Поступки, говорят, громче слов, но иногда слова – поступок и есть. Сродни моментам, когда ты выбираешь молчание, в тех, где ты через собственный барьер отыскиваешь для кого-то слова, есть особая сила.
Настроение у Саске было, откровенно говоря, дерьмовым. Яхико приехал неделю назад, и брата своего альфа тоже толком видел последний раз примерно тогда же. Омега не пропадал, исправно писал, фотографиями Данго закидывал, и, честно, нервная система только на этих фотографиях ещё и держалась. На обратной связи, на мелких подтверждениях того, что с Итачи всё в порядке. Но. На позавчерашний субботний ужин к Кушине он не приехал. Яхико, видите ли, приспичило выехать куда-то с друзьями и омегу тоже с собой прихватить. Похуй, что Итачи с этими друзьями не интересно, похуй, что Саске спать нормально не может. Но, сука, ему же сказали, что хотят вот именно этого мудилу себе навсегда, приказали не трогать его самому и никаких профессионалов для этого не нанимать, поэтому приходилось терпеть, насильно крутить в голове всякие неважные мысли и врать самому себе, что настроение у нас просто чудесное. Наруто, самозабвенно наполнявший весь сегодняшний день своей спасительной болтовнёй, резко замолкает, и Саске нехотя отводит взгляд от ланча, который не ест, чтобы на него посмотреть. Тот помрачнел на пару оттенков, указал взглядом куда-то, но Учиха обернуться не успел, как некто бесцеремонно приземлился ему на колено. Альфа наглость не оценил, но и разозлиться как-то не успел, узнав Дейдару по запаху ещё до того, как он тонкими пальчиками за подбородок его развернул и втянул в медленный поцелуй. На самом деле, брюнет Цукури на прошлой неделе действительно искал, но не нашёл, и теперь понимал, почему. Охуенно сладкий запах ещё не совсем остыл и приятно косил в альфе всё раздражение, наполняя голову исключительно вкусными мыслями. У омеги только что течка прошла. И это объясняло несвойственное Дею проявление ласки на публику, как и мелкую дрожь в его теле. Чувствительный и неожиданно уязвимый. Каким он Учихе и нравится. – Ты мне снился, придурок, – выдаёт блондин, проведя языком по губам и так же резко лицо Учихи от себя отодвинув, как секунду назад притянул. Нетерпеливый и капельку злой. – Прости, – выдохнул, хоть это и не было чем-то, на что он мог влиять. Рукой по талии мягко провёл, чувствуя, как дрожь в чужом теле усиливается. – Найди меня после уроков, и не смей сегодня динамить, иначе... – Дей, – перебивает, одним рывком к себе прижимая и улавливая слухом жалобный выдох. Омега замолкает послушно, бегает взглядом от одного чёрного глаза к другому. – Всё, что ты пожелаешь, – обещает, действительно имея это в виду. Это то самое, в чём он сам нуждается. То, что способно на время отвлечь. В голубых глазах что-то блестит и темнеет. Этого там прежде не было. Цукури так нежно не целовал, да на людях вообще предпочитал делать вид, что они не знают друг друга. Но сегодня это всё было удивительно в тему. Дей нехотя оторвался от альфы, Саске нехотя разомкнул свои пальцы и почти разочарованно почувствовал, как с его ноги поднимаются. Омега ушёл, обхватив себя руками. В нём не было сегодня ни капли воинственного, дерзкого или надменного, и брюнета почти дёрнуло спросить, всё ли у него хорошо. Стоило уронить пресный взгляд обратно к подносу с нетронутой едой, как в периферии замаячил взгляд лучшего друга. Наруто всегда наблюдал за их с Цукури общением с подчёркнуто кислым лицом. – Не смотри на меня так, Узумаки, – бровью повёл. – Как, тебе кажется, я смотрю на тебя? – уточнил, зеркально мимику повторив. – Будто вот-вот начнёшь одну из своих нудных лекций за ценности, любовь, смысл жизни, – взмахнул в воздух рукой. – Мне не нужен хэппи энд, окей? Достаточно недерьмового дня. Так что давай без твоих нравоучений сегодня. – Тебе не плевать ли? Всё равно же не слушаешь. – А это слушать придётся, – цокает, – там же смысл какой-то. Узумаки усмехается остро. – Только не втирай мне сейчас, что избирательно информацию мимо себя пропускаешь. – Я хоть раз прослушивал что-нибудь действительно важное? – Каждую секунду нашего общения, Саске, – щурится серьёзно там, где, вроде, полагалось шутить, – иногда, мне даже кажется, что ты всё понимаешь и просто надо мной издеваешься. Учиха выдерживает паузу, глядя в голубые глаза, впервые не понимает, серьёзно там сейчас претензию предъявили или открыли такие вершины сарказма, которые брюнету ума не хватает понять. – Ты меня потерял, – не стал дальше гадать. – История моей жизни, – подытожил он серо. – Объяснишь? – развернулся чуть больше к нему. Чувствует, что Наруто тоже что-то нужно, какой-то вид заботы или поддержки. Что ж, сегодня его день, ибо Саске отчаянно нужен какой-то проект. – Окей, я поделюсь, – тоже чуть поворачивается, локоть на стол укладывает, чуть вперёд подаётся, – но учти: твой день станет в несколько раз более сложным. – В таком случае, лучше молчи, – отклоняется от него рефлекторно, чувствуя нотки морального давления и мгновенно отступая. Нет, блять, сил ни на это, ни на осложнения. Узумаки пробегает по лицу строгим взглядом, и на секунду становится не по себе, но момент уходит, Наруто успокоительно выдыхает и тоже отступает. К сожалению, больше этим днём уже не светится, но перспектива встречи с Дейдарой в одиночку помогает высидеть спокойно ещё несколько уроков. Наруто уезжает на джиу-джитсу, не прощаясь, а Саске успевает полчаса пострелять, дожидаясь, когда у омеги закончится последний урок. Сенсей его легко отпускает, не заставляя оставаться до конца практики. Учиха – лучший стрелок во всей школе, к тому же, ежедневно практикуется дома. У Митараши в клубе он появляется, считайте, для галочки. Дей цепляет его ещё в пустом коридоре, еле дверь закрыть позволяет, втягивая в острый поцелуй и принимаясь расстёгивать пуговицы на школьной рубашке. Брюнет и себя раздевать помогает, и омегу от вещей избавляет. Его так приятно ведёт, что в голове, наконец-то, становится пусто. Он медленно входит в Дея, удерживая его на руках, тот стонет, сжимает в руке свои волосы, очень поверхностно дышит. Ему всего мало, хочется быстро, жёстко и глубоко, он воплощает в реальность всё, о чём фантазировал во время течки, и Саске не смеет ни в чём отказывать, каждое желание выполняет. А омега просит «ещё» и «быстрее», сам двигается, уложив альфу спиной на узкую, чертовски неудобную скамейку. Учиха смыкает пальцы на талии, помогает поддерживать ритм, входит резко и глубоко, чувствуя мурашки на собственной коже. – Саске, – всхлипывает