Снег на моей голове...

Беременная еще потыкалась в телефон, показалось, даже с отвращением сунула его в карман, покрутила головой и обратилась почему-то к Ариадне: — А вы не знаете, где тут остановка автобусов? — Автобусы тоже в пробке,— напомнила Серебрякова. — Я не спрашиваю вас про автобусы, спрашиваю, остановка где?!— повысила голос девица. Ответил, как ни странно, Богдан, который выдал заученное нецензурное словечко в рифму. Мать матерщинника смутилась, мадонна на сносях побелела от злости, а блондинка неожиданно прыснула, совершенно непедагогично, но парень глянул на элегантную высокую женщину и тоже рассмеялся. — Вы надо мной издеваетесь?!— заистерила девица.— Я беременная! — Девушка, мы обе прошли ваш путь,— продолжала смеяться Ариадна,— так что в курсе, что вы не умираете. Даже близко — нет! Попуститесь! У вас нервов не хватит. Это только начало! Теперь громче всех хохотали старшие женщины, без слов понявшие друг друга. Дети! Да что эта девочка пока что знает про тяготы? Ее ребенок жив, здоров, всегда рядом с ней, она контролирует каждое его движение. Ей трудно? Так все самое сложное еще впереди! А если вспомнить, что дети — это всегда ответственность минимум двоих создателей, то все становится фундаментально проблематично! Со своими благодарностями и претензиями к Коле Ариадна дошла только через пару дней после непростого разговора с Антоном. Конечно, ни в чем с партнером не согласилась, да и с другом в нем тоже не согласилась. Много мужики понимают? Пока их не касается, все благородные д'Артаньяны, а как до дела доходит, так там такие критерии соответствия качеству и высоким моральным устоям, что куда бежать! Так что оставила свои страдания при себе, а большое человеческое спасибо понесла любовнику. Едва нашла в одном из классов. На удивление учеников не было, а сам преподаватель стоял у станка и усердно повторял раз за разом один и тот же странноватый комплекс движений: сначала делал круг ногой согнутой в колене, заводя максимально назад, потом то же самое повторял натянув сильно пятку, потом с разогунтой ногой, дальше с разогнутой и вытянутой пяткой. Раз за разом, то добавляя дополнительные элементы, то оставляя только базовые движения. — Что делаешь?— спросила в спину в растянутой футболке. Не оборачиваясь и не прекращая движений у станка, мужчина ответил: — У одного из моих подопечных при восстановлении повторная травма. Ищу варианты разрабатывать предыдущую, не трогая свежую. — Я мешаю?— уточнила женщина. — Нет,— остановился и повернулся лицом,— давно тебя не видел, Ариш. — Утром видел и вчера разговаривали вечером по видео,— напомнила Серебрякова. — Я не об этом,— подошел близко, приподнял подбородок и поцеловал,— больше об этом. Давно не виделись. — Надо увидеться,— обняла за шею. — Надо,— согласился мужчина, расстегивая верхние пуговицы на блузке,— но еще минимум неделю я несвободен для красивых долгих свиданий. Николай никогда не объяснял причин своей занятости, наверное, оно и к лучшему, не хотелось вспоминать про его семью, а вечерние обязанности — обычно семейные обязательства. — А мне сказали, что ты заслужил “большое спасибо”,— хитро улыбнулась блондинка.