Бедствие

      Время тянется чертовски медленно. За последние пять минут Сяо успел посмотреть на часы по меньшей мере три раза, в надежде увидеть, что до конца урока остались считанные секунды, по истечении которых прозвенит спасительный звонок, но минутная стрелка, кажется, приклеилась к циферблату и вообще не собирается двигаться дальше. Он кидает сидящей на соседнем ряду Гань Юй записку с коротким вопросом: «Все в силе?»       Юная девушка, отвлекшись от тетради и конспектирования, разворачивает криво сложенную бумажку и, прочитав, поворачивается к Сяо. Вместо написания ответа она лишь коротко кивает, и в этот момент — Сяо готов поклясться — они выглядят, как тайные агенты, безмолвно о чем-то договорившиеся. Конечно, тайны в их деятельности нет никакой. Только безвылазно сидящий в танке одноклассник не знает, что с ними учатся юные дарования в мире косплея. Пару раз завоевав награды в дефиле, они вдохновились настолько, что готовятся теперь абсолютно к каждому фестивалю, даже малоизвестному. Сегодня они как раз должны после уроков пойти к Гань Юй, у которой отец обычно задерживается допоздна на работе, чтобы доделать реквизит, необходимый для выступления. В этот раз они будут выступать не с обычным дефиле, а с целой мини-сценкой, к которой им необходимо подготовиться тщательнее, чем к прогулке по подиуму.       — Открываем дневники и записываем домашнее задание, — звонко объявляет учитель, и Сяо расценивает это как звонок с урока. Спокойно сидеть на месте уже нет сил: ноги сами отталкиваются от пола, заставляя оторвать зад от стула, на что он тут же получает замечание. Юноша, поджав губы, садится обратно, но не снимает рюкзак с плеча и не заботится о том, чтобы достать дневник и записать такую ерунду, как домашнее задание. Ноги нетерпеливо трясутся, готовые в любой момент унести Сяо в весьма известном направлении: сначала в гардероб за курткой, потом — к Гань Юй, живущей в трех минутах ходьбы от школы. Конечно, он хочет к ней не только потому, что им нужно доделать реквизит. У него есть и другие причины.       — Я уже устала, — хнычет Гань Юй, заходя в квартиру и скидывая с плеча школьную сумку. Позади нее стоит ее единственный лучший друг, который, приходя в этот дом, каждый раз испытывает тщательно скрываемый от подруги трепет. В нос бьет запах тяжелого мужского парфюма, не успевшего выветриться за день, примешивающийся к древесно-кофейному аромату домашнего диффузора, стоящего у входа на полочке для ключей и прочей мелочи. У Сяо враз начинает кружиться голова. Осознание, что именно так пахнет мужчина, при виде которого у него подгибаются колени, дурманит, и он чувствует себя пьяным. Он едва сдерживается, чтобы не закатить от приятного запаха глаза, представляя, как прижимается носом к широкой, крепкой груди и делает глубокий вдох, полностью заполняя легкие его ароматом. Конечно, он скрывает от Гань Юй, что уже некоторое время безнадежно влюблен в ее отца.       Он вешает куртку на вешалку и проходит следом за подругой в ее комнату, закрывая за собой дверь, на случай, если господин Чжун Ли вернется с работы раньше обычного. Признаться, Сяо каждый раз ищет повод задержаться у Гань Юй, отчего у нее, наверняка, сложилось впечатление, что Сяо никогда не торопится домой. Порой ее догадки о тяжелых отношениях в семье подкрепляют и рассказы Сяо, в которых его мать, словно сорвавшись с цепи, начинает оскорблять сына последними словами, стоит ему принести хоть одну новую оценку ниже «четверки». Она молчаливо беспокоится о нем, зная, что слова поддержки считываются Сяо как жалость к ничтожеству, не способному возразить старшему. Тем более матери, которая какая-никакая, а все-таки мать. Когда он станет старше, думает Сяо, он точно перестанет оглядываться на нее и ее мнение, сможет дать отпор и навсегда выбрать себя. Но сейчас, когда он только стоит на пороге совершеннолетия, ему все равно никуда не дернуться. Оттого и приходится мириться со всеми ее редкими, но все же выходками.       — Ты не хочешь как-нибудь остаться на ночь? — вдруг спрашивает Гань Юй, придерживая две части картонного сундука, ожидая, пока между ними схватится клей. — Помню, в седьмом классе у меня оставались девочки, которые потом перешли в другую школу. Было весело. Почему бы и нам не устроить что-то такое? Ты ведь мой единственный друг.       Сяо нервно сглатывает и делает глубокий вдох, пытаясь скрыть внезапно накатившее волнение. Остаться столь надолго в обществе отца Гань Юй, которого он лелеет в каждом своем мокром сне, — желание, о котором он даже думать боится. Поэтому в ответ на предложение он лишь чешет затылок, улыбается и старается съехать с темы, опасаясь, что, если продолжит ее, то точно раскроет себя.       — Может, когда-нибудь… — многозначительно тянет он, уклоняясь от более четкого ответа.       Дверной замок щелкает, и из коридора слышатся звуки расстегиваемой молнии куртки и падающих на пол домашних тапочек. У Сяо разом замирает сердце, и он опасливо косится на подругу. Она, занятая покраской картонного сундука, проводит последнюю линию, после чего сует кисточку в воду, тут же окрашивающуюся коричневым. Она смотрит на пустую, почти дочиста вылизанную баночку из-под краски, и переводит взгляд на Сяо. Его сердце пропускает удар. Лицо горит от осознания, что господин Чжун Ли пришел так рано и ему придется столкнуться с ним лицом к лицу. И, кажется, Гань Юй заметила его внезапное смятение. Однако, когда девушка говорит, что закончилась краска и нужно сходить в магазин за новой банкой, становится легче. Значит, она ничего не заподозрила. Он кивает, соглашаясь. Он соглашается и с тем, чтобы Гань Юй сходила одна, пока он бы доклеил каркас сундучка.       В тайне он надеялся, что господин Чжун Ли придет с работы раньше обычного. Он знает, что обычно отец подруги задерживается и приходит уже к тому времени, как Гань Юй, поужинав, ложится перед сном посмотреть пару серий сериала (она часто жалуется на постоянные задержки отца), но все равно мечтал о том, чтобы именно в этот день он приехал пораньше. Не только потому, что хотел лишний раз хотя бы украдкой посмотреть на предмет своего воздыхания, но и потому, что четко решил для себя: если Чжун Ли окажется дома, пока они с Гань Юй еще будут работать над реквизитом, он найдет предлог остаться с ним наедине.       Идея кажется абсурдом, но Сяо все равно перешагивает через стыд, от которого алым горят его бледные щеки. Ему впервые за последний год по-настоящему стыдно, но он все равно собирается сделать то, на что не решился бы ни один школьник. По крайней мере из тех, кого он знает лично. Сидя за закрытой дверью в комнате подруги, он подворачивает шорты, делая их короче. Он сует руку в рюкзак и достает атрибут каждого своего фотоснимка — белые чулки с кошачьими лапками на ступнях. Он смотрит в зеркало напротив кровати, вытягивает ноги, глядит на объемные розовые подушечки и чувствует мандраж, который испытывал лишь во время своих первых стримов. К шортам он цепляет карабин, от которого опускается длинный пушистый хвост, а на голову надевает тонкий, теряющийся в волосах обруч, к которому приделаны кошачьи ушки. Ну какое блядство. Его точно выгонят из дома, как только он выйдет из комнаты.       Держась за дверную ручку, он делает глубокий вдох, медленно выдыхает, отринув стеснение, смущение и неловкость, от которых все равно подрагивать пальцы. Если его соберутся вышвырнуть из дома, он, Сяо надеется, сможет найти подходящие слова, чтобы свести все в шутку. Мягкой поступью он крадется на кухню, откуда слышится стук посуды и звук закипающего чайника.       — Здравствуйте, — тихо говорит он, обозначая свое присутствие.       Его встречает приветливая улыбка, от которой ноги сразу становятся ватными. Он кладет руку на дверной плинтус, держась за ненадежную вертикальную поверхность, по которой вот-вот сползет вниз, если Чжун Ли не перестанет улыбаться. Отец подруги предлагает чай, и Сяо соглашается. Он заходит в кухню, считает мысленно до десяти и решает: если не сейчас, то никогда.       — Господин Чжун Ли, — обращается он к мужчине, который старше него в два раза, и сердце начинает заходиться, с болью ударяясь об грудную клетку изнутри. — У нас скоро фестиваль. Как думаете, костюм хороший?       