—♡♡♡—
Проснулся Тэхён по привычке с первыми лучами солнца. Сбор трав — это серьёзное и требующее определённых знаний занятие, некоторые корешки и соцветия можно рвать лишь утром, до испарения росы, чтобы сохранились целебные свойства, а к своему делу он всегда относился со всей ответственностью. Однако, вперив взгляд в потолок и прислушавшись к ощущениям, внезапно обнаружил на своей груди небольшую тяжесть, словно туда положили плошку риса или узелок творога. Вспомнив события вчерашнего вечера, Тэхён осторожно вскинул голову и с мягкой улыбкой посмотрел на крепко спящего на его груди кроху, распластавшего крылья, что с удобством разлёгся аккурат над бьющимся сердцем. То, к слову, чуть сбилось с ритма, когда целитель осознал, что малыш себя рядом с ним чувствовал достаточно свободно, не сбежал за ночь и даже на него забрался в поисках защиты. Тревожить спящую мышку не хотелось, сон всегда способствует заживлению ран и исцелению от болезней, поэтому, чуть поменяв позу, Тэхён прикрыл глаза и вслушался в мерное сопение. Надолго его бездействия не хватило. На свой страх и риск подняв руку, он легонько коснулся кончиками пальцев мягкой чёрной шёрстки на спинке и провёл вдоль позвоночника невесомую линию. Малыш на касание никак не отреагировал, продолжив тихонько сопеть, и Тэхён осмелел: положив между крыльями ладонь, принялся поглаживать всё небольшое тельце, стараясь не затрагивать больное крыло. Он только сейчас осознал, что пациент ему достался миниатюрный — размером не больше годовалого котёнка. От нахождения этого малыша рядом глупое сердце вновь понеслось галопом. А мышка тем временем, всё же почувствовав ласковые поглаживая, распахнула глазки и от души зевнула, показав кончик длинного острого язычка. Сломанное крыло всё ещё мало участвовало в его передвижениях, однако с помощью здорового малыш уселся на лапки прямо у Тэхёна на груди и издал тихий щелчок, радостно-робко поприветствовав своего спасителя. Его ушки постоянно двигались, улавливая самые разные шумы и звуки, а носик морщился и дёргался, изучая запахи. Но один его интересовал больше прочих. Протопав по груди ближе к лицу, мышка прижалась мордочкой к тэхёновой шее и принялась вынюхивать за ухом — что-то, ей одной известное. Тэхён тихо хихикнул от лёгкой щекотки, но некоторое время важное занятие не прерывал, зная, как запахи для оборотней важны. Однако дела не ждали отлагательств и, отстранив мышь от себя, ласково щёлкнул ту по носику. — Нужно твоим крылом заняться. Проделав те же процедуры, что и вчера, он снова напоил кроху настойкой и сытно покормил, с каким-то ненормальным удовлетворением наблюдая, как мышка с удовольствием уплетала еду за обе щеки. Сломанное крыло уже не висело, словно кусочек ткани, как вчера, да и его линия стала гораздо ровнее — значит, малыш и впрямь шёл на поправку. И это заставляло Тэхёна одновременно радоваться и огорчаться: целитель был счастлив, что скоро тот перестанет испытывать боль, но грустил из-за грядущего расставания. Сложно привязаться к кому-либо меньше чем за сутки, а он каким-то образом умудрился. Сегодня ему пришлось отложить свой ежедневный сбор трав, поскольку мышка без него в доме оставаться отказалась, проявив упрямство, а таскать ту с собой не согласился уже сам Тэхён — боялся, что долгая прогулка навредит не до конца зажившему крылу, которому требовался покой. В итоге они весь день провели вместе, варя целебные отвары, измельчая в ступке высушенные травы и занимаясь обедом и ужином. Точнее, всем этим ответственно занимался Тэ, а мышка, с удобством устроившись у него на плече поближе к тёплой шее, лишь с любопытством за его действиями наблюдала и изредка попискивала, привлекая к себе внимание. В общей сложности оборотень прожил с Тэхёном под одной крышей трое суток, пока его крыло не срослось, а мышка не сделала пробный полёт под чутким присмотром взволнованного целителя. Радости малыша не было предела: тот счастливо пищал и резво хлопал здоровыми крыльями, нарезая над головой Тэхёна круги, а иногда и садился ему на плечо, чтобы благодарно лизнуть тёплым влажным язычком в заалевшую от удовольствия и смущения щёку. Однако к утру четвёртого дня летучая мышка заволновалась и начала недвусмысленно поглядывать на дверь, за которой простирался лес — и её собственный дом тоже. Тэхён прекрасно ощущал и понимал чужие волнения: у той наверняка есть семья, которая знать не знала, что случилось с их ребёнком, который так внезапно пропал. Он старался улыбаться как можно увереннее, хотя внутри всё восставало против расставания, и, чмокнув мышку между ушек, отпустил ту на волю. Пискнув что-то на своём, летучемышином, малыш сорвался в лес и вскоре скрылся за деревьями. Улыбка на тэхёновом лице в ту же секунду треснула, словно фарфоровая карнавальная маска. Целитель простоял на крылечке ещё несколько долгих минут, гипнотизируя шумевший лес, и почувствовал себя так, словно для него средь бела дня вдруг померкло солнце. В знакомых стенах дома, в котором он родился и вырос, стояла звенящая тишина, с которой на этот раз не справлялись ни потрескивающие