Колесо Фортуны выпадает дважды

      Темная блестящая жидкость. Густая и тягучая. Не лужа — озеро. Красное сияющее вещество. Источник жизни, причина суеверий. Море темной боли. Мрачная фигура, которая обычно стояла за мной, теперь была впереди. Я все еще видела лишь очертания. Лишь силуэт, нависший над неестественно выгнутой рукой. Белый рукав, медленно впитывающий красный. Знаете, такое медленное заполнение цвета, словно песочные часы перевернули, и я точно знаю, что как только этот песок пересыплется, дух покинет тело.       Самое страшное — я знала, кто именно лежит передо мной. Я должна была броситься к нему. Должна была откинуть тень прочь. Спасти жизнь. Но не могла. Не могла этого сделать, потому что тогда увидела бы лицо монстра. Страшный силуэт перестал бы быть тенью. Он смог бы прорваться ко мне.       Силуэт немного сдвинулся и наши взгляды с Владимиром пересеклись. В наказание за мою слабость взгляд супруга будет преследовать меня до конца дней. Все, что мне оставалось — молча наблюдать за тем, как жизнь покидает Владимира. В голове билась мысль: я не могу ему помочь, я не могу ему помочь. Я могла ему помочь.       Я проснулась в холодном поту и слезах. Всего лишь кошмар. Ночное наваждение.       Все утро, словно в бреду, я бродила по комнатам, не в силах найти место, где я бы не чувствовала тревоги. Владимир не ночевал дома, но такое уже случалось. О подобном мы договаривались. И все же, словно преданная собака, я сидела у окна и ждала. Ждала, когда он войдет или подъедет к нашему дому.       Корсет как-то особенно давил, а прическа неприятно натягивала кожу головы. Вещи, которые обычно не доставляли беспокойства, сейчас доставляли массу неудобств. Я на физическом уровне ощущала, что своими неясными переживаниями вызываю такую же тревогу в душах прислуги. Большой дом — организм, тревога одного органа передается другому, словно болезнь захватывает абсолютно все.       Я зажмурилась, когда лакей доложил, что меня желает видеть поручик Титов. Словно ступая не по паркету, а по зыбучему песку, я добралась до приемной. Высокий худощавый юноша, какой-то поразительно бледный. Его огромные глаза, словно всемирной тоской наполненные, рассказали о целях его визита раньше, чем он успел открыть рот.       — Ваше Сиятельство… — начел он, явно смущенный.       Не мудрено, какое я сиятельство? Девчонка. Он говорил торопливо и сбивчиво, все никак не доходя до сути.       — Простите великодушно, русский не мой родной язык, я не могу пока уловить то, что вы пытаетесь сказать.       Я могла уловить все, что он говорил. Но в вопросах смерти важна точность. Чтобы я тот час утратила надежду.       — Князь скончался.       Короткая пауза.       — Как вы? Послать за доктором? — он сделал импульсивное движение ко мне, но быстро поймал себя на этом и точно отшатнулся.       — Не стоит.       Я говорила спокойно, словно мое сердце не треснуло и не рассыпалось прахом по полу.       — Благодарю за вашу службу… Я бы хотела побыть одна, — я выучено улыбнулась. — Если вас не затруднит, доложите об этом моему дворецкому. Боюсь, я еще не готова произнести вслух то, что вы сейчас сказали.       Казалось, это было только час назад, но вот, совершенно потерянная, я стояла у могилы Владимира. Еще недавно он был мне мужем. Ныне — просто деревянный крест. Палящее солнце. Ужасная жара. В такую погоду сложно скорбеть. В такую погоду просто жить не хочется.       Черное плотное платье. Владимир когда-то сказал, что траур мне не к лицу. Это случилось примерно через месяц после нашего знакомства. Тогда хоронили лорда Кроуна. Владимир не успел с ним познакомиться, но на похороны пришел. Пришел меня поддержать.       — Как вы, мисс Грей? — он был рядом со мной все время.       Миссис Кроун жалась к матери, а после церемонии поспешила скрыться во дворце. Ей не была нужна моя поддержка. Наши отношения с Мэри слишком сложные. Думаю, со временем, она ко мне привыкла по велению супруга.       — Не знаю, — призналась я, сворачивая с главной аллеи.       — Вы не были близки?       Я задумалась.       — Я ему за многое благодарна, хотя он и в самом деле мало мной интересовался… И все же, он всех нас наряжать любил. Словно кукол…       — Я слышал о лорде Кроуне столько разного… Жаль, что не пришлось с ним познакомиться лично.       — И в самом деле, но куда больше вам бы его сестра пришлась по душе… — я заметила непонимание на его лице, — Лара всем нравилась. У нее талант такой… был.       — Я, признаться рад, что сегодня вы не так несчастны, как при нашей первой встрече…       Я помолчала, но все же отозвалась:       — Я думаю, что есть какой-то предел горя, которое может воспринять один человек. За этот год я похоронила троих…       Тогда я не стала ему рассказывать о том, что гадаю, о том, что не вижу ни Лару, ни ее брата за чертой.       — Я надеюсь, больше подобные горести вас не коснутся, — он осторожно взял меня за руку. — Вам не к лицу черный. Вы словно солнце, которое не пристало прятать за тучи.       Я еще не знала его секрета, но уже тогда ощущала, что прикосновение его несет в себе что-то платоническое. Хотя, не скрою, что, поддавшись слабости, в тот же вечер сделала расклад и на него. Карты всегда пророчили нам любовь. Я видела наше счастье.       Теперь, годы спустя, я посмотрела на свою пустую руку. Я одна в чужой стране. В чужом мире.       — Княгиня, приношу свои соболезнования, — из череды сочувствовавших возник образ Титова.       — Вы очень добры.       — Вы отлично держитесь…       Мне показалось, что он не понимает, как именно со мной говорить. Титов, как и все здесь, воспринимали меня чужачкой. К тому же, сочувствовать хочется красивым людям, хрупким девушкам, а мне…       — Она отлично держится?       Я вздрогнула. Совершенно безумное лицо Екатерины, сестры Владимира. И прежде худое и острое, теперь оно казалось очертаниями голого черепа.       — Екатерина, мне… — я постаралась взять женщину за руку, она так радушно принимала меня в их доме прежде.       — Не прикасайся ко мне! — взвизгнула Екатерина.       Я отдернула руки.       — Все, к кому ты прикасаешься, погибают! Мой брат был полон жизни, пока не притащил тебя!       Я так удивилась, что какое-то время не могла подобрать хоть какие-то слова, чтобы защититься. Екатерина просто сыпала обвинения. А я стояла, как ребенок, потерявшийся на ярмарке.       — Я разве не права? Где твои родители? Что стало с благородными Кроунаи, взявшими тебя на содержание? Неужели ты думала, что мы ничего о тебе не узнаем?!       Все вокруг замерло. Столько свидетелей этой сцены. Осуждающих взглядов. А я просто не могла понять, как человек, потерявший часть души, мог быть настолько жесток. Откуда в Екатерине силы на эту ненависть? Мне казалось, мы любили Владимира одинаково. Мне казалось, мы боль одну испытываем. Выходит, что нет.       — Екатерина, как вы можете?       Я не могла найти слов, чтобы защититься. Все знание русского вылетело из головы. Но разве это не очевидно? Неужели кто-то может желать смерти близким? Неужели она не понимает, что сердце мое, израненное утратами, покрыто окровавленным саваном?       Но Екатерина была непреклонна в собственной жестокости. Она искала объяснения загадочной смерти брата и находила его в какой-то мерзости:       — Позор Владимира — это проклятье нашего рода, а твое венчание с ним — обман Господа! Ты будешь гореть в аду за это, Роксана, вместе с ним!       