***
В звездном небе над спящей пустыней висели ночные светящиеся облака, пролегая над песчаными дюнами. Антилопы прятались в них от диких шакалов, пробегающих ущелья и косогоры, поджав хвосты и не смея нарушать тишину саванн. Блестящий ореол луны освещал заросли тамариска и золотистый теплый песок, похожий на мягкую нагретую постель. Прикрыв глаза и подложив руки под голову, Тэхен вдыхал запах табака, пыли и зноя. Гремучие змеи щекотали слух ползновением, смешиваясь с завываниями голодных гиен и исповедью молчаливых барханов. Под плечом он сжимал твердую обложку поэзии востока, внимая мимолетным звукам и чувствуя присутствие еще одного человека. На уровне инстинктов, обострившихся за годы службы в специальном назначении, миссий в разных уголках планеты и минувших пуль, так и не ставших для него роковыми. Он все еще жив. Он все еще дышит под сводом этого жестокого, но такого прекрасного неба. Намджун сел рядом с ним, вынув из кармана военной формы пачку сигарет и предложив сперва командиру. Тэхен благодарно кивнул, сложив ладони в форме лодки, пока огонек зажег кончик сигареты, разнося запах дыма по сонной долине. Мужчины протяжно затянулись, легкие наполнял никотин, необходимый, как кислород или глоток воды в разгар жары. — Чем дольше мы здесь, тем больше у меня ощущение, что я схожу с ума, — признался Намджун, негромко рассмеявшись с собственных смешанных эмоций. Тэхен понимающе сжал его плечо, выпуская изо рта сизые клубы и смотря на россыпь звезд, мигающих над ними в завлекающем традиционном танце индламу. — В такую жару люди полностью теряют над собой контроль. Они ничего не боятся. Им кажется, что им под силу все. Намджун внимательно глядел на его грубый, но умиротворенный профиль, хриплый голос обладал успокоительным эффектом, заставляя слушаться, повиноваться и делать все так, как он велит. Тэхен обладал харизмой лидера, побуждающей идти за ним, внимать ему и не сметь возникать. Взамен он давал им надежность, защиту и уверенность в завтрашнем дне. Его решительность порой пугала и одновременно вызывала уважение. Намджуну казалось, что у него есть четкий план действий на все случаи жизни. — Сколько мы уже здесь? — спрашивал он, пока командир стряхивал пепел на горячий песок, задумавшись на мгновение. Складка пролегла между его нахмуренными бровями, сделав без того суровое лицо еще более грозным. — Две недели. В правительстве хвалят наш отряд, — он ободряюще улыбнулся своему пулеметчику, разгоняя сгустившийся мрак в его сознании. Намджун радостно заулыбался, возведя глаза к громадным каньонам, покрытым темной красной дымкой. — Дни в пустыне кажутся бесконечными и слишком одинаковыми, чтобы не свихнуться. Эти караваны, которые мы останавливаем, набиты либо оружием, либо наркотой, — он выдохнул голубой дым: — Я слышал, отряд B17 вчера поймал караван с мотоциклами. Вот это я называю хорошим уловом. — Ты на рыбалке или на задании, Намджун? — по-доброму усмехнулся Тэхен, взъерошив его пепельные волосы. На его шее висел черно-белый платок, которым он прикрыл лицо, когда подул южный ветер. На короткий миг. — Правительство Южной Кореи послало нас сюда, чтобы мы остановили беспредел с нелегальной перевозкой оружия и людей. Они похищают и продают несовершеннолетних юношей из нашей страны. Дьявол, они вообще люди? Он напряженно сжал фильтр сигареты и, докурив, смял ее носком тяжелых ботинок, напряженно всматриваясь в далекие песчаные дюны, ставшие приютом для уставших животных. — На этом чертовом континенте все застряло в древности. Рабство, шаманы, оптические иллюзии, кости. Странные останки судов, — подхватил Намджун, покачав головой. — Это «берег скелетов», — командир опирается спиной о каменистое образование, раскрывая свой сборник. — Местное кладбище для кораблей, которые потерпели крушение. Альфа с широкой ухмылкой посмотрел на увлекшегося чтением мужчину, несмотря на свои внушающие страх мускулы бережно листавшего старые страницы книги. Единственная связь с реальностью, помогающая не сойти с ума. Тэхен невольно сравнивал марево сухих ветров с сыростью и холодом Южной Кореи, пустотой и ледяными глыбами Антарктиды, тропиками и влагой Центральной Америки. Никогда раньше он не испытывал подобного. Никогда раньше под ребрами не было такого покоя, очищающего разум и душу. Никогда раньше в каждой пылинке не таилось столько тайн, надежд, истории и слез. Пустыня Намиб умеет плакать. Петь серенады. Выть раненным зверем. Пустыня Намиб хранит в себе дыхание предков и мироздания. Ритмы в свете, Ритмы в цвете, Ритмы в звуке, Ритмы в движенье, Ритмы в шагах окровавленных ног, Ритмы в крови, текущей из-под ногтей, И все это ритмы… Ритмы… О, голоса истерзанной Африки!***
