Дампенфенхерц. Магия любви

*Дампенфенхерц — от немецких слов dampfendes Herz, что означает «паровое сердце» *** — Сделай всё, что можешь! Иначе… я не знаю, что сделаю с тобой… — полный отчаяния голос врывается в уши доктора Хальдера. Рука, сильная, пропахшая машинным маслом и алкоголем, сжимается на довольно крепкой шее мужчины. Доктор распахивает глаза, прогоняя остатки сна. Пытается понять, кто и зачем вытащил его из объятий Морфея. — Только ты сможешь… — голос, грубое животное рычание обретает человеческое звучание. В нём сквозит отчаяние, как будто алхимик-механик — последняя надежда этого варвара. — Чт-то… случилось? — доктор поспешно убирает руку парня с шеи. Кряхтя и охая, поднимается с постели. Первым делом нацепив свою маску с птичьим клювом, окулярами и усилителем звука. — Вы — хам и нахал, молодой человек, — заявляет доктор, усиливает свет газового фонаря, тут же подхватывает принесённый роботом рабочий халат. Его же натягивает поверх того, в чём спал. Как всегда, панталоны, исподняя рубаха. Ведь на вызов могут разбудить внезапно. Или, как этот молодчик, буквально выдрать из сна. — Доктор… Он… — здоровенный, похожий на гору темноволосый парень, коротко стриженный, небритый и дико взволнованный, тяжело дышит, готов сам оттащить доктора в операционную. — Ему… пробило сердце… — выдыхает здоровяк. — Он… — Хальдер так и не узнал имени пациента, но уже готов следовать своей клятве, данной иного лет назад. — Молодой человек… — переходит на уже более строгий тон. -Дирк… Дирк Винтер, — парень, привычно обтерев руку о замасленный комбинезон, протягивает доктору. — Скорее. Прошу Вас… ставьте ему Дампенфенхерц… Или возьмите моё… — по тому, сколько боли в тёмных глазах, доктор понимает, что всё продиктовано высшей магией. Магией любви. — Господин Винтер, подождите в приёмной, — Хальдер даже не пытается вникнуть, как этот громила попал в его дом. И как вообще оказался в спальне. И вообще понимает ли он, как сам сможет жить без столь ценного механизма в своём теле? Это всё потом. Сейчас, плеснув в лицо воды, доктор на ходу одевается, вливает в себя заботливо поданный роботом кофе и обрабатывает руки для операции. … То, что видит Хальдер в операционной перечёркивает его жизнь, взрывая, как перегретый паровой котёл. Разрезает шестернёй на «до» и «после». Неизменный помощник Роб, уже подготовил пациента, а сейчас следит за тем, как дрожат трубки от прибора, ставшего на время его сердцем. В углу окровавленные ошмётки дорогого камзола, франтоватая шляпа и испачканные алым белоснежные гольфы. Под толстой линзой операционного газового фонаря распластано крепкое тело. Едва теплится жизнь в словно вылепленном гениальным скульптором теле. Слегка подрагивает металлический стержень над рельефной грудью. Шелест парового котла, поставляющего движение крови в теле, едва не закладывает уши доктора. Хальдер сглатывает слюну. И унимает стук собственного сердца. Зная, что не сможет оно за двоих стучать. И принимается за работу. «Это же принц Макс» — чётко отдаётся в висках, когда доктор извлекает из августейшей груди металл. Младший сын правителя, повеса и развратник. Но беззлобный и порой щедрый. Но так любящий рисковать. Тот, о ком сам Хальдер бредил, как только увидел юного сорванца несколько лет назад на выставке в Берджине, когда тот искал кого-то, кто сможет помочь в создании нового парокара. И не смел подойти. Не рисковал дотронуться до юноши. И вот теперь, от него, сожжённого собственной стеснительностью доктора, зависит жизнь того, кто постоянно пребывал в его мыслях. Хальдер утирает пот со лба. Короткие приказы подать то расширитель, то зажим, то иглу и тампоны заканчиваются почти обречённым «Робби, неси. Дампенфенхерц». И откровенно любуется чуть подрагивающим и ресницами цвета лесного ореха. Несмело проводит по светлым волосам в ржавых подтёках крови. Мажет пальцами по губам парня. Затаив дыхание, нащупывает пульс. Тот слабеет. Паровой механизм не в силах поддерживать долго жизнь в молодом теле. — Ну наконец-то, — выдыхает доктор, замечая отблески сердца. Мягкие блики на оболочке из тонкого металла прячут сложный