Два медведя в одной берлоге

      Почувствовал прохладу, проходящую по коже. Странную легкость в собственном организме. Медленно вдохнул. Медленно выдохнул. Открыв рот, провел кончиком языка по зубам. Все нужные на месте. Даже не шатаются. Медленно открыл глаза. Увидел перед собой пустую раздевалку СКА. Его рот медленно раскрылся. Прохлада. Шум. Там, за открытой дверью, идет игра. Он снова закрыл глаза. Услышал размеренные шаги. Шарканье ботинок по полу. Опустил голову. Ноги болят. Он слишком долго в коньках. Его начало тошнить, едва стоило учуять знакомый аромат акватических ноток раскрывающиеся цитрусом, на шлейфе отдающие тонко уловимым кедром. Почему он такой слабый? Почему его тяжелый организм настолько легкий? Почему у него все кости так ломит? Снова выпивший, наверняка, приперся на игру. Он мертв? — Яшкинкс, ты как себя чувствуешь? — Не очень. — Прошептал он.       Медленно поднял голову снова, не сумев распознать голос. Перед ним стоял Ротенберг. Он тут же скривился. Захотелось закрыться от него руками. Но организм не слушался. Его словно парализовало. Знакомый хохот Толчинского и Никишина в коридоре, разошедшегося эхом в голове. А вот и Гусев вступил в полемику. — Нам надо идти. Они нас сегодня зашибут. — Кто? — Потерянно прошептал Дима.       Проскользил взглядом по пиджаку. Ощущение мистической атмосферы. Какая-то дрема. Странное ощущение внутри. Интересно, он уже мертв или нет? Глаза снова закрылись. Шум притих. Эхом слова раздались в голове и растворились. Теплые руки коснулись щеки. Это уже точно было. Он мертв. Мертв. Или спит? — Мы играем с Казанью первый раз в сезоне. Ты же помнишь? Мы дома, в Петербурге. Ты понимаешь это?       Горло сдавливало удушье. Ему стало очень холодно. Мелко затрясло. Только не это. До него дошло, почему первым же воспоминанием, что у него появилось, был именно этот момент. Момент игры с Казанью в качестве капитана СКА. Момент, когда его Радулов растер об борт. Просто выскочка с «альтернативкой». Дикий пес. Тасманский дьявол. Момент, в который он первый раз понял, что совершил страшную ошибку оказавшись в команде Ротенберга. Долго переговаривался перед игрой с Шипачевым и Кагарлицким. Они посеяли в нем семя сомнения. И теперь оно прорастало внутри, причиняя страшную боль. Это был декабрь прошлого сезона. Момент, в который он еще не побывал в том аду паузы в регулярном сезоне. Еще есть время сбежать из кошмара. Еще есть тонкий луч света пробивающийся сквозь черную тьму. Когда еще позволялось уйти трансфером в другую команду. Открыл рот, жадно хватая воздух. Боль. Страшная боль. Помощи ждать неоткуда. Пора это сделать. Дать растению возможность выпустить первый росток. Он первый раз сказал ему слово поперек: — Я ухожу от тебя. — Его голос задрожал. — Рома, я хочу уйти. — Ты никуда от меня не денешься. Ты моя собственность. — Я хочу уйти.       Ему захотелось вскрикнуть. Но тело сковало бессилие. Он только и мог чувствовать, но не мог сдвинуть что нибудь серьезнее пальцев рук или головы. Щемящее чувство в груди душило его. Физически больно идти против. Это похоронит его. Это обречет его на вечные издевки, вечные тыканья в него пальцем. Сейчас он знает это. Но тогда стоял на пороге темной комнаты. И эта темнота его пугала. Мягкие руки скользили по коже. — Казань тебя похоронит. Я тебя туда не пущу. Мы с тобой это обсуждали. От тебя там ничего не останется. Там целый табун звезд. Ты там не нужен. Ты там никому не нужен. Ты нужен тут. У тебя тут друзья. Тут и Дамир, и Саша, и