Он пару раз оборачивается вокруг оси, махнув бедрами, чтобы колыхнулся хвост, который, если не знать, как он крепится, смахивает на сексуальную игрушку, приобретенную в специализированном магазине. Признаться, такая у Сяо тоже имеется, но заявись он с пробкой в заднице, отвертеться потом не удалось бы. Он прибережет ее на попозже. На момент, если его мечта когда-нибудь претворится в жизнь.       Изо всех сил Чжун Ли старается сохранять лицо, но дается это, по чести, безумно тяжело. Сложно сохранять самообладание, когда перед тобой в прямом смысле вертит хвостом симпатичный мальчик. Некогда, еще во время учебы в университете, Чжун Ли бесстыдно крутил романы с мальчиками-первокурсниками. Они были наивны и невинны и давали ему возможность понять самого себя, отдаваясь на любые предлагаемые эксперименты. И хотя тому чудесному времени давно пришел конец, его бисексуальность никуда не делась, он не стал натуралом, даже имея дочь. Разве что все свои фантазии и желания пришлось переместить туда, где от этого не пострадала бы ни его ребенок, ни репутация. Так, на бескрайних просторах интернета появился анонимный пользователь, никогда не показывающий своего лица, но покупающий на сайтах для взрослых спонсорские подписки у сладких мальчиков-моделей, не стесняющихся своего тела. И когда Чжун Ли, глядя на Сяо, ловит себя на мысли, что он выглядит, как одна из таких моделей, он невольно сглатывает. Он не чурается своих предпочтений, но все равно предпочитает о них помалкивать.       — Будешь чай? — предлагает он, чтобы хоть как-то отвлечься от навязчивых мыслей, совершенно непотребных и неподобающих.       Сяо кивает и делает шаг ближе, пытаясь подобрать слова, с которых можно было бы начать свое, как ему кажется, ненавязчивое признание. Он топчется за спиной мужчины, переминаясь с одной кошачьей лапки на другую, и наконец протягивает руку, осторожно, совсем легко касаясь чужого локтя. — Господин Чжун Ли, скажите, Гань Юй скоро вернется? — неуверенно интересуется он и, встретив вопросительный взгляд, тут же оправдывается: — У нас выступление, и мне бы хотелось показать свою часть кому-то менее заинтересованному, чем она. Гань Юй говорит, что все отлично, но, мне кажется, ее мнение слишком предвзято. Может, вы бы посмотрели?       Внутри себя Сяо истерически кричит. Если бы он был менее уверен в себе, он сию же секунду сорвался бы с места, закрывая пылающие щеки ладонями, и спрятался в комнате подруги. Он сидел бы там до тех пор, пока она не вернулась бы домой, а, когда Гань Юй пришла бы, он бы перед уходом выглянул из комнаты и воровато осмотрелся, чтобы убедиться, что не пересечется с ее отцом. Сейчас уверенности ему добавляет лишь случайно полученное знание о том, что господин Чжун Ли тоже не так прост.       Однажды, когда для работы над совместным проектом им понадобился второй компьютер, Чжун Ли любезно предоставил его, однако совсем позабыл, что история браузера всегда записывает и хранит самые темные человеческие пороки. Сяо был потрясен. Он никак не мог ожидать, что найдет там десятки ссылок, ведущих на сайты для взрослых, на которых с виду приятный отец-одиночка засматривается на юношей, только-только перешагнувших через рубеж совершеннолетия. Подруге он, конечно, рассказывать не стал, ведь в груди зажегся маленький огонек надежды.       Чжун Ли говорит, что Гань Юй должна еще зайти в магазин за некоторыми продуктами, так что посмотреть его часть выступления он сможет. Говорит, что с радостью поможет. «С радостью ли?» — проносится вопрос в голове Сяо, и он на мгновение отводит взгляд, боясь представить ответ. Он делает глубокий вдох и скидывает с себя ограничивающие цепи смущения (и здравомыслия?). Он опускается на колени, не обращая внимания на то, каким жестким под ними ощущается прохладный пол. Он прижимает пальцы к ладоням, своими небольшими кулаками изображая лапки. Если бы мог, он и хвостом взмахнул бы. Глаза Сяо, большие и широко распахнутые смотрят на Чжун Ли, как на идола, которому он будет поклоняться до конца своей жизни. Где-то в горле рождаются мягкие, урчащие звуки, напоминающие мурчание кота. Эту роль он выучил давно. Она — его главное орудие соблазнения толстосумов, готовых донатить ему на стримах. И, кажется, оно работает. Взгляд раскосых глаз над ним постепенно темнеет. Сяо знает, что это такое. Он замечал подобное у своих собеседников в приватном общении даже сквозь плохое качество вебкамеры. Кажется, господину Чжун Ли его выходка приходится по вкусу.       