в печи поленья, ни булькающее в котелке варево, что в будущем станет настойкой от боли в суставах. Его кроха улетел, и больше привычная жизнь не казалась такой уж приятной. Он плохо помнил, в каких трудах провёл свой одинокий день, но точно чем-то занимался. Перекладывал посуду с места на место, протирал и так чистый стол, менял местами ровно стоявшие на полках склянки с лекарствами — убивал время, одним словом, но мысли отвлечь это мало помогало. Прежде простые дела всегда выполнялись им с удовольствием: ему нравилось видеть, как пространство вокруг становилось чистым и начинало работать то, что без него не работало. Наведя порядок в доме, Тэхён выбрался в небольшой двор, отгороженный от леса плетёным заборчиком, где на него не давили стены. Прибрался на рабочем столе, где ежедневно колдовал над лекарствами, тщательно выстирал в деревянной кадушке бельё, после развесив то по верёвкам, и убрал упавшие во двор ветки. Привычные действия, а выполнялись словно механически и абсолютно без желания. Уже после захода солнца, вернувшись в дом и усевшись на табуретку у самой печи, принялся разогревать свой скучный ужин и не мог не думать о том, как там дела у его мышки. Хорошо ли долетела? Не тревожило ли её зажившее крыло? Успокоились ли переволновавшиеся родители после возвращения ребёнка? Не… случилось ли с ней ещё чего по дороге в родную обитель? От последней мысли отмахивался как мог, чтобы не разволноваться окончательно, и изо всех сил занимал свою голову другим: вспоминал мамины рецепты, подзабытые настойки и снадобья. Работа всегда помогала ему освободить голову от остальных мыслей, помогала сосредотачиваться на непосредственных обязанностях, но сегодня это не действовало. Ощущалась какая-то неуютная пустота, и не столько в стенах дома, сколько именно в самом Тэхёне. — Разве тебе мало, что кроха в порядке благодаря твоим стараниям? — разозлился сам на себя. — Он же оборотень, ему в твоей человеческой деревне в любом случае не место, а вот в лесу он хотя бы в относительной безопасности. Убалтывая подобным образом самого себя, он старался сосредоточиться на делах насущных: ему предстояло ещё многим помочь и многих спасти. Однако закончив разливать настойку по склянкам, целитель внезапно замер, услышав снаружи странный шум. Руки задрожали и едва не уронили баночку, когда Тэхён понял, что звуки, доносящиеся до него с улицы, издавались летучей мышью, и в груди затеплилась надежда, что его малыш прилетел его проведать или дать знать, что с ним всё в порядке. Однако звуки не были похожи на привычное мышиное цвиркание или писк: те были более громкими и напоминали резкую высокую трель, — и именно это осознание заставило Тэхёна замереть на пороге с наполовину открытой дверью, ведь его знаний о поведении этих зверьков хватило для того, чтобы сделать два важных вывода. Во-первых, летучая мышь, прилетевшая к нему на порог, исполняла брачную серенаду. Из этого знания вытекало «во-вторых»: в человеческой ипостаси та была… мужского пола. Словно во сне, он распахнул едва слышно скрипящую дверь и бесшумно сглотнул, наблюдая за малышом, которого ещё утром отпускал с печалью. Тот сидел на изгороди, крепко держась коготками за перекладинку, а завидев Тэхёна, радостно распахнул крылья и заголосил громче. В тёмных бусинах глаз отразились последние лучи закатного солнца, носик неустанно дёргался, а сам зверёк буквально всем своим существом потянулся навстречу к идущему в его направлении целителю, излучая радость и волнение. Допев свою песню, мышка сложила крылышки, на которые Тэхён обратил внимание в первую очередь — удостовериться, что одно из них точно зажило и своего хозяина не подведёт. А после Ким протянул руку и погладил между ушек, с улыбкой наблюдая, как та приластилась к нехитрому прикосновению. — Ты ищешь себе пару? — с замиранием сердца поинтересовался. Малыш отрицательно покачал головой. — Тогда… зачем ты пел брачную песню? Переступив с лапки на лапку, мышка нетерпеливо качнулась в тэхёнову сторону, издав при этом тихий щелчок, и вновь села ровно. — Ох, кроха… Ты спел её мне? Серьёзно задумавшись о чём-то на пару мгновений, зверёк переполз по тэхёновой руке с изгороди на плечо и, ухватившись лапками за одежду, сначала потёрся мордочкой о щёку целителя, а после красноречиво ту… лизнул, выразив симпатию. Тэхён неровно вздохнул. Ему делают предложение? Он, конечно, эмпат, но в данном случае полагаться только на свои эмпатические способности не хотелось: станет обидно, если ошибся. — Было бы гораздо проще общаться, будь ты в облике человека. Ничего не ответив, мышка сорвалась с плеча и влетела в дом сквозь оставленную распахнутой дверь. Безрезультатно попытавшись унять сумасшедшее сердцебиение, Тэхён на непослушных ногах двинулся следом и плотно и надёжно запер за собой дверь. В последнее время к нему никто за лечением не заглядывал, но, как любила говаривать его покойная бабушка: «На горе и петух клюнет». А обернувшись, обомлел, увидев вместо летучей мыши на своей постели милого черноволосого парнишку; на том были светлые льняные брюки, немного