механизм, позволяющий работать ему, как живому. Доктор понимает, что такая операция первая в его жизни. Изготовленное по собственному чертежу, при помощи многоопытного в тонких механизмах Роба, зарождает в сердце самого доктора надежду. Он ловко помещает искусственное сердце в раскрытую грудину принца. И, замирая, отгоняя тревожные мысли, соединяет трубки и клапаны. — Отключай, — бесцветным голосом командует помощнику, сам проверяет пульс на тонком, но сильном запястье пациента. Мгновения тишины прошивают тело Хальдера ледяными ожогами. Дыхание застревает в горле. Он прикрывает глаза. И холодеет… «Тук… Тук… Тук… Тук…» — сначала слабые, несмелые удары отзываются эхом на кончиках пальцев оцепеневшего доктора. Он распахивает глаза. И с его губ слетает выдох облегчения. Ещё не понимая успеха, он приказывает Робу следить за пульсом, включает сильнее свет газовых ламп и достаёт из кипятка иглу… — Ваш… друг спит, — выходя после операции, сообщает доктор Дирку, который похож на пойманного дикого зверя в клетке. — Ему поставили искусственное сердце. — Док, он будет… как раньше? — тёмные глаза устремляются на Хальдера, как на божество. Влажные, полные отчаяния и надежды. — Он сможет снова участвовать в гонках на парокарах? — Сможет, — сам не до конца веря в это, кивает мужчина. — Ему нужно прийти в себя. И Вам бы… молодой человек, не мешало немного отдохнуть, — устало машет рукой в сторону свободной комнаты. — Вы потом сможете поддержать своего… друга, пока будет приживаться новое сердце? — вливает в себя ещё кофе. — Конечно, — сомнений нет. Как и опасений. Дирк даже слабо улыбается. Доктор прекрасно понимает, что этих двоих связывает не только дружба. Не только гонки на парокарах, где отлетевшая часть чуть не сожгла жизнь Макса. — Знайте только одно, — доктор смотрит в упор. — Его сердце сможет работать на той любви, которой его наполнят, — зачем-то сообщает о принципах работы механизма, созданного как часы с механическим заводом. Но словно созданного с помощью древней магии, давно запрещённой. и в последнее время снова возвращающейся в жизнь. Дирк только кивает. И облегчённо выдыхает. Теперь он может оглядеться по сторонам. Везде механизмы, кажется, этот дом сам живой. Не удивится, если дом может сам перемещаться. Что-то среднее между экспериментальным центром на заводе их с Максом приятеля и крохотной мастерской, где осела его тётка Сабин, когда забрала осиротевших Дирка и его сестру. — Спасибо, доктор… Вы спасли его, — благодарность в тёмных глазах парня топит сердце Хальдера. Тот пожимает протянутую руку, несколько часов назад душившую его. И только надеется. Старается верить, что всё так и будет. — Если надо, я готов сам ухаживать за Максом, — оживает громила, в голосе заметны уже не скрип ржавых шестерёнок, а мягкий шелест новенького мотора. — Это было бы замечательно, — доктор позволяет себе зевнуть. — Но только поспите немного, — и сам удаляется досматривать сны, строго-настрого наказав Робу не отходить от пациента. …За те несколько дней, что в доме, служащим и рабочим кабинетом доктора, обитает Дирк, воздух наполняется теплом, как от годного обогревателя и свежестью, что дают вентиляторы в летнюю жару. Как капли отличного масла для механизма, добродушный нрав взрывного парня оживляет стихающую жизнь в доме Хальдера. Сам доктор начинает дышать полной грудью. Если здоровяк не занят починкой приборов и не помогает роботу снять пробу с еды, то он пропадает у постели Макса. То, что светловолосый принц несколько дней не приходит в себя, весьма беспокоит доктора. Лишь то, как равномерно, словно часы, отстукивает его пульс шаги жизни в теле, как начинают заживать аккуратно сделанные шрамы на груди, надежда на успех не угасает. То вспыхивает, как пламя в бойлерной, то чуть затихает, как свеча при порыве ветра. Сомнения исчезают, как поломка под умелыми руками мастера, когда спустя некоторое время доктор слышит из комнаты, куда переместили Макса и капельницы с приборами, доносится добродушное рычание и переплетение двух голосов. Поправ все рамки приличий, Хальдер взлетает наверх, сам удивляется своей