Eins
В бункере тепло. В бункере прекрасная шумоизоляция — Дитрих, хоть искренне и верил в свою победу, для пущей безопасности отдал приказ о строительстве бункера и уделил особое внимание звукоизоляции — в бункер сзезли большую часть оставшегося в Берлине провианта, пока остальной город голодал, утопая в бесконечных залпах орудий Красной армии. Шольц по-прежнему отдавал приказы, делая хорошую мину при плохой погоде, пока люди продолжали воевать и гибнуть под завалами обрушенных берлинских зданий, а сам мужчина отсиживался в специально оборудованном кабинете (точь-в-точь его кабинет на «поверхности») под «Партиту для скрипки», тихо ноющую из рядом стоящего граммофона. Ещё в конце апреля он начал понимать, что всё, его империя на крови рухнула, ожидать победы глупо, разве что Бог поможет, но в Бога он не верил, а стратегом был замечательным, поэтому, в охапку прихватив сыновей и пару-тройку нужных донельзя вещей, спустился в бункер, неминуемо ожидая конца.Zwei
При каждом, даже мимолетном вздохе «Папа!», он вскакивал и оборачивался. По мнению самого арийца детям не место в политических «играх» взрослых, его сыновей не коснулось ровным счётом ничего, но только его — на младшую чету Красновых его мнение не распространялось, они же не «высшая раса». Три зловредных — каждый по-своему — отпрыска Советского Союза порядком потрепали нервы всей армии Вермахта и особенно самого Дитриха. Чёртовы дети! Бывают же такие наглые! Национал-социалист каждый раз впадал в ярость, узнав о новой «проделке» кого-либо из них: полчища партизан на белорусской территории, «Дорога жизни» в Ленинграде, всё заставляло мужчину буквально трястись от злобы, переполнявшей его в такие моменты и «успокаивающие» ранее вещи перестали ему помогать. Металлическая пепельница была вышвырнута в сторону Стефано, едва тот зашёл не в «нужный» момент, Аматэрасу отделалась лёгким испугом из-за приставленного именного «Вальтера», отчего у женщины на шее осталась штанцмарка.Drei
Абруццо вообще крайне раздражал Дитриха. Всем. Своей манерой постоянно опаздывать — чего педантичный донельзя нацист на дух не переносил — громким голосом из-за излишней эмоциональности, что у Шольца считалось эдакой «слабостью», резкой жестикуляцией. Стефано эксцентрик с абсолютным отсутствием логики и, как казалось национал-социалисту, лёгкой формой мании величия. Он, Абруццо, бивший себя кулаком в грудь, утверждал что легко сможет подчинить себя на вид слабенькую Айоланту, чуть позже в буквальном смысле валялся у Дитриха в ногах, умоляя о помощи в войне с ней. То ли дело Аматэрасу — волевая и сильная женщина с, воистину, самурайским спокойствием и холодным рассудком, а также острой катаной, которую она носила за спиной. Однажды Шольц на себе прочувствовал насколько остро лезвие катаны Сайто, после ей он перечить наверное отчасти даже боялся. Ну или побаивался, одному ему известно, однако более разногласий между осью «Берлин—Токио» не возникало. Аматэрасу любит и ценит себя, а также своё время, но даже Дитриху она не позволила оставить «безнаказанным» оружие подле своей шеи. Японка восхищала своей персоной и стратегическими умениями, но отталкивала своим несколько горделивым характером.Vier