измятые у щиколоток и на поясе, и такая же светлая рубаха, заправленная в штаны и распахнутая почти наполовину. Волосы взъерошены, словно тот, нервничая, уже успел взлохматить их ладонями, а глаза — те самые тёмные влажные бусины — лихорадочно блестели, выражая одновременно и радость от встречи, и лёгкий испуг. — Кроха… — на полушёпоте выдохнул Тэхён, во все глаза рассматривая свою мышку, что ещё недавно доверчиво жалась к нему в поисках тепла и защиты. Гость, в этой ипостаси не сильно отличающийся в габаритах от своего животного, поднялся на ноги и, сглотнув, нерешительно затоптался на месте. От этой скромности и неуверенности губы у целителя сами по себе в улыбке разъехались — теперь он точно свою мышку узнаёт: любопытную и ласковую, но насквозь смущённую. Он сам подходит ближе, с каждым шагом умиляясь всё больше. Даже несмотря на довольно крепкую фигуру, парень всё равно выглядел до ужаса нежным и невинным, если брать во внимание выражение его лица и поведение. — Сколько тебе хоть зим-то, мышка? — улыбнулся шире при виде запылавших румянцем щёк. — И как зовут? — Чонгук, — тихо ему ответили, и Тэхён почувствовал, что душой уже не только к мышке, но и к человеку прикипает. — Мне исполнилось семнадцать этой весной. Целитель вздохнул. Совсем юный. Но уже решился на такой серьёзный шаг и спел песню. — Ты не подумай, что я ветреный! — распахнув глаза, которые стали ещё больше, Чонгук с волнением уставился на Тэхёна. — В природе самцы летучих мышей поют брачную серенаду не для одной партнёрши, их может быть и десяток, но мы, оборотни, в большей степени однолюбы и выбираем лишь раз, честно! Тэ тихонько рассмеялся на этот эмоциональный монолог и стиснул пальцами чужие щёки, отчего нежно-розовые лепестки губ оборотня выпятились бантиком. Свою ошибку он осознал в ту же секунду, ведь коснуться тех в поцелуе захотелось неимоверно сильно, ощутить на языке их сладость и мягкость… — А я — Тэхён. И я верю, что ты не стал бы петь кому попало, — успокоил с улыбкой своего разволновавшегося кроху. — К тому же мышка тоже показала своё недвусмысленное отношение ко мне. — Тебе не было противно? — чуть невнятно бубня из-за стиснутых щёк, огорошил Чонгук вопросом, заломив брови. Целитель от удивления даже разжал свою хватку. — Противно? Твоя мышка — самое милое создание, что я в своей жизни встречал, кроха, и… — Так ты согласен стать моей парой? По тем флюидам, что до него доходили, Тэхён понял, что Чонгук на порядок повеселел и расслабился, не получив ни отказа, ни неприязни в свой адрес. Сейчас, лишённый страха, тот сиял, словно маленькое солнышко, из-за чего целитель невольно улыбнулся, но улыбка плавно сошла на нет, поскольку изначально оборотень боялся совсем не того. — Я — мужчина, кроха, — нахмурил брови. — Связи подобного рода… — …абсолютно нормальны среди оборотней, — с пылом убеждал его Чонгук. — У нас не делят на мужчин и женщин, если сердце свой выбор сделало. Это ведь не рубаху на ярмарке купить: не понравилась — вернул торговцу и выбрал другую. Ты моя пара, Тэхён. Ты мой выбор. И можешь хоть до посинения здесь мне доказывать обратное, я от тебя не отстану. Тэхён, с трудом дождавшись окончания сего монолога, не сдержав порыва, за загривок парня к себе притянул и губами к чужим тёплым прижался, нежно сцеловывая все доказательства серьёзности чувств, намерений и признаний. Его поразило такое серьёзное мировоззрение и настойчивость, не характерные для молодёжи чонгукова возраста: им свободу при минимуме ответственности подавай. А его кроха в свои семнадцать стойкую позицию занял, чётко осознавая, чего хочет и кто нужен рядом, а таким даже взрослые далеко не все могли похвалиться. Некоторая часть мыслей по-прежнему пугала. Люди презирали оборотней, презирали тех, кто им симпатизировал, терпя жизненные позиции Тэхёна лишь из-за его навыков целителя, однако любовь мужчины к другому такому же мужчине ни за что не потерпят и не примут. Закидают камнями и без колебаний бросят в огонь, пустив прах по ветру. Но сейчас, когда в руках находился его податливый кроха, который жался к нему всё теснее и вкладывал всё своё отчаяние, симпатию и желание в поцелуй, даже через него пытаясь убедить в правильности их действий, он не мог и не хотел думать о последствиях. Сосредоточился лишь на тепле чужого тела, на плавных изгибах, что было так приятно ощущать под ладонями, на настойчивых и мягких губах, которые в ответ целовали так требовательно и немного капризно, что впору было задохнуться. Чонгук выпрашивал внимания, даже уже получив то. — Не отталкивай меня, Тэхён, — заполошно шептали ему прямо на чувствительные припухшие губы. — От самого себя всё равно не убежишь. — В деревне такие отношения никто не примет, — уткнувшись лбом в чонгуков, Тэхён прикрыл глаза и глубоко вздохнул для собственного успокоения, поражаясь тому, какой разумной не по годам оказалась его мышка. — В лучшем случае вышвырнут вон, а в худшем… — Давай не будем ждать, — облизав пересохшие от волнения губы, Чонгук немного отстранился, чтобы вновь загипнотизировать взглядом. — Уйдём со мной? В