— Я готова отдать. Провела пальцами по шее любовника, замерла у широкого ворота футболки и отстранилась. — Закончишь, приходи в кабинет. Минут через пятнадцать. Будет неромантичное, короткое свидание,— развернулась и вышла из танцкласса. Это в плохоньком дамском романе пара семейных людей под сорок ежедневно запрыгивает в постель друг к другу и совершает простые движения. В жизни такого никогда не бывает, тем более, когда несвободны оба - связаны работой, семьями, множеством обязательств, нажитых за жизнь. У Коли были жена и сын, а еще его травмированные танцоры, у Ариадны — мать и дочь, а еще ее театр, деловые встречи... Боже, да столько всего было, что нельзя отложить во имя встречи двух неодетых тел на простынях. Тут бы успеть друг другу сказать “доброе утро” на бегу. Ценила, что Коля все же при этом умел организовывать незабываемые встречи, во время которых никуда не спешил. Жил моментом и ее научил, хотя бы научал. Но моментов было немного. Раз в две-три недели - уже отлично. А чаще - раз в месяц. Между этим только переписка, короткие разговоры в Школе, и каждый по своим делам. Неотлагаемым. И то, что задумала Ариадна — совершенное табу: Школа не место для оргий. Так что — только раз, больше не повторится. Никогда. Но в этот раз пусть будет разврат. Ноздри втянули воздух предощущения запретного развлечения. По-кошачьи улыбнулась, вставляя ключ от кабинета с внутренней стороны двери. Хоть время и позднее, не нужны даже совершенно случайные свидетели. Из шкафа для одежды вытащила туфли-стрипы. Обувь для танцев у Серебряковой была на любой вкус и хранилась вся на работе, потому что больше нигде не была нужна. В том же шкафу обнаружились чулки подходящего, то есть весьма развратного, вида. Больше, собственно, ничего и не собиралась менять в наряде, только уменьшать количество предметов и преград в доступе к телу. Собрала волосы в высокий конский хвост. Вынула косметичку и создала на лице максимально вызывающий, точнее призывающий образ. Голубые глаза в обрамлении стрелок и ярких теней стали сапфирово-синими. И без того полные, крупные губы, накрашенные яркой помадой цвета крови недавно убитого травоядного, требовали не просто поцелуев, а хищного обладания. Тени заостряли и без того заметные скулы. В красивом лице теперь каждая черта была хищной и призывной. Последними штрихами стали снятая и брошенная на спинку собственного рабочего кресла юбка и блуза, пуговицы которой были расстегнуты все, кроме одной, державшей соединенными на груди борта. При каждом движении подол открывал кружево белья, а кружево резинки чулок и без того не скрывалось ничем из оставшегося на женщтине. да и ягодицы прикрывались едва до середины. И надо сказать, все, о чем молилась Ариадна каждую минуту, пока ждала Николая — чтобы никто не вздумал появиться в этот поздний час под дверями ее полуоткрытого кабинета, кроме любовника. От такого стыда уж точно не отмоешься. Хоть ждала появления благодаримого от силы пару минут, успела изнервничаться, и тем, что кто-то застукает, и тем, что все это глупость, которая совершенно не понравится Коле. Коле понравилось так, что он на миг остолбенел, проводя взглядом от кончика почти двадцати сантиметрового каблука по всей длине ног, лежавших перекрещенными на столе, задержал удивление на полуоткрытой груди, а потом вгляделся в напряженно-призывное лицо начальницы. — Мне кажется, этот День Благодарения меня я буду праздновать как национальный праздник,— выдохнул, захлопывая дверь и поворачивая ключ в замочной скважине. Не подошел, подкрался к столу и прикоснулся к стопе в туфельке, провел рукой, сколько достал через столешницу. — Я все больше люблю свою работу!— замер пальцами на колене затянутом в чулок.— А можно мне всегда такое начальство?! Ариадна негромко засмеялась, сбрасывая мужские пальцы с ноги и одним движением возвращая стопы со стола на пол. Со стула поднялась, будто кошка потянулась. На стрипах она была выше Николая, завороженно глядящего, как неторопливо обходит стол полураздетая хищница. — Какие еще есть пожелания к руководящему составу нашей организации?- замерла губами у самого уха, ведя ладонью по ткани футболки.