***
— Бояться нечего. — Я не боюсь, — деланно спокойно отвечает Чонгук, крепче сжимая в кулаке тесьму ночной сорочки. — Много у вас омег было до меня, ваша светлость? — переводит тему, рискуя, когда язвительно выделяет титул своего мужа. Мужа. Обвенчали их на закате, в маленькой церкви на опушке осеннего леса, который простирается далеко в глубь владений герцога, покрывая территорию не одного графства. Чонгук помнит преломление последних лучей солнца в золотой листве, а вот венчание — очень смутно. Словно яркие красоты природы озаботили его в тот вечер больше, чем свадьба, навязанная ему против воли. А Чонгук всего лишь хотел забыться. Омега помнит лишь сухую и большую ладонь герцога, накрывшую его собственную беспокойную. И карие по-лисьи раскосые глаза с яркими янтарными всполохами в подрагивающем пламени свечи, которую Чонгук пытался удержать трясущимися от волнения руками. Надёжное прикосновение Ким Тэхёна спасло его от позора на собственном венчании, только вот заполошно бьющееся сердце пошло вскачь резвее, чем минутой ранее. Потому что в воспоминаниях Чонгука герцог Ким-младший всегда был на периферии, и он понятия не имел, чего стоит ожидать от этого мужчины теперь. И вновь Чонгук чувствует эту тёплую ладонь на своём плече, заставившую вынырнуть из размышлений. Он оборачивается, отводя взгляд от окна. Задумавшись, Чонгук совсем пропустил тот момент, когда герцог оказался за его спиной. — Хотите поговорить о постельных делах, мой лорд? — неожиданно мягко улыбается Ким Тэхён, плавно спускаясь длинными пальцами по его предплечью. По-доброму ухмыляется, щуря раскосые глаза, и ждёт ответа. А Чонгук судорожно вздыхает и опускает взгляд на длинные пальцы, сминающие тонкое кружево на рукаве его сорочки. Это смущает. Ткань ползёт ниже, оголяя плечо, и кожа мгновенно покрывается мурашками от сквозняка из приоткрытых створок окна. — Н-не хочу, — запинается Чонгук и отступает на шаг назад, уходя от прикосновения. — Я просто… — Не знаете, чем заполнить неловкую тишину, — снимает с языка герцог и отстраняется. — Сегодня мы просто ложимся спать, не стоит переживать. На последних словах герцог отступает к трюмо и начинает снимать перстни, складывая их в резную шкатулку. — Но, — хмурится Чонгук, — необходима консумация… — Нет, — отрезает герцог и расстёгивает пуговицу на свадебном фраке. — Ложитесь спать, мой лорд. Я не возьму омегу, который шарахается от моих прикосновений. Тем более никто под дверью не ждёт — я об этом позаботился. Чонгук тихонько облегчённо выдыхает, но продолжает молча буравить взглядом мужа в ожидании подвоха. Герцог быстро раздевается до рубахи и, стоит показаться обнажённой груди, Чонгук испуганно отворачивается. Быстро шлёпая босыми ногами по паркету, юркает за тяжёлый балдахин супружеской кровати и прячется под одеяло, жмуря глаза. Ему вдогонку доносится тихий вздох, а спустя время постель рядом проминается под тяжестью второго тела, и свеча на тумбочке гаснет, погружая спальню во мрак. В эту ночь Чонгук не смыкает глаз, зачем-то вслушиваясь в размеренное дыхание спящего рядом альфы, который, оказывается, пахнет чем-то лесным и влажным.***