прыти. И, распахнув дверь, обнаруживает в постели обнажённых парней. Дирк кормит своего возлюбленного (в этом у доктора уже нет никаких сомнений), как маленького, увесистой порцией тушёного мяса с овощами. — Теперь буду совсем красавчик, — Макс игриво облизывает ложку, не сводя искристого взгляда светлых глаз с Дирка. Показывает грудь с бледнеющим шрамом, будто хвалится украшением настоящего мужика. — А ты и так красавчик, — смеётся тот в ответ, покрывая поцелуями эти узоры. Выводит ладонями по бокам. — Только теперь у меня новое сердце, — принц вскидывает светлую бровь, чуть постукивая себя по груди. — Интересно, на сколько заходов меня теперь хватит? — Макс оттягивает за волосы возлюбленного, впивается в его губы, пока руки гуляют по крепкому телу. — Я соскучился… — в глазах искрит тепло и бесконечная нежность. — Я… тоже… — отзывается Дирк. Ныряет под одеяло, покрывая поцелуями тело принца. Мягко и осторожно, лишь пробуждая ещё больше страсти. И отдавая своё ласкам любовника. Смущённый доктор, так и оставшись незамеченным, так же быстро покидает комнату. Прислонившись спиной к стене, лишь улыбается. Не ему улыбнулась изменчивая фортуна. Хотя кто-то из знакомых утверждал, что у доктора все шансы закрутить роман с принцем. Чтобы заполучить финансирование. Но не ему предназначены эти горячие поцелуи и полные жара взгляды. Не для него прикосновения горячих рук и ответное эхо сердца, которое он сам поставил. Но оно работает! Оно стучит. И Хальдера не обуревает ревность. Обида. И разочарование. Он просто будет знать, что оставил частичку себя в теле того, к кому так и не рискнул подойти с гнусным предложением, полным лицемерия и лжи. Так и не отважился поймать. А смог бы он такое удержать? И уже не важно, что в комнате наверху выздоравливающий принц плавится в объятиях любовника. Выгибается оживлённым металлическим сердцем телом, подставляясь под жадные губы и руки. И только сладко стонет от того, как Дирк заводит его, как мощный мотор. До скрежета шестерёнок внутри и скрипа металла о металл, высекая искры. И эти искры срываются с губ стонами. Брызжут слезами из глаз. Затягиваются внутри, как гибкие пружины, едва Макс принимает внутрь мощный поршень. И снова заходится криками, обсыпая поцелуями лицо любовника, когда поршень принимается долбить, разгоняя страсть, как масло, по венам, впрыскивается в разум, унося на скорости к вершинам кайфа. Только вплетающееся в вязкий вечерний воздух имя. Только довольное рычание. Только мерные шлепки двух живых тел, разгорячённых и подходящих друг другу, как индивидуальные гайка и болт, приводят в движение ту самую магию, о которой говорил доктор. И эта магия, давно забытая и опороченная, растворяется в сумерках дуэтом достигших вершины наслаждения… Ещё несколько дней молодые люди то и дело прижимают друг друга там, где их застигает кипящая страсть. На лестнице, в кладовке, на кухне. Даже а машинном отделении дома, где Дирк, стосковавшийся по работе, обихаживает словно оживший механизм дома. Там же он, как был в неизменном промасленном комбинезоне, отдаётся принцу, как уличный мальчишка. Сначала, стоя на коленях, выласкивает по шраму, по каменному прессу и выводит на кипение в паху. А затем трепещет, как купол дирижабля в шторм. И после оба с чуть смущённым видом вываливаются наружу. Доктор словно сам молодеет и начинает верить в себя. Он уже почти привыкает к тому, что в остывающем доме зажигаются страстью глаза странной парочки. Принц и просто механик. Утончённый крепкий блондин и мощный улыбчивый работяга. День и ночь. «Тук… Тук… Тук… Тук…» — время отмеряет свой бег. Слова Дирка, когда он только принёс друга, любовника, товарища по гонкам, так западают в сердце Хальдера, он начинает верить, что Винтер отдал бы своё сердце возлюбленному. И поражается, что сам отважился на этой волне поставить Максу Дампенфенхерц. Как мощный толчок раскалённого пара приводит в движение. А движение это и есть сама жизнь. Даже мрачный молчаливый Роб, кажется, начинает улыбаться украдкой, когда гоняет парней, чересчур увлёкшихся поцелуями у всех на глазах. …И как всегда бывает, у каждого механизма