Декабрь, 1971
Лили много рассказывала о своей школе магии. Даже спустя несколько дней после возвращения домой она замечала что-то случайное в доме и внезапно вспоминала «Хогвартс», «зельеварение» или «Большой зал». Родители Петуньи активно поощряли это раздражающее поведение вопросами и благоговейными восклицаниями. Петунье же это надоело. С каждым новым рассказом её настроение портилось, а единственной отдушиной стал Аспен в сарае. Лили однажды последовала за ней внутрь, и Петунья была тихо удовлетворена, когда заметила, что Лили всё ещё не могла видеть фестрала. Аспен принадлежал ей и только ей. Честно говоря, рассказы Лили заставили Петунью думать о Хогвартсе не как о замке волшебном, а как о жутком: он больше напоминал дом ужасов с привидениями, чем школу для волшебников. Пустые доспехи, которые иногда двигались; проклятые картины, глаза которых преследовали студентов повсюду; лестницы, ведущие туда, куда не вели изначально; и, что хуже всего, настоящие призраки. Лили долго рассказывала о них, и Петунья вздрогнула, просто вспомнив имена. Нечто по имени «Кровавый Барон» не могло быть ничем хорошим. Почему они были вокруг студентов, в качестве своего рода талисмана в придачу? Впервые в жизни Петунья, возможно, была немного рада тому, что она не волшебница. По крайней мере, ей не нужно было бояться почти безголового (что бы это ни значило) мужчину, парящего по ночам вокруг её кровати. Но что её удивило, так это тот факт, что Северусу потребовалось несколько дней, чтобы появиться на пороге их дома. Петунья думала, что вонючий мальчик, как и всегда, будет приклеен к её сестре, но, видимо, что-то изменилось. Но также не было похоже, что у кого-то из них были другие товарищи по играм, с которыми можно было бы проводить время. Причина, по которой у Лили их не было, несмотря на её солнечный и весёлый характер, заключалась не в том, что она была изолирована из-за своей «отличности». Это произошло из-за Петуньи. Петунья всегда была собственницей и ревнивой. То, что она считала своим, никогда не будет передано никому другому, и с юных лет она считала Лили своей. В конце концов, она была младшей сестрой Петуньи и её первой подругой по играм. Зачем ей нужен был кто-то ещё? Петунья намеренно занимала всё её время и мешала другим подружиться с ней. Так продолжалось до тех пор, пока магия Лили не проявилась и не разорвала узы сестры подобно ножницам, разрезающим шёлковую ленту, оставив Лили свободной и доступной для новых друзей. И в тот момент такой же волшебник, Северус, был гораздо более привлекательным другом по играм, чем любой другой одноклассник. На этот раз Петунья не положила конец зарождающейся дружбе. Не то чтобы она не могла – хоть мальчик и обладал магией, это не делало его неуязвимым. Он был явно не уверен в себе, и несколько хорошо продуманных врак о том, что Лили смотрит сверху вниз на его большую, поношенную одежду и немытые волосы, наверняка заставили бы его держаться на расстоянии. Но Петунья больше не хотела беспокоиться о Лили. Она не стоила её времени и усилий. Она могла отбросить сестру, и Северус стал для неё способом доказать это. А теперь Лили посещала школу, полную волшебных людей, где гадкий мальчик уже не был таким уж особенным – и никто не мог помешать кому-либо приблизиться к ней. Возможно, причина, по которой они не казались столь близкими, как раньше, заключалась в том, что у Лили появились новые друзья, а невежественный мальчик чувствовал себя обделённым и забытым. Не то чтобы Петунье было какое-то дело до этого. Если бы он хотел оставить Лили себе, ему следовало бы быть более осторожным, как когда-то ей. Петунья наблюдала за ними через открытую дверь сарая, осторожно распутывая маленькие узлы в густой гриве Аспена. Они вдвоём играли не так, как раньше: никаких волшебных цветов, летающих листьев или других злодеяний. Они просто сидели, прижавшись друг к другу, и разговаривали, а атмосфера оставалось напряжённой. – Знаешь что? – лёгкая улыбка скользнула по губам Петуньи, и она удовлетворённо почесала за ушами Аспена. – Они ничего не могут без своей магии.❀