Первые недели в браке Тэхён проводит в постоянном напряжении. Чонгук, который слоняется по поместью, усердно избегая его присутствия, постоянно источает кисло-сладкий аромат дурмана, абсолютно не контролируя свои феромоны. Герцог, ловя остатки цветочного шлейфа в столовой, когда молодой муж спешно покидает завтрак, допивает утренний чай и размышляет об истинной природе омеги. Тот пахнет дивно, а сверкающие грани в чёрных глазах могут изрезать в кровь, — в чужом взгляде плещется взрывная смесь из смущения и непокорности. Восхитительно. Тэхёну достался опасный цветок, но это не пугает. Ведь спустя всего лишь десяток дней рядом с омегой он готов следовать за пьянящим ароматом по пятам, гонясь за ощущением сладости на языке. Тэхён не гнушался сбросить физическое напряжение с желающими его омегами в течение долгих одиноких лет после обретения титула, однако к Чонгуку имеет совсем иное намерение. Тэхён осознаёт слишком быстро: того хочется добиться, а не укладывать в свою постель против воли. Чонгук, который пытается строить прислугу язвительными замечаниями и нервно топает каблуками туфель по мраморным полам залы, мгновенно заставляет его поймать неожиданную и резкую влюблённость. Странное чувство гордости и волнения охватывает герцога, когда он исподтишка наблюдает за сосредоточенным Чонгуком, неожиданно заботливо ковыряющимся с растениями в оранжерее. Это же чувство преследует его и во время совместных приёмов пищи, но больше во время совместного сна, который быстро становится особо жестокой пыткой. Тэхён всматривается в спину мужа, неизменно прикрытую сорочкой и тихо вздыхает, сжимая пальцами одеяло. Коснуться хочется безумно. Тэхёну кажется, что он действительно сходит с ума, постепенно теряя голову от мальчишки, который общается с ним только во время дежурных диалогов за обеденным столом. В остальное время гордо игнорирует и всегда отводит взгляд. А иногда безумно радует, порой умилительно краснея щеками, когда Тэхён начинает доводить омегу своими вопросами, пытаясь вывести на более содержательный разговор. Но продолжает отмалчиваться, а это, в свою очередь, уже жутко расстраивает. Одной ночью Тэхён ловит своего мужа в западном крыле, расхаживающего по ночным коридорам в пусть и раздражающе длинной, но всё же тонкой сорочке. — Не ходите по поместью в одном неглиже, мой лорд, — недовольно просит Тэхён, скрещивая руки на груди. — Здесь полно слуг-альф. — Я вообще-то ещё и в чулках, даже в туфлях, — возмущается Чонгук, прижимая к груди книгу, из-за которой и оказался ночью рядом с библиотекой. Тэхён прикрывает глаза, шумно вдыхая аромат дурмана. От одной лишь мысли о крепких и длинных ногах мужа в чулках, обтягивающих бёдра, моментально бросает в жар. — В чулках тем более нельзя, — ворчит Тэхён, догоняя мужа, который быстрым шагом пытается ушмыгнуть подальше. — Глупое заявление, мой лорд. Вы ходите по дому в одном белье… — Вот пристали, — стонет Чонгук и раздражённо останавливается, стреляя в него хмурым взглядом из-под густых ресниц. Небрежно повязанные лентой длинные локоны пружинят от резкого движения, и Тэхён чувствует, как сердечный ритм на секунду сбивается, заставляя его сделать ещё один судорожный вдох. У него до умопомрачения красивый муж. — Я желаю почитать в кабинете, потому что днём меня мучит ваш камердинер, вынуждая часами изучать историю рода и земли герцогства! — продолжает омега, возмущённо жестикулируя рукой в такт словам. — У меня складывается впечатление, что вы желаете меня изводить, — хрипло произносит Тэхён, пялясь на непривычно фонтанирующего эмоциями Чонгука. Словно таинство ночи заставило обычно отстранённого омегу на время раскрепоститься. — Что? — сразу тушуется тот, смущённо поднимая плечи. — Это как? — Никак, мой лорд, — вздыхает Тэхён. — Читайте, сколько душе угодно. Я отправляюсь спать. В эту ночь в постели холодно, но по-прежнему пахнет сладко, поэтому Тэхён ложится на другую сторону кровати и мгновенно проваливается в сон, уткнувшись носом в подушку мужа.***
