В объятьях смерти

Тяжелая дверь с грохотом захлопывается за Верховным Эпистатом. Он прислоняется к ней спиной, словно желая  закрыть ещё сильнее, вдавливает древесину в камень на столько, что слышится треск, на мгновение приводящий рассудок в порядок. Не хватало только выломать дверь в собственный дом, не справившись с бурлящим котлом эмоций, вызванной молодой девицей, вечно путающейся под ногами. Амен злится, и не понимает, на неё, или на себя? Она дикая, дерзкая, непокорная, возомнившая о себе невесть что! Как смеет дерзить ему, как смеет так вести себя, так смотреть на него, бросать вызов?! Прибил бы на месте! Но что-то мешает… Всякий раз, когда Эвтида доходит до грани, она отступает, и вот, вместо невоспитанной девчонки, перед ним уже робкая Неферут, страшится, краснеет, опускает глаза и смущается. Играет с ним, не иначе. От злости массивный кулак опускается на столешницу, но замедляется в самом конце. Мебель не виновата. И она не виновата. На себя злится, не на неё. Эва цепляет, пробуждает в Амене огонь, что нельзя выпустить, горит внутри и сжигает все дотла, а снаружи все тот же холод, сдержанность, собранность. Наказать бы её, заставить голову склонить, как и все прочие склоняют, напугать так, чтоб язык проглотила и не смела более перечить, но стоит руку занести, как все внутри сопротивляется. Точно на себя злится, за слабость, за ступор перед её взором. Она же врет ему, на каждом шагу врет, в дом его влезает, тряпку свою ворует, ещё и вещей Эпистата невесть за чем прихватив, только за руку схватить не удается. А потом сидит как ни в чем не бывало, пишет закорючки вместо иероглифов Египетских, и всем своим видом манит, заставляет желать. Он сбрасывает накидку, грузно падает на стул и вытягивает ноги, её взор все ещё стоит перед глазами. Одежда едва прикрывает все самые желанные для взгляда места, словно специально одевается так, чтобы дразнить мужчин. От мысли, что кто-то может смотреть на неё так же, как он, становится ещё хуже. Сколько Египетских мужчин сворачивают шеи за обедом в столовой, чтобы хоть на миг коснуться взглядом упругой девичьей груди, тонкой талии, с подтянутым животом, изящных изгибов бедер? Захотелось отправить прямиком в Дуат каждого из них. Она знает, как юна и красива, знает, и пользуется. Думает ей с рук сойдет. Но только не с ним. Он приструнит её, вытащит наружу все тайны, что прячутся за колкими словечками, за плавными, кошачьими движениями, и тогда она пожалеет, что повстречала его, будет молить о прощении, на колени опуститься. Ясно представив перед собой Эву на коленях, Амен поджал губы. Тело, ещё не остывшее после их встречи в библиотеки, отозвалось мгновенной реакцией. Нет, не слов о пощаде он ждал, а её покорности. Себе признаться боялся, но сознание подкидывало все новые фантазии. Как она смотрит на него из под пышных ресниц своими изумрудными глазами, как он сжимает её подбородок, касается пальцем чувственных губ, заставляет приоткрыть рот и она слушается, подчиняется ему, принадлежит ему… -Стоп! - он командует сам себе, закидывает одну ногу на другую и накрывает лицо руками, стараясь прогнать её образ, покуда не закончилась выдержка. Нужно унять возбуждение, снять стресс, или не сдержится, ворвется к ней, силой возьмет, заставляя пожалеть о каждом слове, неаккуратно брошенном Эвтидой.  Эпистат срывается с места, хватает со стола кувшин с водой и делает несколько больших глотков, глушит жажду, а после льет себе на руку и обдает прохладой лицо. Становится немного легче, но мысли не унимаются, все возвращают память к её силуэту за столом, к её запаху, к длинным волосам, что струятся по оголенным плечам. Нет, не отвлечься так просто, напряжение только растет, и его необходимо выплеснуть. Он ставит кувшин на место, подходит к многострадальческой двери, закрывает засов, слишком быстро проходит по комнате и опускает шторы. Становится темнее, уличный свет больше не освещает стены, остаются только несколько дрожащих огней от немногочисленных свечей. Почти интимно, не хватает только её.  