Рождественским утром, когда Петунья отодвинула занавески, на дворе не было ни снежинки, хотя надежды были на обратное. Вместо этого четыре совы уставились на неё блестящими глазами, силясь найти достаточно места на её маленьком подоконнике. Большая рогатая сова с изогнутым клювом занимала больше всего места, и ей удавалось выглядеть настолько возмущённой, насколько совы вообще способны выглядеть возмущёнными. Лили подошла к Петунье и издала восторженный вздох. – Это, должно быть, рождественские подарки! Я не ожидала... Петунья проигнорировала сестру и открыла оконную задвижку, её действия были встречены шелестом крыльев и парой парящих перьев. Волна декабрьского воздуха омыла её кожу, чистый запах мороза проник в нос и прогнал затянувшийся сон. Крампус щёлкнул ей кривым клювом, прежде чем подпрыгнуть ближе, и протянул когтистую лапку, на которой болталось не только письмо, но и прямоугольный пакет. Петунья увидела, как рука Лили потянулась к пакету, но она быстро отвязала его, прежде чем сестре удалось прикоснуться к нему. – Тьюни..? – Этот для меня. Лили моргнула своими большими зелёными глазами. – Правда? Я не знала... Петунья кратко показала письмо, адресованное ей (Юджин, к счастью, не написал на конверте её дурацкое прозвище), прежде чем снова спрятать его. Она не хотела, чтобы её сестра была рядом в этот момент. – Кто-то послал тебе сову? Кто? Я знаю их? Петунья коротко отрезала. – Нет. – Они из Хогвартса? Почему ты не говорила об этом раньше? Петунья пожала плечами и спрятала письмо и пакет под подушку. Она откроет его позже, когда Лили не будет свидетелем этого. К счастью, Лили отвлеклась на свои подарки. Она скормила совам несколько закусок, которые Петунья оставила рядом с окном для регулярных визитов Крампуса, одновременно читая имена на своих письмах. – Амелия, Эдгар и Алиса... они все подумали обо мне! Что мне делать, я ведь только закуски приготовила для них... Как думаешь, Тьюни, мне стоит попросить маму сходить за покупками? Хочешь пойти с нами? – Нет. Лили, казалось, немного надулась, но Петунья проигнорировала её выходки. Неужели ей хотелось снова затащить на эту проклятую волшебную улицу не только старшую сестру, но и их маму? Разве она не понимала, что им обеим здесь не рады, поскольку они не такие, как Лили? И она вообще может себе представить, как они доберутся туда без помощи миссис Снейп? Но Лили, конечно же, всё равно до тех пор, пока она может приобрести милые подарки для своих новых милых друзей. Тщательно распаковав свои рождественские подарки (Лили взяла перо, шарф в красно-жёлтую полоску и немного шоколада), она наконец спустилась вниз, чтобы помочь маме с завтраком и, возможно, попросить её сходить за покупками. Петунья проводила взглядом сестру, а затем подняла подушку и вытащила свой пакет, нечто вроде складок коричневого пергамента, в котором он был упакован. Он был ненамного больше письма, прикреплённого к нему, но весил прилично. Петунья осторожно развернула мятую бумагу, обнаружив книгу в твёрдом переплете, украшенную сусальным золотом. От него пахло свежими чернилами и кожей, а аккуратные иллюстрации на обложке, изображающие чешую, перья и когти, отражали ранний утренний свет и красиво переливались. Казалось, будто они ожили, когда Петунья провела по ним пальцем, чувствуя мягкость материала под кожей. «Фантастические твари и где они обитают», – прочла Петунья, чувствуя себя странно. Всего несколько месяцев назад она смотрела на эту же книгу в магазине и возмущалась фанатизмом волшебников и ведьм. Но, глядя на это сейчас, в ней не осталось ни капли обиды. Осторожно распечатав письмо, Петунья начала читать знакомые неряшливые каракули. Цветочек, Если у тебя уже есть копия, продай эту книгу – я достал подпись для неё, что должно увеличить её ценность. Если нет, то, наверное, я только что обошёлся семейному бизнесу в два галеона. Если глава о фестралах не поможет, вини в этом моего отца. Иногда он плохо выражает свои мысли. Подписано как «Питер» не только потому, что я считаю это имя броским, но и потому, что мой отец никогда не отстал бы от меня с расспросами, попроси я его подписать «Цветочек». Наслаждайся, и Счастливого Рождества, Джин Петунья позволила себе лёгкую улыбку и встала, готовясь написать письмо с благодарностями.❀
