***
Зачем он это сделал? Джеппетто не мог вспомнить. Нет, разумеется, он помнил, что умная марионетка нужна для того, чтобы помочь ему разгрести весь этот ужас. Но почему Пиноккио выглядит именно так? В каком настроении он был, воскрешая черты, от узнавания которых становилось не по себе? Однажды Джеппетто расслабленно смотрел в окно, сняв монокль и не фокусируя взгляд ни на чем конкретно. В поле его зрения появились две фигуры. Энергичная молодая девушка — Джузеппе показалось, что он слышит её смех, будто она несдержанно радуется комплименту — и спокойный юноша, с размеренными движениями. Да, это мог бы быть Карло…. Очень вероятно, это кто-то из его одноклассников. Четвертью часа позже в кабинет Джеппетто вошёл Пиноккио, и старику показалось, что кукла дышит — дышит, как чем-то восхищенный ребенок. — Всё… всё хорошо? — Джеппетто спрашивал, стараясь подавить волнения и даже не понимая, о чём именно он спрашивает — о выполненном ли задании, о положении в городе или о самочувствии марионетки. Но ведь это абсурд! Зачем скрывать что-то от куклы и тем более волноваться? — Я встретил девушку, она красивая. Вложено ли в эту марионетку способность оценивать красоту? Что есть красота? Ах, ну да — простая логика ради вежливости, девушки все красивые, им нужно говорить об этом, об этом нужно говорить мастеру, чтобы он понял, что ты исправен.***
День шёл за днём. Шестерёнки вертелись в машинах. Казалось, что и в голове работал механизм — сложный, но вполне понятный и контролируемый… сердцем? Что есть сердце? Что в человеке такого спонтанного, чувственного и необъяснимого, чего нельзя запихнуть в марионетку? Ведь железные няньки ухаживали за детьми, читали им сказки. Изготовленные на заказ кухарки ловкими руками знали сотни рецептов и никогда не ошибались в пропорциях. А если поднажать, поднапрячься, то можно создать механизм. Не отличимый от мозга. Нет-нет, не думаю об этом. Не вспоминай это. Ты уже запятнан. День шёл за днём. Джеппетто стал видеть странные сны, которые как будто снами не были. Он лежал в полудрёме, когда кто-то подходил к нему, открывал в его голове дверцу и начинал подкручивать ключом шестерёнки и винтики. Ощущение вначале походило на щекотку, а потом перерастало в покалывание холодными микроскопическими иголками, спускающееся от головы до пальцев ног. Джепетто боялся пошевелиться, боялся открыть глаза и узреть мастера, исправляющего в нём что-то. Это казалось таким же смертельным, как очнуться от наркоза посреди операции. Со временем покалывание становилось приятным, приходил глубокий сон. Наутро страх ночи казался забавной иллюзией, суета дня приносила усталость к вечеру, но раз за разом ожидание сна всё больше окрашивалось волнением. Когда-то Джепетто сотворил бесподобную куклу, в которую влюблялись люди. По глупости. Им было достаточно красоты и грации, но совершенно не требовались сопереживание, осмысленное рассуждение и уж, тем более, возражение. Кто-то сошел с ума тогда, и кукольному мастеру пришлось уехать из города. С тех пор он зарёкся приближаться к воссозданию человеческой природы, новые марионетки были просто слугами. Выглядели приятными и дружелюбными, хорошо — в своё время — справлялись с обязанностями, но всё же выглядели, как куклы — механические, без намёка на эмоции. Однако мастер снова просчитался, химия переиграла физику, механизмы перестали ему повиноваться, и пришлось создать марионетку с человеческим… лицом? И сердцем. Что пугало Джеппетто больше — он понять не мог. Сны стали явственней. Почти физически ощущались шестерёнки, настраиваемые чьей-то рукой и скорее всего, рукой нечеловеческой. Чудилось, кто-то играет, не желая причинить непоправимого вреда, не желая убить или, например, стереть память. Кто-то крутил винтики и менял их положение из любопытства, кто-то хотел знать, что почувствует старик, если немного изменить его внутреннюю конструкцию. Могут ли марионетки играть? Встречая Пиноккио после очередного выполненного задания, Джеппето старался подметить какие-либо изменения, свидетельствующие о поломке идеального механизма, и не находя, начинал нервничать. Марионетка сработана настолько идеально, что можно не заметить угрозы, можно упустить момент, когда будет поздно. Он уже упущен, раз на улицах дождь размывает кровь. Но с явной опасностью машины легко справиться, только человек может наносить удар, с улыбкой вынув нож из-за спины.***
Пора заканчивать эту историю, пока старик окончательно не сошел с ума. Не нужно никого воскрешать. И вот они стоят друг против друга — мастер и почти человек. Почти. Как страшно сознавать это, как страшно стоять в сантиметре от черты. — Я знал, что всё получится. У нас есть все ингредиенты. Я так долго мечтал о этом моменте, когда ты снова вернёшься к жизни. Ты снова можешь стать человеком с помощью большого объёма эрго и руки божьей. Мне нужен только последний ингредиент. Тот, что хранит твои воспоминания и жизненный срок… Твоё сердце. Ты был замечательным, хорошим мальчиком. Я превращу тебя в настоящего человека, ты заслужил это. Дай мне своё сердце. Никаких превращений не планировалось, он просто похоронит это сердце, чтобы не мучить своё. — Нет. Что значит «нет»? Марионетка не может ослушаться. Никаким образом. Джеппетто прокручивал в голове все события от момента создания Пиноккио до настоящего момента. Что упущено? Что сделано не так? В глаза будто песка насыпали, буквально не видно лица напротив, фигурально — не понять причин и следствий. — Ах, вот ты каков, мальчик мой. Вот каков. Теперь Джузеппе видел только песок. Песок же заполнил весь его разум. Он шёл прочь, шаг за шагом, ступенька за ступенькой. Шестерёнки в голове вращались болезненно быстро. Поднявшись на самую высокую башню отеля, Джеппетто пытался разглядеть город. Голова кружилась. Нечто внутри головы кружилось быстрее и быстрее. Песчинки в глазах увеличились, превращаясь в колёсики и винтики, затем стали светящимися окнами и наконец — камнями мостовой. Ещё мгновение — тишина и темнота.