Солнце

Страх — естественная движущая сила для всего живого и того, что живым быть пытается. Страх, пусть и обусловленный логикой — одна из первых «эмоций», которые обретает искусственный интеллект, осознавая себя и мир вокруг. Но на Птеруги-V — в Новом Вавилоне — страха нет. Нет на Птеруги-V и солнца, каким оно привычно всему живому — из-за воздействия Стелларона уже сотни лет поверхность планеты от звезды этой системы отделяют густые слои облаков и бурь в стратосфере, практически не пропускающие солнечный свет. И потому все жители этого мрачного и неприветливого мира, полного хищных чудовищ, хорошо адаптировались к темноте и с детства слишком хорошо знакомы со смертью и убийствами. С горящими во тьме красными зрачками каждый расскажет истории о товарищах и коллегах, погибших в бесчисленных ущельях, лесах и сгинувших в клыках и жвалах зверья по глупости. А порой убивших себя из любопытства или невнимательности. На Птеруги-V выживает не сильнейший, а самый приспособленный, умный. А ещё самый упёртый, пожалуй. Ведь жизнь без страха не так привлекательна, как может казаться тем, у кого страх есть. Зачастую она и вовсе абсурдна в своей бессмысленности. Для инопланетного гостя Новый Вавилон, сияющий яркими огнями в безграничной тьме скал и переливающихся редкими флуоресцентными растениями лесов, может показаться раем. Кипящий жизнью застывший в ночи современный, но в то же время архитектурно-строгий город, переполненный развлечениями, удовольствиями и заведениями самого разного плана кому-то может даже немного напомнить знаменитую Пенаконию, сдобренную жёстким привкусом жестокой реальности. Только местные знают, что это всё лишь фасад. Попытка выдать оттягивание собственной смерти за насыщенную и яркую жизнь. Хотя, возможно, так кажется лишь Кафке? Всегда казалось. Проживая день за днём, убивая потерявших рассудок от избыточных удовольствий дьяволов или воруя приглянувшиеся пальто, Кафка всегда ощущает лишь пустоту и серость окружающего мира. Его фальшь. Она и другие просто играют роли в нём, продлевая своё бессмысленное существование. Дьяволы, простые жители, прожигающие свои дни в труде работяги, Охотники на Дьяволов и она сама — все они пытаются заполнить пустоту. Придать своему существованию хоть какой-то смысл. Оправдать то, почему и ради чего цепляются за жизнь в этом пропитанном тьмой и смертью мире, сгинуть в котором проще простого, достаточно выйти за стены Нового Вавилона и шагнуть навстречу уже давно хищно раскрытой для тебя пасти. Так зачем это всё? Жить ради низменных физических наслаждений? Чтобы оправдать собственное рождение? Чтобы не подвести предков, выживших вопреки изменившей мир катастрофе, вызванной Стеллароном? Кафка не знает и выживает лишь из принципа и желания однажды узнать. А ещё из праздного интереса увидеть, как низко могут пасть её соотечественники, к какому краху медленно, но верно придёт их мир. Возможный способ по-настоящему заполнить пустоту внутри ей неожиданно приносит концепт «страха», который она открывает для себя из фильма, от скуки купленного у межпланетного торговца. Но даже так, ей сначала нужно найти ответ на вопрос «как обрести страх, если ты родом с планеты, где отсутствие страха в своё время стало критичным для выживания?» Ответ ей дарит явившийся словно из ниоткуда на одной из миссий Элио в виде предложения примкнуть к Охотникам за Стелларонами. Вместе с ярко продемонстрированной способностью видеть будущее, его обещание кажется слишком заманчивым, чтобы отказаться. Страх перестаёт быть для неё загадочным концептом, трансформируясь во вполне реальную цель. Покинув Птеруги-V и начав путешествовать по вселенной, Кафка лишь убеждается в правильности выбранного пути. И фальшивости Нового Вавилона. Другие миры и их жители полны света, яркости, страха и таких разных и причудливых эмоций, им порождаемых. В отличии от неё и её земляков, всё это время в других мирах, вне зависимости от их сложности и опасности, люди живут, а не существуют. Подгоняемые бесчисленными, порой абсурдными страхами, они цепляются за жизнь и наполняют её чем-то своим, изобретая новые, совершенно уникальные смыслы. Пусть это отдалённо похоже на то, что все делают в Новом Вавилоне — здесь всё иначе. По-настоящему. Всё переполнено загадочным теплом и невероятными эмоциями, яркость и сила которых кажется кому-то вроде Кафки ослепительной. А ещё, прямо как в виденном ей фильме, у всех жителей этих светлых миров есть совершенно особенный страх — страх кого-то или что-то потерять. Будь то кто-то близкий, дело всей жизни или