Я не верила, что она кричит об этом при всех. Неужели, из-за боли и ран сердца, она готова выдать главную тайну брата. Покойного брата.       — В вас говорит гнев, Екатерина… — я старательно подбирала слова. — В нашем союзе не было никакого обмана, мы одиночество наше объединили, став единым целым. И если есть грех в том, чтобы любить и быть понятым, то я с радостью приму его на свою душу! — я вскинула подбородок, как это делала Лара.       Мои слова — молитва. Как описать те чувства, которые были между мной и Владимиром, как облечь в слова нечто столь невыразимое? Нет, я не хотела оправдываться, я хотела, чтобы память Владимира не была опорочена, унижена.       Внезапно мне на помощь пришел Титов. Думаю, что невероятных усилий ему стоило выступить против княгини. Могу ошибаться в местной иерархии, но едва ли он имел право перечить Екатерине.       — Ваше Сиятельство, — он говорил тихо, но твердо, — могу ли я вас просить закончить на том этот спор? Именно подобные сцены могут навлечь позор на славный род.       Екатерина обомлела. Она, очевидно, как и я, не ожидала какого-либо вмешательства со стороны поручика. Она шумно втянула воздух, но все же была вынуждена признать, что спор этот глуп и вреден в первую очередь ей самой. Екатерина сделала вид, что ей стало дурно, расторопная кампаньонка поспешила взять ее под руку и увести прочь.       — Благодарю… — я подняла взгляд на этого высоченного мужчину.       — Пойдемте, княгиня, я провожу вас до экипажа.       Мы медленно двигались сквозь ряды мрачных надгробий.       — Позвольте поделиться мыслями? — внезапно спросил Титов.       Я все никак не могла привыкнуть к своему положению. Не могла привыкнуть, что я не дочь разорившегося аристократа, а состоятельная княгиня.       — Я, ваша должница, позволю вам делиться даже дерзкими мыслями.       Ссора с Екатериной словно пробудила меня. Я просто не могла сейчас грустить или плакать. Какой-то абсурд. Ужасная несправедливость.       — Выходка Екатерины Анатольевны не останется незамеченной. Я не вхож в высший свет, но могу вас заверить, вам этого не простят.       — Мне? — я резко остановилась.       Причем здесь я? Ссору начала не я. Беспочвенные обвинения…       — Вас здесь не знают, а Екатерина птица видная. Если у вас есть возможность, покиньте Петербург. После нового скандала про эту историю забудут. Но пока у людей слишком много вопросов.       Я вернулась домой и тут же направилась в свои комнаты. Велела слугам не беспокоить. Поднялась в комнату для гаданий. Что мне делать? Где скрыться? Титов прав, мне нужно покинуть столицу, иначе я могу навсегда запомниться бесчестной охотницей за богатством. Или, того хуже, могу раскрыть секрет Владимира.       — Где искать помощи? — прошептала я картам и наугад вытянула одну.       Немного отвернувшись, на троне восседала статная женщина с посохом в руке — королева жезлов, добрая женщина… Я провела кончиком указательного пальца по карте.       Держа карту в руке, я подошла к окну. Трактовка требует сил, а у меня их совсем не осталось. Быть может, леди Лара потеряла память, обезумев от горя утраты супруга?       Я распахнула ставни. Теплый летний ветерок. Спешащая улица. Один из наших слуг беседовал с кем-то около ворот. Какой-то мальчишка мчался по набережной. Никому и дела не было до того, что Владимира не стало. Я вновь посмотрела на карту:       — Где бы еще найти эту добрую женщину?       Стоило мне это произнести, как тот мальчишка заорал:       — Письмо от госпожи Дубовой! Письмо… — его тут же оборвал слуга, отвесив подзатыльник за весь этот шум.       — Госпожа Дубовая? — словно переспросила я у карты.