О бесстыдстве

Чхон Чин имел несчастье честь наблюдать за этим безумием почти шестьдесят пять лет, и продолжает наблюдать до сих пор. Отношения Чхон Мун-сахёнга и Чхон Мён-сахёнга. Иногда это доходило до того, что Чхон Чин хотел покинуть Хуашань. Раз и навсегда. Или прыгнуть со скалы — как пойдёт. Правда в том, что Чхон Мён влюблён так долго, так сильно, так безответно, что на это больно смотреть. Серьёзно, если бы Чхон Чин не знал, если бы не пришлось тащить их медика за руку к лидеру секту, он бы подумал, что джанмун-сахёнг слепой импотент. Потому что не заметить обожание Чхон Мёна невозможно, ибо солнце восходит каждый день на небосводе меньше, чем Чхон Мён улыбается своему сахёнгу. Даже их самаэ всегда ставят младшим девочкам в пример, как на вас должен смотреть мужчина, указывая на проходящих мимо старейшин в лице его двух старших. И, казалось бы, нет никого в секте, кто бы не знал любви Чхон Мёна, кроме самого Чхон Муна. Иногда это грустное зрелище. Иногда очень тревожное и смущающее. А иногда — это. — Все мы знаем слухи о том, что Святой Меч Цветущей Сливы — это шлюха для своего лидера секты, — говорят чжуннаньцы, и любой другой мог бы задохнуться от возмущения, от ужаса того неприличия, что можно услышать это, от самого факта, что какой-то сопляк мог сказать это уважаемому Святому, что годился ему в отцы. Однако, Святой Меч лишь скромно заправил прядь чёрных волос за ухо, смущённо-счастливо улыбаясь, как юная дева получившая комплимент, вопрошая: — Вы правда так думаете?.. Тут уже терпение Чхон Чина не выдержало, когда он буквально чувствовал, как вздулась вена на его лбу. — ИМЕЙ СТЫД! — кричит он, напоминая своему сахёнгу хоть немного о приличиях; к его чести, Чхон Мён-сахёнг почти сразу берёт себя в руки. — То есть, как вы смеете?! — и уже идёт выбивать всё дерьмо из учеников другой секты, пока его головная боль растёт в геометрической прогрессии. Боги! За что ему это?!