моём поселении никто на тебя не посмотрит косо и не упрекнёт за любовь к мужчине, к нашим парам в стае относятся не менее уважительно. — Я же обычный человек, кроха, — уложив ладони тому на шею и заскользив по ней пальцами, целитель ненавидел ту надежду, что распустилась в груди после услышанного. — Я не смогу обратиться и никогда полноценным членом вашей стаи не стану… — Глупости, — отрицательно покачал головой оборотень. — Думаешь, у нас все наследуют ген оборотня? Среди членов моей стаи тоже есть обычные люди, которым просто не повезло родиться без него, но мы не относимся к ним иначе, чем к остальным. Если ты боишься быть бесполезным, то могу тебя уверить: мы тоже болеем и часто нуждаемся в помощи лекарей. Взять хотя бы моё сломанное крыло, которое поправилось быстрее благодаря твоим снадобьям. А все остальные отговорки я просто не буду слушать. И вообще, я уже сказал вожаку, что вернусь не один, так что путей отступления у тебя нет! Тэхён совсем не по-мужски хихикнул и потёрся носом о нос своей мышки, безуспешно пытаясь не светиться от радости так уж ярко. Свой выбор он, на самом деле, сделал сразу, когда от Чонгука лишь поступила идея переселиться, ведь нужно было быть полным глупцом, чтобы от такого предложения отказаться. Жить в месте, где за любовь к мужчине не назовут грешником, спеша заковать в кандалы; где не нужно оглядываться перед тем, как обнять или поцеловать любимого; где не нужно прятаться, быть кем-то другим и можно чувствовать себя в безопасности — разве от такого отказываются? — Я должен собрать вещи, — согласился наконец, тихо посмеявшись с заблестевших огнями глаз-бусин, и охотно ответил и на объятие, и на поцелуй, с которыми к нему прильнул его кроха. — Уверен, что в будущем не пожалеешь о своём выборе? — Не пожалею, — ни на мгновение не перестав потираться лицом о его щёки и шею, шепнул Чонгук, — никогда не пожалею. Понежив свою мышку ещё немного, Тэхён принялся за дело: собрал в широкий холщовый мешок немногочисленную одежду, аккуратно завязал в узелок склянки с самыми необходимыми на его взгляд настойками и отварами, сунул в нагрудный карман единственную сохранившуюся фотографию родителей… У него было не так уж и много ценных вещей, всё остальное он с лёгкой душой оставлял в избушке, надеясь, что её не распотрошат в его отсутствие хотя бы из уважения к спасённым им жизням. А всё прочее он запросто отыщет в лесу. Тэхён отпер дверь и выбрался на улицу, чтобы забрать оставленную с утра ступку, в которой обычно измельчал травы; стоявший под высокой сосной стол был заставлен пустыми баночками, мешочками с сухими травами, плошками с уже измельчённой смесью и глиняным кувшином с чистой колодезной водой, поскольку здесь он чаще всего работал. Прихватив несколько мешочков, Тэхён улыбнулся, почувствовав со спины тепло: очевидно, кое-кто не выдержал даже пятиминутной разлуки и робко прижался к нему, уткнувшись лицом в шею под линией роста волос. Похоже, его кроха был ласковым во всех своих ипостасях, и целитель помолился мысленно, чтобы его сердце выдержало и не лопнуло из-за обилия чувств к мышке. А встретившись с удивлёнными тёмно-зелёными глазами напротив, замер. — Нами? Девочка-подросток, что частенько прибегала к нему за травами для болезненной матери, с изумлением и толикой брезгливости наблюдала за тем, как целителя обнимали чужие руки, отпустившие его в ту же секунду. Тэхён успел только сглотнуть сухость во рту, прежде чем девчушка бросилась вон, бормоча что-то себе под нос на ходу. — Она расскажет, — взволнованно протянул Тэ, ускорившись и быстро дособирав оставшееся из необходимого. — И старейшина Хван придёт, чтобы обличить меня в мужеложстве в присутствии свидетелей. Его дом не растащат — скорее всего, просто сожгут. — Нас здесь уже не будет к их приходу, — Чонгук помог Тэхёну связать все узелки в один, чтобы закинуть те на плечо. — Если ты не против, я обернусь: так мне проще будет отыскать дорогу к поселению. Дождавшись ответного кивка, тот отошёл недалеко; резкая вспышка, и вместо человека на земле уже сидела летучая мышка, что, взмахнув крыльями, взлетела и уселась целителю на второе плечо. Малыш лизнул Тэхёна в щёку, выражая поддержку, и качнулся вперёд, поторапливая. Обернувшись на свой дом, в котором родился и вырос и в который при любом раскладе больше не вернётся, в последний раз, он отмёл все сомнения и двинулся в путь.—♡♡♡—