Рождественский подарок Юджина был одновременно и благословением, и проклятием. Благословение, потому что она узнала больше о фестралах и всех других фантастических существах. Проклятие, потому что она узнала больше о фестралах и причинах, по которым она могла их видеть. Почему только она могла видеть Аспена. Петунья не была особенной. Она не была выбрана магией. Она ни в чём не была уникальной. Она только имела несчастье стать свидетельницей смерти. Совпадение. Ничего особенного. Она по-прежнему оставалась брошенной и абсолютно обыденной сестрой. После прочтения книги присутствие Лили ещё сильнее бередило старые раны Петуньи. Она даже не осознавала, что раньше боль не была такой сильной, и в основном чувствовала раздражение, но не такое... горькое. Грустное. Ненавистное. Ревнивое. Но теперь всё вернулось с удвоенной силой, как поток яда, прорвавшийся через плотину и омывающий её внутренности сейчас. Каждый раз, когда она смотрела на Лили, боль проникала в её кости подобно лезвию и распространялась от макушки до кончиков пальцев, но сильнее всего ныло сердце. В какой-то момент Петунья обнаружила, что стоит рядом с кроватью Лили и смотрит на её дурацкую палочку. Лили была снаружи с Северусом, благодаря чему Петунья осталась одна в их комнате. Солнечный свет падал в окно и бил ей в глаза, пыль танцевала в воздухе, подобно блёсткам. Он освещал бледный прутик, невинно лежащий на прикроватной тумбочке Лили, как будто сами небеса хотели его подсветить. Она знала, как сильно Лили дорожила этой дурацкой палочкой. Каждую ночь перед сном её младшая сестра украдкой прикасалась к нему, проверяя, всё ли на месте. Петунья схватила его, ожидая, что что-нибудь произойдет – возможно, статический шок, потому что она не была его владельцем, или хотя бы покалывание в пальцах, чтобы почувствовать магию, проходящую через него. Но ничего не произошло. В её руках это был просто кусок обычного дерева, холодный и гладкий по отношению к её коже. И мёртвый. В ней вспыхнул гнев, и на секунду ей захотелось покончить с ним. Уничтожить его и всё, что оно значило. Но прежде чем она успела схватить другой конец, в её голове мелькнула картина: зелёные глаза Лили, блестящие от слёз. Петунья не знала, как долго она просто стояла там, бессмысленно держа в руках кусок дерева, который никогда не среагирует на её слова, прежде чем положила его обратно на тумбочку Лили. Сломать её, возможно, было бы приятно, но это не изменит её реальность. Она не была и никогда не будет особенной.❀
Прошло два дня после Рождества, когда Петунья нашла выход всему своему горькому разочарованию и зависти. Гадкий мальчик пришёл к Лили. Петунья стояла в открытом дверном проёме, какая-то часть её разума заметила, что пронзительные чёрные глаза теперь не глядели снизу вверх, а сравнялись с её. Мальчик сильно подрос за те месяцы, когда она его не видела. Однако ненависть и отвращение, которые она увидела в них, остались такими же, как и раньше. – Где Лил? Петунья ещё секунду молча смотрела на него. В её сознании зажглась злобная искра, и её огонь медленно разгонял онемение конечностей, разгораясь всё ярче. Он больше не сможет её проклинать. Лили рассказала, что им запрещено использовать магию вне школы, когда мама просила показать ей парочку заклинаний, которыми она всегда так хвасталась. Это значило, что Петунье больше не нужно было бояться гадкого мальчишку. Мальчик нахмурился от раздражения, когда она слишком долго молчала. Петунья слегка улыбнулась, от чего морщина между его тёмными бровями только усилилась. – Её нет дома. Разве она тебе не говорила? Она покупает подарки всем своим новым друзьям