Амен падает на холодные шелковые ткани на постели, что остужают разгоряченную кожу, но рассудок уже не охладить ничем. Руки на спех спускают брюки, он тут же обхватывает ладонью свой возбужденный член и так ясно представляет её перед собой, что кажется может прикоснуться. Он уверен, что она была бы робкой по началу, такой же, как когда Эпистат оказывается слишком близко к ней, и пытаясь воссоздать движение её руки, он двигается медленно, плавно. Сознание с легкостью рисует её обнаженный образ, оставляя лишь украшение на шее и золотистое кольцо на правом бедре. Он почти в живую слышит, как учащается её дыхание, видит, как она стоит перед ним на коленях и ласкает его. Она наконец-то покорная, такая, какой ещё не была ни с одним, смелеет в фантазиях и Амен начинает двигать рукой быстрее, плотнее сжимает ладонь. Он представляет её горячие губы, что касаются головки члена, как она поднимает на него взгляд, в котором нет ни вызова, ни страха, только полная готовность подчиняться. В её ротике должно быть горячо, влажно, она постарается неумело ласкать его языком, и будет давиться, когда охотник станет входить слишком глубоко. Амен чувствует дрожь по телу, движения становятся рваными, резкими, какими были бы в её рту. Слишком долго он вожделел её, слишком долго терпел, чтобы продержаться долго сейчас. Он представляет как берет её за волосы, сжимает пряди на затылке, прижимает ближе к себе и кончает прямо в её горло, не сдерживаясь и на яву. Вторая его рука стискивает дорогие ткани, он все еще представляет, как она закашляется, но проглотит, у неё не будет другого выбора. Расслабившись, он разваливается на постеле и раскидывает руки в стороны. Сбитое дыхание никак не хочет восстанавливаться, его пустой взгляд уставлен в потолок, а образ Эвы постепенно рассеивается перед глазами. Какое-то время Амен так и лежал, приходя в себя. Прежде ему не приходилось самоудовлитворятся, представляя образ конкретной девушки, высокий титул позволял пользоваться положением, он мог взять любую, какую захочет, хоть на центральной площади, и все с рук сойдет. Женщины и сами охотно выказывали ему внимание, только дольше, чем на пару ночей не задерживались. Ему приходилось много путешествовать, по долгу службы, и в каждом городе или деревне находилось несколько местных красоток, жаждущих внимания Верховного Эпистата. Но никто из них не цеплял слишком сильно, на столько, чтобы захотеть большего, чем секс. Амен громко выдохнул, смял простынь под собой и наспех обтеревшись ей же, откинул в сторону. Стало легче, но злость к самому себе никуда не делась, скорее усилилась. Подумать только, он словно мальчишка, представляющий ласки местной красотки, только что представлял Эвтиду, как запретный плод для того, для кого вообще не существовало запретов.  Он так и лежал бы, уставившись в потолок, обдумывая влияние Гемеропольской девицы, если бы не стук в дверь, нарушивший стоявшую тишину. Амен мыслено выругался и поднялся с кровати, наспех натягивая брюки. Позволить себе отдохнуть и побыть одному казалось роскошью в свете последних событий. Он не помнил даже, когда высыпался, или хотя бы спал дольше нескольких часов, а вот так валяться на постели средь белого дня и во все было неразумной затратой времени.  На пороге стоял один из караульных, весь его вид заставил Эпистата напрячься, сразу осознав, что случилось что-то страшное. Совсем молодой мальчишка, кажется заступил на службу всего за несколько дней до поездки в Фивы, сейчас был взвинчен и встревожен, мямлил что-то, тараторил, стараясь отчеканить Амену отчет.  -На берегу Нила нашли парня из Гермопольской группы, мертвеца… Он бормотал и бормотал без умолку, но Эпистату хватило и одного предложения. Он жестом оборвал его речь и нахмурился, задавая вопрос, ответ на который не хотел бы слышать.  -Кто именно?  -Имени не знаю, Господин, лекарь из добровольцев, что учился у Ливия из Пеллы.  Мысли сменяли друг-друга слишком быстро, новость по началу показалась бредовой, розыгрышем, или ошибкой, но мнущийся перед ним юнец вряд-ли мог сойти за шутника. Он едва осмелился вообще прийти к главнокомандующему, а с плохими новостями было ещё страшнее. Амен шагнул бы за порог, но глянул на палящее солнце высоко на небе и остановился. Решил накидку забрать.  -Я приду через несколько минут.  Караульный почтенно кивнул и тут же с облегчением поспешил скрыться.  