Шли долго. Чонгук периодически слетал с его плеча, точнее указывая в темноте направление, и всё время оглядывался, чтобы убедиться, что Тэхён следует за ним. Путь им освещала лишь луна и звёзды, что своим холодным светом не согревали ни капли и не успокаивали: Тэхён ночью в лесу предпочёл бы не находиться, поскольку, помимо оборотней, тут водились и обычные волки. Отойдя от тэхёновой деревни на безопасное расстояние, несколько раз делали привал, отдыхая и перекусывая, разжигая небольшой костерок, и в это время мышка непременно сидела где-то на нём: на шее, на груди или на коленях, цепляясь коготками за одежду и безостановочно ластясь или игриво прикусывая острыми клычками за шею и пальцы. Один раз почти довела целителя до инфаркта: услышав неподалёку треск, за рекордно короткий срок умудрилась забраться Тэхёну под рубаху и испуганно прижалась к животу, щекоча шёрсткой. Не почувствовав никакой опасности, он расслабился, тихо рассмеялся и погладил мышку через ткань рубахи. — Не бойся, кроха, это всего лишь ветка отломилась. Пискнув, тот высунул мордочку в прорезь между пуговицами и вперил влажный взгляд в Тэхёна, а ему пришлось приложить все усилия, чтобы этот взгляд выдержать и не рассыпаться. Он помог ему выпутаться из ткани, выпустив наружу, а после всё же не выдержал и принялся чмокать эту чёрную прелесть, которая довольно попискивала и охотно подставлялась под поцелуи, лезя ближе. К поселению, в котором жил Чонгук, они добрались уже ближе к рассвету, когда солнце лишь едва начинало показываться из-за горизонта. Их встретили ещё на подступах трое в человеческих ипостасях; как объяснил ему обратившийся Гук, то были вожак и родители Чонгука, которые вышли поприветствовать Тэхёна как пару члена их стаи — и сына соответственно. Он никогда прежде на чужой территории не бывал, поскольку оборотни ведут очень обособленный стиль жизни ввиду натянутых отношений с людьми, да и воспитание ему проникать без приглашения не позволило бы. Зато теперь разволновался похлеще своей мышки, когда та в чувствах признавалась. Пока они приближались к границе поселения, Тэхён с любопытством рассматривал вожака, который оказался рослым поджарым мужчиной не старше сорока; каштановые короткие волосы, подтянутая фигура, цепкий внимательный взгляд карих глаз — всё в нём выдавало сильного лидера, однако представить, как тот превращается в крохотную мышь, у целителя не получалось, наоборот даже казалось забавным. Отец его мышки был чуть пониже ростом, но тоже довольно крепким, длинные тёмно-русые волосы завязаны на затылке шнурком, а мама — миниатюрная стройная брюнетка с кругловатым лицом, но очень мягким взглядом. — Добро пожаловать, Тэхён, — вожак поприветствовал их первым, но сделал это весьма дружелюбным тоном. — Меня зовут Ли Минхван, я вожак северной стаи летучих мышей. — Тот слегка нахмурился, словно испытывал дискомфорт. — Обычно мы не жалуем людей на своей земле, но поскольку вы являетесь парой Чонгука, советом было принято решение сделать для вас исключение. — Весьма великодушно с вашей стороны, — он чувствовал небольшое напряжение, однако враждебности по отношению к себе не ощущал — лишь небольшое недовольство из-за вынужденности мириться с внезапными обстоятельствами Оценивающий взгляд ему не понравился, но он выдержал его, ничем не выдав той бури, что бушевала внутри. — Чонгук упомянул, что вы целитель? — Тэхён кивнул, хотя вопрос прозвучал больше как утверждение. — Он также рассказал, что вы сделали для него… Для нас каждый член стаи важен, и то, что вы проявили к нему милосердие… Мы благодарны за вашу помощь и надеемся, что вы позаботитесь и о других. — Буду рад, если мои заурядные навыки смогут помочь, — мягко ответил он, посмотрев на своего кроху, который стоял рядом, тесно прижавшись к его боку и вцепившись намертво. — Не такие уж они и заурядные, Тэхён, раз наш мальчик так быстро встал на крыло, — благодарно улыбнулась мама Чонгука, буквально каждой клеточкой тела излучая дружелюбие. — Я Чон Сумин, мама этого сорванца, а это Чон Ханыль — мой муж и отец Чонгук-и. — Рад с вами познакомиться, — он почтительно поклонился всем присутствующим, а после сосредоточил серьёзный взгляд на вожаке. — И действительно благодарен вам за то, что принимаете меня. Я встретил Чонгука всего несколько дней назад, но этот кроха уже стал для меня слишком дорог. Он видел, как после этих слов выражение лица Минхвана немного смягчилось: тот всё это время был немного подозрительным, и Тэхён не мог винить его за отсутствие доверия к людям. И сам был рад, что сейчас находился на достаточно безопасном расстоянии от своего прежнего дома, поскольку ничего хорошего его там бы не ждало. Вожаку предстояло представить Тэхёна всей стае как пару Чонгука и целителя, который окажет любую посильную помощь каждому, кто будет в ней нуждаться, однако с этим решили повременить. Они оба всю ночь провели на ногах, Тэ, как и Гук, больше суток находился без сна и теперь, оказавшись в безопасности, просто валился с ног от усталости. Целитель переживал, что ему придётся делить дом с семейством Чон, боясь стеснять тех, однако Минхван его удивил. Оборотни, обретшие свою пару, селились в отдельном домике. Тот, кстати, оказался вполне добротным и на родную лачугу Тэхёна не был похож ни капельки. Ему и спальней, и кухней, и гостевой сразу служило одно-единственное помещение, тогда как здесь пространство было поделено на комнаты — спальня оказалась самой просторной. А ещё на подходе он разглядел с левой стороны небольшую пристройку, которую мысленно уже приспособил под лечебницу. Чонгук дал ему сразу всё: семью, любовь, дом, — и Тэхён чувствовал немного неравное распределение. Сам ведь дал куда меньше, о чём и попробовал вслух заикнуться, стоило им остаться, наконец, наедине. — Ты