***
Телефон смотрит черным потухшим гладким экраном, и Чан мысленно отсчитывает: он не позволяет себе проверять сообщения чаще пяти раз в день. «Он не напишет. Прекрати. Ты жалкий» — в голове словно заевшая пластинка. Такие, как Минхо не пишут первыми, не страдают, ставят себя превыше всего. У них была четкая договоренность, и Чан согласился только потому, что наивно полагал, что иногда люди меняют свое мнение. Он думал, что Минхо передумает. Но прошел целый год. Минхо не выходил за очерченные рамки. А когда Чан это делал, тот тут же всё пресекал. — Не распространяться никому о нас. Не посвящать меня в подробности твоих межличностных отношений, — требовал Минхо. — Все проблемы оставлять там, откуда пришел. Я — не спасательный круг. Я в свою очередь буду делать то же самое. Никаких соплей. И самое главное, Кристофер, не влюбляться. Только попробуй, — а взгляд словно дополнял фразу чем-то вроде «…и я вскрою тебе глотку». Минхо, возможно, надеялся как-то отвадить Чана такими словами, но беда в том, что у него от грубости и едких фраз каменный стояк. Уже после нескольких месяцев Чан понял: все запреты — полная херня. Да, возможно, они не говорили о чем-то очень личном, но Минхо не смог умолчать о своих котах. Как и сам Чан не смог умолчать о том, какую музыку любит слушать и какие фильмы смотрит. — Пожалуй, друзья с привилегиями могут общаться на какие-то нейтральные темы, — рассудил однажды сам Минхо. И вот спустя год границы как будто размылись настолько, что упрямое «мы просто занимаемся сексом» не укладывается никак в действительность происходящего. И, вроде, Минхо всё так же ворчит, огрызается, только в объятиях Чана проводит больше времени. Они прекратили расходиться сразу после секса, позволяя себе проводить по два дня вместе. А то и по три. Чан впустил Минхо в свой быт. И тот сделал то же самое. Чан знает каждого кота Минхо поименно, знает какой корм те едят. Он изучил и все привычки Минхо. Что тот ест на завтрак, обед и ужин. Какую погоду любит, что читает, смотрит и слушает… Бесконечный список мелочей. Но после дней, когда они вели себя как пара, наступали откаты. Упрямое «я не твой ебаный муж или бойфренд». Психи. Игнор. А потом всё по новой. Чан не хотел отказываться от того, что было, только лишь ради тех моментов идиллии, спокойствия и нежности, что случались между ними после откатов. Но, возможно, он впервые делает что-то правильно — выбирает себя. Чанбин ведь прав, даже несмотря на то, что думает, будто Чан просто получил год назад от Минхо отказ. Раз уж они просто друзья с привилегиями, он может запросто попытаться найти новый интерес. Новый любовный интерес, который не будет вскрывать ему внутренности ржавым консервным ножом.***
— Я бы не хотел оказаться на месте того бедолаги, которого ты сверлишь взглядом, — раздается будто сквозь толщу воды. — М? — произносит Минхо, потому что не уловил сути сказанного. — Эти ребята, — Хёнджин осторожно кивает в сторону. — Ты так злобно смотришь на них… — Они не заметили? — Минхо поспешно переводит взгляд на свою тарелку. — Нет. Они увлечены друг другом, — усмехается Хёнджин. Чертов Чан. Чертов Кристофер Бан. Чертов белокурый кудрявый Аполлон, с самыми прекрасными ямочками на щеках, с самым великолепным носом, с самым милым характером… Улыбается теперь не ему. — Отлично, уходим, — Минхо оставляет бургер нетронутым. Хёнджин уже ничему не удивляется. Вернее, смотрит, конечно, странно, но не спорит. Они зашли перекусить после учебы, но Минхо не учел одного: полюбившиеся ему вещи, рестораны и прочее, также остаются любимыми у его бывшего друга с привилегиями. — Ты две недели сам не свой. Что тебе сделал Бан Чан? — спрашивает Хёнджин, пытаясь заглянуть ему в лицо. — Мужика увел? — Типа того, — хрипло говорит Минхо. После памятной ночи в клубе, когда Чан ушел без него, он не стал ничего выяснять. Всё правильно. Они не в отношениях, и каждый имеет право выйти из игры в любой момент. Минхо порывался написать что-то, но не разрешил себе такого. Он и так позволил себе больше, чем нужно. Сегодня он не планировал увидеть