Август, 1971
Петунья Эванс была наблюдательной девочкой. В детстве она поняла, что если не маячить перед глазами, то о её присутствии забудут, благодаря чему можно немало нового будет услышать. Она знала многое из того, чего двенадцатилетней девочке знать не следовало, и осознавала то, что ни один ребёнок никогда не должен был осознавать. Как например то, что она менее любимая дочь. Петунья также знала, что «маггла» – нехорошее слово, хотя никто так и не объяснил ей его значения. Она просто знала. Ведь глаза того гадкого мальчика светились неприязнью всякий раз, когда он обращался к ней так. В последний раз, когда он процедил сквозь свои кривоватые зубы это слово, у её туфель внезапно проросли корни, и Петунье пришлось приложить немало сил чтобы их снять, прежде чем её полностью обездвижило бы. Пока она, освободившаяся, лежала на спине, корни нещадно зарывались в почву, словно ищущие пальцы, разбрасывая траву и землю сильными толчками, и всё это всего лишь в нескольких дюймах от её маленьких ножек в белых носочках. Единственное, чего Петунья пока не поняла: как он это сделал. Сколько бы презрения и ненависти она ни направляла в его сторону, сколько бы пугающих сценариев ни представляла в своей голове, у неë ничего подобного не получалось. Но она точно знала, что он, равно как и все другие, предпочтёт общение с её младшей сестрой, чем с ней. Ведь сам Бог предпочёл Лили. Он одарил её красотой: большими зелёными глазами и ярко рыжими кудрями, отражавшие свет полуденного солнца, подобно огненному нимбу. Петунья же, в противовес, выглядела так, будто все краски жизни из неё выкачали: тонкие светлые волосы свисали жидкими прядями, а постоянно влажные глаза обладали неопределённым серо-голубым цветом. Если Лили представляла собой взрывную смесь огня и океана, то Петунья была выбеленной корягой на её берегах, которую сложно заметить и которая подвергалась всё большему разрушению с каждым новым приливом. У Петуньи ничего не было. Даже милого имени. Хотя это больше говорило о фаворитизме родительском, нежели божественном. Конечно, они никогда в этом не признавались, но их действия об этом кричали выразительнее всего: когда что-то случалось, родители всегда допрашивали её первой, не ожидая ничего плохого от Лили. И если выяснялось что виновница Лили, то родители напоминали Петунье об еë обязанностях «старшей сестры», и это моментально выводило еë из себя. Петунья, как старшая сестра, ты должна помогать младшей и заботиться о ней. Петунья, как старшая сестра, ты не должна быть грубой по отношению к Лили. Петунья, как старшая, ты не должна завидовать своей младшей сестре. А что насчёт Лили? Что она должна делать, а что нет, будучи младшей? Не должна ли и она заботиться о Петунье? Учитывать её чувства? Нет, напротив, Лили очень любила выставлять свои особенности на показ, те, что могла сделать именно она. Как сейчас: на гребне невысокого холма, позади дома, солнечный свет ласкал волосы Лили, и они сияли маленькими оранжевыми искорками, а меж пальцев сплеталось волшебство. Гадкий мальчишка шёл к ним из-за её спины, как ожившее чучело, бродил по полям в поисках принцессы, в поисках Лили, пока наконец не нашёл её. Петунья просто стояла и смотрела, как еë младшая сестра крутила над своей ладонью цветок, чьи маленькие белые лепестки раскрывались; природа подчинялась ей, как если бы она была богиней, как если бы она была выше всех остальных, как если бы она была выше Петуньи. Дар настолько уникальный, настолько фантастический, что каждый ребёнок мечтал о таком. И конечно же именно Лили обладала этим даром. Ведь жизни недостаточно того, чем она уже одарила еë. Гадкий мальчишка поравнялся с Лили, и его бездонные, пустые и чёрные, глаза смягчились, как и всегда, когда он видел младшую сестру Петуньи. Свежий ветер трепал сальные волосы мальчишки, длинные и неопрятные, и его потёртую одежду, которая явно не была предназначена для ношения, но Лили, кажется, не возражала. Петунье же, напротив, это не нравилось, но не то чтобы Лили нуждалась в её предупреждениях. Возможно, она понимала, что этот мальчишка – еë верный рыцарь, всегда готовый служить и защищать еë своими причудливыми силами, а это перевешивало его странный, болезненный вид и исходящий от него запах нафталина. У Лили хватало защитников – все всегда были готовы встать на её сторону, найти оправдания её ошибкам... «Не то что у