Вьючный караван с шестью верблюдами продвигался по красно-коричневому песку, обжигающему босые ноги, погонщики тихо переговаривались друг с другом, превозмогая непосильную жару, обрушившуюся на Намиб. Пустыня варилась в багряном зное, нагревающем скалистые плато и ветви колчанных деревьев. Ястреб пролетел в мутном зеленом небе, разрезанном длинными облаками, напоминающими гигантские цилиндры. Несколько юных парней в разодранных одеяниях, со спутанными грязными волосами, мазутными пятнами и каплями пота на белоснежных лицах. Они связаны за кисти прочными веревками, еле передвигаясь друг за другом и горбя спины от ударяющих прямо в лопатки солнечных лучей. Будто бы магматическая лава струилась по позвонкам. Погонщики били их хлыстами и похабно матерились, угрожая оставить их умирать прямо здесь. Без единого глотка воды, такого необходимого, что мозги атрофировались так же, как и голые ступни, обожженные горячим песком. Один из парней, что находился в середине и был меньше остальных по телосложению, разомкнул пересохшие до крови губы и прошептал умоляющее «пить», прежде чем рухнуть на землю. За ним невольно повалились связанные двое юношей, но удар хлыстом заставил их снова стать на шаткие ноги. — Вставай, белая тварь, — рявкнул мужчина в возрасте, тащивший их за собой, и замахнулся, чтобы привести его в чувство. — Спецназ! — завопил один из погонщиков, в ужасе глядя на приближающиеся со скоростью света внедорожники. Впереди ехал мотоцикл с командиром, который обладал внушающим телосложением и держал автоматом с прицелом прямо на них. Тэхен гневно играл желваками под тканью черной маски и стеклом тактического шлема, уворачиваясь от огненного залпа и подбираясь к каравану. Он выстрелил в метивших в него двух мужчин из дозорной группы и повалил их замертво, парни из его отряда подъехали на внедорожниках и быстро расправились с оставшимися вооруженными. Тэхен слез с мотоцикла и рванул на погонщика, забрав у него хлыст и с грохотом ударив его в череп рукоятью автомата. Уши норовило заложить от испуганных криков и слез юных парней, плакавших в унисон и терзавших отчаянными звуками его сердце. Еще не разучившееся сострадать и бившееся ради справедливости. — Тише, мы пришли спасти вас, — он опустил оружие и выставил руки вперед в примирительном жесте, медленно снимая шлем и показывая на флаг Южной Кореи на жилетке. Парни немного утихомирились, проследив за его действиями, и впились в спецназ по-детски наивными и боязливыми глазами. Тэхен за такие взгляды мог положить душу на алтарь, лишь бы страх исчез со дна их зрачков. Они слишком юны, чтобы переживать о смерти. Тэхен заметил лежащего на раскаленном песке парня и присел рядом с ним, осторожно приподнял его голову и, прижав к своей груди, полоснул его лицо водой из поданного Намджуном флюгера. Как только он разомкнул истощенные веки, командир поднес спасительную влагу к его губам и аккуратно напоил. Чистые, до неверия доверчивые глаза мальчика смотрели на него с нескрываемым восхищением и трепетом. — Ты как? — спросил Тэхен и ободряюще улыбнулся, стянув черную маску. — С-спасибо вам, — еле слышно поблагодарил парень, заалев припухлыми щеками и отведя смущенный взгляд от пристального взора командира. Тэхен помог ему подняться, предложив понести на руках, но мальчик замотал головой, стыдясь смотреть на него. Остальные бойцы помогали расчищать территорию и освобождали парней от стянувших нежную кожу веревок. — Надо же, какой дерзкий язычок, — послышался низкий смех Джиена, и мужчина резко повернулся к нему. Спецназовец схватил одного из мальчиков за подбородок и пошло облизнулся, пока тот вырывался, — сегодня я смогу насладиться им сполна. Следом за ним загоготали его друзья из отряда, развязно рассматривая сжавшихся парней, но не решаясь распускать руки. Тэхен напряг челюсть и в один шаг оказался рядом с ним, смерив почерневшим взглядом. Бойцы разом заткнулись, отступив от него. — Успокойся, — его суровый голос заставил Джиена непроизвольно сцепить зубы. — Никто из вас и пальцем их не тронет. Парни облегчено переглянулись и обменялись полуулыбками, проникаясь уважением и симпатией к командиру. — Да брось, спецназовцы хотят развлечься. Тем более, мы уже столько дней не… — Закрой рот, Джиен, — осек его Тэхен, сбросив с плеча его руку и схватив за воротник тактической ветровки. — Предупреждение делается первый и последний раз. Ты знаешь, что будет потом. Парень матернулся под нос, когда командир раздал указания и удалился к захваченному мотоциклу вместе с Намджуном. Его друзья без капли зависти осмотрели его, помня, как одному бойцу за непослушание Тэхен прострелил колено и оставил истекать кровью, пока их отряд двинулся дальше. Над ним собрались гиены и обглодали его кости. Пустыня Намиб не оставляет предателей в живых. Ты бороздил моря, ты охотился на китов, доходил до Америки в поисках приключений и не всегда возвращался. Твои ладони в мозолях — на веслах ты не раз выходил в открытое море. В бушующем океане ты пережил немало часов мучительного ожиданья, но еще больше долгие штили душу твою томили. В аду корабельных котельных ты уголь бросал в раскаленные топки и в мирное время, и во время войны. Тэхен надевал тактический шлем, чтобы поехать дальше по караванному маршруту, пока парней собирались отвозить в безопасное место для возвращения в родную страну. Песчаные бури норовили бороздить каньоны и ущелья в канун дневного света. К нему подбежал юноша, которого он напоил водой, и, сверкая благодарными глазами, поднялся на цыпочки и оставил короткий поцелуй на его скуле.***