Чана. Тем более в компании симпатичного парня. А еще не планировал ощутить то самое колющее, неприятное чувство, то, которое посещает его, когда кто-то посягает на что-то принадлежащее только ему. На кого-то. Он сам придумал правила. И сам их нарушил. Одно за другим. Вернее, с Чаном ему ни черта не хотелось соблюдать. Это попросту было невозможно. Потому что на каждый его заслон у Криса было что-то, чтобы сломать, разрушить выставленную оборону. Перед Чаном он был беззащитным, но почему-то это не пугало. А потом он злился сам на себя. За то, что вводил Чана в заблуждение и нарушал свои же выстроенные границы. Наверняка, для Чана всё это выглядело иначе. Наверняка тот решил, будто Минхо просто хладнокровный стервец, плохой человек, не способный на эмпатию… Но проблема была лишь в одном: Минхо нарушил самое главное установленное правило. «Не влюбляться в Кристофера Бана ни при каких обстоятельствах». Но сделать это не представилось возможности. Как не влюбиться в человека, с которым только и делаете, что предаетесь всему тому, чем занимаются парочки в конфетно-букетный период. Чан не появлялся в их баре уже три недели. Пропущены три пятницы. В четвертую такую пятницу Минхо уже ничего не ждет, пытаясь привыкнуть к мысли, что Чана больше не увидит. Он намеренно сам стал избегать тех мест, куда мог пойти Крис. Наверняка тот сам придерживается похожей политики. Минхо удалил все их диалоги, с тоской пролистав историю до начала переписки. Память еще так не услужливо подкинула воспоминания о чувстве новизны, трепета, глупой непозволительной влюбленности. Надо было остановиться в самом начале. Пока добродушная, искренняя улыбка не покорила окончательно. — Ты опять высматриваешь его? — спрашивает в самое ухо Хёнджин, чтобы перекричать музыку. — Кого? — по инерции переспрашивает он. — Не знаю. Того, кого высматриваешь уже вот какую неделю, — Хёнджин усмехается, только выглядит улыбка невесело. Тот сегодня облачился в тотал блэк, пепельные волосы аккуратно уложил, и Минхо еще раз думает о том, что им просто повезло, что они не во вкусе друг друга. А может и не повезло. Они с Хёнджином понимают друг друга очень хорошо и дружат слишком долго. Многие даже думали, что они встречаются. Одно из самых главных и неоспоримых качеств Хёнджина, как друга — умение не лезть не в свои дела. Тот никогда не требует вывалить свою душу, лишь бы утолить любопытство. — Вроде как, его здесь нет, — Минхо мажет взглядом по толпе и не замечает блондинистую кудрявую макушку. — Тогда обрати внимание на вот тот экземпляр у бара. Смотри какой, — Хёнджин кивает куда-то за Минхо. Приходится обернуться. И лучше бы Минхо этого не делал. Кристофер может перекрашивать свои локоны сколько угодно, но Минхо всё равно узнает того даже вот так. Со спины. Как не узнать этот широкий разворот плеч? Не узнать сильные руки и ту самую задницу, в которую привык впиваться пальцами во время пика наслаждения? Минхо становится совсем уж дурно от осознания того, что Чан не один. Опять с тем симпатичным парнем, с которым он видел того в кафе. Кажется, эта парочка хорошо проводит время. По крайней мере, он видит улыбку на лице стройного блондинистого парня, который увлеченно о чем-то с Кристофером говорит. — Чёрт, я не понял, что это Бан Чан, прости друг, — виновато произносит Хёнджин ему на ухо. Вечер обещает быть отвратительным. Первой мыслью приходит идея сбежать. А потом собственный невыносимый характер прорывается чем-то ядовитым. Это не в его стиле — отдавать своё. О том, с каких пор он считает Чана своим, Минхо предпочитает не думать. Два шота текилы как будто облегчают процесс принятия неизбежного. Он бесповоротно, беспощадно, разрушительно влюблен.***