Дейдара, выгибаясь, кончает, дрожит... плачет. – Хей, – ладонь тянется к щеке в каком-то нежном порыве, и омега обхватывает пальцами его запястье, жмётся к широкой руке, туманного взгляда с Учихи не сводит. – Прошу тебя, не останавливайся. Саске не останавливается, но ему всё-таки хочется. Они гуляют по непонятной ему грани, и он совсем не отличает, удовольствие видит на чужом лице или страдания, натурально боится силы испытываемых Деем эмоций. Запоздало, но всё-таки осознаёт, что сегодня между ними уже не бессмысленный секс, что партнёр не только к своему удовольствию тянется, но и к человеку, с которым его получает. И у альфы душа уже не чиста, потому что он не может на такие чувства ответить. Ему не безразлично, этот омега для него что-то значит, но... эта нужда, эта ранимая влюблённость – они не взаимны. Где-то про себя Саске наивно надеется, что плавающие по поверхности чувства – временное явление ещё не полностью прошедшей течки. Потому что иначе он рано или поздно сделает Цукури больно. Не намеренно и не специально, но неизбежно. К счастью, они с этим омегой с самого начала были друг с другом честны, и расставательный разговор получился таким же простым, как и все остальные. – Дей, – протянул, застёгивая пуговицы на рубашке. Понятия не имел, с каких слов начать. – Нам нужно поговорить. Блондин выдыхает, проводит рукой по волосам, бросив на мгновенье своё занятие. Он уже какое-то время сидит на скамейке, пытается одеться, но пальцы его не слушают. – Ты не хочешь отношений со мной, – озвучил очевидное, посмотрев вверх на Учиху. Он сочетал в себе сейчас несочетаемые вещи: был таким маленьким и слабым, но в то же время с налётом нешуточно сильного характера. А ещё невъебенный Цукури впервые казался Саске приземлённым. Это, признаться, крайне красивое зрелище. – Не хочу, – подтвердил вывод, не испытывая сомнений по этому поводу. – Я дальше вот так не могу, – прочертил в воздухе между ними незримую линию. – Я понимаю, – он и сам бы дальше не смог. Весь смысл этих отношений был в том, что в них не было чувств. – Понимаешь, – саркастичный смешок, – чёрствый придурок. – Ты так удивляешься, будто я это скрывал, – подмечает, борясь с желанием застегнуть пуговицы за него, ибо получалось у него очень плохо. – Тебе помочь? Омега медленно перевёл взгляд на него, и он вышел таким острым, будто Учиха его только что оскорбил. – Хочешь помочь? Просто уйди. – Нет уж, я тебя сегодня до дома провожу, – поставил его перед фактом. Дейдара, при всей своей напускной занозности, выглядел чудовищно обессиленным. Эмоционально потухшим. Красивым. Ещё и пах охуительно. Отпускать его одного на метро под вечер – всё равно, что самому под чем-то насильным подписываться. – Было бы куда проще забить на тебя, если бы тебе было плевать, – выдохнул Дей, роняя взгляд обратно на пуговицы. Учиха молчит, чтобы сверху не добавлять, но, вообще-то, ему никогда не было плевать. В целом. Ни на одного человека в его жизни. Ни на Цукури так точно. Разве можно спать с человеком, делить с ним моменты такой чуткости, и быть совершенно к нему равнодушным? Но это, видимо, тоже сыграло какую-то роль. Саске в целом был среди омег чертовски популярен именно потому, что был к ним внимателен. Просто молча внимателен, без подтекста, без мотива. Банальные человеческие манеры, но со стороны, видимо, выглядят, как заинтересованность. В любом случае, Дей – не первый человек, с которым неоднозначное поведение альфы сыграло злую шутку. Возможно, брюнету в целом следует от любых отношений держаться подальше, пока он не встретит человека, с которым хотелось бы полностью и до конца. Потому что пока это никаких светлых чувств ему не приносит. Он, вроде, не врал никому, вёл себя прилично, относился к человеку заботливо в меру собственной чёрствости, но по итогу на душе мерзко. Больно всё-таки сделал. Дорога до дома омеги проходит в тишине, а вот прощание, напротив, полнится эмоциями – Дей обнимает за шею, целует ласково и самозабвенно, с солёным привкусом слёз, а потом уходит, хлопая дверью и не обернувшись на альфу ни разу. Саске какое-то время стоит у крыльца, впитывает знакомую пустоту, в которой чьего-то голоса не хватает, и легко принимает решение не ехать сегодня домой.***
Дверной звонок разрезает вечерний покой. Пару минут приходится ждать, а потом Наруто спускается. Кушина сегодня на смене, он совершенно один. Был один, в любом случае, больше не будет. – Хей, можно... – Можно, – даже вопрос не дослушивает. Отходит на пару шагов, приглашая брюнета внутрь. – Это что? – ловит запястье, поднимая его руку в воздух. На ней впервые за долгое время костяшки сбиты до крови. На второй тоже, но ведущей досталось сильнее. – Задумался, – хмыкает Узумаки в ответ. Как же. Задумался. Он в целом не любит удары по груше, довольно часто их пропускает, предпочитая больше захваты оттачивать. И как долго по этому мешку нужно, собственно, бить, чтобы сотворить со своими руками вот это? – Если ты покалечил кого-то, сразу скажи, – не будет детали вытягивать, если там не хотят ими делиться, но самое важное всё-таки уточнит. – Я никого не калечил, – отвечает спокойно. Брюнет смотрит в голубые глаза, хотя и без этого знает, что ему не соврали. Отпускает, сказав негромкое «окей». У них с Узумаки всегда была такая динамика, в которой кто-то обязательно обладает силами понять другого с колен. Они никогда не ломались в одно и то же время, но сегодня что-то ощущается по-другому. Саске чувствует, что ему не могут помочь, да и сам он не в силах подарить другу позитив, но вместе всё-таки как-то теплее. Альфа отправляет маме сообщение, что у Наруто останется, цепляет чужие вещи из шкафа, быстро душ принимает. Идиотская футболка с рыжей лисицей с несколькими хвостами садится на брюнета как родная. Он их, не глядя, обычно, берёт. Они все с абсолютно дикими принтами, нет смысла пытаться найти что-то более адекватное, но вот эта всё-таки удивляет. На Саске она нормально сидит, но Наруто сто процентов будет мала, он же больше на размер или два. Отсюда вопрос: – Нафига тебе вещи, которые тебе не подходят? – Для тебя, – пожимает плечами. Всегда говорит что-то такое с совершенно серьёзным лицом. – Серьёзно? – уточняет, подходя ближе и щёлкая кнопкой на электрическом чайнике. Узумаки отвлекается от сухой лапши и пакетиков с соусом, чтобы прямо и тоже не в тему серьёзно посмотреть на брюнета. А того тянет отпрянуть. Есть ощущение, что он сам сейчас станет тем покалеченным, об которого костяшки разобьют. – В смысле: серьёзно? Кроме меня в моих вещах ходишь только ты. Если они