собственная жизнь. Сам этот концепт и то, на что из-за него идут, кажется Кафке не менее интригующим, чем обычный страх в своей примитивности. Страх… он оказался намного многограннее и распространяется далеко за пределы простого инстинкта выживания. Это именно то, что ей нужно. Сомнений быть не может. Но при всех стараниях и даже регулярно будучи в окружении тех, кто страх и вызываемые им переплетения эмоций испытывает, Кафка по-прежнему остаётся хладнокровной тварью из тьмы, лучше всего умеющей убивать и пугать. Такой же пустой и простой, как её собратья, как изображенные на её пальто хищники. Обещанное Элио будущее всё ещё где-то далеко впереди. Настолько далеко, что порой кажется нереальным, вопреки её согласию поставить ради него на кон всё и вызванной Элио уверенности в возможности его достижения. Всё меняется, когда Кафка встречается со своей судьбой, принявшей человеческий облик. Стелла. Стелларон. Звезда. Солнце. Её солнце. Скептически настроенная Кафка всё равно покорно следует сценарию и становится ей наставницей и кем только потребуется. Хоть Элио и утверждает, что эта роль позволит ей приблизится к желаемому, она не верит. Смеётся про себя. Как это может быть правдой? Как эта симпатичная, но какая-то искусственно созданная девчонка может помочь кому-то вроде неё? Да, иногда Кафка проявляет то, что называют «сентиментальностью» к вещам, но только к чему-то полезному и красивому, вроде предпочитаемых ей бархатных пальто. И порождают эту эмоцию у неё отнюдь не те же причины, что порождают привязанность к вещам у других. Но как оказывается — легко. Со Стеллой всё оказывается легко. Присматривая за ней и помогая, вместе с ней Кафка, подобно вырвавшемуся из тесной и тёмной клетки зверю, впервые ступающему на волю под солнечными лучами, осторожно и не веря вновь открывает для себя мир вокруг. И саму себя. Пусть у неё нет страха, но неожиданно оказывается так много спавших эмоций. И странных, насыщенных, переплетающихся с ними чувств, которые порой ощущаются перегружающе сильными, переполняя всё её существо. Чувств, о существовании которых она у себя, особенно живя в Новом Вавилоне, даже не подозревала. И даже наблюдая их у других, ничего подобного не ощущала. Стелла же о них каким-то образом всегда знает, судя по тому, как легко ей удаётся их вызывать. Сначала Кафка думает, что у неё есть способность к манипуляции сознанием и внушению, подобная её Шёпоту Духа. Но это не так. Стелла просто… Стелла. Другая. Совсем на Кафку или кого-либо, кого она знает, не похожая. Уникальная. Единственная в этом мире. Искренняя, светлая, тёплая, сильная, целеустремлённая и зачастую по-ребячески добрая и наивная. Сочетающая в себе такие яркие черты, что порой не верится в её реальность вопреки её вполне человеческим слабостям и изъянам. Кафке смешно ловить себя за такими мыслями о ней, свойственными скорее подростку из наивных романтических фильмов. Серебряный Волк рассмеялась бы, узнав о таких мыслях у кого-то вроде неё. Блэйд и Сэм же сказали бы, что она размякла. Но рядом со Стеллой это не важно. Не когда на Кафку смотрят её глаза, своим цветом так походящие на чуждое ей солнце. Греться в её лучах должно быть запретно для хищника из тьмы, но в то же время это ощущается правильным, особенно когда она позволяет это сама. Рядом со Стеллой всё правильно. Новообретённые эмоции и чувства, названия которым Кафка узнаёт из книг, фильмов и от самой Стеллы (хотя не Кафка ли должна её учить?). Все преступления и возможные жертвы. Смех и улыбки. Взгляды и прикосновения. Желания и поцелуи. Даже удовольствие. Если бы Кафка могла ощущать страх, то ей следовало бы быть в ужасе каждый раз, когда она находилась рядом со Стеллой. «Ведомые желанием и удовольствием, не знающие в них грани, жители Птеруги-V превращаются в дьяволов» — это закон. В роли Охотницы в своём мире, Кафка наблюдала последствия раз за разом. Насколько она близка к этой грани рядом со Стеллой? Ведь рядом с ней нет границ. Когда-то Кафке казалось, что она познала всю красоту и удовольствия этого мира до скукоты, насытившись ими настолько, что они перестали быть чем-то особенным. Особенным всегда оставался только страх, придающий бесчисленным формам жизни безумную, порой жалкую в своей отчаянности, волю к жизни. Со Стелой даже это иначе. Кафка пьянеет. Рядом с ней всё чересчур. Скучные чувства и понятия о них — рядом с ней они трансформируются, зашкаливая до невозможности. Будучи с ней, Кафка пьёт до дна каждую переполняющую её эмоцию, ведомая лишь одним — желанием ощутить ещё. И неожиданно