мой дом, — не терпящим возражений тоном не согласился Гук. — И твою любовь я тоже чувствую в каждом взгляде и касании, так что не смей говорить, что чего-то мне не дал или дал не в той же мере. Укушу — вот будешь знать! Угроза его мышки лишь умилила Тэхёна, но и успокоила тоже. Был ли смысл растрачиваться на сожаления, когда он здесь, рядом с Чонгуком, и мог дарить всё, чем был богат? — И мы теперь семья, — без обиняков огорошил его Чонгук, прижавшись к груди и принявшись потираться лицом о плечо. — Несвободные оборотни у нас не живут с родителями, чтобы не создавать… смущающих моментов. Сведя брови вместе, Тэхён задумался, о каких моментах тот говорил, но осознал лишь тогда, когда его мышка принялась свои слова демонстрировать. Мягко ткнувшись губами в забившуюся на шее жилку, Чонгук легонько втянул кожу в рот и лизнул ту языком, одновременно цепляясь за рубаху на чужой груди. Тэхён видел, как покраснели щёки его крохи, слышал, как участилось дыхание от собственных действий, чувствовал… как волной колыхнулось возбуждение того, и обескураженно, но мягко, чтобы не обидеть, отстранил от себя парня. — Тебе семнадцать всего… Чонгук фыркнул, словно Тэхён смолол несусветную глупость, и плюхнулся на кровать, тихо выдохнув и подарив ему взгляд из-под полуприкрытых век, от которого у целителя кровь в венах забурлила. Его мышка была невинной, это он чувствовал наверняка, однако смотреть и вести себя та умудрялась так, что он чувствовал себя куда более неискушённым и невинным. — Разве мой возраст мешает мне любить тебя? — словно специально понизив тон голоса, сделав его чуть более хриплым и тёплым, хотя какое там «словно»… Тэ буквально осязал эту провокацию на вкус. И краснющие щёки, и ощутимое смущение не мешали Чонгуку продолжать пытаться завлечь его в эти сети. — Или до восемнадцати мне запрещено… хотеть свою пару? Он напряжённо посмотрел на тяжело дышащего Чонгука и едва сдержался, чтобы самому не прикоснуться так, как мечталось. В нём годами копилась нерастраченная нежность, любовь и желание заботиться, а теперь появился человек, на которого хотелось всё это обрушить. Но тот ещё ребёнок, в сущности, и Тэ себе слово мысленно дал, что ни о какой полноценной близости между ними и речи быть не может до совершеннолетия его крохи, но Луна всемогущая, как же сложно было этого обещания придерживаться! Особенно если сам Чонгук так и напрашивался на хорошую порку. — Чонгук… — сопротивляясь и притяжению, и чужой настойчивости, Тэхён нахмурился и имя произнёс едва ли не угрожающе. Ответное действие парня мужчину обескуражило: тот, смотря точно ему в глаза, медленно запрокинул голову, так и не разорвав при этом зрительного контакта. Он озадаченно осмотрел свою мышку. — Что ты делаешь? — Горло — самое беззащитное место у оборотней, — принялся просвещать его Чонгук, так и держа голову откинутой на подушку. — Открывая его, мы даём своей паре понять, что подчиняемся ей, как более сильной. Ты просто так рыкнул на меня… Это инстинкты… Вскинув брови, Тэхён попытался переварить полученные знания, подивившись, насколько их с Гуком виды друг от друга отличаются, но вот такие странности не делали его кроху менее привлекательным для него. Всё как раз наоборот. — Хорошо, но это не отменяет того, что ты всё ещё малыш… — Моя старшая сестра обзавелась парой в шестнадцать, а через год уже родила сына, — продолжил тот подливать масла в огонь. — Ты слишком сильно цепляешься за эти дурацкие цифры, которые в сущности не так уж и важны. — Кроха… — почти умоляюще выдохнул Тэхён. Умом он вполне понимал, что Гук прав: в его деревне такое нередко практиковали, да и собственная бабушка тоже в шестнадцать замуж выскочила, — и это блок только в его голове, но не мог через себя перешагнуть. Мог сдаться, конечно, и мышку своей сделать и в этом смысле тоже, но тогда его просто сожрут сожаление и чувство неправильности. Тэхён ведь воспитывался строгой матерью по совсем другим правилам, для него в порядке вещей дождаться совершеннолетия, сделать предложение и лишь в первую брачную ночь… У оборотней с этим оказалось куда проще. Даже брак заключать не нужно — просто пару выбрать. — Хорошо, ты цепляешься за мою невинность, словно за горный хрусталь, но прикоснись ко мне хоть как-нибудь, умоляю, — Чонгук приподнялся на локтях, отчего его расстёгнутая рубашка сползла с одного плеча, обнажая больше медовой кожи, что в свете свечей словно бы немного мерцала. — Дай почувствовать тебя, Тэхён. Поверженно выдохнув, Тэ на мгновение зажмурился, а после сделал шаг к постели, где его сразу за руку утянул к себе Чонгук, расположившись непосредственно под сильным телом. Его обняли руками за шею, не дав далеко отстраниться, нетерпеливо вскинули таз, чтобы потереться пахом о бедро, и шумно выдохнули, опалив шею. Тэхён слышал, как заскрежетали внутренние цепи, что сдерживали его, и с обречённым стоном приник к сахарным устам, целуя нежно и трепетно. Ладони сами поползли под рубаху, пальцы пересчитали рёбра, вызвав тихий смех прямо в губы от лёгкой щекотки, и замерли у груди. Тэхён спустился