Да кто бы говорил про характер. Нацист не лучше, скольких гувернёров и гувернанток сыновей он выдворил из поместья? Пальцев на руках не хватит, чтобы сосчитать! Уволив последнюю гувернантку, кажется, её звали Кэролайн, он всерьёз занялся самостоятельным обучением сыновей. Рихард, поспокойнее из близнецов, ухватывал на лету, действительно прилежно выводя каждую буковку, каждый завиточек, а после с гордостью шёл показывать ту или иную запись. Райнхарда надо было заинтересовать, иначе он то и дело подскакивал и шёл, ну например, смотреть в окно или же бежал в свою комнату, забыв о занятиях, и играл во что-либо. Дитрих всю голову сломал, вот что с ним делать? Какой из него наследник получится, если даже основы основ он получать не хочет? Решение нашлось, но не сказать бы что сильно быстро: Райн легче усваивал тот или иной материал, когда ему что-то объясняли во время той же игры или просто в игровой форме. Особенно это сработало, когда они уже спускались в бункер, к примеру, «Сынок, ну-ка, посчитай ступеньки по которым мы идём. Мне обещали, что их будет очень и очень много, но, боюсь, наврали», и тот радостно вслух считает до тысячи, по окончании пути возвещая об этом. Рихард, правда, обиделся, ибо тоже мог считать до тысячи, а Дитрих вопрос задал не ему, но вскоре забыл об этом. Шольц-старший даже начал чувствовать интерес к общению с сыновьями.Fünf
С интересом к общению с сыновьями рука об руку шла бессонница, с детства преследовавшая Третьего. Став полноправным — и единственным! — главой государства Шольц стал заглушать напасть простым, как валенок, и древним, как золото, способом — алкоголем. От стопки коньяка бессонницу как рукой снимало, и спал Дитрих абсолютно спокойно, не ворочаясь и не просыпаясь каждый час; сейчас же бессонница не проходила несмотря даже на выпитую бутылку дорогого и качественного коньяка, подаренного кем-то из очередной делегации. И нет, не сочтите национал-социалиста законченным алкоголиком, едва он понял, что «его проверенный метод» не работает, бутылка разлетелась на миллион осколков — Шольц швырнул ее в стену и больше к алкоголю не прикасался. Каждую ночь, после очередного: «Ну почитай нам сказку!» и щенячьих глаз от сыновей, Дитрих возвращался к себе и молча оседал по стене на пол. Бессмысленно. Всё это так глупо и бессмысленно, что даже он уже не верит в свой собственный самообман. Пока работает пропаганда — люди сражаются, люди верят, люди надеются.Sechs
Люди надеются на него. И он действительно всеми силами показывает, что всё замечательно и цель уже близка, мысленно осознавая, что теперь «цель» — это он сам. Савелий, если встретит его лично, разорвёт на части, Алекс и Артюр поступят также. Жалости внутри Дитриха хоть отбавляй, но жалости только к самому себе. Ещё чуть-чуть возможно к сыновьям, да и то не факт. Так и не смог довести всё до конца! От мысленной каши нацист начинает быстро-быстро ходить по комнатушке взад-вперёд. Он не довёл, и чёрт уже с этим — что делать с той ответственностью, которую он должен понести после развязывания войны? Действительно нести своё наказание в лице креста на репутации или всё-таки можно избежать его, договориться с этой чёртовой коалицией, на худой конец решить вопрос материально? Ридли давно засматривался на его технологии, ту же атомную бомбу ещё в тридцать девятом. У Дитриха — чертежи и расчёты, у Алекса — урановая руда, может, отправить англосаксу телеграмму и отдать всё ему в руки, взаимен выпросив укрытие? Только где гарантия, что едва чертежи откажутся в этого полосатого самодура, он не убьёт Шольца? Ему это сделать, как два пальца об…Sieben
Национал-социалист за два шага преодолевает расстояния от двери до стола, начиная с яростью копошиться в многочисленных ящиках последнего. Нужен лист. Нужен простой белый чистый лист бумаги и, желательно, ручка, впрочем, карандаш тоже подойдёт. Текст, написанный мелким почерком Шольца «благодаря» текущей перьевой ручке кажется ещё более нечитаемым, он и сам практически не может разобрать то, что пишет в бреду больного сознания. Чернила заканчиваются, от чего мужчина взвывает, запуская руки в копну иссиня-чёрных волос, до адской боли сдавливая пряди. «Только не сейчас!» — Крутится в мозгу, пока Дитрих судорожно рыщет в верхнем ящике стола, где обычно он хранит банки с чернилами. Он только-только придумал план решения этой чертовски большой, просто огромной, проблемы, и как назло в ящике отсутствует новая банка чернил, заместо закончившейся. Ариец с досадой ударяет кулаком по столу, а после тяжело вздыхает полной грудью. Ручку он может взять в комнате одного из сыновей.Acht