Мертвого мальчишку Эпистат почти не знал, но с ним водила дружбу Эва, до неё совершенно точно донесут новость о его кончине, она придет на берег вместе с остальными зеваками из деревни. Стоило поспешить, неизвестно как девушка отреагирует, увидев тело своего друга, дежурная для Амена ситуация обретала новые краски. Ему приходилось иметь дело со смертью много раз, не только по долгу службы, но и личного характера, но каждый новый удар он переносил стойко и мужественно. Он мог бы сказать про себя, что они со смертью давние друзья, он относился к ней уважительно и с почтением, сетовал за каждую душу, отправленную в Дуат, считал, что очищает их, даруя вечный покой. Он не боялся умереть, считал свое дело благим, а значит на великом суде Осириса его то точно отправят на поля Иалу. Но как относилась к смерти Эва? Если и не страшилась своей, каждый раз бросая Амену вызов, можно ли то же самое сказать о близких?  Как и предполагал охотник, на берегу уже толпились зеваки, расстроенно ахали и качали головами женщины, ругались и возмущались мужчины. Стоило бы разогнать всех по домам, но сеять среди жителей панику не хотелось, нужно было действовать осторожно, показать, что ситуация хоть и страшная, но все же контролируемая. Эва в сопровождении заплаканной подруги появилась уже тогда, когда Амен подошел к берегу ближе, сразу подмечая сбитые в кровь ступни и исцарапанные ветками икры умиротворенного мальчишки в воде. Он перевел взгляд на девушку, следил внимательно, стоило ей подбежать к самом краю берега, мышцы его напряглись, в готовности бросится за ней, если удумает выкинуть чего, но она не глупила. Слезы побежали по её красивому лицу, она тяжело дышала, дрожала как тростинка на ветру и сердце Эпистата сжалось впервые за долгое время. Он почувствовал свою вину, за порядком должен следить, а парня не уберег. Тяжелые переживания грузом легли на плечи, добавляя в итак не простую ситуацию новых проблем. Не на мгновение Амен не сомневался, что парня убили, что камнем стопы сбил, убегал от кого-то, а убийца среди местных был, не иначе. Прямо под носом у охотников преступления совершал, быть может и к кражам причастен, а он на Эвтиду сетует. Тем временем ноги девушки подкосились, Амен уловил это и тот час кинулся к ней, успевая подхватить под плечи. Обычно горячая Эва стала ледяной, словно всё живое из неё высосали, неотрывно смотрела прямо на тело друга и безутешно рыдала. Эпистат приподнял её, возвращая на ноги, но не отпустил, крепко взял под руку, преграждая своим телом страшную картину.  -Не смотри, не нужно. - она не сопротивлялась и не спорила, наверное впервые с момента их первой встречи, напротив, прильнула к мужской груди и уткнулась в неё лицом, позволяя Амену почувствовать влагу от слез белесей кожей.  Он не умел утешать, но слова и не были нужны, ей и самой смотреть на происходящее не хотелось. Думала, что вот так спрячется за широкой мужской спиной от всех проблем, а когда выглянет снова - не будет в воде Исмана и всё снова станет хорошо. -Идем.  Он повел её прочь от берега, все так же заслоняя своим телом, не мало удивленный тому, что она не билась в истерики, не стала отталкивать его, а послушно пошла. Ни с кем другим бы не пошла, а за ним идёт. Ему нужно было как-то оправдаться перед ней, извиниться, найти слова чтобы утешить, но не сейчас, сначала увести её по дальше от происходящего. Коротко отдав приказ группе освободить берег от зевак, а потом прочесать каждый куст и овраг вокруг, он повел её в свой дом.  -Я соболезную.  Эва окидывает слишком темное помещение пустым взглядом. Уличный свет едва пробивался в него, тяжелые рулонные шторы заслоняют собой и намек на яркое солнце.  «Неужели всю жизнь так живет, в полумраке? За что может быть такое наказание от незримых богов, иметь такую кожу в обжигающем Египте?» Её мысли кажутся даже абсурдными и постыдными, в свете сложившей ситуации. Совсем не об этом думать должна, но взгляд все возвращается и возвращается на Амена.  -Спасибо тебе, Господин. - белая бровь заламываемая в удивлении, слов благодарности Эпистат не ждал, скорее обвинений в бездействии, халатности, но никак не робкого «Спасибо». -Благодарить не за что. Я брошу все силы на то, чтобы найти причастного, тогда и поговорим о благодарности.  -Спасибо за то, что возишься со мной. - она не решается поднять на Эпистата взгляд, мнется у двери, пока он на спех стелет новую простынь на кровать, позабыв, что оставил свой дом в весьма странном виде. Ей нужно поспать, у себя уложит, не отправит домой, не может без присмотра оставить тонуть в одиночестве и тоске.  -Ложись. - Эвтида наконец поднимает на Амена глаза и его пронизывает ужас. Она, словно уже не живая, смотрит на него пустым, ничего не выражающим взглядом, глаза её стеклянные и наполненные слезами, покраснели, припухли, и мужчина вдруг осознал, чем же именно в самую первую встречу зацепила его Эва. Огнем в глазах, вызовом, брошенным всему миру и ему в том числе, непокорная дика кошка, этим и распыляла интерес, желание Эпистата, добраться до недосягаемого, заставить подчиняться ту, что ещё ни перед кем не была короткой, послушной. Сейчас же от этого огня и дерзости и следа не осталось, сломалась, но не под гнетом Амена, обстоятельства сломали. Захотелось обнять её, защитить, баюкать и шептать о том, что все будет хорошо, и он обязательно сделает так, чтобы все и в правду было хорошо. -Ложится? - мужчина отошел по дальше от постели, чтобы не смущать её своим слишком близким присутствием, не для того он сюда её привел, не хотел, чтобы лишнего подумала. -Поспать надо, Эва, сон лечит.  Выдохнув, Эвтида раздумывала ещё несколько мгновений, но послушалась. Нахлынувшая усталость давала на плечи, склоняла к полу, заставляя сутулится, сон показался ей спасением, возможностью убежать от реальности туда, где не происходит вообще ничего, только бескрайнее забытье. Она подошла к огромной, по своим скромным меркам, постели Верховного Эпистата, сбросила сандали и через плечо посмотрела на Амена.  -Отвернешься? - спать в одежде не хотелось, Египетские наряды едва ли можно было назвать удобными для сна, только цепляться и мешаться будут. В целом, сейчас ей было все равно даже на то, увидит Амен её голой или нет, плевать, лишь бы скорее забыться, ничего не чувствовать, стереть ужасающую картину перед глазами. В другой ситуации он не стал бы отворачиваться, позволил бы себе хотя бы украдкой, но посмотреть, сейчас все же встал к Эве спиной, и даже склонил немного голову, чтобы ей точно было спокойно, что он не смотрит. Поспешно сняв одежду, она юркнула под тяжелое одеяло и натянула его до самой шее. Подумать только, лежит в постели Эпистата совершенно обнаженная, неужто на столько доверяет? Скажи ей кто об этом тогда, когда она впервые увидела его в переулке, такого сердитого, опасного, величественного, рассмеялась бы точно. Ей все представлялось, что она раздражает Амена одним своим присутствием, что он догадывается о том, кто она, или уже догадался, но почему-то тянет, столько раз он угрожал ей, практически ловил за руку, что разумнее было бы держаться от него по дальше, а не спать в его постели. Но что такое действовать разумно для молодой девушки, которую манило и тянуло к взрослому, пусть и крайне опасному, мужчине? Реммао точно открутит ей голову, когда узнает, в чьих руках она утешение искала. Амен услышал тихий скрип постели и шуршание простыней, подождал ещё немного и обернулся, убедившись, что Эвтида забралась на кровать.  -Ты можешь побыть со мной немного? - мужчина сам не поверил в то, что слышит. Просит с ней побыть, а не гонит прочь, видимо совсем горестно ей. Её голос такой тихий, подавленный, печальный, что он не может отказать. Кивает согласно и садится на край постели. Она немного отодвигается, давая ему больше места, но ложится Эпистат не рискует, боится, что руки свои сдержать не сумеет. Его тяжелая ладонь опускается на волосы Эвы, оглаживает их, запутывается в кудрявых прядях и спускается ниже, к кончикам, приподнимая их и задумчиво разглядывая. Под лаской девушка прикрывает глаза, дрожь, бьющая её тело успокаивается, становится теплее, видимо пуховое одеяло греет, а может и забота охотника, который без слов поддерживает её больше, чем могли бы другие словами.  -Засыпай, моя Неферут, я рядом. Она слышит его словно издали, словно в вакууме, спасительное забвение уже близко и Эва с охотой ныряет в него.