Солнце во время ядовитого самума озарилось багрово-кровавым шаром, темная желтая мгла окутала песчаные дюны, поднимая вихри из пылинок, осколков, розового тамарикса и кустов изумрудной растительности. Свирепый ветер сдувал с серых барханов скрипящий на зубах песок. Знойный ветер пустыни поднимался над долинами, освещая пурпурным облака и заволакивая утренний небосвод беловатым покровом. Внедорожник хаммер рассекал опаляемые косыми лучами камни и заросли саксаула, броня и стволы жгли загорелые ладони, каналы с живительной водой оставались далеко позади песчаной бури, утихомирившейся спустя мгновение. В мареве оно казалось вечностью. Муторные капли дождя оросили запекшуюся землю, поднимая облака пара над красными барханами. Пустыня Намиб благословила их своим плачем. Вытри, Африка, слезы! Наши души испили из всех родников горькой доли и славы. Наши души открыты сверканью твоей красоты, ароматам твоих лесов, волшебству твоих вод, сини твоих небес, ласке твоих лучей, чарам зелени в перлах росы. Тэхен протянул руку навстречу прозрачному дождю, держа другой руль внедорожника. Антилопы выбежали из громадного каньона навстречу необходимой влаге, ловя ее кристально-чистыми глазами, за ними погнались шакалы, возобновляя дикие правила. Закон джунглей, окаймленных бесконечными саваннами. Вытри, Африка, слезы! Возвращаются дети твои. В их ладонях дары, в сердце — любовь. Возвращаются, чтоб тебя облачить в одеянья мечты и надежд. Навстречу им неспешно шел вьючный караван из десяти верблюдов, набитых повозками с разносортным товаром: китайскими шелками, фарфором, древними скульптурами и статуэтками. Погонщики были в простой одежде и без оружия и сохраняли мирное расположение духа. Последний груз был покрыт белой тканью и привлекал внимание своими размерами, слышался громкий лязг металла. Тэхен нахмурил брови и натянул черную маску на лицо, замедляя скорость и езжая прямо на них. Внедорожники двинулись следом, он надел тактический шлем и темную ветровку с изображением родного флага, заряжая автомат на ходу. Погонщики до последнего держали невозмутимые лица, но их бегающий по сторонам взгляд и нервные движения руками выдали их с потрохами. Командир отдал приказ, и спецназ выпрыгнул следом за ним из машин, выступая вперед с заряженными пушками. Раздались фразы на одном из диалектов гереро, погонщики вытащили из повозок огнестрельное оружие и пустили в них залп. Потасовка длилась несколько минут, несколько бойцов отделались легкими ранениями, в то время как из бандитов остались лишь пожилые мужчины, не имевшие при себя оружия. Их лица были испещрены гримасами ужаса и первобытного страха. Тэхен смерил их недовольным взглядом и подошел к застланному белым покрывалом грузу, внимательно осмотрев его и предположив, что это была клетка. Он протянул ладонь к подолу, но разнесшийся над ухом вопль заставил одернуть ее и обернуться. Один из стариков рухнул перед ним на землю, будто бы от удара молнии. Он смотрел расширенными глазами на клетку, его тело словно схватили судороги, а пальцы совершали непроизвольные действия. — Не освобождай его, — мантрой повторял старик, разглядывая пустоту и одновременно — весь материк. — Он принесет гибель всей Намибии. Впервые за все летние дни в пустыне пошел дождь. Его племя оплакивает его. Его племя требует вернуть его. — Кто он? — в подступающем напряжении спросил Тэхен, закипая от дерганий, похожих на вселение злых духов, которыми кишит Африка. Но он слишком погряз в светском водовороте научного прогресса, чтобы верить в мифы и легенды земли солнца. — Ямината, — произнес посиневшими губами старик, его вены норовили лопнуть, глаза закатились к зеленому небосводу. Бойцы окружили его, в непонимании осматривая то своего командира, то клетку. — Принц и ребенок пустыни. Его самый древний обитатель. Если его не вернуть в родное племя, Намибию настигнет смертельная засуха, которая убьет все живое, океан иссушится до последней капли воды, а каньоны распадутся. Трупы животных и птиц будут устилать пески, как одеяло. И в воздухе застынет привкус ядовитого самума. Его племя оплакивает его. Его племя требует вернуть его. Тело старика передернуло, возведенные к облакам глазницы заволокло кровью, окрасившей его темные скулы. Он упал замертво прямо под ногами Тэхена, скептически нахмурившего брови. — Жара спутала ему мозги, — хмыкнул Намджун, но на дне его зрачков залегли сомнения. Командир подошел к клетке, велев бойцам оставаться на местах, и резко сдернул белое покрывало, рассыпавшееся, как золотистая пыль, гонимая сухими ветрами. Он выставил автомат перед собой, целясь в нечто внутри железных оков. Тэхен бы никогда не посмел назвать его человеческим именем. Волнистые аспидные пряди струились до плеч, как водопады, в них вплетены алые бутоны. Цвета, которых нет в природе. Запах, которого не существует в галактике. Массивные хрустальные украшения обрамляли каплями щеки и обнаженные плечи, острые ключицы. Белое одеяние едва прикрывало хрупкую грудь, струясь по торсу и тонким босым ногам. На изящных лодыжках и кистях были браслеты из драгоценных камней, переливающихся под покровом багряного солнца. Широко раскрыты глаза, Мои раскрыты глаза, Они в исступленье, они в исступленье Глядят на тебя. Юноша с гладкой кожей без единого изъяна, похожей на кристалл, поднял на него свои густые ресницы, напоминающие шипы на плодах нара, дыни пустыни. Тэхен застыл с заряженным оружием, направленным прямо на него, неотрывно глядя на него сквозь броню тактического шлема. Чонгук видел удивление, смятение и восхищение, переплетшееся в его угольных глазах, обжигающих его нежные венозные сплетения. Черная маска закрывала половину лица спецназовца, военная форма выделяла его натянутые как канат мышцы, готовые содрогнуться от напряжения. — Кто ты? — будто бы чужим