мне не подходят, то давай с трёх раз, для кого они там лежат. – «Серьёзно» было не к этому, – поправил, всё же шагнув каплю назад. – Не испытывай моё терпение сегодня, – советует не громко, но слова вибрируют в окружающем воздухе, волосы дыбом поднимают. Наруто редко действительно злится, но, если предупредил, что не надо лезть, то тебе следует слушать, иначе он тебя и без рук с феромонами в землю как-нибудь укатает. Одной атмосферой умеет чертовски сильно давить. Учиха чувствует холодок позвоночником, но на лучшего друга смотрит без страха. Хочется спросить, что не так, но предчувствие подсказывает, что сегодня действительно лучше не стоит. В конце концов, самого многое гложет, и обсуждать тоже не хочется. Поэтому, он лишь кивает, показывает, что услышал, не переступает эту черту. Они кушают заварную лапшу в тишине. Саске думает о многом: о том, что Кушина будет ругаться, что они опять точат лапшу, хотя в холодильнике полно «нормальной» еды; о брате, которого безумно не хватает, о придурке Яхико, от которого хочется как можно скорее избавиться; о Дейдаре и том последнем поцелуе, в котором было больше эмоций, чем альфа смог переварить; о Наруто, чей покой рушится от чего-то. У всех вокруг что-то происходит, а Саске не обладает ресурсами принести хоть кому-то комфорт, и просто стоит, и наблюдает. Не в силах что-нибудь поменять, не в силах положить хуй на чужие чувства. Переживает в надежде, что у его любимых людей всё вскоре наладится, потому что в таком случае всё наладится и у него самого. Когда рамен был съеден, а собственные нервы обглоданы с ним за компанию, Учиха поднялся посуду помыть. Кушина запрограммировала альфу на такой механизм – всегда отправляла мыть посуду, если разговор за столом становился ядовитым. И это место возле раковины стало островком безопасности в море собственных уродливых мыслей. – У вас с Дейдарой что-то случилось? – нарушил альфа позади тишину. – Так очевидно? – не стал отрицать. – Ты обычно не приходишь ко мне после него. Саске дёрнул плечом, не представляя, как мысли в слова завернуть. Если бы можно было пустить лучшего друга в свою голову, чтобы он просто своими глазами посмотрел на всё, что его интересует, брюнет бы давно это сделал. Слова всегда давались тяжело и всегда разочаровывали своей информационной бедностью. – Мы не встречались, но мы расстались, – прозвучало ожидаемо глупо, но точнее не описать. – Почему? – Я нравлюсь ему. Позади, вдруг, рассмеялись, и Учиха обернулся посмотреть, что на лице за эмоция. Вроде, реально смешно, но с капелькой раздражения. – Господи, ты реально слепой. Идиот вдобавок ещё. Ты всегда ему нравился, ты в принципе всем, кто флиртует с тобой, по умолчанию нравишься. Ему, Ино, этому мелкому, не помню, как его звали, – перечислил всех, с кем Саске когда-либо спал, с кем в итоге всегда разбегался, споткнувшись об одну и ту же проблему. – Ты так каждый раз удивляешься, что в тебя влюблены, будто ожидаешь, что с наличием секса чувство не усилится, а пройдёт. Я же тебе тысячу раз говорил, что так не бывает. – Я тебе тысячу раз говорил, что у меня – только так и бывает, – спокойно факт осветил. – Тебе кажется глупым, что я ожидаю секс без привязанности, я считаю глупым, что ожидают, будто у меня эта привязанность резко появится. – Как она может не появиться? – действительно не понимает. Никто ещё не понимал. – Тебе же не плевать на этого омегу. Он что-то значит. – И? – теперь он уже не понимает. – И ты отпустишь его? – А тебе было бы по душе, если бы держал и делал больно? – потому что альтернатива именно такая. – Я говорю о тебе. Тебе не больно терять? Саске коротко качнул головой. На этом моменте примерно они всегда такие разговоры заканчивали, осознавая, что говорят о разном и на разных языках. Не понимают причинно-следственных, не видят в рассуждения друг друга никакой логики. – Тебе не больно Сая терять? – нашёл аналогию. – При чём тут Сай, он... – Не твой, – закончил брюнет за него, покончив с мытьём тарелок и полноценно к нему развернувшись, – и ты не хочешь, чтобы был твоим, хоть тебе и не плевать на него. – Ты говоришь о разных вещах, – опроверг тихо мысль. – Обведи мне отличия, – дёрнул бровью, считая ситуации практически идентичными. Ну один омегу взял, чуть дальше зашёл, а второй не стал, роли-то не поменялись. – Я не хочу Сая, потому что хочу кого-то другого, – признаёт очень нехотя, – а ты... – усмешка. – Ты кого-нибудь вообще в жизни хотел? Так, чтобы ни с кем не делиться, чтобы держать человека в руках и чувствовать, что он только твой? Алчно так, не красиво... Хотел? – Нет, – ответ даётся легко. Ни единое слово не резонирует. Не было в нём никогда этой мучительной жажды, этой всепоглощающей нужды в ком-то. Если честно, он даже не верил, что такое действительно с кем-то бывает. Наруто улыбается с удивительной горечью, кивает медленно всего один раз, втягивает носом воздух, а потом выдыхает: – Возможно, ожидать от тебя большего – действительно глупо. Дошло, наконец. Но почему с таким кислым лицом? – Не печалься, Наруто, – отталкивается от столешницы, чтобы опуститься обратно за стол, – я ничего не теряю. Расскажи лучше, кого ты там хочешь, и зачем руки в зале сбиваешь, как последний дебил, вместо того чтобы что-нибудь проактивное в ту сторону сделать? – Нечего ни в какую сторону делать, это до смешного не взаимно, – вновь невесело усмехается, – и, прошу, воздержись от любовных советов. Нихуя же в этом не смыслишь. – Это так, – не смог не согласиться, – но моя неспособность на глубокие чувства не значит, что я не хочу этих чувств для тебя. – Мм, я очень польщён, – резанул сарказмом, – но, как я и сказал, у меня не взаимно. – Ты это прямым текстом слышал или, как обычно, до всех нужных выводов своим светлым темечком докатился? – уточнил очень важный аспект. Вот теперь Наруто смеётся искренне. Даже тепло. Взгляд перевёл на брюнета. – Господи, когда-нибудь до тебя дойдёт, какую глупость ты собираешься мне посоветовать. Но, окей, нет, не прямым текстом, технически. Не словами «Наруто, ты мне не интересен». Считаешь, что мне нужно прямо спросить? – До тебя тоже когда-нибудь дойдёт, какую глупость ты спросил только что, – хмыкнул Учиха. – Ты же Узумаки Наруто – придурок, который всё делает на триста процентов, даже если сказали, что так не надо. В смысле, надо ли прямо спросить? Нужно сделать как минимум это. В принципе с жопы подняться и сделать одно из своих до идиотизма амбициозных заявлений, в которые сначала никто, кроме меня, не поверит, а потом все красиво заткнутся, когда