— Может, встречать подчиненных так? Подтолкнула, дав мужским бедрам упереться в столешницу. Сползла по натянувшемуся в струну телу как по шесту. Губы приблизились к паху. Белье и штаны стянула по бедрам в одно движение. Оставила темный след помады между подвздошной костью. В ответ на довольно яркую реакцию, выражаемую не менее яркими словами, снова тихо засмеялась: — Что за лексикон, Николай Сергеевич?! Вы же педагог, находитесь в стенах учебного заведения! Ответ звучал в этом кабинете тоже неуместно, хотя бы потому что описывал часть желаний подчиненного конкретно к этой ситуации и этой позе начальства, с продолжением и переменой поз. Второй поцелуй на бедре, остался еще ближе к паху. К моменту,когда темная помада прикоснулась к головке почти такого же цвета, как губы любовницы, все слова забылись, лишь судорожно сжимал опору за спиной, хотя хотелось ухватиться за длинный хвост и насадить на себя терзающий рот. Жар превращался в огонь лазера, его мощь чувствовалась губами, языком, ладонью, которая все же,не удержавшись, взялась за удобно предложенную прическу. И нет ничего более жестокого, чем прервать все движения почти у пика и подняться, чтобы стянуть футболку. Взгляд Николая был мутный, похожий на сумеречное ноябрьское небо, затянутое тучами. Сделала шаг назад, любуясь красивыми, напряженными страстью мышцами и тут же услышала: — Куда?! Поймал за центр грудины, ухватившись одновременно за блузку и бюстгальтер, притянул к себе так, что члень уперся в бедро возле резинки чулка. — Вам нравится моя благодарность, Николай Сергеевич?— досмеяться ей не дали, прижав грудью к столу, прогнув в спине, стянув кружево трусиков и пронзив до упора. — О да!— медленно извлекая член проговорил любовник и снова резко погрузился.— Пусть она будет полной! Громкой!Сильной! Каждое слово сопровождал новым толчком. Руками гладил тело под задравшейся блузой, задрал лифчик и подобрался под упирающуюся в стол грудь, оставляя следы пальцев на коже. неожиданно больно укусил в шею во время самого глубокого толчка и замер прижавшись, подрагивая бедрами,а потом снова припустил приподняв так, чтобы иметь возможность теребить соски удерживая за волосы, чтобы не дать снова опуститься полностью. Держалась руками, чувствовала его сразу и везде. Чувствовала себя кошкой, познаваемой котом, не дающим выбраться. Вдруг палец на груди как-то особенно точно коснулся вершинки соска и, сама не ожидая забилась в оргазме. Казалось, не отпустит новыми волнами электричества текущего через все тело, пока не оставит в покое грудь. А мужчина не оставлял до тех пор, пока сам не углубился максимально и не передал свои последние вибрации в женскую плоть. Прижимался сверху, пока совсем не ослабел и сам собою не выскользнул из нее, но продолжал гладить кожу под блузой, то живот, то спину. Расстегнул единственную пуговицу и снял, чтобы прижаться грудью к голой влажной спине: — Я люблю свою работу,— рассмеялся, целуя плечи и разогнул Ариадну не отпуская и продолжил целовать ключицы.— В такой форме от тебя я готов еще и наказания попробовать. Повернул лицом к себе, расцеловал грудь, недовольно натянул чашки бюстгальтера: — Как жаль, что мне необходимо уже бежать. А губы продолжали движение по телу и последний поцелуй остался на лобке. — Я не знаю, как буду ходить на обычные совещания,— смущенно доложил, натягивая футболку,— но ничего более возбуждающего, кажется,я никогда не видел до этого кабинета. Еще один жадный поцелуй, поворот ключа и любовник пропал за дверью. Можно было сказать, благодарность удалась, но внутри впервые стало пусто и горько. раньше Коля не отпускал ее сразу после, секс сменялся нежностью, нежность единением. В этом был самообман совместности. А сегодня получилось честно, как в жизни — пришел, восхитился, поимел и ушел. По сути для них правда — вот так. Любовь горчила истиной.