Чонгука преследует постоянное раздражение. Наедине с супругом он старается держаться особняком, но в последние дни ему становится совсем тяжко сохранять спокойный нрав. После ночной встречи в коридоре библиотеки герцог неожиданно повадился донимать Чонгука ухаживаниями. То оставит цветок на прикроватной тумбочке, повязанный лентой в тон той, что была в его волосах накануне, то одним днём с максимально довольным видом просто дарит сверкающую камнями драгоценную подвеску. Тогда герцог сомкнул замок цепочки на его шее и не забыл ласково пройтись длинными тёплыми пальцами по открытой коже, вызывая целый табун предательских мурашек. И с чего это вдруг Чонгука это так волнует? В честь ровно двух месяцев после свадьбы альфа гордо преподносит Чонгуку белого жеребца, а ему хочется от злости стучать ногами, потому что герцог попадает своим подарком точно в цель. Откуда тот знает, что Чонгук, будучи подростком, увлекался конными прогулками? Он переваривает эту мысль, впервые седлая коня, который оказывается невероятно ласковым и послушным. Прогуливается по окрестностям поместья, вспоминая былые увлечения, что в какой-то момент сменились горами учебников и романов. Находиться в отчем доме с годами было всё невыносимее, а ребячество и юношеское бунтарство было жёстко подавлено родителями, оставив после себя только вынужденное послушание и тоску. Чонгук чертовски скучает по тому времени, когда небольшие шалости сходили ему с рук из-за малого возраста. С приходом первой течки его жизнь изменилась навсегда, навязав ему роль чинного омеги, что должен готовиться на выданье и склонять голову в присутствии старших. Спасали только книги, повествующие о приключениях и любви, которой Чонгук всегда втайне так сильно жаждал. Поэтому подарок мужа одновременно как злил, так и заставлял Чонгука счастливо вздыхать в мыслях о том, что в новом доме ему предоставлено больше свободы. Он неделями витал в облаках, стараясь отстраниться от навязанного брака и страха перед его неизбежной консумацией, а также пугающим своими процессами рождением наследника, которое ожидает следом. А тут герцог так легко и просто вырвал его из заторможенного состояния и заставил чувствовать больше, чем сам Чонгук того желает. Омега обращает своё внимание на мужа и осознаёт, что тот вполне недурен собой. И не только точёным профилем и пухлыми губами, обычно несвойственным взрослым мужчинам в его окружении. А ещё красивыми, по-альфьи венистыми руками и большими ладонями. Чонгук пребывает в ужасе и восторге одновременно, замечая за собой пристальные взгляды за длинными музыкальными пальцами, перебирающими листы газеты за завтраком. Тот момент, когда он впервые представляет эти пальцы вновь на своём теле, как в первую брачную ночь, Чонгук запомнит надолго. Потому что он вдруг ощущает по-странному зудящее возбуждение вне течных дней. Он корит себя за странные мысли, но при виде красивых пальцев в перстнях, крепко сжимающих трость на их первом приёме в качестве супругов, окончательно признаёт капитуляцию. Герцог в тот вечер не отпускает его ни на шаг от себя, словно оберегая от стервятников. Коими, впрочем, и являются придворные их страны. В этот раз Чонгук чувствует себя комфортно на таком мероприятии и не испытывает желания прятаться за портьерами — разве что только за широкой спиной мужа. С герцогом он впервые понимает, что такое полное спокойствие и чувство безопасности. После приёма фиксация Чонгука на своём супруге приобретает слишком крупные обороты, а тот явно замечает его странное поведение. Омегу начинают сводить с ума странные плотские желания. И последовавшие за неудачной конной прогулкой последствия заставляют странную зависимость от запаха мужа и его, как оказалось позже, надёжных объятий укорениться в нём окончательно. В начале декабря, когда последняя листва увядает, а на поместье спускаются первые холода, Чонгук отправляется встретить