Сяо нежно мурлыкает, движется так плавно и грациозно, словно он в действительности кот, игриво помахивающий хвостом для привлечения внимания хозяина. Он подползает на коленях ближе, раздвигает ноги и садится на пол между ними, рукой откидывая хвост и вытягивая его по ламинату. Розовые подушечки лап на ступнях в такой позе кажутся еще более пошлыми, чем их отражение в зеркале, которое он недавно рассматривал за закрытой дверью комнаты подруги. Он и сам в этом положении выглядит пошло. Прикрывая глаза, он подается к ноге Чжун Ли и трется об нее щекой, при этом мурлыкая еще громче. Когда на его макушку меж кошачьих ушек опускается большая ладонь, он чувствует себя в полной власти своего господина.       — Сяо, — хрипло зовёт Чжун Ли, с трудом соображающий от развернувшегося перед его глазами спектакля, от которого у него, стоит признать, чертовски тянет низ живота. — Встань, пожалуйста.       Чжун Ли отшатывается от юноши, словно от пламени, норовящего обжечь кожу. Но он делает это не потому, что все это выглядит до ужаса неправильным, а для того, чтобы скрыть, насколько это действо его завело. Его тайная, тщательно скрываемая тяга к юным мальчикам сейчас играет с ним злые шутки, из-за которых он может потерять все. Он понимает: одно дело смотреть на таких моделей (да и то уже совершеннолетних!) в интернете, скрывшись за личиной анонима, а другое — наблюдать за мальчиком, который помимо прочего еще и друг дочери. Все это очень дурно пахнет.       На столешницу ставятся две чашки с горячим чаем, который Чжун Ли заварил не без труда, то и дело отвлекаясь на сидящего у его ног Сяо. Он глядит на юношу украдкой, наблюдает за тем, как он ненадолго выходит из образа, чтобы залпом выпить почти весь чай, несмотря на едва разбавленный кипяток. А у Сяо от переживаний не только сердце колотится как сумасшедшее, но и во рту пересохло так, что он выпил бы и только-только закипевшую воду.       — Вам понравилось, господин Чжун Ли? — спрашивает юноша, аккуратно ставя чашку обратно на стол и раздумывая, стоит ли продолжать. Прислушавшись к здравому смыслу, он решает, что стоит сначала дождаться ответа.       В ответ он слышит лишь тяжелый вздох, который расценить однозначно не получается даже при большом желании. Что это значит? Что господину Чжун Ли понравилось или что его вот-вот схватят за шкирку и вышвырнут из дома, при этом строго-настрого запретив общаться с Гань Юй? Несколько секунд молчания кажутся ему вечностью, и ему уже хочется забиться в угол, чтобы больше никогда не видеть эти глаза, смотрящие на него с явным осуждением.       — Понравилось, — наконец отвечает Чжун Ли, и Сяо сам не замечает, как облегченно выдыхает. Румянец красит его щеки теперь уже не от смятения, а от предвкушения и картин, что рисует в голове разыгравшаяся фантазия. Он готов взвыть от одной только мысли, что может осмелиться поцеловать мужчину, при виде которого ноги готовы сами развестись в стороны. Он подходит к Чжун Ли вплотную, наигранно смущенно отводя взгляд, словно он, такой невинный и непорочный, вовсе не пытается его соблазнить. И тихо спрашивает:       — А я… вам нравлюсь?       Мужчина, держа в руках чашку, прячет в ней лицо, глотая чай до тех пор, пока, по-видимому, не находится с ответом.       — Ты — хороший мальчик, Сяо. И Гань Юй рада, что ты ее друг. Так что да, ты мне нравишься.       