голосом спросил Тэхен, боясь моргнуть и проснуться под сенью ночного небосвода, усеянного одинокими звездами. Ты не можешь оказаться миражом. Плодом моего больного воображения, сходящегося с ума под палящим зноем. Я причесываюсь и гляжусь В зеркало твоих глаз. Не страшись… Если голос мой задрожит, Если будет невнятна речь, Если загадочна будет строка, Если зубами вопьюсь в камыш, Не страшись. Слышишь, льется кровь бедняков, Не оттого ли и у меня Сердце в крови? — Намае то нен, — шепот розовых губ проник в виски Тэхена колыбелью мироздания. Он его не понимал, но чувствовал на кончиках пальцев. Чонгук поднялся с грациозностью, ходя вокруг него и принюхиваясь, как дикий зверек перед прыжком на хищника. Он клацнул зубами, показывая свою враждебность огнем в глазах и во рту, шипящем проклятия. — Кета гхэ суэра, зкиа тиу днетти, — с его языка сыпались колючие фразы, оседавшие под ребрами командира, готового слушать их вместо тысячи и одной сказки перед сном. — Ты идешь с нами, — отрезал Тэхен, убрав автомат и отойдя в сторону. Он жестом указал ему на выход из клетки, к столпившимся в неверии бойцам, рассматривавшим его, как диковинный трофей. — Нема отто гхена! — Чонгук снова зашипел и впился в него недоверчивым взглядом. Тэхен смотрел на него через стекло шлема, проявляя неизвестное до сих пор терпение, и медленно опустил автомат на землю, выставляя чистые руки перед ним. — Опустите оружие и разойдитесь, — велел командир, не сводя с него проникающий в сухожилия взор и протягивая свою ладонь. Гнев на мгновение сменился на милость, Чонгук неуверенно посмотрел на спецназ, отошедший от клетки на пару метров, затем на мужчину, ожидающего его ответа. — Не бойся нас, Ямината. Мы пришли помочь. Пальцы Тэхена обожгла маленькая ладонь, разукрашенная росписью хной и украшениями с драгоценными камнями. Темная подводка в уголке глаз, чей разрез вещал ему о древних рунах, ритуалах, потерпевших крушение кораблях, сиреневом опиуме и газелях, рассекающих голубые пустыни. От его кожи пахло темной охрой, ядовитыми ветрами и розовой водой. От него пахло самумом. Он был похож на катастрофу. Он был похож на идола. Речь древесной листвы ветра, цветов и вод — Это тоже язык, Невнятный уху людей. Считайте, что я деревцо, ветер, цветок, вода, И вслушивайтесь в меня.***
Созвездия водились в вихре фиолетовых облаков, обволакивающих пустыню Намиб, ее песчаные дюны и желтые барханы, ущелья и долины с бирюзовой растительностью, служившие кормилицей для зебр и слонов, вбиравших в себя очертания бордового закатного солнца Африки. Тэхен сидел у крупного серого камня, подогнув одно колено и погрузившись в чтение сборника трогательных лиричных стихов востока. Жизнь кипела в его жилах, оседая вкусом свободы на языке. Ее можно было почувствовать только на этом континенте, забытом людьми, но излюбленном духами. Позади располагалась палатка Яминаты, которую, как верный жнец, сторожил он сам, пока они не смогут найти его племя и вернуть семье. Он уловил тихие шаги рядом с собой и поднял голову на принца пустыни, светящего в ночи в белом одеянии. Его молочное тело было увито благоухающими цветами, пальцы и оголенные плечи расписаны красной хной в удивительных узорах. От него исходил аромат древности, розовой воды и эфирных масел, обладающих целительным эффектом. Чонгук присел рядом на теплый песок, завлекая в глубину чарующих аспидных глаз. Тот, кто посмотрит на тебя — покойник. Я пленник темноглазого жреца, зовущего меня в царство мертвых. Я с глубокой тоской думаю о твоем бессмертном будущем… Другие придут — и оставят отзвук хваленый тебе — и погибнут, как я… Да, только в грядущих веках, когда я узнаю, что полет любых экзальтаций бесцелен, что молчанье — лучший путь до тебя дотянуться, когда от плоти твоей бронированной прочь отлетит рикошетом рад всех эпитетов и будут ненужны слова; когда день станет прозрачным и все прозрачность поймут, когда священник у алтаря не будет стоять и все поэты земли исчезнут навеки, вот тогда наконец тобой овладею, тобою, чей образ храню, словно скряга, в моем к тебе взывающем сердце. — Не спится? — полушепотом спросил Тэхен, не мигая наблюдая за его всепоглощающими, заинтересованными глазами, скользящими по страницам книги. Они пахли старостью и мускатным орехом. Чонгук указал на блестящий ореол синей луны, бросающей блики на скалистые плато. Но командир смотрел на его скулы, переливающиеся кристаллами, и вьющиеся волосы, колышущиеся под натиском легкого ветра. — Ттена осуо омре бхеа, гнова хлеа муттао, — припухлые губы Яминаты ведали ему о том, чего он никогда не сможет понять разумом. Некоторые вещи можно постичь только сердцем. — И где нам искать твое племя? Как вернуть тебя к ним? — Тэхен словил его любопытный взгляд, блуждавший по его черной маске, сплетениям вен на жилистых, обгоревших под зноем руках. Чонгук глотал удивление, как чужестранец мог быть настолько внушающим. Его тело будто бы было высечено из твердого камня, мышцы напрягались от каждого движения, приковывая к ним внимание. Тяжелый взгляд из-под густых бровей стоял в его сознании, как проклятие богов, мешая добрым снам. Новое влекло его за собой. Чужестранец выглядел так, что не страшно было умереть на его руках. Тэхен протянул ему зеленые плоды нара, дыни пустыни, обросшие шипами, как броней. В точности, как язык юного принца, шепчущий проклятия. Он не чаял души, что одно из них постигнет отряд в скором времени. Чонгук поднял на него влажный, мерцающий, как у золотых антилоп в дебрях песчаных дюн, взгляд. Тот, кто посмотрит на тебя — покойник. Он благодарно принял плод, соприкасаясь с его горячими руками и вызывая табун мурашек вдоль позвонков. За одно случайное касание принца пустыни он мог бы отдать свою жизнь. Чонгук отвернулся обратно к небосводу, соединяя пальцем созвездия, и улыбнулся краем мягких губ, затем протянул узкую ладонь, увешанную звенящими браслетами, к месту под ребрами командира. Собирая кожей его безумное сердцебиение. Ищи ответы внутри, а не снаружи.***