зимний сезон. Наказывает конюху седлать жеребца, которому он дал говорящую кличку — Снег, — и медленным аллюром ведёт коня вглубь окрестных лесов. Надеется найти нечто интересное, будь то красивая поляна или местная речка, о которой ему рассказывал камердинер Ёнхва, а в итоге сталкивается с по-настоящему бурным ненастьем. За пару миль от поместья его настигает шквальный ливень, и Чонгук пришпоривает коня, с максимальной скоростью стремясь вернуться в тепло под крышей конюшни. Однако всё равно успевает промокнуть до нитки и замёрзнуть настолько сильно, что, когда конюх помогает ему спуститься с коня, у Чонгука сводит от холода ноги, и он буквально падает в руки слуги. Следующие дни омега помнит смутно, потому что после неожиданного дождя в декабре, когда пора бы уже быть первому снегу, Чонгук сильно заболевает. В памяти остаются лишь хриплые сетования герцога и ледяные ладони, обтирающие его горящее от жара лицо мокрой тряпкой. В какой-то момент Чонгук просыпается в одной лишь короткой хлопковой рубахе на обнажённое тело в объятиях мужа, и у него даже не находится сил возмутиться неприличной близости: спавший жар провоцирует нестерпимый озноб. Он было отстраняется, но приползает обратно в руки спящего герцога, который во сне хмурится и крепче смыкает ладони на его талии. Чонгук искренне наслаждается комфортом и проваливается в сон, нежась в уютных объятиях мужа, который прижимает его к себе так приятно и пахнет так вкусно, что хочется слиться с ним в одного большого человека. Что Чонгук, не кривя душой, и делает, утыкаясь в чужую запаховую железу, пытаясь забитым носом добыть как можно больше свежести из лесного аромата герцога. А после выздоровления Чонгук сходит с ума ещё больше: познав тепло чужого тела, он всем существом начинает желать испытать это чувство вновь. Чонгук ругает себя, называет глупым и похотливым омегой. И его внутренние метания не остаются незамеченными. Однажды Чонгук начинает хлопать себя по покрасневшим щекам, когда герцог невзначай обхватывает его талию, чтобы отодвинуть в сторону от книжной полки. Ким Тэхён удивлённо вскидывает брови в ответ на его странное поведение, а затем ухмыляется. — Что-то не так, мой лорд? — ехидно спрашивает, пока Чонгук внутренне сгорает от стыда за свою несдержанность. — Всё в порядке, — глухо отвечает Чонгук и спешно покидает библиотеку. Очень стыдно. Однако ночами стыд забывается, и он неизменно оказывается в объятиях мужа. Это так быстро превратилось в привычку, что Чонгук уже действует на чистых инстинктах. На грани сна откидывает чужое одеяло и зарывается носом куда-то в ключицы альфы. Тянется носом к источнику соблазнительного аромата осеннего леса. Болезнь словно разрушила невидимый барьер между ними. Днём же Чонгук гордо игнорирует герцога, а ночью… Во сне Чонгук видит, как Тэхён прижимает его к стеллажу в библиотеке, до боли сжимая талию своими греховными пальцами, и жарко целует.***
Тэхён каждый раз с замиранием сердца встречает жмущегося к нему каждую ночь сонного Чонгука. И не спит потом ещё очень долго, невесомо целуя омегу в лоб и копну густых волос. Вспоминает, как молился над постелью мужа, ведь того разбил настолько высокий жар, что королевский врач даже ничего не говорил, — только вздыхал, хмуря густые брови. И многозначительно смотрел на потерянного Тэхёна, сердце которого буквально болело от таких взглядов, пытаясь пробить грудину. Те ночи подле постели болеющего мужа были настоящим адом. Тэхён не пускал в покои никого, кроме врача. Обтирал Чонгука сам, прикрывая глаза, чтобы не цепляться взглядом за обнажённое тело, показанное ему против воли. Практически рычал на слуг, которые приносили трижды в день еду для