ты всё-таки цели достигнешь. Удивительно, но сюда слова быстро нашлись и сказали именно то, что требовалось сказать. Саске ни об одном не пожалел. А Наруто улыбался ласково и с привычной смешинкой. – Иными словами, ты веришь в меня? – обобщил чуть поёмче. – Всегда, – тут даже думать не о чем. – Даже, когда делаю что-то дебильное? – Тебя даже дебильное к результатам приводит. – И ты мне желаешь успеха? – Ты так и будешь жевать один и тот же вопрос? – цокнул. – Ты не слышишь, как это смешно, но это смешно, – рассмеялся в подтверждение. – Спасибо за совет. Ты в таких вещах не эксперт, но я к тебе прислушаюсь. Того, что ты веришь в меня, достаточно как мотивации. Учиха в душе не ебал, что блондинчика так веселит, но, если честно, ему было не важно. Его друг снова светился. Ради этого не жалко хоть всего словарного запаса. – Так, расскажешь, кто это? – ему действительно любопытно. Наруто ещё ни разу так не цепляло. Хотелось знать, кто этот человек. Девушка ли, омега ли, может бета вообще, с ними у альф труднее всего получается, они больше всё-таки по прекрасному полу. – Хн, нет. Я и так сказал больше, чем мне бы хотелось. Ещё больше всратых советов не вынесу. – Окей, – ему в таких темах всегда было не очень комфортно. Но, хах, по какой-то иронии он постоянно оказывался втянут именно в них. Неделя тянется медленно, держит в этом пургатории, в котором ни избавления, ни успокоения нет. Но стабильный поток фотографий и сообщений от брата помогает вставать по утрам, а перезапустившееся солнышко Наруто не даёт совсем погружаться во мрак.***
С некоторых пор атмосфера у Кушины в доме совершенно сменила полярность. Она в целом любила так делать: начала с неловкости, когда Намикадзе себя чувствовал лишним, потом переросла в нечто приятное и очень нужное, следом капнула напряжением, и покатилось… За столом уже не так тепло и легко. Омега опять неестественно молчалив, тоже полон контрастов: либо эмоционален и чувствителен, как оголённый нерв, либо апатичен и совершенно отключен от мира. Момент проходит мимо него, момент вытаскивает из него душу – в любом случае, комфорта нет, безопасности нет, какой-нибудь крошечной радости. Можно понадеяться, что, когда он с Яхико, он светится счастьем, но Минато в такие чудеса, пожалуй, не верит. После пьяной выходки Узумаки две недели назад Намикадзе не видел омегу ни разу. Возможно, его избегали намеренно, возможно, были так увлечены своим альфой, что на других времени не оставалось. Фиг знает. Тёмные глаза смотрели в пустоту, их хозяин даже сейчас был не здесь. Саске с брата взгляда не сводит, сам ничерта не ест, причём уже очень давно. Ещё не похудел, но ощутимо посерел, абсолютно потух вместе с омегой. Наруто на Саске то и дело поглядывает, закидывает руку на спинку его стула, прильнув лопатками к своей, и контролирует энтузиазм своей матери. Тоже видит, что калории там не поглощают, знает лучше всех масштаб этой проблемы, тем не менее отрицательно качает матери головой, когда та порывается подложить что-нибудь ещё Учихе в тарелку. А бедная Узумаки не знает, что с собой делать. Она уже не трещит на всякие разные темы, не обсуждает ничего с омегой в полголоса, ни на кого не ворчит, даже для Минато сегодня говна не нашла – поприветствовала его совершенно обычно, ни единой шуточкой его не задев. Абсолютно всё ехало в преисподнюю, и Намикадзе старался держаться за нейтральную позицию, помнил, что лезть в душу человеку, у которого сердце кровоточит, это полная противоположность помощи; что самое лучшее, единственное тебе подвластное – создать атмосферу доверия и безопасности, чтобы, когда человек будет готов, ему было легко обратиться за помощью или банально душу излить и ронять перед тобой слёзы. Помнит, он всё помнит. Но, сука, глаз начинал дёргаться. Запреты Саске на появление Яхико в этом доме перестали казаться излишними, потому что ну никто в действительности не кинется останавливать Учиху младшего, если он потянется за тем самым ножом, которым он, если верить легенде, может человека с первой же попытки уложить. – Да ешь, ешь, – шепчет Узумаки, сдаваясь. Цепляет с тарелки кусочек сочного мяса и протягивает бегающему под столом псу. Тот быстро просёк, кому легче на жалость давить, и активно этим пользуется. На это альфа тоже молчит. Пусть балуют животное, если им так угодно, господи, пусть оно скачет хоть сверху по тарелкам с едой, если он хоть лучик солнца в атмосферу добавит. Он со своей работой нормально справляется, вытягивает из присутствующих то и дело улыбки, такое поощрить не жалко. – Такой бледный, – цокает Узумаки, не выдерживая и потянувшись к чужому лбу. Итачи коротко вздрагивает на прикосновение, выдернутый из дневного сна, поворачивается к женщине. Собственной рукой ведёт по её спине утешительно. – Всё хорошо. Я тоже ем, – усмехается, напоминает того себя, каким был при жизни, но сквозь искажённую линзу пародии. А Минато с замиранием сердца подмечает деталь: те несколько меток, что из-под одежды при движении видны, успели немного зажить, а свежих к ним не прибавилось. Что более важно, он сам сегодня приехал – хонда стоит у гаража, заблокированная маздой альфы. – Как давно он уехал? – собирался остановить вопрос, но потом решил, что его всё-таки стоит задать. Реакции говорящими вышли. Итачи крепко взгляд перехватил, и он вышел опять ледяным. Продолжал реагировать на запах, но уже без вербальных угроз, а про себя. Ирония в том, что Намикадзе себя ничьим соперником не считал, пока феромоны Яхико не начали на него скалиться. Но с природой-то ты не поспоришь. Если рычат, значит есть, на что. Саске тоже, вдруг, очнулся от самозабвенных наблюдений за братом, перевёл вопросительный взгляд на мужчину. Господи, ну ребёнок, он даже скрыть не способен заблестевшую в глазах надежду. Наруто тоже заметил, взгляда от Учихи не мог оторвать. Но что удивило больше всего, так это Кушина. Она тоже метнула Минато взгляд, полный вопросов, а после перевела его на омегу, но тот не ответил. Зафиксировался в своих жестоких мыслях, направленных лишь на одного. Того, кто статус-кво нарушает. Мужчина сидит, удобно прильнув к спинке стула. Пальцы расслабленно обнимают бокал. Смотрит. Ждёт. Не сдвинется с темы, взгляд не опустит. Он же задал вопрос. Нейтральный. Да, может, заметил чуть больше, чем следовало, может, даже мысль чересчур крепко поймал, не желая её так легко отпускать, но, в целом-то, из рамок не вышел. – Три дня назад, – ответ машинальный, лишённый эмоций. – Яхико уехал? – обращается Саске к брату. Не притворяется, что не рад это