Туманная влажность и обильно выпавшие капли росы лежали на двух крупных листах вельвичии, увековеченной на гербе Намибии, как древнейшая обитательница пустыни, преданная ей до самого последнего вздоха. На светлом небе цвета индиго гуляла утренняя прохлада, в каньонах ютились гикконы, хвостатые гадюки и страусы в поисках пищи перед тем, как непосильная жара сломит волю и оставит задыхаться в жажде воды. Внедорожники разъезжали по своей зоне боевой ответственности, вертушки летали вдоль тропы по зоне, выискивая караваны. Тэхен сидел за рулем хаммера, неспешно езжая по еще не горячему песку и пуская пыль от мощных колес. Он круто поднялся на каменистом склоне и поехал быстрее, пока прохладный ветер остужал запекшиеся мысли. — По курсу автомобильный караван, три машины «додж» и один мотоцикл, в бандгруппе десять человек, все вооружены. Спустя час после воздушной разведки местности по рации раздается голос пилота, вселяющий воодушевленный гул среди всего отряда. Новая добыча. — Действуем осторожнее, чем обычно, — велел Тэхен, сохраняя невозмутимое выражение лица, но напрягшиеся на руле ладони выдавали его, — Мы устроим засаду. Сначала пойдет группа прикрытия, затем досмотровая на двух вертолетах. После того, как они остановятся, снижайтесь, но не слишком сильно. Скорее всего, они начнут стрелять. Бросьте в них фугасы. Не выпрыгивайте до тех пор, пока мы не подъедем. Он отключил рацию после того, как услышал общее «понятно», и набрал скорость. Вертолеты подлетели ближе к автомобильному каравану согласно приказу, бандиты открыли артиллерийский огонь, как и сказал Тэхен, и спецназовцы кинули в них несколько фугасов, с оглушительным взрывом раскидавших их по всей зоне. Мотоцикл японского производства и машины «додж», боеприпасы и несколько килограмм наркотиков были конфискованы. Захваченная техника оставалась с ними на случай необходимости, представившейся бы скорее, чем они ожидали. Тэхен ехал обратно на высокоскоростном мотоцикле к зоне, где они остановились в прошлый раз. Пальмы покалывали от нервного напряжения и предвкушения новой встречи с принцем пустыни. Он похитил его мысли. Он разрушил его железные баррикады, сея на них алые цветы. Он в его веках жил видением с хрусталем на щеках и хной на острых ключицах. И под ребрами кололо осознание, что с ним придется расстаться в одно мгновение. Ради баланса вселенной и галактик. Во имя древности, священных духов и его долга. Он — на земле солнца, ребенок пустыни, детище Африки. Сам Тэхен — на стороне закона, войн и справедливости. Грозное море ждет меня вновь. Дай мне, любовь, выплакать горе. Плоть, как раба, в путы возьмут. Душу — ее не увезут. Сладко с тобой, горек отъезд. Горе изъест, жить надоест. Если умру в дали безвестной, волею бога дома воскресну. Я не уйму слез расставанья. Нет моему горю названья.***
Рядом с палаткой поднимался красноватый дым, напоминающий взрыв гейзеров. Пряный, восточный аромат окутал караванные маршруты, снедаемые порохом и гнетом оружейного огня. Колчанные деревья и заросли пустынных растений впитали в себя знакомые дуновения, песчаные барханы отзывались песнью святых предков. На девственном голубом небе проплывали пышные облака, рокот хвостатых гадюк отражался от нагретой земли. Чонгук прикрыл крашенные охрой веки, на его запястьях и упругой шее звенели золотые браслеты и колье, узоры от хны вились по белым бедрам и легкому зеленому наряду. На его лбу был обруч из золота, пальцы держали чашу, от которой исходил целительный пар. Спецназовцы, оставшиеся охранять территорию, с недоумением смотрели то на него, то на странный ритуальный обряд. Некоторые трусили подойти ближе, стараясь держаться подальше от веяния древности. Но больше всего — от гнева командира, запретившего приближаться к принцу пустыни. Без руки или ноги никто не рисковал остаться. Джиен, куривший сигарету и терявший любой страх под напекающим голову зноем континента, тайком наблюдал за ним. Ему срывал тормоза вид юного парня, тянущий к себе прочными нитями. Его экзотическая внешность дурманила сознание, и мужчина готов был поклясться, что он владеет черной магией. Он смял сигарету носком ботинок и решительно двинулся к нему, пока командира и остальных не было в зоне. Его верный пулеметчик Намджун отправился забирать провизию и не должен был вернуться до заката. Джиен встал вплотную к Чонгуку, с прикрытыми ресницами шепчущего подобие молитв и поднимавшего чашу над красными облаками дыма. — Иди сюда, — он больно схватил принца за тонкое плечо, поднимая. Чонгук пытался вырвать руку, шипя прямо в лицо: — Ттхео веон! — Давай найдем твоему рту более приятное применение, — усмехнулся Джиен и потащил его за собой, пока он отчаянно вырывался