Не заметить Минхо он не мог. Конечно, Чан того видит в розово-фиолетовом свете неона. Минхо со своим другом сидит за барной стойкой. Феликс танцует рядом, улыбается, но сам Чан точно знает, что за усмешками тот прячет понимание: между ними точно не будет любви. Им просто нравится общаться, рядом с этим парнем он просто забывается. Феликс действительно милый и хороший. Между ними так много общего, они даже родом из одной страны. Но это совершенно точно не физическое влечение. Скорее, приятельство, перерастающее в дружбу. Но упрямое глупое сердце хочет совершенно другого. Поэтому Чан предпочитает не дать себе волю. Продержаться. Он выпил достаточно, чтобы просто попытаться забыться, танцуя рядом с Феликсом. А еще он самую малость хочет показать «Гляди, со мной всё хорошо, ты не сломал меня, ты мне не нужен, я совершенно точно не люблю тебя». — Всё в порядке? — спрашивает Феликс громко на ухо, раскачиваясь под электронный модный мотив. — Да, — Чан улыбается, заставляя себя переключить внимание на Феликса полностью. Одна песня, другая, и, похоже, Феликсу действительно весело. — Я отойду, — предупреждает тот, показывая жестом в сторону уборных. Чан кивает. Песня сменяется. Приятный голос будто повторяет то, что происходит с ним в эти дни. Он тоже не спит нормально, он сыт по горло этими навязчивыми мыслями. День и ночь. День и ночь только Ли Минхо в мыслях. Он задумывается, вспоминая прищур кошачьих темных глаз, бархатный голос, теплые руки и яркую улыбку. Улыбка Минхо самая лучшая, когда тот себе её позволяет. Ему на плечи ложатся ладони, и он раскачивается под мотив, запрокидывает голову, когда к нему сзади притираются в танце. Всё прекращает быть невинным спустя полминуты, когда чужие руки прижимают к себе, окольцовывая талию. Это точно не Феликс. Он поспешно разворачивается лицом к лицу нарушителя его спокойствия. У него на пару секунд даже дыхание перехватывает. Чан не знает, чем думает, когда покорно открывает рот, впуская чужой напористый язык. Ли Минхо в эту самую минуту прижимает его к себе и пытается трахнуть языком его рот. Как же он скучал. Чан обхватывает красивое, хищно заостренное лицо руками, потирает большими пальцами щеки, целуя Минхо в ответ. Он обещает себе, что всё прекратится сейчас же. Но они целуются минуту. Другую. Они просто стоят посреди пестрой толпы, которая движется в своем ритме в кислотных неоновых оттенках, и пожирают друг друга. Чан в какой-то момент прижимает Минхо к себе ближе, обхватывая обтянутые кожаными штанами ягодицы. В этих поцелуях и «я тебя ненавижу за эту боль» и «я так чертовски скучал». Всё смешивается в один мощный концентрированный коктейль. Но разум напоминает: «Нельзя возвращаться к старому». Поцелуи прекращаются так же стихийно, как и начались. Чан даже в этом полумраке видит, как расплылся контур губ Минхо. И прежде чем он успевает что-то сказать, Минхо его опережает: — Нам нужно поговорить, — громко и горячо говорит тот ему на ухо. Да, им чертовски нужно. Важно. Необходимо поговорить.***
На него смотрит не Чан. Нет. В него колким взглядом впивается Кристофер Бан. Это тяжёлый взгляд, который пригвождает Минхо к пассажирскому сидению как будто намертво. Даже воздух словно загустел — тяжелее проходит дыхательные пути. Они у дома Минхо, сидят в машине Чана, и всё то время, что они ехали сюда, висела оглушительная тишина, нарушаемая разве что шумом с дороги, шелестом колес и щелканием коробки передач. Кристофер ведь всегда о нем заботится и сейчас подвез домой. А поговорить можно и в машине. Попрощаться по-человечески. Или не попрощаться. Минхо уже ни в чем не уверен. — Ты хотел поговорить. Я тут. Можем говорить, — произносит Крис спокойно. Этот тон контрастирует с напряжённым выражением лица, которое Минхо видит своим периферическим зрением. Наверняка, если постараться, можно услышать, как у Чана скрипят челюсти от гнева. Удивительно, насколько страшен бывает в своём недовольстве тот, кто одной улыбкой в состоянии озарить целую комнату. — Твои волосы… — О волосах поговорим? — Чан приподнимает брови вопросительно, но недовольное выражение лица никуда не девается. — Просто хотел сказать, что темный тебе тоже очень идет. Красиво, — хрипло произносит Минхо, стараясь на Чана не смотреть. Крис молчит, поэтому Минхо осмеливается кое-как начать: — Ты… С кем-то видишься? То есть, встречаешься? — он чувствует, как волнение заставляет сердце биться чаще. — Нет, — сухо говорит