Юноша мотает головой. Он ведь имел в виду совсем не то. Ему было интересно, симпатичен ли он Чжун Ли как человек. Смог бы он рассматривать его как романтический интерес. Могло бы у них получиться что-то большее. Быть другом для его дочери, безусловно, здорово, и Сяо искренне любит Гань Юй, ведь только она понимает даже его молчание. Однако к Чжун Ли его чувства всепоглощающи, однозначны и, кажется, нерушимы. Он думает, что если бы между ними что-то и получилось, он бы согласился на все возможные условия, согласно которым скрывал бы эти отношения ото всего мира, в том числе и от Гань Юй. Проницательную подругу обмануть сложно и скрыть от нее изменения в самом себе было бы невозможно, поэтому на все вопросы он отвечал бы уклончиво, несмотря на дикое желание рассказать, что наконец добился внимания того, о ком грезил столько времени.       Он стоит совсем близко и почти не дышит, будто боится лишним шумом нарушить тонкое идиллическое равновесие, которое должно вот-вот установиться между ними. Он приподнимается на носках, и слегка влажные от недавно выпитого чая губы прижимаются к губам Чжун Ли, обветренным и сухим.       — А так? Так я нравлюсь вам иначе?       Сяо хлопает глазами по-детски невинно, но в глубине, где-то за янтарно-золотой пеленой видны вспышки и взрывы озорных огоньков. Его движения становятся смелее и раскованнее. Чжун Ли сам, хотел он того или нет, дал ему зеленый свет.       Мужчина, поддаваясь слабости и странному желанию, вызванному разыгранной Сяо сценой, словно по сценарию порнофильма, хватает его под бедра и усаживает на столешницу. Теперь, когда их глаза находятся почти на одном уровне, у него создается иллюзия, что перед ним не подросток, у которого бушуют гормоны, диктующие что думать и делать, а взрослый, с которым можно говорить на равных. Тонкие руки тянутся к нему, и Чжун Ли едва не порывается отойти назад. Происходящее все еще кажется странным, неправильным и запретным, но именно это и делает его таким любопытным. Он знает, что хоть дотронься он до него, его уже можно будет закрыть. И этот страх сильнее интереса и симпатии, в которой он не может признаться даже самому себе.       — Сяо, — выдыхает он, упираясь лбом в фасад кухонного шкафчика. Пальцы обеих рук вжимаются в каменную поверхность столешницы и скользят по ней, как хотели бы впиваться в бледную кожу бедер Сяо, что прижимаются к бокам Чжун Ли. Он чувствует, как ноги юноши скрещиваются позади него, загоняя Чжун Ли в клетку, из которой он и хочет, и не хочет выбраться. Теплая ладонь опускается на гладко выбритую щеку, и глаза встречаются с глазами. Все это просто невыносимо. Он чувствует себя на грани пропасти, в которую боится сорваться не из-за страха смерти, а из-за неизвестности, ожидающей там, до куда не дотягивается свет. Он боится представить, чем это все может обернуться. И самое страшное — вероятность, что Гань Юй когда-нибудь узнает обо всем, чего ей знать не стоит.       — Господин Чжун Ли, — тихо, совсем интимно зовёт его Сяо. — Я никому не расскажу.       Он вертит головой, снова прижимается лбом к дверце шкафчика и делает глубокий вдох, стараясь держать себя в руках. Тяжело. Никогда в жизни ему не было настолько сложно не идти на поводу у навязчивого желания, возникшего и разгоревшегося столь стремительно.       — Честно, — говорит Сяо и гладит его по щеке пальцем. — Поверьте, я не смогу рассказать о человеке, о котором мечтал.       Все это — шутка, думает Чжун Ли. Он думает, что Сяо с Гань Юй решили его разыграть, посчитав подобный контекст смешным. И лучше бы это и правда была шутка. Но это реальность, с которой он не был готов столкнуться. Он чувствует себя Гумбертом, перед которым сидит Лолита и, болтая ногами, пробуждает в нем странные, темные намерения, которых просто не должно существовать. Разум и чувства вновь оказываются по разные стороны, и кому бы ты ни угодил, все будет плохо. Пойдешь на поводу у чувств, вспыхнувших столь иррационально и нелогично, — можешь загубить сразу несколько жизней. Прислушаешься к здравому смыслу и будешь еще долго думать, вдруг все было бы иначе.       Легкий влажный поцелуй, которым его одарил Сяо, все еще горит на губах, и воспоминание об этом вытесняет из головы все остальные мысли. Пропади все пропадом, думает он и, коротко облизнувшись, целует уголок губ юноши. Робко, боязливо, словно ему самому семнадцать и он делает это впервые.       Еще немного, и коготок увязнет.