Excursions and experiences

Для Ильи экскурсии–это самое ужасное наказание. От долгих монотонных речей у кареглазого поднимается температура, а кожа, как по щелчку, начинает зудеть. одежда сидит не так, слишком колет, слишком спадает. Ноги, натренированные и вроде как вполне здоровые, начинают затекать и болеть, как у семидесятилетнего старика. В общем, превращается Тихонов в полнейшую размазню. Сразу срочно нужно миллион километров пробежать, попрыгать, поскакать, только бы не слушать болтовню скучного экскурсовода. А Исаковскому, наоборот, нравились рассказы о древних исторических достопримечательностях, о людях, внёсших вклад в развитие культуры. Конечно, не так интересно, как трехчасовые подкасты «Криминальной России», но тоже сойдет. На такие мероприятия они с классом ездили не часто, но абсолютно каждый такой раз Илья отвлекался на всё, что можно: На перебирание Юриных пальцев, полностью расслабленных в чужой ладони, на его волосы в попытках заплести косички из мягких прядей, на игру в гляделки с напряженными внимательными голубыми глазами, которые, кажется, были настолько сосредоточены на впитывании информации из скучнейшего источника в виде пожилого мужчины с отвратительной речью, что могли не моргать по пять минут, на пересчёт давно выученных веснушек в месте открытой области ключиц, благодаря широкому вырезу его футболки, и, наконец, на птичек за окном. Юра только изредка шипел светловолосому что-то похожее на «Угомонись и слушай», но в ту же минуту почти невесомо касался большим пальцем тыльной стороны ладони Тихонова, вообще ни капельки не возражая, чтобы они держались за руки даже в таком людном месте. Всем глубоко насрать. А светловолосый на пару-тройку минуточек серьёзно успокаивается, стараясь сохранить эти моменты в памяти. Ему смело можно вручать грамоту самого тревожного из тревожников во Вселенной. Потому что каждый раз, когда Юра был эмоционально настолько близко, Илья цеплялся, хватался, буквально кричал изнутри, что боится, что это всё исчезнет. Что Он исчезнет. И Илья, выгоняя все противные мысли, просто сжимает ладонь русого крепче в своей, а через пару секунд чувствует успокаивающие поглаживания, совсем не совпадающие с внешним видом Юры. Нахмуренными бровями и губами, сжатыми в полоску он показывал свою сосредоточенность. Он был закрытым, погруженным, и только этот белокурый парень с шилом в заднице имел полное право залезть в кокон Исаковского, получив принятие и тепло. Тихонов удобно устроился, положив подбородок на плечо Исаковского. Русый едва уловимо усмехнулся, но больше удивился тому, что Илья прекратил скакать и успокоился на целых десять минут, не считая тех моментов, когда Илья машинально крутил в пальцах край Юриной футболки. Да он бы простоял так еще целую вечность, наблюдая за тем, как лицо русого почти незаметно меняется в зависимости от полученной информации, но в его светлую голову резко ударила тошнота, а руки стали потряхиваться в легком треморе. Илья подумал, что возможно ему просто стало душно, поэтому судорожно вздохнув, он прошептал короткое: «Я скоро» и убежал прочь. Никто даже не заметил. Никто, кроме Исаковского, который первый раз за всю экскурсию отвлёкся и обернулся на удаляющуюся быстрым шагом фигуру Тихонова. Юра почти сразу рванулся следом, но училка по химии, сопровождающая их класс, тут же дернула его за плечо, приказывая остановиться. Исаковский выругался. — Куда собрался? — Спросила женщина, а Юра вскинул брови. — В туалет? — Русый скептично задал риторический вопрос и развернувшись к выходу на пятках, рванулся к двери. Ильи не было нигде. Юра проверил во всех рекреациях и во всех туалетах, сердце вырывалось из груди и наверное ни на каких тренировках и матчах Исаковский не бегал так быстро, как сейчас. Русый быстро добрался до выхода из музея и толкнул тяжелую железную дверь, чуть не прибив Илью, который как алкаш у подъезда свернулся на холодной мраморной лестнице. Блондин сидел поджав колени и пытался успокоить дыхание. Дрожащие руки придерживали потяжелевшую голову. — Тихонов, — Выдохнул