Чан. По-хорошему, Крис не должен отвечать тут на все его вопросы, но сам Минхо осмелился на этот разговор только по той простой причине, что Кристофер из тех людей, которые никогда бы не ответили что-то вроде «не твое дело». Нет, к несчастью, или счастью Минхо, тот как раз из тех, кто ценит людей рядом, проявляет понимание и терпение. По крайней мере, Минхо понимает, что, видимо, довел Чана до предела. Вот она граница. И ему очень важно узнать, сможет ли он сделать хотя бы пару шагов от нее назад. — Ты влюблен в кого-то? — голос хрипит, но Минхо рад тому, что хотя бы не звучит пискляво от волнения. — Да, — спокойное, уверенное. — Поэтому прекратил наши встречи? — Минхо старается сохранять спокойствие. Всё самое страшное уже случилось. — Ты не понимаешь? — вдруг спрашивает Чан. — Что я должен понимать? — Хорошо, давай начнем сначала. Посмотри на меня, — Чан осторожно дотрагивается до его подбородка, и у Минхо по загривку от этого проходят мурашки. — К чему этот разговор? Я пытаюсь жить дальше, понимаешь? — Почему ты ушел? — Потому что не был тебе нужен. Тебе ведь хорошо одному, а больше чем того, кто может дать тебе секс, ты меня не воспринимаешь, — от этих слов всё болезненно сжимается внутри. Это настолько неправда. Это настолько неправильно. Так отвратительно, что Минхо хочет кричать. Если бы Чан мог посмотреть на себя его глазами, тот бы не ушел. Не ушел и ни за что бы не говорил таких слов. — Ты сказал, что влюблен, — хмурится Минхо. Эту деталь он едва не упускает. Мало ли что случилось за то время, что они не общались. — В того парня с которым был? С которым остался Хёнджин? — он смотрит, ожидая ответа. А Чан вдруг улыбается тепло, так, как когда он говорит всякие глупости. Качает головой. — В Феликса? Ты думаешь, что я бы целовал тебя, если бы рядом был тот, в кого я влюблен? Минхо, я похож на такого человека? — тот склоняет голову чуть на бок. Он обожает этот взгляд. И улыбку. — Нет. Конечно, нет. — Ты не отвечаешь на мои вопросы, Минхо. К чему всё это? Если ты хочешь вернуться к старому, я не могу тебе этого предложить. Минхо усмехается, ощущая себя полным придурком. Внутри четкое ощущение, что Чан ускользает от него. Ускользает призрачная надежда на… На что, он еще не решил. — Ты сказал, что я воспринимаю тебя просто как партнера для секса… Это не так. Это не так, и я хотел, чтобы ты это знал, — он говорит это и видит, как Чан меняется в лице, тот становится озадаченным. — У моих границ были причины… Ты думаешь, что я не пробовал отношения? Пробовал. Не один раз. Но они заканчиваются всегда одинаково. Я вдруг начинаю… Я теряю интерес. Понимаешь? Как только появляется слово «отношения», всё словно… Поэтому я не позволял тебе подобраться слишком близко. Но ты всё равно это сделал, Чан, — собственный голос звучит словно со стороны. — Я не мог в тебя не влюбиться, понимаешь? Конечно, не понимаешь, — закатывает он по привычке глаза. — Ты всегда недооцениваешь себя, и я ненавижу это, но тебя… Всё в тебе. Я полюбил… Повисает тяжелая, давящая тишина. Он сказал это. Сказал. Чан вдруг закрывает лицо ладонями, тяжело вздыхает. — Скажи что-нибудь, и я пойду. Я не надеялся ни на что… — Скажи это нормально. Скажи это как положено, — просит Чан. — Что? — он приподнимает удивленно брови, потому что при всём желании не может прочитать выражение лица Чана. — То, что ты так мастерски прикрывал за всеми этими словами, — к его несчастью Чан очень умный. Он делает глубокий вдох. Затем выдох. — Я люблю тебя, — разрезает звенящую тишину. На него опять смотрит не Чан. Это Кристофер. Тот, который втрахивает его в кровать. Тот, который терзает его рот языком. Тот, который жадно мнет его задницу и бедра. — Иди ко мне, — Чан манит его жестом к себе. Минхо отмирает и послушно склоняется, тянется через коробку передач. Как только он это делает, Крис аккуратно, но ощутимо хватает его за подбородок, тоже склоняется ближе. Они смотрят друг на друга, в ноздри забивается знакомый до дрожи в теле аромат парфюма. В принципе, весь салон пахнет родным, знакомым — Чаном, но чем он ближе, тем