меня», – подумала Петунья. Она может полагаться только на себя. Кто её защитит, если не она сама? Иногда Петунья допускала мысль, что Лили, возможно, не хочет ей досаждать. Но эта маленькая мысль сразу же отбрасывалась её, растущей изо дня в день, злостью и заталкивалась в самые тёмные уголки её сознания, чтобы потом оказаться забытой. Даже если Лили не хотела бы ей досаждать, она в итоге часто доставляла неприятности своими действиями. Их родители считали, что таким образом Лили пыталась привлечь внимание старшей сестры и снова подружиться с Петуньей, ведь их отношения некогда были хорошими. По мнению же Петуньи, это было далеко от истины. Ведь всё что теперь она видела, глядя на Лили, – это тщеславное хвастовство. Остатки щербатой улыбки, её пухловатые пальцы, вцепившиеся в рукава старшей сестры, и тонкий запах детской присыпки сменились: теперь Лили, красивая, волшебная младшая сестра, она могла подчинять природу своей воле, с широко раскрытыми зелëными глазами и лучезарной улыбкой, в то время как Петунья была вынуждена просто смотреть на это со стороны. Она могла убрать эту улыбку только одним способом. И Петунья этим способом воспользовалась. – Уродка! Выражение лица гадкого мальчика потемнело быстрее, чем у Лили, ярость вспыхнула в темноте его глаз, а лицо посуровело и стало угловатым. – Ты – уродка, Лили! На одну драгоценную секунду Петунья испытала удовлетворение, видя, как гаснет улыбка на лице Лили, наблюдая, как маленький цветок над ладонью увядает, а магия утекает сквозь еë пальцы. В этот момент гадкий мальчишка поднял свою руку, и указал на Петунью, но, ожидая подобного, та быстро повернулась и побежала, не желая испытывать его месть за его праведную защиту бедненькой Лили. Трава колыхалась под её быстрыми ножками, бока кололо, и горло жгло от дыхания, а запах пыльцы и свежей зелени прилип к нёбу. Но Петунья не остановилась, пока не поднялась на вершину холма, скрывшись из поля зрения Лили и гадкого мальчика. Петунья знала, когда следует отступить. Она этот урок уже усвоила. Из-за пота тонкие волосы прилипли ко лбу, но она зачесала их за уши, позволив своему хриплому дыханию успокоиться, как и бесконтрольному сердцебиению. Нельзя выглядеть слишком неопрятно. Петунья мало что могла контролировать в своей жизни, поскольку она была слишком юна для самых важных решений, но она всегда следила за своей внешностью и поведением в меру своих возможностей. Она заботилась о себе. Просто потому, что больше некому.❀
Странное письмо прибыло этим утром во время завтрака, заставив её родителей разразиться смехом, а красивое лицо Лили ослепительно улыбнуться. Выглядело оно не так уж и необычно: пожелтевшие листки бумаги – приглашение учиться в школу и список необходимых вещей для покупки. Но его принесла сова. Настоящая живая сова, птица, не вписывающаяся в кухне Эвансов, с яркими глазами и острыми когтями, принадлежащая ночной дикой природе – и к сказке. Жизнь Лили превратилась в ту самую сказку о чудесах и волшебстве, в то время как Петунья вновь оказалась в тени яркой истории сестры, оказалась в забытых сносках обыденной и горькой жизни. Она была скучной старшей сестрой... возможно, даже злой сестрой. Нож погрузился в тёплое масло без сопротивления. Петунья в негодовании посмотрела на нож и вынула его, а после опустила вновь, снова и снова, пока масло не потеряло свою форму. Уже невозможно было изуродовать его сильнее, и теперь она не могла вымещать на нëм своё разочарование. На крошечную долю секунды Петунья задумалась: сможет ли нож так же легко пронзить её кожу? Радостная болтовня родителей и Лили становилось всë невыносимее, и Петунья со скрипом отодвинула стул и убежала из-за стола в свою комнату, надеясь оставить свои мысли в изуродованном куске масла. Дорогой листок бумаги лежал там, где она его оставила – в центре обшарпанного стола, отражая рассеянный луч утреннего солнца, и сверкая как слоновая кость, – намного лучше, чем тот пожелтевший листок, который Лили сжимала в руках, словно он был соткан из золотых нитей. Это была самая дорогая бумага, найденная Петуньей, и купленная на её небольшие карманные сбережения для возможного особого случая, для письма кому-то важному. Идея о друге по переписке всегда привлекала её: расстояние и анонимность, которую дарили бумага, чернила и почтовый штамп, были слишком соблазнительны для той, кто тщательно скрывал свои