чуть ниже, губами ведя непрерывную линию по алой щеке, шее и ключице, языком провёл по впадинке между и звонко чмокнул в беззащитное горло, вынудив Чонгука сглотнуть и откинуть голову сильнее. Это, к слову, для Тэ стало целым открытием — что, обнажая шею, оборотни демонстрировали подчинение, а значит, и высшую степень доверия. Но сейчас, видя эту демонстрацию так близко, он испытывал совершенно иные чувства: сердце заколошматило, словно готовилось вот-вот высадить грудную клетку и прыгнуть в чужую, жар осознания опалил внутренности, окончательно лишая рассудка. Поэтому там он задержался подольше, прикусывая кожу на стыке горла и подбородка и посасывая ту почти до отметин. Как же сладко… Для Тэхёна вкус тела Чонгука был подобен амброзии. Чонгук же под ним в ответ на ласку пытался не задохнуться, ведь, сам того не подозревая, Тэхён задевал губами самые чувствительные точки, стимулируя продление и без того болезненного возбуждения. Оборотень бы не признался, но, продолжи целитель настаивать на отсутствии близости и дальше, Чонгук бы точно уступил, ведь желание мужчины обращаться с ним как с величайшей ценностью заставляло парня чувствовать себя слабым. И всё же, чувствуя все эти прикосновения, запустив пальцы в тёмные пряди тэхёновых волос, тот как никогда благодарил родителей за передавшуюся по наследству настойчивость. Занежив шею, Тэхён внезапно отстранился и мягко улыбнулся, услышав протестующий стон. С удовольствием наблюдая, как заполошно его мышка старается отдышаться, он не спеша расстегнул оставшиеся пуговицы чужой рубашки и обвёл подушечками песочные ареолы. Чонгук, наблюдавший за ним сквозь полуприкрытые веки, неровно выдохнул и стиснул бёдрами бока, дав понять, насколько прикосновения ему приятны. — Мой кроха такой чувствительный везде, где бы я его ни коснулся, — опалив бусины сосков дыханием, он приник к правой губами и втянул в рот, играя с вершинкой кончиком языка. Чонгука под ним выгнуло дугой, с малиновых губ сорвался первый громкий стон. — Как быть рядом с тобой терпеливым, когда ты такой?.. Вопрос был риторическим, но Чонгук в любом случае вряд ли его расслышал, поглощённый ощущениями. Тэхён не знал, откуда понабрался этих знаний, как и где правильно прикоснуться, чтобы сделать приятно, действовал по наитию и чувствовал себя счастливым от того, что Чонгуку с ним хорошо. Неровно глотнув воздуха, продолжив одной рукой поглаживать тёплый бок, вторую он опустил ниже и накрыл уже крепко стоящий чонгуков член, вынудив того жалобно проскулить и вцепиться пальцами в одеяло. Такая реакция на его пробные, неуверенные действия Тэхёну льстила и придавала смелости. Улыбнувшись и чмокнув горошину, он слабо прикусил ту зубами, всё так же наглаживая пах Чонгука, и удивлённо распахнул глаза, почувствовал крупную дрожь и влагу на брюках под своей ладонью. — Тебе даже не обязательно… быть внутри меня… чтобы мне… чтоб-бы я… — пытаясь отдышаться, Чонгук пуще прежнего порозовел щеками, смущаясь реакции собственного тела. — Ты в могилу меня сведёшь раньше времени, кроха, — уронив лоб ему на живот, Тэхён отстранился, чтобы стянуть с него брюки вместе с исподним: всё равно уже замараны. Заметив, что избавляться от своей одежды он не торопился, Чонгук капризно захныкал, пробравшись рукой ему под рубаху и красноречиво начав царапать ногтями кожу над поясом штанов. — И всегда своего добиваешься, верно я понимаю? — Я тебя столько лет ждал, Тэхён, — огорошили его очередным признанием. — С тех пор, как узнал о том, что такое любовь и как приятно быть любимым кем-то. Я искал тебя среди членов своей стаи, но сердце так ни к кому и не потянулось. Даже смириться успел с тем, что тебя не существует, а в день нашей встречи так торопился домой, что влетел в то дурацкое дерево и крыло себе сломал. Но знаешь, я бы сломал его ещё тысячу раз намеренно, если бы знал, что это приведёт меня к тебе. Сердце в груди от признания сжалось. Всё же его кроха был не по годам мудрым, его чувства и желания оказались более серьёзными и взрослыми, чем даже ощущал себя Тэхён. И потому, вновь губами к губам прижавшись, он накрыл того своим телом и принялся двигаться, имитируя полноценную близость. Чонгуков член потирался о немного грубоватую ткань его льняных брюк, получая нужную стимуляцию, Чонгук тихонько стонал, хватаясь пальцами то за одеяло, то за тэхёновы плечи, словно искал опору, которая поможет не потеряться в чувствах. А тех было много, Тэхёна буквально захлёстывало ими, они как будто усиливали его собственные, и пытаться сдерживаться стало гораздо сложнее. Он двигался плавно, но размашисто, целовал тёплую шею, щекотал языком соски, прикусывал кожу на груди и безостановочно оглаживал каждый сантиметр тела, куда только мог дотянуться. Ему было приятно, когда Чонгук, забываясь, елозил руками у него в волосах, крепко сжимая пряди и оттягивая их. А когда почувствовал, что тот снова на грани, Тэхён замедлил толчки и наткнулся на затуманенный тёмный взор. — Меня с первого взгляда твои глаза поразили, — шепнул Гук заполошно, пытаясь отдышаться, и кончиками пальцев погладил