слышать. Надеется, вероятно, что уехал уже насовсем. – К родителям, – заметно смягчается, смещает свой фокус на менее бесячих людей, – он не видел их дольше, чем меня. И всё же первым приехал к тебе. – Когда вернётся? – уточняет Кушина, которая до сих пор с трудом верит, что слышит это впервые. Мужчина тоже, признаться, слегка удивлён. Информация между этими двумя, обычно, путешествует на таких скоростях, что впору думать о церебральной синхронизации. Итачи повернулся к ней было, собирался ответить, но внезапно словно позеленел. – Послезавтра, – выдыхает, оперативно поднимаясь с места. Саске поднимается вместе с ним, смотрит широко распахнутыми глазами, как его брат исчезает за поворотом у лестницы, а с хлопком ведущей в ванную двери поворачивается к Кушине. Сжимает руки до побелевших костяшек, и до носа мгновенно дотягивается страх этого мальчика. – Что с ним происходит? – голос каплю дрожит. Узумаки, как человек с медицинским образованием, не позволяет себе преждевременных выводов и безосновательных диагнозов. Выдерживает паузу, дарит парню продолжительный, ровный взгляд. – Реакции организма – спектр, они могут варьироваться, ты же знаешь об этом, – начала далеко и рассудительно. – Я этот ебучий спектр знаю вдоль и поперёк, – стоило голосу выйти немного за стабильные рамки, Наруто поймал его за запястье и с такой силой дёрнул обратно на стул, что, даже воспротивившись этому, Учиха на него опустился. Желваки заиграли на мраморном лице, но он смог проглотить эту наглость, оправдал её для себя. Мирным жестом разомкнул свои пальцы, укладывая на колени раскрытые ладони, а не кулаки. Они опасно подрагивали, Наруто не менее опасно на них смотрел. – Хей, – Намикадзе щёлкнул пальцами в воздух, привлекая внимание сына. – Вы сейчас оба нормально вдохнёте, а потом начнёте разговор конструктивно. Повисшая в комнате напряжённая тишина была не очень подходящей атмосферой для успокоения, но спасти её было уже невозможно. К счастью, за этим столом все плюс-минус умели обуздывать своих демонов, так что повторять не пришлось. Тридцать секунд тишины, и мелкий Учиха ожил, и чисто визуально выглядел спокойнее. Вновь поднял взгляд на Узумаки, она вновь ответила чем-то крайне участливым и материнским. – Ему хуже, – протянула настолько мягко, насколько смогла, – я знаю. На высоких уровнях интоксикации такое тоже бывает. – Яхико не было три дня, – напоминает, почему это не может быть интоксикацией. – Если бы я это знал… – конец фразы уже просто выдохнул. – Я ещё вчера хотел его к тебе привезти, – глаза непривычно блестели, когда он вновь их поднял, – он потерял сознание. У Минато опять внутри всё похолодело. Потому что остальное… Узумаки права, оно всё могло быть от передозировки. Накачай тело любой субстанцией сверх того, что оно может нормально метаболизировать, и ему станет плохо. Оно само уложит тебя на лопатки просто чтобы ты перестал его травить. Но потеря сознания… Не в процессе получения меток, а просто… Это всегда не к добру. – А ты позвонить хотя бы не думал? – теперь уже Кушина вперёд подалась, причём даже не попыталась смягчить это движение. Минато вскинул в воздух руку, создавая ей воображаемый барьер, и она, вспомнив, что, вообще-то, она тут взрослый с оконченным медицинским, выдохнула, мгновенно подхватив Данго себе на колени, ища успокоение в его мягкой шерсти. – Чем он занимался? – Мы были на улице. Он сидел на траве. Я по мишеням стрелял и не сразу заметил. Сначала вообще подумал, что он просто лёг, он постоянно так делает. – После того, как я ушёл? – не понял Наруто. – Реально не мог позвонить? – Представь себе, мне было не до тебя, – процедил брюнет, повернувшись к нему. – Итачи в себя быстро пришёл, но очень долго не мог потом успокоиться. Мы решили, что ему лучше остаться со мной, он попросил Киоко съездить с водителем за Данго. Да, блять, я подумал, что это странно, – не дал Наруто вставить вопрос, – но Данго отлично успокаивает неспокойные нервы, а мудака в принципе с живыми существами нельзя оставлять. Плевать было, почему, Итачи с ним в обнимку быстро уснул, а я до ночи заливал родителям истории, почему он остаться решил и почему с собакой. В любом случае, – вернул взгляд на женщину, – это не передоза, даже если бы ублюдок был в Токио, это не могло ею быть, потому что Итачи приехал к нам сразу же после работы. Двенадцать часов – достаточно времени, чтобы вернуть его в стабильное состояние призрака. Но он не такой. – А вы привыкание не рассматривали? – решил уточнить Намикадзе. – Самое жёсткое же длится первые несколько суток, – поправляет Кушина, – ну, когда прям хочется ещё. А потом оно стабилизируется. До обмороков крыть не может. – М-хм, – глотнул вина для успокоения, коли уж трёхлапые ангелы заняты. – Если меток две, то действительно не накроет. А сколько на нём бывает, кто-нибудь видел? – Много, – ответили одновременно Саске с Кушиной, а потом оперативно замолкли, потому что в глубине дома дверь тихонько открылась. Но язык за зубами держать стало не для кого, потому что омега быстро проскользнул к входной двери и вышел на свежий воздух. – Ломает иногда даже от недостатка кофеина, – продолжил мысль Минато, медленно поднимаясь. – А это несколько отвратительных дней, если ты просто с трёх чашек на ноль перешёл. Если ты надышаться человеком не можешь, – ведёт головой, – абсолютно не видишь грани, которая отделяет разумное от излишнего, получаешь несовместимые с адекватностью дозы чужих феромонов, при этом даже функционируешь плюс-минус на них, – перехватил взгляд Кушины, – что будет, если ты, вдруг, лишишься источника? Узумаки явно над этим задумалась, хотя, скорее всего, никаких клинических исследований на такие темы не существовало в силу их неэтичности. За стенкой загудела гаражная дверь, и Минато двинулся в коридор, оставив за собой тишину и тему для обсуждения. На самом деле, спекуляции никаких плодов не приносят. Точно оценить состояние здоровья могут только после осмотра в больнице, но одно очевидно даже без этого – катализатором всего этого дерьма был и будет Яхико. Самый простой способ вылечить омегу – убрать от него этого альфу. Итачи ожидаемо обнаружился в гараже. Сидел на капоте автомобиля, откинувшись на лобовое стекло, и бездумно смотрел в потолок. Странно, что выбор пал не на два стоящих на улице седана, а на этого фермерского монстра. Может быть, здесь его зона комфорта, даже если он не проводит с двигателем никаких махинаций. – Поговорим? – прильнул плечом к металлической рамке ворот, выдерживая комфортную для парня дистанцию, с