из Хогвартса. Лицо мальчишки побледнело, за исключением носа, который, как заметила Петунья, тоже вырос. Детская одутловатость постепенно трансформировалась во что-то более цепкое и острое. – Ты врёшь. Лил бы рассказала мне. Улыбка Петуньи расцвела. Самое приятное во всём этом было то, что она на самом деле вообще не лгала. Мама отказалась возить Лили за покупками прямо на Рождество и обещалась через пару дней исполнить желание любимой дочери. Петунья отошла в сторону, предлагая мальчику пройти внутрь. Она знала, что он редко бывал в доме – они с Лили обычно встречались на заброшенной городской площади, в полях или на опушке небольшого леса. – Проверь сам, если не веришь мне. Подозрение в его обсидиановых глазах возросло, но детское любопытство и необходимость доказать её неправоту победили. Он медленно пробрался внутрь, выглядя так, словно его мог напугать громкий шум. Ему не о чем было беспокоиться: её отец был на работе, а это означало, что дом сейчас был предоставлен одной Петунье. Она подождала, пока он доберётся до кухонной стойки, прежде чем глубоко вдохнула и прикрикнула: – ЛИЛИ! И к её огромному удовлетворению, мальчик завертелся, как кот, которому наступили на хвост. В этот раз улыбка Петуньи хоть и была подлой, но стала более искренней. – Видишь? Её нет дома. Мальчик не ответил, всё ещё глядя на неё со своей обычной ненавистью. Он выглядел неуместным в их кухне кремового цвета с блестящей бытовой техникой и синими кастрюлями, словно пятно чернил на картине пастелью. – Она больше ни о чём не говорила с тех пор, как вернулась домой, – продолжила Петунья. – Речь всегда шла о всех её новых друзьях: Амелии, Алисе и... Эдгаре? Мальчик слегка вздрогнул, услышав имена. Удовлетворение разлилось в груди Петуньи. – А ты с кем-нибудь подружился, Северус? Она знала – нет. Он поклонялся алтарю Лили, а это означало, что никто другой никогда не будет достаточно хорош. Он хотел, чтобы она была единственной, с кем он был бы близок, а он был единственным, с кем она была бы близка – жаль, что эти желания никогда не сбудутся, если только не делать всё возможное, как это делала Петунья все эти годы. Лили была слишком открытой: она быстро находила что-то по душе и никогда не ограничивала себя в привязанностях. Его глаза подозрительно сузились. Почему-то вид того, как он сгорбился на её кухне в своей свободной, пыльной одежде и длинных, всклокоченных волосах, напомнил Петунье бездомного кота, который забрёл в её дом и был загнан в угол. Ещё шаг ближе – и он либо поцарапает ей лицо, либо спрячется за шторами. – Что тебе с того? – прошипел он подобно коту. – Что ж, что бы ты обо мне ни думал, мы знаем друг друга уже много лет. Конечно, мне любопытно. Его долговязое тело ещё больше сгорбилось, взгляд сверкнул. Она знала, что он не верил ни единому её слову. – Я ненавижу тебя. «Это взаимно», – Петунья вздохнула, как будто её действительно заботило мнение несчастного мальчика. – Это не меняет того факта, что мы достаточно хорошо знаем друг друга. Мы выросли в одном городе. – Тебе плевать на меня. «Умнее, чем кажется». – Зачем тогда мне спрашивать? Его глаза почти сомкнулись в линию – вот настолько они сузились. – Ты хочешь чего-то. Петунья изобразила фальшивый смех. – И чего бы я могла хотеть? – Чего-то, чем можно напакостить Лил. Петунья очень старалась сохранить нейтральное выражение лица. Несчастный мальчик, очевидно, знал её довольно хорошо. Потому что с тех пор, как она увидела его стоящим в дверном проёме, в её голове медленно зародился план. Она не могла забрать себе палочку Лили, её магию, её популярность и её красоту. Всё это всегда принадлежало её младшей сестре, и Петунье ничего из этого не досталось. У неё не было ничего, ведь даже её маленький монстр – обычное совпадение, она была посредственностью. Но, возможно, она могла бы кое-что забрать у Лили. Что-то, что её сестра небрежно оставила позади. Что-то особенное для неё. Гадкий мальчик. Дружба или верность. «Тебе следует лучше заботиться о