кожу под нижними веками. — Никогда не видел таких чистых зелёных глаз. Тэхён, смутившись от комплимента, нежно улыбнулся, потёршись носом о чонгуков, и на этот раз поддался рукам, что настойчиво тащили с него одежду. И касаться Чонгука всем телом, без преград, оказалось самым прекрасным, что он когда-либо чувствовал. Тело под ним было влажным от капелек пота, бёдра, обвившиеся вокруг его торса, липли к бокам, но ничего похожего на брезгливость он не ощутил — лишь безграничную нежность по отношению к своей мышке. Быть грубым с Чонгуком не хотелось, но пальцы словно по собственной воле проминали кожу на ягодицах и тонкой талии, оставляя после себя красноватые отметины. Однако, судя по тому, как нетерпеливо под ним ёрзал оборотень, того всё более чем устраивало. Использовав правую руку как опору, Тэхён ладонью левой обхватил оба их члена, простонав и сорвав стон с чужих губ, и принялся двигать кистью, принося им обоим удовольствие. Горячая плоть почти обжигала его ладонь, и глядя, как то появлялись, то исчезали в его кулаке пунцовые головки, ему приходилось ещё сильнее контролировать себя, ведь оказаться внутри этого тела хотелось очень сильно. — Я уступаю тебе с-сегодня, — шумно дыша, Чонгук обнял его за шею, притянув к себе поближе, и принялся хаотично зацеловывать лицо. — Но не думай… что так будет всегда. Однажды я соблазню тебя, ты сдашься и будешь моим. — Я уже твой, кроха, и не важно, как именно, — закрыв ему рот поцелуем, Тэхён ускорил движения рукой. Держаться и ясно мыслить, пока Чонгук так бесстыдно стонал и извивался под ним, сил почти не хватало. Видеть, как его пара совершенно в ощущениях потерялась и чувствовала себя в абсолютной безопасности с ним, под ним, не пыталась прикрыться или спрятаться от пристального взора зелёных глаз, возносило его едва ли не в рай. Тэхён ни с кем не был так близок прежде, никогда не занимался даже собственным удовлетворением, и потому испытывал лёгкую гордость и радость от того, что способен сделать своему крохе так хорошо. Стиснув их члены чуть крепче, поймал новый скулёж губами и сам глухо простонал в поцелуй. Чонгук, стремясь к желанному оргазму, нетерпеливо вскидывал бёдра навстречу движению его руки, создавая дополнительное трение, мстительно кусался, подгоняя Тэхёна. Хрипло выдохнув, он убрал ладонь под недовольно-капризное хныканье и потянул Чонгука на себя, поставив того на колени и повернув к себе спиной, заставил того ухватиться за изголовье кровати. — Сейчас, кроха. Чмокнув его во влажную шею, Тэхён провёл пальцами по промежности и слегка надавил на колечко мышц; рваный стон стал ему наградой за старания, хотя Чонгук и без того уже едва оставался в сознании и мог держаться вертикально. Разведя ягодицы в стороны, он принялся скользить членом меж ними, принося себе удовольствие, а чтобы его кроха кончил вместе с ним, вернул ладонь на чужую горячую плоть, принявшись одновременно толкаться пахом и двигать кистью. Эта сладкая пытка продолжалась недолго. Чонгук слишком отзывчиво реагировал на все его прикосновения, чтобы Тэхён сумел остаться равнодушным, и потому не слишком удивился, почувствовав дрожь их бёдер и жар, что разлился в паху. Чонгук, глухо вскрикнув, зашёлся в оргазме первым, выплеснувшись ему в руку и практически повиснув в его объятиях. При этом так сжал ягодицы, создав необходимое давление, что Тэхёну хватило всего пары движений, чтобы последовать за ним, кончив ему на поясницу. Уронив лоб на его плечо, Тэ шумно дышал и слышал чужое дыхание как сквозь вату от того, что уши немного заложило. Рухнув на спину, он подтянул к себе несопротивляющегося Гука, что улёгся на него сверху, уткнувшись лицом в шею; постепенно дрожь оставляла их, сердце успокаивалось, а дыхание приходило в норму. Уже отдышавшись, оборотень собирался сползти и лечь рядом, чтобы Тэхёну не было так тяжело, но он его не отпустил. — Полежим так, мне нравится чувствовать твой вес на себе, — тихо шепнул целитель, рассыпая по макушке своего крохи нежные поцелуи. — Я счастлив, что нашёл тебя, — успокоившись окончательно, почти промурчал Гук. — И готов вечность лежать вот так. Блаженно улыбнувшись, Тэхён расслабился и крепко Чонгука обнял, принявшись успокаивающе поглаживать по спине. Жар желания отступил, и теперь температура в доме не казалась такой уж тёплой, несмотря на то, что за окном ещё властвовал август месяц. Приподнявшись вместе со своей абсолютно не тяжёлой ношей, он умудрился вытащить из-под спины одеяло и укрыть их обоих, спасая от прохлады. Нехитрые поглаживания и его самого усыпляли, как и мерное сопение его крохи, что уже уплыл в царство снов. Уже проваливаясь в сон, он подумал о том, как удивительно иногда складывается жизнь: он так заботился о своём доме, а нашёл его в совершенно другом месте — рядом с летучей мышкой, которую нашёл в лесу. — Спасибо за твою неугомонность, — едва различимо шепнул Чонгуку на ухо, невесомо чмокнув в мочку. — И за то, что ты так упорно искал меня. Люблю тебя, кроха. Прижав Гука к себе покрепче, он уснул с улыбкой на губах, зная, что его чувства более чем взаимны.