Тэхёна и разбавленный куриный бульон для Чонгука, — видел опасность даже во взглядах на своего мужа. Охранял и от омег, и от альф: под раздачу попал каждый. Желание защитить своё затмевало все доводы разума. А когда всё закончилось и суетливый топот каблуков по поместью снова начал отвлекать его от работы над бумагами, Тэхён испытал настоящее облегчение и понял: он окончательно пропал. И если ему казалось ранее, что Чонгук его изводит, то теперь кажется, что тот пытается довести его до окончательного помешательства. Длинные, слишком целомудренные сорочки в пол невероятно раздражают, а любовь Чонгука к плотным ажурным чулкам, которые тот старательно натягивает перед сном, просто доводит до белого каления. Хочется задрать подол, обхватить мясистые бёдра ладонями и раздвинуть, чтобы меж них утонуть и забыться в животном безумии. Потому что во время болезни мужа Тэхён немного успел разглядеть, насколько соблазнительно юное тело его мужа под строгой одеждой. Не удержался. В одну ночь, когда Чонгук уже крепко спит, Тэхён малодушно позволяет себе вольность. Даёт подрагивающей от волнения ладони забраться под ночное одеяние мужа и нежно коснуться кончиками пальцев горячей мягкой кожи аккурат над плотной резинкой чулок. В глазах темнеет от мягкого аромата дурмана, а возбуждение начинает гудеть в ушах противным шумом, когда Тэхён осознаёт, что Чонгук пусть и надевает длинную сорочку перед сном, но панталоны напрочь игнорирует. Пальцы против воли сжимаются на упругом бедре. Омега начинает ворочаться в его объятиях и приоткрывает глаза, медленно моргая в полумраке спальни. Спустя пару мгновений сонная дымка в глазах сменяется испугом, и Чонгук просыпается, дёргаясь в его объятиях, словно прикосновение Тэхёна как минимум обжигает огнём. — Тише, — заполошно шепчет Тэхён, утопая в усилившемся от волнения чужом запахе. — Я больше не могу. Хочу касаться вас. Прошу, позвольте… — Чонгук возмущённо фыркает, закатывает глаза, но он продолжает более настойчиво: — Позвольте мне больше. Изводишь меня месяцами… — переходит на простое обращение. — Ты такой чертовски красивый и сладкий, мой лорд. Чонгук замирает и напряжённо вглядывается в его лицо, хмуря брови. Секунды тянутся, словно патока, а Тэхён замирает, с трепетом ожидая приговора. Розовые уста размыкаются, чужой взгляд темнеет, и он понимает, что его сейчас отчитают как последнего кобеля из псарни и прогонят в гостевые покои. Но Чонгук его удивляет, делая совершенно противоположное. Омега, тяжело вздохнув, целует его. Неуклюже, быстро, но целует. А большего и не надо. Чонгук отстраняется и выжидающе смотрит, пока Тэхён шокированно разглядывает своего мужа. Но ступор быстро проходит, он счастливо выдыхает и сгребает мужа в тиски. Покрывает поцелуями пылающие щёки и жадно цепляет нежные губы мужа, не в силах насытиться лаской, которую тот ему дарит в ответ с таким жаром, что впору испугаться прыти омеги. Если это первый поцелуй, что же будет дальше? Всю ночь напролёт они влажно целуются без слов. Тэхён сгорает от желания, вторя тихим стонам мужа, который ни разу не смотрит ему в глаза из-за дикого смущения. Засыпают они лишь под рассвет, с трудом отлипнув друг от друга. За завтраком Чонгук слишком очевидно прячет припухшие от поцелуев губы от любопытных хихикающих слуг за чашкой чая и безудержно краснеет, заставляя Тэхёна давиться едой от с трудом сдерживаемых смешков. День, впрочем, протекает как обычно. Чонгук с ним не разговаривает.***