запах более явный, яркий. Минхо смотрит, стараясь не моргать, поймать эмоцию. Наверняка он выглядит испуганным. — Ко мне интерес ты не потеряешь, — говорит Чан негромко, а после раздвигает его губы своим настойчивым напористым языком. Крис его целует. Целует как будто в первый раз. И он готов поверить — не потеряет. — Не бойся, я знаю, как с тобой нужно обращаться, — говорит тот с хрипотцой в голосе, отрываясь от его губ. — Ты никуда от меня не денешься. Я не позволю. Ты сам будешь хотеть быть рядом. Тебе будет меня мало, Минхо. Я обещаю тебе. Я буду любить тебя так, что тебе это никогда не надоест. Он зажмуривается, слушая этот ласковый голос, его потряхивает, организм как будто сходит с ума, вкачивает в кровь сумасшедшую концентрацию дофамина, серотонина, эндорфина и еще бог знает чего. Минхо буквально перестает трезво мыслить. Он ерошит волосы у Чана на загривке, вовлекая того в мокрый поцелуй, двигает неистово губами навстречу. Крис его пожирает. Такой властный и уверенный. Минхо каждый раз это застает врасплох. То, насколько тот скромен в обычной жизни и насколько Чан знает, чего хочет, когда они в постели, всегда его поражало. Тот смущается из-за заигрывания в обычной обстановке, но когда дело доходит до секса — Минхо тупеет от силы, с которой Чан его хочет. Мощно, жадно. Он каждый раз поражается: неужели тот и правда настолько желает его. Вот так? Разве так можно? Это реально происходит? Минхо притормаживает, вглядываясь в лицо Чана. Тот выглядит безумно притягательным, с пухлыми раскрасневшимися губами, с румянцем, тронувшим щеки. Кажется, Минхо перестарался, ероша и без того непослушные кудри. — Do you wanna come? — на своем неидеальном английском говорит Минхо, кивая в сторону его дома. — Do I wanna cum? — переспрашивает Чан, выделяя последнее слово, усмехаясь, и когда до Минхо доходит, он бьет того кулаком в сильное плечо, тот не особо обороняется, только смеется. — Тупые шутки тоже входят в твой план меня к себе привязать? — А получается? — Крис улыбается так, что появляются ямочки, в которые Минхо и так безоглядно влюблен. Он не отвечает, просто показательно закатывает глаза и откидывается на своем сидении. — Я люблю, когда ты такой, — вдруг говорит Чан, легонько дотрагиваясь до его щеки, поглаживая. — Какой? — он поворачивает голову, чтобы увидеть выражение лица Криса. — Возмущенный и раздраженный. — Это потому что ты ненормальный, — ровно говорит Минхо, хотя внутри у него истерика. — Обожаю. Скажи что-нибудь еще, — тот выглядит так, будто Минхо сказал ему настоящий комплимент. — И шутки у тебя дурацкие, — он очень старается звучать возмущенно. — И ты заводишься от того, что я тебя ругаю. Извращенец. Они оба прекрасно знают, что это всё — лишь игра. Отчего-то ему нравится возмущаться по поводу и без, а Крису нравится это слушать. — Даже спорить не стану, — Чан берет его руку и кладет себе на ширинку, давая понять, как возбудился. — Ты очень милый, невероятно красивый… — Блядство, — ругается Минхо, слегка стискивая твердый член Чана через джинсы. Он выдыхает воздух сквозь сжатые зубы, у него у самого уже стоит. Кто тут еще извращенец?***
— Скажи это, — поцелуй. — Скажи, — требовательно. — Люб… — его прерывает еще один поцелуй. — …лю, — он жмурится, ощущая горячие губы Чана то на своих щеках, то на губах, то на подбородке. — Еще, — просит Чан, обхватывая крепко его ягодицы, сжимает, притирается пахом к его бедру. Невозможно было ни ехать в лифте, ни зайти спокойно в квартиру, ни помыть руки без требований сказать. Сказать-сказать-сказать. — Я люблю тебя, — терпеливо повторяет Минхо, хотя старательно показывает, как ему всё происходящее не нравится, жмурится, строит недовольное лицо, упирается руками в крепкую грудь Криса. Ему так отчаянно не нравится, что щеки горят и член стоит по стойке смирно. — Еще, — горячо на ухо. Чан такой умопомрачительно напористый, сильный и в то же время нежный, что у Минхо кружится голова, хорошо, что Чан держит его и ведет сам. — Прекрати, всё, я больше не буду говорить… — Я хочу услышать еще раз, — тот издает смешок