У нее в комнате играл блюз. Степан замер в нерешительности, но потом постучал:
— Алексия? — он вживую представил, как она раздраженно дергает плечом и идет открывать. Алексия открыла дверь и, смерив его взглядом, констатировала:
— Степан.
Потом обернулась и крикнула куда-то вглубь комнаты:
— Марина, выключи музыку! Чего пришел? — спросила она сурово.
— Поговорить захотел, — ответил Степан ей в тон, хотя, откровенно говоря, не имел на это права. Он был виноват во всем сам.
Она была одета в черное. Этот цвет ей не шел, делая ее изможденной и хрупкой, но Алекс упорно его носила. Она носила много золота на пальцах — украшения отдавали цыганщиной и были слишком громоздкими для ее маленьких ладоней. На ней было платье-рубашка, в котором она казалась покойницей из-за ее природной бледности и светлых волос.
— Ну пошли. В гости не приглашаю, сам понимаешь.
— Спасибо и на этом, — хмыкнул он и подал ей руку. Она тряхнула головой, словно отбрасывая назад длинные волосы — привычка еще детская, когда ей заплетали косы. Это потом, перед Колдовстворцем, Алекс удалось уговорить мать на итонскую стрижку. А привычка так и осталась. Руку она, к слову, так и не приняла и шла впереди. Степан с какой-то дрожащей нежностью смотрел на то, как она хмурится, смотрит вдаль, думая о чем-то своем, и зябко обхватывает себы за плечи.
Когда они сели на скамейку, Алекс привычно ссутулилась, уронив руки на колени. А Степан непонятно чему обрадовался — наверное, тому, что она не изменилась за эти годы и все так же торчат ее лопатки.
— Ну и? — бросила Алекс. — Зачем ты пришел, Степан?
— Я… я пришел поговорить, — снова сказал он и, помолчав, заговорил о том, как жил без нее. Она вспоминала, как начиналась самая безнадежная история в ее жизни, и мерзла. Снова обхватив себя за плечи, Алекс с удивлением обнаружила на них платок. Пуховый.
Она подняла на Степана глаза и кивнула, снова погружаясь в воспоминания.
Они познакомились в библиотеке: Алекс пришла рассматривать бесконечные карты, Степан еще тогда увлекался артефакторикой и трансфигурацией. Они толком не разговаривали — просто косились друг на друга из-за соседних столов. Она часто видела Степана на матчах: он смотрел на нее, не отрываясь, и ей становилось тепло-тепло. Классе в восьмом они начали встречаться. Кэт даже не сильно возражала против редкого присутствия Степана на их посиделках. И все шло хорошо, вот только… вот только в девятом классе они расстались. Степан сказал, что влюбился в другую, Алекс хватило сил не заплакать — только сказать сухо:
— Избавь меня от подробностей — я не хочу знать ее имя. А теперь — уходи.
Она позволила себе заплакать, только выставив Степана за дверь. Алексия тяжело переживала разрыв и первое время много злилась и кричала. Ноннушка гладила ее по голове и смотрела с жалостью, а ей хотелось крикнуть: «Не надо! Ты делаешь только больнее! Не береди ран, не смотри!». Потом она стала сдержанней, насколько вообще могла быть сдержанной Алексия Честнова, но о Степане по-прежнему не следовало вспоминать — поднимала голову тихая ненависть, заставляя ее плеваться желчью. Она все еще любит, как бы ей не хотелось его забыть.
— Я не могу так, Алекс! — вырвал ее из раздумий голос Степана.
Можешь, подумала она,
можешь. Ты же смог разбить мне сердце. — Ты мне снилась все это время.
Правда? — почти спросила она, но вовремя оборвала себя, боясь, что голос ее задрожит.
— Я поступил как распоследний козел, Алекс, и прекрасно это знаю!
Это точно!
— Но, Алексия, я… я прошу тебя: дай мне второй шанс. Давай начнем все сначала.
Алексия Честнова подняла на него глаза, полные слез, и сказала лишь одно слово:
— Давай.