и бил его в спину маленькими кулаками. — Мразь, — выплюнул он и ударил принца в лицо, отчего он пошатнулся и упал на землю. Чонгук уставился неверящими, уязвленными глазами в маисовые пески под пальцами, сжав горстку в поступающем гневе. Тучи сгущались посреди дневного пекла над пустыней Намиб. Бойцы удивлено посмотрели на темнеющие облака и проблеск молнии. Рев мотоцикла и следовавших за ним внедорожников отвлек их внимание. Чонгук вскинул голову и впился гордым, покалеченным взглядом в Тэхена, ехавшего за рулем. Лицо его до глаз прикрывала черная маска, солнцезащитные очки спасали от палящих лучей, тактическая жилетка поверх темной футболки защищала крепкий торс. Оставив за собой небольшой ураган из пыли и песка, он слез с мотоцикла и рывком направился к сидящему на земле Чонгуку, помогая ему подняться. Принц сжал его крепкое плечо, рвано дыша и не справляясь с собственным глупым сердцем, бьющемся, как пойманная газель. Тэхен одарил его беспокойным взором, зацепив красные следы на щеке, и на дне зрачков пролегла убийственная нотка. Он спрятал его за свою широкую спину и вгрызся яростным взглядом в Джиена, что принялся незамедлительно отступать. Командир настиг его в несколько шагов и, схватив за воротник тактической жилетки, повернул к себе и ударил локтем в лицо. Из носа бойца хлынула кровь, дезориентируя на минуту. Тэхен швырнул его себе под ноги и ударил коленом в уже сломанный нос, выдавая грозным рыком: — Я же сказал тебе не трогать его. Джиен достал из внутреннного кармана складной нож и, под громкий оглас Чонгука, полоснул им по боку Тэхена, когда тот нагнулся для очередного удара. В небе пустыни показались первые дождевые капли, смешиваясь с порывами ядовитого самума. Когда я вижу кровь, стекающую в низины, Черных деревьев дрожь, Боль согбенных пальм, Я знаю: ты должен сгинуть, Ты, не принесший света, Зло сотворивший, ты. Тэхен напряг челюсть и отступил, чтобы затем выхватить из его рук нож и полоснуть им пару раз самого бойца. Недостаточно, чтобы убить, но достаточно, чтобы им полакомились местные голодные шакалы, уже выходящие на охоту из-за косогоров. — Оставьте его здесь, мы отправляемся на другой караванный путь, — приказал Тэхен, смерив бойца разочарованным взглядом, затем переведя тревожный на Чонгука, застывшего позади него. — Прости за это. Не бойся, тебе больше не причинят вреда, — как можно мягче изрек он, подходя ближе. Спецназ возился с захваченной техникой и боеприпасами, загружая все во внедорожники для скорого отъезда. Чонгук стеклянными глазами впился в ранение командира, разрезавшее ткань футболки. Из него текла густая кровь, марая горячие пески. — Гхиа деббе куиа су анда, — произнес он дрожащими губами, указывая на его свежую рану. — Это ерунда, — попытался успокоить его Тэхен, впервые за все время операции улыбнувшись. Искренне, не скрывая, как приятно получить от него переживание. Чонгук сдвинул тонкие брови, показывая свое недовольство, и отрицательно мотнул головой. — Бене тэа, — он развернулся и пошел к своей палатке, вынуждая пойти за ним. Тэхен прижал ладонь к кровоточащему месту внизу ребер и пригнулся, чтобы войти в обставленную разносортным добром палатку. Нагретую землю устилал покров цвета жженой амбры, большие подушки коричневых и бордовых тонов, красиво сложенные одеяния, вазы с росписью, орнаментами и сундук с украшениями. Здесь пахло пустыней и эфирными маслами. Здесь пахло Чонгуком. Тэхен присел на одну из подушек, огибая взглядом очертания хрупкой фигуры принца. Его медовые бедра под изумрудно-зеленым одеянием, открывающим живот и ключицы, усеянные золотом. Они переливались звоном, когда он присаживался совсем близко, соприкасаясь своим голым коленом с его в военной форме. Волосы вились, как шелк с вплетением цветов, угольно подведенные глаза выдавали в нем нечто от другого мира. Иного, загадочного, непостижимого. Покрытого завесой тайн и темной магии. Тэхен оперся на ладони и откинулся назад, с затаенным дыханием наблюдая за тем, как принц осторожно задрал черную ткань его футболки. Он промокнул платок в мутной воде, источающей аромат мирры, и протер кровь с его бока. Кожа командира была бронзовая, твердая, как железо, стянутая боевыми шрамами и рельефом крепких мышц. Чонгук старался не отвлекаться, заготавливая специальную мазь, которую делали в его племени для обработки ран. Тэхен не смел сглотнуть и нарушить это мгновение, похожее на сон после дозы дурмана или опиума, плавящего рассудок. Он завороженно следил за ловкими пальцами, наносящими целебную мазь на его кожу, и непроизвольно напрягся. Отяжелевшее и участившееся дыхание выдавало его с потрохами. Принц уловил это волнительное изменение и прикусил нижнюю губу, силясь не улыбнуться. От командира исходил аромат стали, мускуса и зноя, путавшего мысли и ускоряющего пульс под ребрами. Розовой тканью прикрыты бедра, тело — черное, как антрацит, татуировки узор и твердые груди. Улыбка ребенка, кольца волос, как пружина, упруги, на голове — корзина с плодами, сочные губы, которым нужны поцелуи и сласти. Тэхен посмотрел вниз на его обнаженные, хрупкие плечи цвета меда, витиеватые узоры хной, острые колени, совсем рядом с его ногами, и раскрытые губы оттенка багряного заката. Ты — мое первое испытание, которое мне не суждено пройти. Проклятая, прекрасная и порочная земля Солнца.***