Словно торнадо мужчина выбегает за дверь, предварительно захлопнув ту. В противоположной части коридора бункера, ведущей в эдакий «зал заседаний», где в последнее время если что и подводится, то очередной банкет, принимать участие в котором Дитрих полностью отказался уже которой раз, вовсю раздавался смех, звон бокалов и музыка неизвестного происхождения. Цель нациста другая и уж этой цели он добьётся. Замедляя шаг за несколько метров до комнаты, как он понял, Рихарда, Шольц вздыхает. Дело за малым: сильно не шуметь, дабы не разбудить своё собственное чадо, иначе после его чёрта с два уложишь. Стараясь как можно тише копошиться, Третий, в потёмках, старается найти ручку, параллельно с этим косясь на спящего ребёнка. —Так будет лучше для нас, — бубнит себе под нос Дитрих, на цыпочках выходя из комнаты, плотно закрыв дверь за собой. Ну, или ему показалось, что плотно. Дорога обратно кажется невыносимо долгой и даже уже до боли приевшейся, быстрая ходьба, граничащая с бегом, особо не разрешили эту проблему, однако резко распахнув «свою» дверь национал-социалист замер. Да что за бред, кто ему поверит? Алекс сочтёт лёгкой добычей, и Дитрих, вместе с сыновьями, вмиг окажется в списке «Третьего мир». Разве не этого он так боялся всю жизнь? Разве не от этого Шольц бежал столько лет? И разве он не прикладывал столько усилий, лишь бы его государство возглавляло совершенно другие рейтинги? Немец снова начинает метаться по комнате. Он… Да у него почти всё получилось! Ещё бы чуть-чуть, и всё было бы у него в руках, вся власть, весь контроль над Европой принадлежал бы ему одному, Дитриху! Нацист капризно топает ногой. Может, отдать команду и армия снова продолжит сражения? Может, шанс ещё есть?Neun
Чувствуя пульсацию сонной артерии, он открывает ящик стола, в котором уже довольно давно лежит его излюбленная фуражка. Металлический орёл блеснул в свете одной лампочки, Шольц присаживается перед зеркалом в позе лотоса, рассматривая своё отражение. Осунувшийся, похудевший на пару-тройку килограмм, с мешками под глазами, Дитрих полубезумно раскачивается из стороны в сторону, надевая на себя фуражку; где-то на задворках больного сознания крутится ещё одна идея, каким способом можно выйти из ситуации, но мужчина всячески гонит её от себя, маниакально напевая «O, du lieber Augustin». Жуткая картина. Третий радуется, что никто его таким, кроме, конечно, отражения в зеркале, не видит. Почему оно улыбается? Что заставляет это жалкое отражение радоваться? Какой вообще здесь есть повод для радости? Шольц сжимает кулаки. Перестань, ничтожество! Перестань смеяться! Сильный удар и зеркало разлетается на миллион осколков. —Поделом. — Цедит немец, даже не ощущая жгучей боли от осколков, застрявших во плоти. Карие глаза оббегают все пространство комнаты, пока «та самая» мысль разрывается воем в голов, Дитрих глазами ищет свой треклятый «Вальтер», пока другие мысли меркнут в чертогах рассудка, он не видит другого выхода, считая, что выбрал лучший из предложенных сценариев исхода. —Я точно помню, что он был здесь, — шипит нацист, пока внутренний голос рычит, кричит и молится; мужчина, дабы получить долгожданную тишину в голове, резко отдаёт сам себе пощёчину — так легче прийти в себя. — Наконец-то. Трясущиеся, «сухие» руки держали «Вальтер», пока его владелец неистово растягивается в оскале, как зверь, уже вкусивший чужую кровь. Звук затвора оружия медленно прорезает гробовую тишину кабинета. Проблема решена!Zehn
Выстрел. —Папа?