тех, кто ещё что-то для тебя значит, сестра». Петунья пожала плечами и закрыла за собой дверь, отрезав ему путь к побегу, прежде чем отправиться на кухню, к нему. Она заметила, как мальчишка напрягся, когда она подошла ближе, и чуть не рассмеялась над ироничностью ситуации. Все годы назад именно ей приходилось убегать всякий раз, когда он приближался, чтобы он не проклял её. Но ему запрещено использовать магию, и она превратилась из жертвы в агрессора. Теперь его глаза были настороженными и наблюдали за её приближением. – Тогда можешь не говорить, – небрежно сказала Петунья. В любом случае она уже догадалась об ответе. – Просто Лили говорит только о Хогвартсе и её друзьях, поэтому я подумала, что ты, возможно, хочешь сделать то же самое. Хочешь чаю и печенья? У нас ещё немало осталось с Рождества. Он сделал два шага назад. – Что с тобой не так сегодня? Петунья подошла к полке и взяла консервную банку, украшенную узором из снежинок. – Что ты имеешь в виду? Она, не оборачиваясь, услышала, как он стиснул зубы, а затем его разочарование вырвалось из него одной яростной тирадой. – Мне плевать, для чего ты пытаешься меня обмануть, я знаю, кто ты на самом деле! Завистливая, уродливая шлюха, которая мечтает быть хотя бы наполовину так же хороша, как её сестра! Крышка консервной банки замерла, наполовину открывшись. Какая-то часть её слышала его тяжёлое дыхание позади себя. Сама Петунья просто чувствовала себя... опустошённой. Её проницательность и заговор угасли после его слов, всё, что осталось от её жгучих амбиций, – это дым, клубящийся через её голову, забивающий ей горло и вызывающий жжение в носу. «Он прав, – раздался шёпот в сознании, – ты жалкая: пытаешься расположить к себе одиннадцатилетнего мальчика, которого ты даже терпеть не можешь, только потому, что это причинит Лили боль». Так высоко ценила себя за то, что смогла увидеть Аспена... а ведь Юджин с самого начала знал настоящую причину. Он знал, что ты просто одна из тех, кто кого-то потерял – ничего особенного, тут нечем хвастаться. А она хвасталась этим. У себя в уме, Юджину в письмах. Однажды она даже высокомерно спросила, может ли он их видеть, и обрадовалась, когда он сказал – нет. Теперь же она просто ощущала... ничто. Шепчущий дым рассеялся, но боль в горле и носу осталась, царапающая и раздражающая. Завистливая, уродливая шлюха, которая мечтает быть хотя бы наполовину так же хороша, как её сестра! Петунья хотела это отрицать. Ей хотелось кричать: она так же хороша, как и её сестра, она такая же красивая, такая же особенная, но слова не сходили с её языка. Потому что это – ложь. «Не демонстрируй свою слабость», – прозвучал в её голове очень тихий голос. Это была та её часть, которая всегда хотела казаться сильной и заботиться о себе, когда никто другой этого не делал. Она не могла позволить гадкому мальчику увидеть, что он прав, что его слова попали в цель. Поэтому она развернулась, в её затуманенном мозгу медленно формировался язвительный ответ, но прежде чем она успела хоть что-то сказать, мальчик замер. Его обычно желтоватая кожа побледнела настолько, что стала почти серой, а глаза, казалось, вот-вот вылезут из орбит. Прежде чем Петунья успела открыть рот, он выскочил из кухни, его неуклюжие руки возились с дверной ручкой, а затем, отворив её, он исчез в проёме, даже не закрыв за собой дверь. Петунья молча смотрела ему вслед, обессилив думать о том, что только что произошло. Только когда что-то потекло у неё с подбородка, Петунья поняла, что плачет. И мальчик это увидел.❀