которой, если и будет рычать, то по собственному желанию, а не из-за несовместимости чьих-то запахов. – Зачем? – протягивает задумчиво потолку. – Я хочу понять, – не соврал, но и не полную правду сказал. Фильтровал слова аккуратно, чтобы не оттолкнуть и не поломать. Прогресс требует выверенного давления, которого должно быть достаточно, но и не слишком. – Что? – практически безучастно. – Тебя. Учиха медленно повернул к нему голову, уложил её набок, чтобы было удобнее, а Минато еле удерживал себя там, где стоял. Смотрел на этого полулежащего на машине мальчика, на грубой машине, которую он своими хрупкими пальцами методично улучшает, смотрел на тонкую шею, хранящую отпечатки чужих зубов, на его длинные волосы. Особенно внимательно смотрел в глаза. Они умели колоть и умели подкалывать, распахиваться так широко, что весь колодец эмоций можно сквозь них разглядеть, могли смотреть на тебя снизу-вверх с абсолютным доверием, а могли безмолвно шипеть. Они передавали бесконечное количество чувств, никогда не врали и очень прилежно держали зрительный контакт, даже если он пробирал в прямом смысле до дрожи. Минато обожал эти глаза. Да всего его обожал. И хотел, чёрт возьми. Себе. – До сих пор хочешь сделать мне больно? – голову чуть склонил, прислонившись к холодному металлу виском. – Иногда, – честно ответил. – Рационально я понимаю, что мне не хочется калечить тебя, а остальное пройдёт, когда метки сойдут. – У тебя со всеми альфами так? – спрашивал, прекрасно зная ответ. – Это важно? – Нет, – уголком губ улыбнулся, – мне любопытно, как ты собирался жить и работать, если бы Яхико остался здесь насовсем. – Насовсем, – усмешка кусает бессилием, сарказмом, иронией и даже горем. – А ты наивный, Минато. Ещё наивнее, чем я, – последние слова прошептал. Спорить альфа не стал, хотя не считал эту мысль такой уж наивной. Жизни людей сотканы из поступков и выборов, в рамках этих вещей ничего невозможного нет. Яхико может выбрать Токио. Ему в этом плане доступно куда больше свободы, чем большинству людей в этом мире. Другое дело, что выбирать он не хочет. Но, если ты не веришь, мысли даже не допускаешь, что он всё-таки сделает своим приоритетом тебя, то зачем же ты растягиваешь эту изощрённую пытку? – Это ты, – брюнет, вдруг, отвечает, и в задумчивый взгляд возвращается осознанность. Мужчина бровями ведёт, приглашая тему немного раскрыть, улыбку свою еле сдерживает. Сейчас, однозначно, будет что-то приятное. – Мне плевать, в целом, на альф. Они меня и без меток особо не трогают. А с ними… – остановился, как-то не ровно вздохнув. – В вертикаль поднимись, – посоветовал блондин, заключая, что там опять внезапный приступ тошноты происходит. Побродил по пространству в поисках чего-нибудь, что можно было дать в руки, но ожидаемо ничего не нашёл и решил, что похуй, ну стошнит его на пол, что в этом страшного? Итачи, правда, оправился от неприятных ощущений, оттолкнулся от лобового стекла и сел. Поморгал в даль немного, побродил взглядом по соседним домам и снова вернулся на тему. – У Яхико не самая простая комбинация, – закончил свою мысль. – Она упрощает взаимодействия с остальными. Для меня, – добавил, хотя из контекста понятно и так. – Сложно доёбываться до человека, если рядом с ним в прямом смысле больно дышать, – покивал, находя в этом очень красивую логику. – Всем, но, почему-то, не тебе, – возвращает взгляд на мужчину, являет тень того прямолинейного и честного омеги, каким был в их первые встречи. Он где-то там ещё есть, ещё жив, ждёт, когда его уже душить перестанут. Кажется, будто именно эта сущность смотрит на альфу сейчас, не может коммуницировать прямо, но какими-то родственными сердцу вибрациями даёт понять, что хочет свободы. – Мне сложно, – обещает, разумеется, имея в виду не дыхание. – Ты, – качает коротко головой, – контролируешь пространство вокруг себя. – Пространство, – продублировал полувопросительно, обведя воздух рукой. На самом деле, он прекрасно знает, о чём идёт речь, Учиха не первый ему о таком говорит. У Намикадзе очень громкое присутствие, даже если он молчит и пинает мысли внутри своей головы, а не в мир. – Тебе кажется, я и тебя контролирую? – Мне не кажется, – поправляет, вынужденно возвращая свой взгляд обратно в дали локальных пейзажей. Вновь зеленеет, его будто передёргивает даже от этого чувства. Минато смотрит на него и безумно сильно хочет подойти ближе, взять его на руки, прижать к себе крепко, подарить устойчивость. Но он не может. Права не имеет на это. Не сможет забрать чьи-то проблемы, может лишь сверху добавить. – Это не намеренное – я понимаю, – шепчет, боясь повысить свой голос, и религиозно смотрит в вечернее небо, – но мне всё равно хочется… – Разбить мне лицо о стол, стену или колено, – подсказывает, временно заключив мир с этим фактом. – Об это ещё, – хлопает ладонью по капоту, на котором сидит, даже усмешку из себя как-то выдавливает. – Это не личное. – Я знаю. – Мне самому не по себе, – признаётся. – Альфам с омегами в целом тяжело быть друзьями. – Мы друзья? – осведомляется практически искренне. Хн. Нет, котёнок, мы не друзья. – А тебе бы хотелось? – любой ответ сейчас устроит, не принципиально, с какой ступени начинать, пусть просто «старт» обозначит. – Наверное, – еле заметно кивает, потерявшись в мягком вечернем зареве. – В таком случае, тот факт, что ты жаждешь моей крови, для меня не препятствие, – говорит от сердца и слышит тихую усмешку. И всё-таки, его свет не потух. Он где-то там тлеет внутри, пробивается сквозь трещины время от времени, становится глазу заметным в особенно тёмное время. Это фея за жизнь борется, пытается обратно контроль над разумом получить. Минато ей в этом поможет. – Я задам тебе личный вопрос, – ступает на тонкий лёд, не колеблясь, – скажи, если бестактный. – Бестактный, – заверяет заранее. В глаза мужчине уже долго не смотрит. – Про метки? – Сколько их? – прямо, без расшаркиваний. Вокруг него слишком многие ходят на цыпочках, потому что больно сделать боятся. А зачем танцевать вокруг темы и воровато изучать его взглядом, если можно открыто спросить? Он ответит. Ну, либо обозначит, что не хочет отвечать. Но не сломается. – Я их не считал, – пожимает безразлично плечом. – Не обязательно цифрой, просто обрисуй масштабы проблемы. Что-то в этой фразе задевает за струны. Итачи медленно голову поворачивает, немигающим взглядом прожигает блондина какое-то время. Коготки уже выпустил, вон как они поблёскивают в бездонных зрачках. Защитный механизм на его альфу – никто не смеет поднимать на отношения