Юра и на секунду прикрыл глаза. Илья отреагировал только тогда, когда тонкая рука в митенках опустилась на его плечо, несильно сжимая. — Ты как? — Тихо спрашивает Юра, делая вид, что совсем-совсем не переживал. — Порядок, — В своей ужасно раздражающей манере под названием: «я всегда в порядке» пробормотал Илья. Юра опустился на колени рядом с светловолосым и сильнее сжал его плечо в собственной ладони. — Врёшь. — Илья лишь поднял на Юру поникший от долго не проходившей тошноты взгляд. — Насколько порядок? Как в первом месяце моего приезда, когда мы тебя полуживого еле-еле до медпункта дотащили? — Прищурившись спросил Исаковский. Илья запрокинул голову и досадливо простонал. — Ну плохо, Юр, плохо. Там было слишком душно видимо, может давление, я сам не знаю почему так, — Сдался Илья. Эти двое совершенно не привыкли показывать кому-то свою слабость, но вся «мужественность» с крахом рушилась, когда они оказывались наедине. — Зато я знаю, Тихонов, знаю почему, — Чуть раздраженно кинул русый. Илья моментально понял о чем речь, но взгляд не прятал. — Соревнования через неделю, Юр, я обязан, — Выдохнул Илья, а Исаковский закатил глаза. — Ты такими темпами сдохнешь раньше, — Шипит Юра, не заметив, как ладонь уже держалась не за плечо, а за край чужой кофты в районе солнечного сплетения. Это служило хорошей опорой для того, чтобы притянуться опасно близко. — Переживаешь? — Сощурился Илья. — А ты как думаешь, придурок? — Шепчет Юра и бросает едва уловимый взгляд на покусанные губы, не такие сухие как у него, но тоже с кровавыми следами. И поди разбери, кто покусал, он или Илья сам. — Нет, думаю нет, — Предположил Илья и эти самые покусанные губы расплылись в полуулыбке. — Много думаешь, Тихонов, — Ответил Юра и ненароком застыл, глядя на эту улыбку. Всего на пару грёбаных секунд. — Глаза выше, Исаковский, — Шепчет светловолосый и улыбается шире. Никакое головокружение больше не беспокоит кажется, только теперь ему просто сносит крышу от вида такого растрёпанного, покрасневшего Юры. Хотя он сам-то наверное был не лучше. — Идиот. –Шипит русый, а Тихонов лишь снисходительно отвечает. — А ты пялишься, причем самым наглейшим образом– Юра просто вспыхивает, что совершенно не гармонично с его вечно бледной кожей, но сейчас он выглядит как пыхтящий чайник, и это мило. Не хватает никакого терпения Юре, чтобы еще хоть минуту слушать и видеть эту довольную кошачью морду, которая охренеть как довольна своим поведением. Исаковский даже не хочет предъявлять претензии касаемо того, что Илья еще пять минут назад был похож на зеленого человечка, который вот-вот упадет в обморок, а сейчас. А сейчас Юра просто его целует. «Наглейшим образом» стирая с лица Тихонова эту противную улыбочку, зализывая ее кровавые ранки языком. Илья ожидал этого, более того, он считал, что Юры хватит на чуть более долгое время. Толкаясь кончиком языка внутрь, Юра еще сильнее стискивает в ладони толстовку Ильи, притягивая его ближе. Они оба больше не чувствуют холода мраморной плиты, чувствуют только спасающий безмолвие жест, кричащий: «Я правда переживаю» превращающийся в целый диалог, полный слов, которых они не могут произнести. Пока не могут, но видно, что оба стараются. Илья опускает руки на острые колени Исаковского и сжимает в ладонях. А Юра в ответ на это перемещает свои кисти его на шею, машинально поглаживая скулы, очерчивая линию профиля. Тихонов чувствует кожей шершавую ткань митенок, пропахших сигаретами, не раз пролитым на них манговым соком и неосознанно глубоко вдыхает. А Юра буквально плавится, даже несмотря, что колени заболели, а в футболке он замёрз. Ему тепло и только с ним, только ради него Юра может находиться в феврале в одной футболке на улице. Только ради этих требовательных губ, так спокойно отвечающих на ласковые влажные поцелуи. Только ради этого. Но он не скажет это вслух, точно не сейчас, когда хочется и целовать Тихонова и хорошенечко отпиздить за изнурительные ночные тренировки. Ах, где же Ильюшина медаль самого тревожного тревожника? Юра сломает ее об эту мраморную лестницу.