и целует его куда-то в висок. — Нет, — бубнит он, пряча лицо где-то у Чана на груди, когда тот заваливается вместе с ним на кровать, сгребая в объятиях. — Тогда я заставлю, — серьезно говорит тот. — О, нет, — Минхо старается откатиться, выбраться, но Чан не дает, держит слишком крепко. — О, да. Минхо знает, что у Криса есть в запасе куча способов заставить его делать что-то и говорить. Множество очень приятных способов. От которых у него дрожат колени. — Я знаю, что ты хочешь меня, — шепчет Чан горячо на ухо. Конечно хочет. А кто бы не захотел? Одежду они снимают торопливо, путаясь в штанинах, Чан случайно отрывает пуговицы на его рубашке, но Минхо не успевает возмутиться, потому что тот клятвенно обещает всё пришить. Минхо любит долгие и тягучие прелюдии, но сегодня всё идет не по плану. Обычно он наслаждается тем, как Чан выцеловывает его спину, гладит всё тело, успевает уделить время всему. Но сегодня… Он сам ведет себя как остервенелый сексоголик, а Чан ведет себя как ненасытный зверь, которого выпустили из клетки. Крис усаживает его к себе на лицо, жадно впиваясь пальцами в ягодицы, наверняка оставляя следы, раскрывает, присасываясь, проталкивая язык, заставляя объездить свое лицо. Выбивает из Минхо мычание, которое переходит в стоны через короткие мгновения. Сегодня Минхо ситуацию плохо контролирует. Чана очень много, тот везде. Тот успевает вновь перевернуть его так, как нужно, щедро смазать истерзанное настойчивыми губами и языком отверстие. Тот помогает ему насадиться на крепко стоящий толстый член. В какой-то момент Минхо вообще перестает понимать, кто он и где. Просто поддается ласковым и при этом сильным рукам, надсадному голосу и своим собственным желаниям. Чан вбивается снизу резко, мощно. — Скажи. — Еще, Чан, еще… — Скажи, — снова резкий толчок. Едва сумев сфокусировать взгляд, Минхо видит, что у Чана на щеках играет румянец, кудри у того вымокли, колечками прилипли к коже, грудь покрыта испариной, и смотрит тот прямо на него. — Давай же… — Ты невыносимый. Просто невыносимый, упертый, несносн… Он не успевает закончить из-за особо мощного толчка, из него выбивается какой-то невнятный скулеж, судя по довольному выражению лица Чана — тот счастлив. — Ты потрясающе выглядишь, — тот любовно убирает с лица Минхо разметавшиеся пряди. Ему ничего не остается делать, только прильнуть губами к искусанным им же губам Чана. Минхо прекрасно известно, как тот любит инициативу с его стороны. А он и не против. Он обожает целоваться с Крисом, обожает проталкивать язык между пухлых губ, пока раскачивается вверх-вниз на толстом члене. Ему нравится всё: и как Чан в ответ пожирает его рот, и как тот крепко впивается в его ягодицы, разводя их, и как смотрит — влюбленно. Теперь явно, ярко. Так, как не позволял себе до этого. Когда он отрывается от поцелуя, ему хочется сказать: «Читай, сука, по глазам. Читай… Люблю. И хуй ты теперь отделаешься». Ему нравится: и как жарко, и какой Чан вымокший, какие у того влажные непослушные кудри. — И я люблю, — Чан отвечает на его мысли, усмехается ярко. Будто и правда читать его может. А возможно, просто достаточно изучил. Но Минхо устроят все варианты. Чан обхватывает его член, принимаясь дрочить, Минхо заваливается вперед, и ощущений становится слишком много, потому что теперь Чан толкается быстрее, и они оба знают, что это значит. Минхо понимает это по жару внизу живота, по тяжелому дыханию Криса и по тому, как не может контролировать свой скулеж. Он полностью отдает контроль Чану. Минхо так сильно сжимает Чана в себе во время оргазма, что тот издает особенно звучный стон, перед тем как кончить. — Я не расслышал, — тот прижимает его к себе, и Минхо чувствует, как у Криса бьется сердце. — Я люблю тебя, Кристофер, — он устало прикрывает глаза, удобнее устраиваясь на груди у Чана. — И только попробуй сказать кому-то, сколько раз я сегодня признался тебе, — он старается звучать строго, но по смешку, щекочущему его ухо, понимает, что не выходит. — Мне всё равно никто не поверит, — Чан целует его в висок, тут уже Минхо издает смешок.