руку, разбрасываться такими словами, как «ошибка» или «проблема». Если забыть о том, что защищает он ублюдка, этим даже полюбоваться можно. Такой преданный, такой полный любви. Заверните, пожалуйста, я заберу. Зрительный контакт держится долго. Учиха до жути упрям, даже будучи привидением не отступает так просто, но Минато не жалко времени, он подождёт. Раз уж навстречу шагнул, назад уже не отпрянет. Простите. Задний ход давать не учили. Мальчик коротко выдыхает, свои прекрасные глаза прикрывает. Сейчас… Намикадзе, признаться, не слабо опешил, когда брюнет вновь спиной на лобовое стекло опустился. Тонкие пальцы подцепили край тёмной кофты и потянули её наверх. Сантиметр за сантиметром обнажался живот, потом рёбра, грудь почти до самых ключиц. Воздух с шумом покинул лёгкие. Худенький – этого даже красивый налёт мышц не стирает. Но мышцы эти долго на нём не задержатся: рёбра уже проступают, тазобедренные косточки так вообще представляют угрозу удерживающему джинсы ремню. Хн, и твоей крепкой психике. Укусы действительно не сосчитать, этим смысла нет заниматься. Они повсюду, друг на друге, некоторые уже идут синяками, проходя дальнейшие стадии заживления, а некоторые ещё отчётливо выглядят, как отпечаток зубов. Выглядывают из-под штанов, собираются под пупком, рассыпаются на рёбрах и под ними, выше идут, ближе к шее, даже вокруг сосков. Спереди работали так скрупулёзно, не было даже сомнений, что на спине картинка будет похожей. На руках, на ногах тоже, скорее всего. Куда ни посмотри, Яхико там был. Челюсть сводит, как сводит и пальцы. Он не чувствует, что шагает к нему, не помнит, чтобы эти шаги одобрял. Приходит в себя, когда ботинок омеги, вдруг, в плечо упирается, а взгляд впивается звенящей иглой в самый центр сознания. Пальцы обхватывают тонкую лодыжку, другая рука подцепляет тёмный джинсовый край, сдвигает в сторону колена, открывая себе часть ноги. – Тихо, – приказал, не дав омеге первым зарычать. Рот свой мальчик послушно закрыл, но взглядом сделал в прямом смысле больно: посмотрел на мужчину с тем самым отвращением, с которым смотрят на предателей. Ну, а чего ты ожидал? Ты обещал не трогать, говорил, что не нарушишь границы, а теперь посмотри на себя. В паре секунд от того, чтобы в багажник своего котёнка затолкать и увезти – иронично – в безопасность. Размеренный вдох. Пальцы нехотя размыкаются, взмывают на миг в воздух, коммуницируя отступление и сдачу оружия. Но сам альфа отпрянуть не может, не в силах себя уговорить. А согнутая в колене нога, так твёрдо в плечо упирающаяся, не пытается выпрямиться и оттолкнуть его дальше. Да и сам омега не торопится куда-нибудь отползать. Собирается, видимо, в полной красе показать, что он не из тех, кого можно прожевать и выплюнуть без вреда для здоровья. – Ты, вроде бы, парень не глупый, – нога мелко вздрагивает, словив вибрации от грудной клетки, и там только сейчас вспоминают опустить края кофты, – но такой, блять, идиот. – Очень популярное мнение, – не то шепчет, не то шипит. – Если тебе принципиально, чтобы тебя жёстко брали до потери сознания, есть более гуманные способы словить этот кайф, – вся напускная доброта полетела в пизду. Минато очень давно так не злился. Чтобы все фильтры на речи поехали, чтобы слова вылетали до того, как их успеют обдумать. – Если тебе принципиально кого-то спасать, то, давай, не меня? – слова будто ядом пропитаны, а нос знакомо саднит, уже даже запаха не ощущает – только боль от него. – Сыном займись, с Кушиной дружи, омегу себе найди, которому захочется себе это всё – другой проект себе придумай. Потому что мои отношения с моим мужчиной тебя не касаются. Намикадзе готов был услышать подобное, может быть, даже ожидал это услышать, но сказанное всё равно удивительно сильно задело. Не моё дело, говоришь? Я уже сделал это своим делом.***
Итачи, честно, было безумно страшно сейчас. Он пропустил момент, когда контроль альфу покинул, слишком поздно среагировал на его приближение, испугался и опешил так сильно, что даже слов в себе не нашёл вот так сразу. А, когда нашёл, ему сказали это леденящее кровь «тихо». Он никогда не представлял, как Минато выглядит злым. «Злой» с этим человеком как-то даже не сочеталось, никаким фильтром нормально на него не ложилось. Но, даже если бы он фантазировал на этот счёт, с реальностью бы не сравнилось. У омеги позвоночник онемел. Прямо с шеи начал и меньше, чем за секунду, дополз до кончиков пальцев на ногах. На него прежде злились, на него когда-то даже кричали, но в нём в жизни ещё не просыпался такой ледяной страх. При чём без давящих феромонов совершенно. От шага, от взгляда, от голоса. А потом он сказал эту фразу… Она очень сильно обидела. Задела по ещё сырому. Минато плохо стрелял, но словами слишком метко попадал. Почему всем казалось, что ему хочется, чтобы его брали жёстко? Что он жаждет боли и унижения? Что Яхико калечит его? Если бы они знали, во что лезут, не стали бы так категорично разбрасывать мнения. Итачи просто хотелось домой. Туда, где тепло и стабильно, туда, где ему хорошо. Как двор сеульского дома, как ямочки на щеках Яхико, как заливистый смех Кушины и скрытая в тени лавочка в обеденный перерыв возле больницы, как Саске, в тысячный раз объясняющий Наруто, как стрелять, как их попытки научить омегу самообороне, как карамельный кофе, приготовленный руками брата, как трёхлапый малыш, которому нравится валяться в обнимку. Моментов так много, от них в груди щемит. Но в то же время... бесконечно мало, чувств, что они в груди поднимают, недостаточно. Одинокие вечера, заполненные до краёв холодной тоской, разбавляют крошечки счастья, вымывают их из будней, делая всё каким-то не правильным. Он, будто, изнутри замерзает. А с Яхико... когда альфа только к нему приезжает, омеге всегда хорошо. Первая встреча за долгое время пробуждает тех самых бабочек, и всё кажется возможным, и он верит в счастье. Но с каждым пролетающим днём эти мысли тускнеют, заменяются обратным отсчётом: осталось всего две недели, он с друзьями решил встретиться – это минус несколько драгоценных часов, решение слетать в Австралию – это минус семь суток, а песчинки продолжают сыпаться дальше, секунды стремятся вперёд, быстрее, чем ты себе можешь представить, и их руками никак не поймать. Парень бродит по дому, варит кофе на двоих по утрам, делает стирку, заправляет кровать, проверяет, что поставил на утро будильник, а в мыслях своих представляет, как снова будет привыкать жить один, чувствует холод от грядущих месяцев одиночества. Альфа ещё не уехал, а ледяное чувство