Спустя несколько часов езды в обжигающем пекле внедорожники остановились в новой зоне боевой ответственности, разбили палатки и прилегли на заслуженный вечерний отдых. Командир лично проверил присутствие каждого, скрыв удивление от известия об оставленном позади Джиене, которого поглотил один из самых свирепых сухих самумов, нагрянувших сразу после их отбытия. Тэхен невольно вспомнил враждебный взгляд принца, направленный на бойца, и сопоставил его гнев с немилостью самой природы. Нарекая себя сошедшим с ума. Он узнал последние новости от прибывшего обратно Намджуна, распределившего на всех провизию, и отправил его на заслуженный сон. Мужчина засунул руки в карманы темных военных брюк, принимая в спину в тонкой черной футболке дуновения приятного ветра, и решил прогуляться вдоль оберега. Приливы манили его к себе прохладой и чарующими серенадами. Тэхен проходил мимо палатки Чонгука, из которой доносились ароматы эфирных масел и благовоний, и остановился на короткую секунду, обдумывая внезапный порыв зайти к нему. Он тряхнул головой и подавил в себе ненасытное желание видеть его хмелящий, путающий сознание облик с примесью темной магии. Он занимал слишком много пространства в его мыслях. Лазурные мурлыкающие воды Атлантического океана омывали бесконечные золотистые пески «берега скелетов», большие валуны и холодные глубокие течения привлекали бакланов и фламинго, розовыми перьями вздымающими вверх к сапфировым облакам. На дне соленых вод добывали алмазы, здесь встречалась иллюзия «зеленый миг», когда на закате лучи отражались от песчинок воздуха, создавая впечатление, что небо окрасилось в изумрудный цвет. мой господин Ритм я ласкаю упругую кожу барабанов самыми кончиками пальцев во мне рождается рокот мой господин Ритм я пробую на прочность их крутые бока как ребенок делает первые шаги во мне поднимается ветер мой господин Ритм мой господин Ритм я врываюсь в их завершенную форму я требую открыть мне ворота во мне дрожит земля мой господин Ритм мой господин Ритм мой господин Ритм Ямината похож на иллюзию. На одинокий, самый прекрасный цветок бескрайней пустыни. Ямината похож на зов предков. На необратимое, самое искомое бедствие. Чонгук сливался с рокотом бушующих волн, омывая в них свои голые лодыжки и босые ноги, едва прикрытые небесного цвета одеянием. Его обнаженные ключицы покрывали мерцающие кристаллы, как и впалые щеки оттенка персика. В кудрявых смоляных волосах прятались маленькие белые бутоны, разукрашенные хной руки увешаны украшениями из драгоценных камней. От него пахло самумом, колыбелью пустыни и целебными маслами. Тэхен боялся сморгнуть его, как мираж, уставшему путнику кажущийся оазисом. Он подходил к нему все ближе, оголяя всего себя изнутри и умывая руки. Он перед ним бессилен. Кто изваял тебя из темноты ночной, Какой туземный Фауст, исчадие саванны? Ты пахнешь мускусом и табаком Гаванны, Полуночи дитя, мой идол роковой. Чонгук пропускал капли соленого океана меж тонких пальцев, они поблескивали, как горный хрусталь на его лице. Его губы трогала мягкая, таинственная улыбка. Ни опиум, ни хмель соперничать с тобой Не смеют, демон мой; ты — край обетованный, Где горестных моих желаний караваны К колодцам глаз твоих идут на водопой. Принц посмотрел на него своими бездонными глазами, мечтательными, как у колибри, волнительными, как у золотой лани. Командир видел в них самого себя и целое мироздание, приблизившись вплотную и улыбнувшись краем рта. Чонгук обжегся о его проникновенный взгляд, впервые видя его без маски, рассматривая его грубые черты лица, сухую кожу и обветренные губы. Он захотел смазать их целебным маслом, чтобы трещинки затянулись, но лишь робко отвернулся к вишневому закату, сеющему на пустыню блики оранжевого солнца. Тэхен медленно ходил за ним, слушая шум прибоя, остужающий зыбучие пески, и вдыхал его диковинный аромат, норовящий запомниться на всю жизнь. Он не сможет высечь его из памяти, даже если впадет в кому.Xan And Duma Say Goodbye - John Debney & George Acogny
С наступлением темноты небо цвета индиго усеялось россыпью звезд, освещающих белесый песок и берег, к которому они вышли спустя долгое мгновение. Чонгук грациозно присел, дружелюбно взглянув на командира, что через мгновение оказался рядом. Задевая своим внушительным плечом его и окутывая уже знакомым запахом стали и мускуса. — Кнеа тоо анда? — беспокойно спросил принц, указав подбородком на его рану, которую он помог обработать. Тэхен засмотрелся на его сияющий профиль, мерцание кристаллов и пухлость розовых губ. Он моргнул, переместив внимание на свое ранение, зажившее удивительно быстро после его целебной мази. — Благодаря тебе все прошло. Твои руки обладают магией, — улыбнулся во второй раз командир, чувствуя себя сейчас счастливее, чем за все двадцать семь лет жизни. Смотря на ребенка пустыни, вдалеке от цивилизации, на континенте, поцелованном солнцем. Под сенью святых предков, проклятием племен и зноем Африки. Чонгук отзеркалил улыбку, позволив себе приблизиться к его плечу и положить на него голову. Как он мечтал с самого будоражащего момента в палатке. Тэхен не шевелился, позволяя себе прикрыть веки и вдыхать его пленяющий аромат, дрожь по венам и томящую истому в низу живота от его близости. — Как тебя зовут? — после долгого молчания спросил командир, нарушив их гармоничную тишину. Не ожидая, что Ямината поймет его