свой срок работы, шестерёнки заживления у Макса замирают. Оставляя лишь едва заметный рубец. Принц, искря светлыми глазами, как юный мальчишка, заливается, что теперь и у него есть шрамы. Крутящийся тут же Дирк, сияющий и тёплый, обещает смотреть за новым сердцем любимого, как за тонкой механикой дорогих часов. Роб на подхвате только ухмыляется. Кажется, кто-то выкрутил мощность солнечного фонаря на максимум, перещёлкнул рычаг на постоянное тепло. Хальдер доволен своей работой. И одновременно что-то внутри трещит и скрипит, не желая расставаться с этим чудом, этим невероятным волшебством на грани техники, знаний и чего-то древнего и первобытного. Как строитель дирижаблей, доктор отпускает обоих, словно наполненный движением купол летательного аппарата в небеса. … Ещё не стихло это влюблённых голосов, ещё не растворился в воздухе аромат страсти, а доктор уже скучает по удивительной парочке. Он знает, что правильного смущение, подобно предохранителю, не дало приблизиться к принцу с лживой любовью. Но ему кажется, что принц незримо рядом. И поднимает глаза. — Вы? — перед доктором, в его скромном жилище возникает он, снова полный жизни, сил и великолепия. — Доктор… — принц Максимилиан серьёзен, как никогда. — Порой я бываю… не очень наблюдательным. Но я умею быть благодарным, — ухоженная рука в дорогой перчатке кладёт на стол доктора два свитка. — Вы? — снова проговаривает доктор. Хорошо его удивление скрыто неизменной маской с клювом и окулярами. Но удивлён он не сколько появлению принца, сколько тому, что ему кажется, что сила его мысли заставила молодого человека это сделать. Взгляд светлых глаз тёплый, чуть искрит, как всегда. На губах едва заметная улыбка. — Моя благодарность Вам и Вашему верному Робу за спасение моей жизни, — лёгкий кивок светловолосой головы. — Как и барону Винтеру, — принц подзывает Дирка. Тот, ворча и чувствуя себя явно не очень удобно в новом статусе, подходит, одёргивая выходной камзол и не зная куда деть шляпу. Обнимает за талию возлюбленного. И у доктора снова складываются в голове все шестерёнки. — Это… — Макс касается одного свитка, — доступ для посещения Химмельдорфской библиотеки в любое время, — озвучивает он, наверное, тайную мечту любого, кто как Хальдер, одержим переплетением алхимии, медицины и техники. — А это, — подвигает второй свиток, — договор на финансирование Ваших разработок. Почитайте. Внесите свои предложения. Хорошо маска на лице Хальдера скрывает взрыв эмоций и трепыхание пламени выражения лица. Доктор в оцепенении не может сказать ни слова. Легендарная Химмельдорфская библиотека… Сокровищница знаний с начала времён. Тщательно оберегаемая тайна, куда не каждый может быть допущен. И ему, простому доктору, туда позволено будет войти. Возможность осуществить свои мечты. То, чего не хватало Хальдеру — нанять помощников, закупить редкие детали, нанять талантливых механиков. Он наконец сможет регулярно посещать Берджину, знаменитую своими техновыставками. Сможет бывать на медицинских конференциях по всей стране и за её пределами. Сможет нанять дирижабль, чтобы помогать в родном Видурбурге тем, кому нужна его помощь, как лекаря, как алхимика… … Проводив высокопоставленных гостей, доктор обнимает два свитка, как величайшую драгоценность. И, прислонившись к косяку двери, поглядывает на чуть разомлевшего в вечерних лучах солнца Роба. Интересно он думает о том же самом? Ведь мысли самого доктора далеко. За пределами дыма из труб фабрик и за гулом скрежета механизмов. За раскалённым воздухом над котлами и выше дирижаблей. Там, где только звенящая тишина неба и мягкие пульсации вечного двигателя солнца. — Кажется, металлическое сердце с шестерёнками оказалось и не холодным и жёстким. Но работает оно на самом удивительном топливе… — тихо произносит Хальдер, снимая маску. Впервые за долгие годы открывая лицо миру. Заметив приподнятую бровь Роба, мягко улыбается. — На любви оно работает. Как-то само запустилось. Но поддерживается тоже любовью, — сам не понимает, зачем тогда сказал Дирку про магию. И ещё больше озадачивается, как объяснить эту магию с точки зрения науки…