слабости. Но теперь у Петуньи появилось другое применение для этой дорогой бумаги. Она села за стол, которую приходилось делить с Лили, и крутила ручку между пальцами, погрузившись в раздумья. Она хотела, чтобы письмо было идеальным, поэтому исписала несколько черновиков, чтобы быть в этом уверенной. Наконец она потянулась за красивой бумагой, которая казалась слишком тяжëлой в её бледных руках. Глубоко вздохнув, она начала писать. Достопочтенному директору Школы Чародейства и Волшебства Хогвартс, Меня зовут Петунья Эванс и мне двенадцать лет. Моя младшая сестра недавно получила письмо с просьбой поступить в Вашу школу, и я хотела бы сообщить Вам, что я тоже очень хочу стать ведьмой. Хоть мне может и не хватать природного таланта моей сестры, но я клянусь, что буду самой трудолюбивой ученицей в школе. Я посвящу всю себя изучению магии, и Вы будете гордиться, что дали мне такой шанс. Пожалуйста, мистер Дамблдор, позвольте и мне поступить в Вашу волшебную школу и научите как стать настоящей ведьмой. Искренне, Петунья Эванс Закончив писать, Петунья перечитала письмо в последний раз, прежде чем осторожно высушить чернила и сложить его. Директор вряд ли был благосклонно настроен к Лили – он её даже не знал лично. Поэтому он будет честен и даст Петунье шанс. В конце концов, она не сделала ничего, чтобы не заслужить его.❀
Лили и гадкий мальчишка смеялись над ней. – Ты умоляла сделать себя ведьмой? А мне казалось, что ты обзывала Лили уродкой! – Ты стащила моё письмо? – Петунья яростно взглянула на Лили, которая снова стояла позади несносного мальчишки. – Лили ничего не стаскивала! Это я подсмотрел! – гадкий мальчик усмехнулся, его тонкие губы, растягиваясь, казались ещё более бескровными. Словно пара шевелящихся личинок на его тонком лице. Лжец. – Не могу поверить, что маггле действительно удалось доставить письмо в Хогвартс! – он вновь залился смехом, и смех его был резким и язвительным. – У тебя даже нет совы! Должно быть, где-то здесь работает почтальон-волшебник, который не знал, что это ты написала письмо. Петунья молчала, не желая и не зная, как это опровергнуть. Она только знала, что написала письмо с большой надеждой в сердце – и теперь лучший друг её сестры издевался над ней из-за этого. Смеялся над ней. А Лили просто стояла рядом с ним и смотрела на неё своими привычными жалостливыми глазами. И этот взгляд разозлил Петунью даже больше, чем слова гадкого мальчика. Как Лили смела жалеть её? Просто потому, что она унаследовала красивые волосы и уникальные глаза, а Петунья – ничего? Только из-за того, что у Петуньи не было волшебного дара, и никто даже не хотел дать ей шанс, как бы она ни старалась? Она не сделала ничего плохого. Ни в чём из перечисленного не было её вины, просто во всём против неё была направлена более великая сила. Она почувствовала жжение в глазах, но заставила себя сдержать слёзы. Она не плакала, когда держала в руках письмо директора с отказом, и она не будет плакать сейчас из-за этих глупых детей. Раз уж весь мир вновь оказался против неё, то нужно оставаться сильной и позаботиться о себе. А слово «сильный» в сознании Петуньи часто равнялось слову «злой», поэтому она позволяла своей ярости сжигать тяжёлые эмоции, как печаль и уязвимость, дотла. Слезам она предпочитала разборки и всегда ядовито колола словами, ведь руки её были слишком слабыми и тонкими для обычной самозащиты. Но ум её был подвижен и быстр, а взгляд всегда замечал и улавливал тонкие признаки слабости. Она также умела вести себя достаточно тихо и правильно, чтобы никто не заметил того, как она подслушивает их сплетни. Это позволяло определить слабые места соперников. Как прямо в этот момент. Гадкий мальчик был не только влюблён в её сестру, но и проживал в неблагополучной семье, о чём весь город любил говорить, обычно с потрясённо прижатой к груди рукой, но со злобным ликованием в глазах... Когда слова вырвались из её стиснутого горла, они были лишены всякой витиеватости, но тупой нож мог ранить так же сильно, как и скальпель, если направить его в рану с достаточной решимостью. – Может, у меня и нет совы, но зато отец меня не бьëт! А моя мама любит меня! Последнее было ложью в сознании Петуньи, но гадкий мальчик этого не знал. Его обычно желтоватое лицо в миг побагровело, а тёмные глаза широко распахнулись, их чёрная глубина предвещала смерть. С дрожащими губами он взметнул руки вверх, словно кто-то дёрнул за ниточки марионетку, дёргано и резко. Петунья не стала выяснять, как он собирается отвечать на еë слова. Вместо этого она развернулась и снова убежала – её длинные ноги позволили ей избежать его слепого гнева, и единственной ценой, которую она заплатила, были небольшие пятна грязи на её туфлях. Гадкий мальчик, как и Лили, слишком любил полагаться на свой дар. Но Петунье не нужно было волшебство, чтобы ранить его. Ведь их магия не могла защитить от суровой реальности. И пускай Петунья находилась в невыгодном положении, она никогда не была слабой.❀
