча обличий, и все как один — без самого ценного.