Как бы Чонгуку ни было стыдно за свою разнузданную реакцию на поцелуи мужа, на следующую ночь всё повторяется. Стоит балдахину опуститься, а ему оказаться в постели рядом с желанным альфой, как он буквально кидается на мужа, цепляясь руками за широкие плечи, и выплёскивает накопленное за день возбуждение. Он до чёртиков влюблён и абсолютно не может себя контролировать, жадно вдыхая аромат осеннего леса с кожи герцога. Тэхён несдержанно прикусывает хрящик его уха и тяжело дышит, а Чонгук стонет слишком громко для омеги, который должен быть целомудренным и кротким. Всё походит на какое-то безумие. Горячие ладони под его одеждой уже во всю гуляют по влажному от возбуждения торсу. Крепкие венистые руки сжимают Чонгука в сладких объятиях, как в мечтах, и он задыхается от жара между ног, который заставляет его истекать на перину похлеще, чем в течные дни. Они так и не обсудили то, что происходит. Но Чонгуку не нужны слова, чтобы позволить мужу агрессивно опрокинуть себя на постель: он сам того желает сильнее всего на свете. Тэхён… Его светлость с минуту прожигает распластанного под собой Чонгука затянутыми поволокой возбуждения янтарными глазами, а затем просто срывает до треска ткани бант на сорочке. Задирает подол платья, чтобы следом сразу опуститься губами к груди. Альфа облизывает соски Чонгука, и ему кажется, что тот рычит, но за собственными разнузданными стонами он не силится разобраться в звуках, которые издаёт супруг. Чонгук отдаётся во власть инстинктам и откидывает голову на подушки, давая альфе больше доступа к своему девственному телу. Пусть забирает всё. Тэхён с нажимом разводит шире ноги Чонгука в неизменных ажурных чулках, а затем буквально сдирает с несопротивляющегося омеги сорочку. Снимает свою белую рубаху и падает сверху, начиная покрывать влажными поцелуями поджавшийся живот Чонгука. Жадно облизывает бёдра над чулками, даже зачем-то залезая языком под подвязку, а омега сгорает от смущения. Но не пытается прикрыться, потому что доверяет мужу всего себя. Тэхён размашисто проводит двумя ладонями по его животу, властно оглаживает торс и шумно дышит, смотря на Чонгука сверху вниз. От янтарных всполохов в глазах мужа в свете непотухшей свечи омега окончательно теряет рассудок. Странные вспышки всё это время были не видением, а сущностью альфы, которая всегда рвалась наружу в присутствии Чонгука, а он списывал это на игры собственного разума. Омегу словно подкидывает на постели от осознания взаимной страсти: он тут же впивается в губы мужа развязным поцелуем, окончательно забыв про стыд. Двигает губами невпопад, но Тэхён с улыбкой сцеловывает ошибки и скользит языком по его. Ведёт в сладком танце, а Чонгук с охотой тому это позволяет. В спальне словно становится нечем дышать, и он громко стонет, чувствуя головокружение, когда его снова грубо отталкивают на кровать, заставляя перину пружинить. Тэхён с рыком, действительно чёртовым альфьим рыком ныряет между ног Чонгука и широким мазком языка проходится по его члену, заставляя вскрикнуть от слишком интимной ласки. А затем подхватывает ноги под коленями и заставляет задрать бёдра навстречу языку, который тут же скользит между ягодиц. От ощущения горячей влажности на самом сокровенном Чонгука начинает трясти. Он даже не осознавал, что такая ласка вообще существует. Но теперь только от пары движений чужого языка уже готов излиться себе на живот. Это приятно, очень. До цветных мушек перед зажмуренными глазами и крупной дрожи в ногах. Чонгук издаёт каскад громких стонов и вскрикивает, впервые нарушая тишину чем-то кроме стонов: — Ваша светлость-ах! Зов остаётся без ответа. Он не осознаёт, о чём просит, а острая необходимость позвать альфу даже не даёт задуматься над собственными желаниями. — Тэхён, — поверженно произносит Чонгук, впервые называя мужа по имени. — Прошу, Тэхён… — Мой чертовски прекрасный лорд, — хрипло произносит Тэхён, тут