Петунья была внимательной девочкой, потерявшей оберегающую сознание детскую наивность и простодушие, она быстро пришла к пониманию и принятию смерти, когда как другие дети могли бы пробираться к этому осознанию годами. Через неделю после смерти бабушки, сидя в своей комнате, она поняла, что больше никогда не увидит её. Лили всё ещё считалась слишком маленькой, поэтому мама выпроводила младшую дочь и велела не входить в комнату, не желая, чтобы она испытала ужас от дыхания смерти, когда неминуемый конец стал известен. Но Петунья настояла на своём присутствии, и мама, уставшая и рассеянная, сдалась, сильно ослабев от потери собственной матери. Поэтому Петунья, сжав пальцы в кулак, стояла у кровати бабушки в её последние мгновения подобно восковой фигуре. Именно к своей бабушке Петунья была сильнее всего привязана; к той же внешности, к высокому росту, худощавому телу и к копне очень светлых, поредевших от возраста волос – и строгим характером она больше всех напоминала Петунью. Возможно, она была единственным человеком во всём мире, который из двух сестёр Эванс предпочитала Петунью и всегда хвалила её за прямую осанку и хорошие манеры, а от Лили уставала из-за чрезмерно буйного и игривого характера. Глядя на неё сейчас, неподвижную и бледную, Петунья ощутила нереальность происходящего. Ещë недавно, она была человеком, способным говорить, дышать и думать, и внезапно её просто... не стало. Петунья была слишком запутана, и не могла выразить свои чувства словами, ведь её бабушка перестала быть бабушкой и вместо этого превратилась в неодушевлённый предмет. Она всё ещё была там, но это не имело никакого значения. Петунья была так напугана этим ощущением, что рухнула на пол, её внезапно подкосившиеся от слабости колени не остались без внимания – мама отреагировала и вывела её из комнаты, запятнанную смертью. Она сказала Петунье присмотреть за своей младшей сестрой и больше не заходить обратно. Теперь, почти неделю спустя, Петунья сидела в их с Лили общей комнате и медленно крутила в руках брошь. Приглушённый свет падал на грани маленьких камней, отражаясь на стенах в причудливые картины, но Петунья была не в настроении наблюдать за захватывающим зрелищем. Только сейчас она полностью поняла, что произошло в тот день; последствия шевелились и вращались в её беспокойном сознании, пока она, наконец, не смогла принять это. Неотвратимость этого последнего вздоха... её бабушка умерла. Она никогда больше не похлопает Петунью по руке и не подарит ей одну из тех слишком крепких мятных конфет, которые она любила хранить в сумочке в качестве награды за хорошую оценку. Петунья больше не увидит её. И только сейчас Петунья положила голову на стол и тихо позволила себе немного слёз.❀
Лили и гадкий мальчик были в лесу, граничащем с полем, на котором они любили играть. Это был не густой и не большой лес, растущий в лощине между холмами, как будто он хотел спрятаться от глаз, что существенно усложняло поиски сестры. Именно этим и занималась Петунья сейчас: мама велела ей найти Лили и вернуть её к ужину. Лето всё ещё царило, светлячки и мягкий ветерок напоминали об этом, но тени, протянувшиеся под деревьями, как длинные тёмные пальцы, были прохладными и глубокими – осень пунктуально ожидала своего черëда. Петунья плотнее обвила свой тонкий кардиган вокруг груди и вошла в тени, окутавшие еë ароматом елей и мха. Сучки́ и листья шуршали под слишком тонкими подошвами, длинный подол платья цеплялся за мелкие ветки колючей ежевики. Почему Лили всегда нравилось играть и прятаться именно здесь, осталось загадкой для Петуньи, которая обычно не была достаточно смелой или глупой, чтобы рискнуть отправиться в лес. Лили пыталась соблазнить её один или два раза, но тогда Петунья сама решала, где они будут играть, как старшая сестра. А