и ответит нежным шепотом: — Чонгук. Он вопросительно взглянул на мужчину, немо прося того же. — Тэхен. — Тэхен, — смаковал его имя на языке Чонгук, улыбаясь мелодичному звучанию. Командир не отрывал чернеющего взгляда от его похожих на бутон камелии губ, сходя с ума от того, с каким трепетом принц называл его имя. Он осторожно протянул ладонь к его щеке, блестящей хрусталем, и приник к сладким губам своими, встречая тихий выдох и податливость. Тэхен проник языком в его теплый рот, лизнув на пробу небо, и смял мягкую кожу на нижней губе. Чонгук опустил ладони на его твердую грудь, чувствуя биение воинственного сердца, и наклонил голову, давая полную власть над собой. Объявляя капитуляцию. Командир поцеловал изгибы его медовой шеи, цепляя кристаллы, алмазы и драгоценные камни во впадинках его ключиц. Даруй любовь и попроси любви взамен, Куда же боле? Ты мой сладчайший плен, Сладчайшее безумие неволи. Ты тень кинжала на моей груди, Ты сгусток крови, приступ боли, Ты корабля крушенье. О, море, погоди Тянуть меня в свою пучину. Моя кончина – Предвкушенье. Воскрешенье впереди. Тэхен стянул футболку через голову, увлекшись глубоким поцелуем и его чарующим ароматом, и подложил ее на песок под спину принца. Он обнял его за тонкую талию одной жилистой рукой с выпирающими венами и шрамами, удерживая на своих коленях и прижимаясь губами к его щекам. Чонгук слега прогнулся в пояснице, окольцевав руками его шею и зарывшись в темные волосы. Приливы приносили с собой песнь рокочущего океана, забирая пески барханов, передавая приветствия высоким дюнам. Там нашли обитель гепарды, преследующие антилоп. В кобальтовом небе кружила ледяная величественная луна. Тэхен нарочито неспешно стянул с его аккуратных плеч голубое одеяние, покрывая поцелуями каждый сантиметр персиковой кожи. Наидревнейшая столица грусти – Это я И боль моя. А государство – твое тело, И нет мне дела До карты мира, И до эмиров Мне не нужны чужие страны. Лишь боль моя – моя страна, А раны – То фараонов письмена. Я отправляюсь караваном боли В Китай по воле Моих халифов из Дамаска, И там как в сказке И я, и боль моя, и все мои напасти Бесследно сгинем у дракона в пасти. Тэхен бережно уложил его на темную ткань посреди песчаного золотистого берега, нависнув сверху между его разведенными коленями. Он опустил горячие губы на внутреннюю сторону его бедер, разукрашенных хной, поднимаясь дорожкой поцелуев к тазобедренным косточкам и не веря, что человеческая талия может быть настолько узкой. Чонгук обдавал его ухо дрожащим дыханием, царапая ногтями напряженные мускулы, крепкие плечи и бицепсы, ощущая под пальцами вены. — Верь мне, — прошептал Тэхен, прежде чем войти в него и сжать его волосы в ладонях. — Мхеа, — стон Чонгука разбудил его внутренних зверей, скребущих нутро в ревностном желании присвоить принца себе. Навсегда. Навечно. Командир мучал его медленными, тягучими толчками, оглаживая скулы, плечи с хрусталиками, бутоны камелий, розовые соски и впалый живот оттенка меда. Чонгук целовал нежными губами его кадык, уголки рта, выдыхая его имя на бесконечном повторе. Эдем души моей, ты мой апрель, Морской песок, весенняя капель, Оливковая роща, Финик сочный. Я – лед, ты – пламень. Я камнем вниз, Ты – птицей ввысь. Кошмары мучают – покрепче обними, А темнота пугает – темноту уйми. Мне холодно – укрой И расскажи мне сказку Как в детстве песню спой, Приляг со мной И будь со мной.***
Рокот лошади с шелковой гривой белоснежного оттенка, доверчивые глаза цвета обсидиана, утопающие в тягучем песке копыта. Его родственная душа с полуночным окрасом, в маисовых лучах переливающимся аспидным, фризианская черная лошадь, обладающая пленительной красотой. Тэхен вел их обеих за узду, слышав податливое ржанье и помогая им проходить через красноватые барханы и ущелья сонной Африки. На языке нама «Намиб» означает место, где ничего нет. Но командир обрел в этой пустыне и сердце, и душу, и утраченный смысл. Идола и возлюбленного, поставленного в один ранг к святым, названного принцем, жрецом и обитателем его ребер. Ямината преданно ожидал его на пляже, его персиковую кожу прятала от палящей лучей белая чадра, закрывающая все лицо и разносимая пряным песчаным ветром. Видны лишь его бездонные глаза, вмещающие сияние небосвода и необратимость древности. Расписанные хной пальцы украшают браслеты из драгоценных камней, ловящие желтоватые блики. Его свободное одеяние прикрывало все тело, излюбленное этой ночью Тэхеном, приближающегося к нему с двумя лошадьми. Поводья от белой он отдает Чонгуку, помогая ему взобраться и наблюдая за ним с глазами, сотканными из слепого восхищения и очарованности. Он пленен детищем пустыни. Командир забирается на свою черную лошадь, темное одеяние и мазутная маска закрывают половину его лица. Он зачаровано смотрел на то, как сухая буря развевала его белоснежную чадру, сливающуюся с цветом благородной лошади, ведущую принца в неизведанные, далекие долины. Тэхен направился за ним на край света, крепко сжимая поводья и не выпуская Яминату из своего околдованного взора. Пески кружились в суматошном ворохе, высокие дюны служили приютом для загнанных от жажды и хищников раненых газелей. Пустыня Намиб пела колыбельные. Маски во мгле усыпальниц, маски на перекрестках, маски на пьедесталах, маски в гробах. Мы будем всегда загадкой для вас, ибо мы — дети Солнца.