Северус чувствовал себя гадко и ненавидел себя за это, ведь сестра Лили того не стоила. Он просто сказал правду: она была злобной, унылой и подлой шлюхой, чья ревность горела так ярко, что никто не мог её не заметить. Он назвал её «шлюхой», потому что был уверен, что это что-то плохое, хотя истинное значение этого слова ускользало от него. Он просто знал, что это заставляло его мать сжимать кулаки в возмущённом гневе, когда отец кричал это через всю комнату. Северус даже сдержался: он знал настолько плохое слово, от которого мать убегала и на какое-то время исчезала. Иногда часы, а если это была особенно жестокая ссора, даже дни. Северус задавался вопросом, почему она всегда возвращалась. Ему хотелось думать, что это из-за него, но это казалось ложью. Было ли это из-за его отца? Или это потому, что ей больше некуда было пойти, кроме как к этому грязному маленькому дому, где правил пьяный маггл? Когда он перевернулся, пружины матраса ткнули его в рёбра, словно палец, читающий лекции. Возможно, ему все-таки не стоило называть сестру Лили «шлюхой». Но всё остальное, что он сказал, было правдой. Он действительно не мог понять, почему его желудок скрутило от беспокойства с тех пор, как он увидел, что она плачет. Он никогда не чувствовал никакого сожаления, что бы он ни делал с сестрой Лили за эти годы. Она заслужила это за то, что была так жестока с Лили, за то, что называла её «уродкой». Но что бы он ни делал за все эти годы: проклинал её одежду, проклинал землю, по которой она шла, даже проклинал её саму – она ни разу не плакала. Она бросала гневные взгляды, выплёвывала острые оскорбления и убегала, когда думала, что ей грозит опасность, но ни разу не плакала. Это была очень странная картина, как будто две несочетаемые вещи наложились друг на друга. Словно дьявольская сеть, внезапно прорастающая экзотическими ароматными цветами; это выглядело неправильно, почти гротескно. Но он видел это каждый раз, когда закрывал глаза. Сестра Лили стояла на своей красивой, идеальной кухне и смотрела на него своими серыми, как вода, глазами, блестящая дорожка слёз скользила по её тонким щекам. Они поймали приглушённый свет, и затем одна блестящая капля повисла на её остром подбородке подобно маленькому бриллианту. Он не ждал, пока она упадёт. Он не сделал ничего плохого. Какое ему дело до ожесточённой старшей сестры Лили? Она могла бы остаться в своём пустом доме и плакать навзрыд – ему всё равно. За эти годы она говорила ему гораздо худшие вещи, о… его родителях. Её маленькая вспышка ничего не значила. Однако он всё ещё чувствовал себя несчастным. Повернувшись на своей узкой кровати, на котором старое бельё пахло нафталином, он закрыл глаза, пытаясь прогнать эту картину. Оно исчезнет, как только он снова увидит Лили. Ему просто нужно было дождаться утра. И он отказывался думать о причине, по которой он не смог увидеть её сегодня. Её новые друзья с Гриффиндора... Старшая сестра Лили должна была чувствовать себя гадко. Судя по тому, как она смотрела на него и мило разговаривала, она явно что-то замышляла. Он даже не знал, что она способна на что-то, кроме плевания ядом. Он ненавидел её, и она ненавидела его – он это знал. Так почему же она плакала?❀
В тот вечер Петунья оказалась в маленьком садовом сарае, месте, которое она не посещала с тех пор, как прочитала ту ужасную книгу про «Фантастических тварей». Аспен приветствовал её с энтузиазмом, скача вокруг неё так сильно, что почти подпрыгивал, кусая её руки и одежду и прижимая свою скелетную голову к её груди при каждом круге. Кажется, он скучал по ней. Петунья позволила ему это, и волна чего-то тёплого и мягкого медленно покрыла острые края, расколовшиеся внутри неё. Боль, которая постоянно накапливалась с Рождества, смягчилась, ранение не затянулось, но больше не представляла собой болезненную, инфицированную рану. – Мне кажется, что во всём этом мире я нравлюсь только тебе, – сказала она Аспену. Он потёрся головой о её живот, его острые зубы представляли угрозу для ткани, но Петунья обнаружила, что ей плевать на свой испорченный гардероб. Её пальцы скользнули по его ушам и начали ритмично почёсывать их, проходя вниз по шее, где торчала его редкая грива. Он заржал от удовольствия, вытянув свою длинную шею, чтобы дать ей больше возможностей для ласки. Петунья подчинилась. – Сегодня я совершила ошибку, – сказала она ему, а может быть, сказала себе. – Я думала, что смогу что-то отобрать у Лили, но не продумала