сейчас у них больше не было причин играть вместе. Холод начал просачиваться сквозь её одежду, когда Петунья наконец услышала шорох справа от себя, и вздох облегчения вырвался из её губ. Лес был недостаточно велик, чтобы там жил кто-либо крупнее лисы, и все животные наверняка уже разбежались из-за гомона, производимого Петуньей, пока она продиралась по его чаще. Поэтому наверняка это Лили издавала шум. Петунья была настолько уверена в своём предположении, что, когда она обернулась к источнику шума и оказалась в итоге неправа, мысли на долгие секунды застопорились. Это была не еë младшая сестра. Это также не было каким то животным. Это был монстр. Маленький монстр, не выше её бёдер, покачивающийся на четырёх тощих ногах с маслянистой чёрной кожей, туго натянутой на скелетном теле, с чётко очерченными рёбрами. Два лоскута дряблой кожи свисали по обе стороны от его истощённого туловища, сквозь него слабо мерцали чёрные вены. Его череп был длинным и разделён рядом острых зубов, обнажённых, потому что его губы не были достаточно длинными, чтобы полностью их прикрыть, два молочно-белых глаза без зрачков прямо над клыками, к счастью, не смотрели на Петунью. Оно было уродливым. Ужасающим. Непохожим ни на что, когда-либо Петуньей увиденным. А затем он двинулся, прижавшись носом к земле, и Петунья вырвалась из своего застывшего состояния, всё ещё растерянная. Стоит ли ей кричать о помощи? Убежать? Бросить в него камень? Петунья не шевелилась, и маленький монстр не обращал на неё внимания, а его длинная шея с редкими волосами свисала низко к земле. Время, казалось, одновременно замедлилось и ускорилось, каждое небольшое движение существа заставляло сердце Петуньи биться чаще, кровь приливала к её ушам, заглушая всё остальное. И только когда она услышала откуда-то позади себя голос сестры, едва различимый, будто доносящийся из-под толщи воды, она вернулась в сознание. – Тьюни? Что ты здесь делаешь? Петунья глубоко и судорожно вздохнула, осознание того, что она больше не одна, расслабило её настолько, что она смогла двигаться, но она всё ещё не сводила глаз с маленького монстра, опасаясь, что оно нападёт на неё, как только она отвернётся. Пусть он и был маленьким, но эти зубы и мёртвые глаза выглядели опасно. – Что-то не так? – Лили появилась в периферии еë зрения, она выглядела растерянной, а её светлые брови нахмурились. Гадкий мальчик следовал за ней, как ворон, выслеживающий запах свежей добычи, его длинное лицо выражало лишь раздражение и подозрение. Но ни один из них не отреагировал на маленького монстра. Они даже не взглянули на него, хотя он рыл землю всего в нескольких футах от них, царапая маленькими копытами сухие комья земли. Петунья подняла трясущийся палец, не уверенная: в предупреждении или призыве помощи. – Тут... Лили посмотрела туда, куда указывала Петунья, её замешательство нарастало. – Что? На что ты смотришь? – Просто оставь её, Лили. Почему ты вообще беспокоишься об этой маггле? – Она моя сестра, Сев, не говори так. – Но это правда. Она – маггла. Петунья не могла поверить, что они решили ссориться в такой ситуации. Они полностью игнорировали маленького монстра! Одна мысль внезапно озарила Петунью, её глаза ещё больше расширились. Может быть… может быть, они не игнорировали это? Может быть, они даже не осознавали, что это было там? Вместо того, чтобы ещё больше напугаться, странное чувство надежды начало бурлить в её животе от этой перспективы. – Разве вы не... видите это? – прошептала Петунья, прерывая их небольшую ссору. Лили ещё раз огляделась вокруг, а гадкий мальчик презрительно фыркнул. – Видим что? Тут ничего нет. Они этого не видели... они этого не видели! Только она, Петунья, смогла увидеть маленького монстра! Её сердце начало биться быстрее, на этот раз не от шока и страха, а от восторга, покалывание от которого распространилось от пальцев ног до самых кончиков волос. Лили умела вертеть цветы, а гадкий мальчик превращал её туфли в кусты, но маленького монстра они не видели – только она, Петунья, могла! Это только ей открылось, у неё был талант, на который ни Лили, ни несносный мальчишка не могли претендовать, несмотря на всё их обычное хвастовство. На этот раз Петунья знала то, чего не знали они, на этот раз выбрали её, а не Лили. И весь её шок внезапно исчез, а искренняя улыбка появилась на её лице впервые с тех пор, как Лили обнаружила свою магию.❀