кусает уже. Итачи всё цепляется за мужчину, отпускать не хочет, пытается взять с него больше, чтобы заполнить нарастающую пустоту. Они оба становятся жадными, трахаются так, словно смогут скопить в себе хоть какое-то чувство насыщения, но оно не приходит. Им не тепло. Когда-то, десять лет назад, ещё при первой их встрече, было невероятно друг с другом. Тогда они объективно представить себе не могли, какая дорога перед ними лежит, на ней было бесконечное количество всяких возможностей до тех пор, пока выбор не был совершён. И каждый выбрал себя, прислушался к своему сердцу в первую очередь, хоть это и означало, что им не совсем по пути. Все, кому не лень, называли их идиотами, потому что «отношения на расстоянии обречены на провал», потому что «поиграли и хватит», но, чёрт возьми, они не играли. Они любили. Неужели, так странно хотеть и мечту, и любовь? Пытаться бороться за ценное, а не опускать руки, потому что другим угодно считать эту ценность бессмысленной, даже токсичной? Больно Итачи совсем не от меток, а, сука, в душе. И всех тянет в ней поковыряться, все знают, как лучше, и своим долгом считают тебе сообщить. А Минато – просто вишенка сверху. Требует какого-то содействия, просит ещё что-то доказывать, уговорить себя отпустить тебя к твоему альфе, будто имеет авторитет это делать. Его бы на место поставить, но Итачи взгляд не выдерживает, чувствует неозвученную претензию и не слабое моральное давление, пусть и без запаха. Хн, а если бы с ним? У ноги прямой контакт с мужским плечом, он её даже в сторону отвести не удосужился. И правда, что ему нога? Омега через подошву чувствует, как напряжены чужие мышцы, ловит вибрации голоса и жжение в глазах от услышанных слов. Хочет оттолкнуть, но не смеет. Феромоны Яхико в бешенстве, но Намикадзе их терпит, не делает шага назад. Вообще, кажется, не умеет. Омеге страшно до кома в горле, до онемения конечностей, чёрт возьми, но одновременно с этим есть абсолютная вера, что ему не сделают больно. В физическом плане никакой угрозы над ним не висит. Опять. Опасная безопасность с ним, безопасная опасность без него. Комфортной середины у этого нет – только крайности. – Отойди, – выдыхает, когда подступающие слёзы переплетаются с преследующей его тошнотой в омерзительный коктейль. Минато требуется пара секунд, чтобы себя уломать, но после них он всё-таки шагает назад, крепко ловит безвольно упавшую с плеча ногу, отпускает, когда её подтягивают к себе. Взгляда с парня не спускает, и от этого мурашки по коже. Он, вроде бы, ничего такого не сделал, но в красках показал, насколько ему хочется. У него не ровно в эту сторону, есть порыв, с которым борются каждую секунду общения, останавливают себя от чего-то. Итачи категорично не хочет знать, от чего и какие у этого корни. – Когда-то ты мне сказал, что не собираешься нарушать мои рамки, – вновь принимает сидячее положение, с трудом скрывая тремор в теле и в голосе. – Соврал? – сюда бы хоть капельку строгости, хоть намёк на тот стержень, который должен быть у взрослого человека, который напоминает о своих границах, но прозвучало по-детски. – Нет, – в контексте ситуации звучало смешно, но почему-то всё-таки честно, – было правдой тогда, остаётся правдой сейчас. – Вау, – пара слёз всё же скатывается по щекам, пока он усмехается. Покажите, в каком месте панчлайн. Альфе смешным не показалось. – Ты какое угодно мнение формируй обо мне, – недобро повёл головой, – но не смей даже думать, что я слова на ветер бросаю. – Это и есть только слова, – шепчет, коротко качая головой. Зря он это, конечно, сказал. Наверное, только задел, сверх того ещё сильнее разозлил – сквозь пелену слёз видит, как там челюсть сжимают, чтобы ничего необдуманного в ответ не выплюнуть. Опрометчиво ранить словами человека, который ими же в ответ может ранить сильнее. Но альфа, конечно, не стал. Всегда по мере возможностей выбирал более достойное поведение, чем его оппонент. – Я никогда, – голос механически ровный – из него силой заранее все эмоции выдернули, – ничего с тобой не делал против твоего желания, всегда слушал и озвученные «нет», и те, что ты прятал в себе. Это похоже на правду. Учиха на всякий даже напряг свою память, перебрал особенно запомнившиеся слова и действия этого человека. Действительно ничего подлого там не нашёл. Он честен, искренен и открыт, не лжёт о своих мотивациях. Подобным тут опять только ты занимаешься. Вешаешь на него то, в чём сам повинен. – Тебя слишком, – подытожил единственным, что было чистосердечным и не искажённым, единственным, во что сам на сто процентов верил. Факт без ярлыков «хорошо» или «плохо». – Ты хочешь меньше? – сразу же поставил вопрос, причём в такой формулировке, что ни один ответ нормально не ляжет. К тому, чего Итачи действительно хочет, Минато вообще не причастен. Не сможет ни дать, ни забрать. Никто, на самом деле, не сможет – оно же внутри него. Там начинается, только там может закончиться. Но инструментов для починки этого механизма у омеги нет. К этому он вообще не знает, как подступиться. – От тебя я пространства хочу, – вычленяет то, что мужчина всё же в силах исправить. – Обрисуешь мне, что за пространство? – ожидаемо уточняет. Всегда хочет в сложноподчинённых услышать. – Нет, – ответ пришёл очень просто. – Ты и сам видишь прекрасно, на какие давишь места, осознанно вкладываешь двойственный смысл, понимая, что он неприемлем, даже если технически остался стоять за чертой. Минато медленно кивает, выглядит практически довольным, хотя в этой фразе ни капли приятного. – Посвяти своё внимание какому-нибудь другому проекту, – нашёл более мягкую и в то же время ёмкую формулировку. – Вижу, тебе это слово понравилось, – хмыкает, остывая медленно, но стабильно. – Я понял, что ты имеешь в виду, но, Итачи, ты – не проект. В повисшую паузу хотелось задать логичный «А кто?», но омега не стал. Чувствовал опасную глубину этой темы и не хотел туда заплывать. С некоторыми вещами проще жить, пока они не озвучены. – Береги себя, – желает, шагая назад, за пределы помещения. – Когда ты будешь готов, я буду в Тиёда. Спокойной ночи… – нечто ласковое, уменьшительно-ласкательное, однозначно, стояло в конце этой фразы, но альфа, видимо, решил пожалеть, оставил это слово себе. Ответного «спокойной ночи» уже не услышал. Развернулся, исчез в доме на пару минут, а после уехал, оставив Итачи размышлять над своими словами. Парень, вроде бы, получил, что хотел. Его выслушали, его услышали, его даже послушали, но комфорта в нём не прибавилось. Напротив, что-то отчаянно грызло.