же нависая над тяжело дышащим омегой с широкой улыбкой. Чонгук замечает в полутьме удлинившиеся клыки и ахает, а муж продолжает возбуждённо шептать: — Я тебя помечу. Чёрт возьми. Станешь наконец моим. В супружеской постели творится настоящее первобытное безумие: оба наконец дорвались друг до друга. — Я и так твой, — тихо шепчет в ответ Чонгук. И полностью осознает, что это истинная правда. Тэхён ухмыляется шире, лукаво сощурив глаза и сдёргивает свои штаны, тут же отводя бедро Чонгука в сторону. Опускается всем телом сверху, и член мужа прижимается к его, а он протяжно выдыхает, встречаясь с затуманенным похотью взглядом. Тэхён, с прилипшими ко лбу тёмными кудрями буквально испивает душу взглядом, так же легко, как и бокал вина за ужином. Досуха, а Чонгук почему-то счастлив отдать тому всё, что только у него есть. Тэхён смазанно целует его и начинает раскачиваться, потираясь своим влажным крепким торсом о тело Чонгука, а затем приподнимается и обхватывает пальцами крупный член, упираясь им меж мокрых ягодиц. Чонгук во все глаза восхищённо рассматривает тело мужа и течёт так сильно, что тому ничего не стоит сразу проникнуть в его расслабленное тело головкой и замереть под обоюдный громкий стон. — Чонгук, — зовёт, опускаясь сверху. Прижимается лбом к его и смотрит в глаза, а Чонгук понимает, что начинает ронять слёзы. — Прости, моя драгоценность. Тебе больно? — спрашивает Тэхён, обеспокоенно сводя брови. — Нет, — качает головой Чонгук, а затем тянется к губам мужа, стремясь к ласке: — Мне очень странно… Но приятно. Мне приятно, Тэхён. И тут же громко вскрикивает, чувствуя, как член мгновенно начинает проникать глубже, постепенно оказываясь в нём до основания и распирая до предела. Бёдра Тэхёна соприкасаются с его, и Чонгук закатывает глаза с грудным стоном, принимая в себя мужа целиком. — Чёрт возьми, — выдыхает Тэхён и прячет лицо в его волосах. Чонгук вторит чужому низкому стону и приподнимает дрожащие ноги, сжимая коленями бёдра Тэхёна. Тянет на себя, инстинктивно требуя начать двигаться, и альфа делает первый толчок. Выходит из его тела и вбивается вновь, а затем снова и снова, пока не набирает тягучий, но резкий до хлопков кожи о кожу темп. Чонгук роняет несколько коротких, звонких «а» и цепляется за предплечье мужа, второй рукой судорожно сжимая подушку. В голове пустеет, а в ушах поднимается гул: сердце стучит нестерпимо быстро, а тело бросает в жар. Двигающаяся плоть периодически касается какой-то точки внутри, от которой по телу проходит острый укол почти болезненного наслаждения. — Ещё.… — бездумно просит Чонгук, облизывая сухие от частого дыхания губы. Тэхён в ответ издаёт грудной смешок и вдруг отстраняется, заставляя его удивлённо распахнуть глаза. — Ложись на живот, мой лорд, — приказывает, легонько шлёпнув его по бедру. И так похотливо ухмыляется, что Чонгук в один момент сразу вспоминает про стыд и скромность, которые обязан был демонстрировать во время первой близости, но провалился по всем фронтам. — Что? — хлопает ресницами, пытаясь понять, о чём его просят. Тэхён с ухмылкой качает головой и, схватив Чонгука за бедро одной, а за талию другой ладонью, резко переворачивает его на живот и следом вздёргивает его зад над постелью. — Вот так, драгоценность. Чонгуку действительно нравится, когда муж зовёт его драгоценным, — понимает он, когда от чужих слов по телу проходится дрожь и позорно густая и большая капля его естественной смазки тут же стекает меж ягодиц и срывается на постель. Последние остатки мыслей выбиваются из него резким толчком, и Чонгук вскрикивает в подушку, выгибаясь в спине. Тэхён начинает снова двигаться в нём и в такой позиции входит гораздо