это. Она медленно опустилась на пол, устроившись на одеялах, на которых спал Аспен. Он последовал за ней, сложив ноги и уложив половину своего тела ей на бёдра, положив голову ей на колени. Несмотря на то, что он подрос в размерах, он был не очень тяжёлым. Петунья продолжала гладить его и разговаривать сама с собой. – Если бы я продумала это, я бы осознала свою ошибку. Но я была слишком сосредоточена на результате. Аспен уткнулся носом в её колено, и Петунья почувствовала, как его холодное дыхание обдувает колено сквозь джинсовую ткань. Казалось, он никогда не замерзал, какой бы низкой ни была температура его тела. Петунья знала, что она, с другой стороны, должна была почувствовать холод – хлипкие стены сарая, пронизываемые ветрами, не были хорошим убежищем от него. Но в данный момент это беспокоило её не больше, чем Аспена. – Любой, кто знает Лили – а гадкий мальчик, конечно же, знает – никогда не откажется от неё. Более того, они никогда бы не оставили её ради меня, – Петунья почувствовала, как горячий ком вернулся к её горлу, но не позволила ему овладеть ею теперь, когда она знала, что это значит. – Независимо от того, насколько милой я бы не была или сколько не рассказала бы ему о Лили, он никогда не изменил бы своей преданности. Никто бы не стал. – Но знаешь, что во всём этом самое несправедливое, Аспен? Боюсь, наоборот, это слишком легко сработало бы. Я знаю, что даже если кто-то познакомится со мной первее... – «Юджин, нет, не думай о нём», – ... он вмиг перейдёт к Лили, как только увидит её. И ей даже стараться нужды нет. Глядя на Аспена, сидевшего у неё на коленях, она обняла его настолько, насколько могло обниматься скелетное, похожее на жеребёнка существо со слишком длинными ногами – она прошептала: – Я думаю, единственная причина, по которой ты предпочитаешь меня, это то, что она не может тебя видеть. И Петунья поймала себя на мысли, чтобы Лили никогда в жизни не коснулась смерть.❀
Петунья выглянула в окно, наблюдая, как гадкий мальчик следует за Лили, как влюблённый щенок. Почему они всегда играли на улице, даже в плохую погоду, она не могла понять. Лили, по крайней мере, была тепло укутана в пухлый жакет кремового цвета, а шарф в красно-жёлтую полоску, который она получила на Рождество, был обёрнут вокруг её шеи, сливаясь с её волосами. На мальчике же было только длинное, потёртое серое пальто, которое едва скрывало за собой гнилые, застывшие от мороза лохмотья, и явно не давало никакого тепла. Она могла видеть, как он дрожит, когда декабрьский воздух поднимал лацканы его воротника. «Хорошо, пусть он замёрзнет», – подумала она. Когда он пришёл сегодня, он даже не взглянул на неё, хотя Петунья этого и хотела. Она не желала, чтобы ей напоминали о её ужасной ошибке, когда она не смогла проконтролировать себя так, как ожидала. Было бы лучше, если бы он вёл себя так, как будто ничего не произошло. Но даже так это всё равно злило её. Она уже собиралась отвернуться от окна, когда увидела знакомый силуэт, взмахивающий огромными крыльями перед полотном кружащихся серых облаков. Он направлялся прямо к ней. Крампус. Она написала Юджину рождественским утром ещё до того, как открыла книгу, которую он ей подарил, поскольку Крампус всегда с нетерпением ждал её ответа после доставки письма. В ту пору она не чувствовала ничего, помимо желания поблагодарить его за подарок, кроме, может быть, неумело спрятанного счастья. Но теперь это счастье было омрачено сожалением. Если бы она никогда так и не узнала о причине, по которой она смогла увидеть Аспена, возможно, она бы не чувствовала сейчас себя так паршиво. Может быть, она бы не потеряла самообладание перед гадким мальчиком. Возможно, она всё ещё чувствовала бы себя особенной. Крампус сел на подоконник, и она без раздумий открыла окно, это уже стало привычным делом. К его лапке было привязано письмо, и Петунья нехотя развязала его, держа в руках, не открывая. Крампус щёлкнул ей искривлённым клювом в знак приветствия, прежде чем зашуршать крыльями. Петунья