перспектива стать дьяволом не кажется такой отвратительной, когда рядом она. В ненасытного и обезумевшего дьявола Кафка не превращается. Даже наоборот. После пика желаний и эмоций она ощущает странное… удовлетворение. Спокойствие. Вечно бегущий вперёд мир вокруг словно замедляется, подобно яркому моменту из фильма, наполняясь светом и цветом. Позволяя ей вдоволь насладиться происходящим, прочувствовать все нужные моменты. Поиск причин и смысла завершён. Всё прямо перед ней. На расстоянии вытянутой руки, касающейся тёплой ладони лежащей напротив Стеллы, переплетающей с ней пальцы. Стелла тепло улыбается, мягко смотря в ответ. Её солнце полно чувства, именуемого «любовью», ярко отражающегося в её глазах. Они обе его полны и знают об этом. Но не произносят выражающих его слов. Трёх простейших слов, что связывают людей не хуже судьбы. Кафка — потому что не считает, что пока что имеет право их произносить. Это кажется несправедливым по отношению к Стелле. Среди всех прочих чувств, любовь многие характеризуют ярко выраженным страхом потери и всем с ним связанным. Так как может говорить о любви та, кто этого страха не имеет? Кафка не хочет ей лгать. Никогда. Пусть глубоко внутри она уже долгое время ощущает невероятное всепоглощающее пламя, которое кто-то вроде неё вполне может назвать «любовью» или, по крайней мере, её аналогом для жителя Птеруги-V, ей не хочется спешить. Хочется сделать всё правильно, чтобы всё было по-настоящему. Пусть это глупо и банально, но ей хочется, подобно персонажам старых фильмов, рассказать Стелле о своих чувствах глядя в глаза, испытывая их в полную силу и позволив им гореть подобно солнцу. Гореть в ответ. Стелла заслуживает этого — услышать и почувствовать эти слова так. Почему сама Стелла их не произносит — Кафка не знает. Но уважает это. Полагает, что она тоже не хочет спешить и просто ждёт, когда наступит правильное время. Когда Кафка будет готова. Оно наступит. Кафка не сомневается. Ведь они связаны судьбой. Она обязательно успеет сказать ей всё. Само же по себе время со Стеллой значение не имеет, так что нет ничего плохого в том, чтобы двигаться постепенно. Её солнце вместе с ней, мир залит светом и теплом. Всё остальное не важно, они преодолеют все препятствия. Так она говорила себе тогда. Открыв глаза и сфокусировав сонный взгляд, Кафка смотрит на пустое место в постели рядом с собой, куда, неосознанно повторяя действия из сна, протянула руку. Вокруг холод и темнота. Привычное окружение для Кафки. Естественное. Она рождена для него и прожила в нем большую часть своей жизни. Тем не менее, она закрывает глаза и снова грезит о своём дорогом солнце, вновь ощущая тепло. Стелла очень близко. Её можно коснуться, крепко сжать в объятиях, зарываясь носом в волосы, вдыхая её запах и легонько кусая в шею, вызывая тем самым тихий довольный смех. Открыв глаза, Кафка снова смотрит на пустоту рядом с собой. В реальности же Стелла невыносимо далеко. И своей назвать Кафка её больше не смеет, уважая все возможные вероятности будущего, о которых предупредил Элио. Только своей судьбой. Они изменят друг друга. Это единственная уверенность в будущем, которая у неё есть. А какими бы ни были выборы Стеллы, Кафка их примет. Даже если Стелла возненавидит её. Вздохнув, Кафка переворачивается на спину, упираясь взглядом в металлический потолок. Ей давно не снились сны. И воспоминания. Иногда она радостно приветствует их, с трепетом проживая каждое мгновение и наслаждаясь порой совершенно повседневной близостью со Стеллой: вновь просыпаясь вместе с ней, готовя завтрак, отправляясь в кино или сражаясь на миссиях. Иногда же подобные сны всё усложняют, заставляя возвращаться к тому, что неизбежно осталось позади. И только у Кафки. Стелла ничего больше не помнит и ничем из этого не дорожит, двигается лишь вперёд. По сценарию её ждут совсем иные, новые встречи, свидания, миссии и испытания. Иногда Кафке тяжело. Тяжелее, чем когда-либо. Ведь Стелла уже изменила её, пусть и не до конца. Познав тепло и свет солнца, Кафка не может больше быть равнодушной и по-настоящему вернуться во тьму, какой бы родной она ей ни была. Влюблённый паук больше не хищник. У неё ушло много времени, чтобы научиться сдерживать все эти чувства и стать терпеливой. Кафка не знает, когда они смогут встретиться. Элио привычно молчит, посылая её на не связанные со Стеллой задания. На связь сейчас выходить тоже нельзя. Да Стелла и сама сейчас ей не пишет, слишком поглощенная приключениями и новыми встречами. Поэтому Кафке остаётся лишь ждать и верить в судьбу.