глубже, от чего интенсивные толчки доводят чувство распирания до предела, а колючие мурашки возбуждения до дрожи в конечностях. Чонгук изо всех сил старается держаться на постели, но колени разъезжаются против воли, и муж резко хватает его за талию. Держа практически на весу, крепко фиксирует и ускоряет движения, заставляя его выть в постель и сжимать зубами пропитавшуюся слюной ткань. Смазка обильно течёт по бёдрам, и под тяжестью влаги чулки сползают вниз, болтаясь в районе колен от резких толчков. Изголовье слегка скрипит, бьётся о стену, и Чонгук чувствует, как у него пунцовеют уши от смущения. Но сладкие волны истомы снова отвлекают от ненужных размышлений. В паху собирается вязкое, тягучее напряжение, непривычно сильное. Чонгуку кажется, что, когда натянутая струна в теле расслабится, он потеряет сознание от наслаждения, потому что в глазах начинает темнеть. Он задыхается, до побеления пальцев цепляясь за простыни под собой, и всхлипывает, встречая вскриками каждый толчок. Тэхён замедляется, склоняется над его спиной и проводит языком по запаховой железе, царапая клыками кожу, а Чонгук покорно отводит голову в сторону. Оголяет шею и в голос стонет, чувствуя, как на нём смыкаются острые зубы. Муж ставит брачную метку, как и обещал, а по телу расходится волна тепла: Чонгука трясет и он жмурит глаза, с протяжным стоном выдыхая, когда Тэхён вынимает из него клыки. Альфа нежно целует центр укуса и возобновляет мощные толчки. Накрывает ладонью кулак Чонгука, сжимающий подушку, а другой проводит по его животу, собирая капли пота, и начинает ласкать его член в такт движениям. И рычит в его ухо так властно, что Чонгука хватает всего лишь на несколько секунд и он мычит, начиная сжиматься. Обильно изливается на постель под собой, а плоть Тэхёна распирает его всё сильнее, словно закупоривает изнутри. Альфа издаёт низкий и протяжный стон, а внутри Чонгука разливается горячее семя. И это неожиданно до мурашек приятно. — Узел… — надсадно шепчет Чонгук сорванным от криков голосом. Вспоминает рассказ отца о том, откуда берутся дети у супругов. — У нас будет малыш? И следом чувствует новый поцелуй на изгибе шеи и последовавший за ним хриплый смешок. — Да, мой лорд. — Я рад, — слабо, но счастливо улыбается Чонгук и покорно позволяет перевернуть себя на бок. Устраивается в объятиях Тэхёна, игнорируя неприятную липкость их тел, и кладёт ладонь на свой живот, довольно урча. Альфа молча присоединяется, сплетая их пальцы, а спустя время подаёт голос: — Я люблю тебя, мой драгоценный. Уже давно. Чонгук закусывает губу, безуспешно пытаясь подавить широкую улыбку. — Я… Я, наверное, тоже, — смущённо отвечает и поджимает колени, чем провоцирует движение узла внутри себя. Стонет под громкий смех мужа. — Наверное? Я должен оскорбиться, — хохочет альфа, крепче прижимая его к своему телу. — Что ты подразумеваешь под этим? — Вот пристали… — недовольно пыхтит Чонгук, не понимая, что сказал не так. Но спустя пару недель понимает и прямо во время завтрака заявляет во всеуслышание, провоцируя хихиканье прислуги: — Я по-настоящему вас люблю, без «наверное».***
Эта байка, а также та, в которой герцог Ким сломал изголовье супружеского ложа во время бурной ночи с лордом Чонгуком, ходит по графству ещё много лет. Даже когда в поместье герцога тишину нарушает топот уже трёх пар каблуков, а по ночным коридорам уже бегают их сыновья — близнецы-альфы, ворующие взрослые романы из библиотеки, прямо как их папа. Под напором трёх как две капли похожих друг на друга лордов Тэхён ощущает себя порой как в клетке, но в этой ловушке он готов прожить всю жизнь. Для него эта взбалмошная орава — настоящее счастье, о котором он так грезил.