подошла, чтобы закрыть окно, не допуская проникновения потока холодного воздуха, и была удивлена, обнаружив, что гадкий мальчик смотрит на неё снизу. Он выглядел удивлённым. Лили улыбалась и разговаривала с ним, возможно, объясняя, что сова действительно была для Петуньи и что её глупая старшая сестра на самом деле не переманивала волшебную переписку Лили из ревности. Петунья едва удержалась от насмешки над ним. Вместо этого она повернулась и села за стол, письмо показалось ей слишком тяжёлым в руках. Что ей сказать, когда Юджин спросит о книге? Что она возмутилась тому, что она сказала правду, которую не хотела знать? Тёмная часть её также задавалась вопросом, знал ли Юджин, что он сделал. Если бы он знал о её заблуждениях и решил положить им конец. В конце концов, он никогда не казался ей таким глупым. И это была собственная книга его отца – он должен знать её содержание. Крампус нетерпеливо ухнул, напугав её. Петунья неохотно засунула пальцы в конверт и развернула письмо. Цветочек, Теперь, когда ты являешься экспертом по всем фантастическим тварям, я могу время от времени присылать тебе свою незаконченную домашку. Или у тебя есть на примете рождественский подарок получше? Я, например, думаю, что это была бы отличная идея. Не говоря уже о том, что профессор Кеттлбёрн (это учитель по фантастическим тварям) всегда вызывает меня только из-за моей фамилии, и ты знаешь, как я застенчив – для меня это граничит с пыткой. С прошлого года профессору каким-то чудом удалось потерять ещё два пальца. Мы всё ещё делаем ставки на то, какое существо оказало ему честь съесть их на этот раз. Теперь, когда и ты являешься таким же экспертом, ты можешь предложить пари. Я с нетерпением жду улучшения своих оценок, Джин Петунья дважды перечитала письмо, сама не понимая, почему. Может быть, дело в том, что это было сказано так же небрежно, как всегда, а может, в том, что он не спросил её, что она думает о книге. Что он даже ничего не упомянул о фестралах. Или у тебя есть на примете рождественский подарок получше? Может быть, дело было ещё и в том, что она даже не подумала подарить Юджину ответный подарок, хотя он ей что-то подарил. Хотя она считала его... другом по переписке. – Я сейчас приду, Крампус. Медленно спустившись по лестнице, Петунья с облегчением обнаружила, что кухня пуста. Её рука уже потянулась к полке, но замерла на полпути, когда она увидела знакомый узор из снежинок. В её голове раздался голос, режущий, как осколок стекла. Завистливая, уродливая шлюха, которая мечтает быть хотя бы наполовину так же хороша, как её сестра! Неужели все о ней так думали? Так ли подумает Юджин, когда встретит Лили? Невидимая петля стянула её живот и сжала его в маленький шарик. Напряжение засело внутри неё, как камень, пока она снимала жестяную коробку и осторожно открывала её, как будто она могла обжечься лишь прикоснувшись, и вынимала печенье, которое она испекла сама. Ей не следует так много об этом думать. Если она позволит этому повлиять на себя, это будет означать, что гадкий мальчик победил. Взяв тканевую салфетку с узором в красно-белых завитках, она плотно завернула печенье, прежде чем вернуться в свою комнату и написать письмо. Юджин, Мой подарок – печенье, от которого тебя не стошнит, оно не плавает, не меняет цвет и не искажает тебя каким-либо иным образом. Возможно, как только ты их съешь, твоё мнение о рвотных конфетах изменится. А ещё я отказываюсь делать домашнее задание. И я ничего не поставлю на увечье человека – это варварство. С прошедшим Рождеством, Петунья Глядя, как Крампус улетает, Петунья почувствовала одновременно тяжесть и головокружение. С этим письмом всё вернётся на круги своя? Или книга изменила что-то, что она не могла игнорировать? Ещё одна мысль промелькнула в её голове, небольшой, скрытый страх, который за последние несколько дней вырос и превратился в огромный и болезненный ужас. Что сделает Петунья, если Юджин когда-нибудь встретит Лили? И есть ли способ предотвратить это?❀