Никита, и Миша. Все к тебе хорошо относятся. Вы все действуете как одно целое. Ты так начал ярко сиять за сезон. На тебе капитанская нашивка. И что? Куда ты пойдешь? В никуда? На пустое место на дальнем ряду? Дима, я не буду с тобой эту тему обсуждать. Вечером придем и ты подпишешь продление. У нас несколько недель срока остается. Пока все подписи соберем — как раз успеем. — Я хочу уйти. — Прошептал Дима, смотря на него не моргая. Он бессилен изменить ситуацию. Обречен принимать происходящее. Смириться. И первый раз открыть рот, перейдя на то, что разобьет его окончательно. Покорно принять участь быть сожранным. — Отпусти… Отпусти меня, пожалуйста. Я хочу уйти, Рома. — Ты останешься под моей опекой. Я тебя оберегаю. Я буду тебя защищать. Мои руки нежны к тебе. Никогда не использую твоих слабостей. Ну куда ты такой уйдешь? Чем же тебя уговорить… — пальцы взлохматили волосы. Он с трудом проглотил слюну, потерянно смотря на него. Руки едва смогли сжаться. Не капитан, а двуногое бессилие. Задрота убогая. — Я награжу тебя, хочешь? Чего ты еще хочешь наш капитан? Ты же человек достижений. И плоды твоих трудов оценивает вся Континенталка. Мы дадим тебе любую награду какую захочешь. Выгоним кого-нибудь пинком под зад, поднимем тебе зарплату. Сколько хочешь за месяц? Двенадцать миллионов? — Я хочу уйти. — Повторял он, зажмурившись.       Не надо ему ничего. Никакие деньги не окупят того урона, который нанес ему сезон двадцать второго, двадцать третьего годов. Рваными ранами изуродовал душу. Порушил всю психику. Сделал его таким. Теперь он и правда никуда такой не уйдет. Слабый. Жалкий. Убогий. Даже возразить не может. Почему он никогда не слушал его просьб? Слабость и вечная повсеместная глухота. Тут никто никого не слушает и не хочет внимать ничему, кроме собственного мнения и решения только своих проблем. Только ты важен сам для себя. Тут нет команды. Тут есть разрозненные группки людей по интересам одетых в одну одежду. Ничего хорошего. Ничего, за что стоило зацепиться. Но он его покорная и молчаливая игрушка. Он может сказать что угодно сейчас. Но ведь это все происходило уже. Он знает чем все закончится. Сядет к нему в машину и покорно поедет в офис, любуясь с окна набережной и сияющей вдали Лахта-Центром. Какая разница чего ты ему говоришь, если он кивнет и сделает по-своему. Не только сейчас. Всегда. Они друг друга никогда не слушали. Главный тренер и капитан команды никогда друг друга не слушали. Только говорили друг другу все что угодно. — Ты останешься здесь. — Рука подняла насильно его голову.       Скажи это. Скажи что должен сказать. Просто слова. — Я…       Его глаза открылись. Он уставился на Ротенберга. Приступ удушья или и правда чужие руки на его шее? Приступ тошноты или он снова напился всякой поебени перед игрой? Почему ему так плохо? Да что с ним не так? Скажи. Скажи что хочешь. Дай ему отпор. Из рта послышались сдавленные звуки. Ничего не различить. Только и смог что заикаться. По щекам потекли слезы. Капельки замерли на ресницах. — Ты останешься в Петербурге, Дмитрий Алексеевич. Так тебе будет лучше. Так ты останешься в безопасности. — Я не… — Ты останешься.        Ему надоело уговаривать. Начал злиться. Поганый. Поганый декабрь. Он ненавидел этот месяц всей душой. Как один человек может испортить тебе весь год жизни и навсегда испортить целый месяц в году? Он начал повышать голос. Но Дима не может. Не в этот раз. Ни в какой другой. У него не получится.       Тяжелая рука ударила его по лицу. Снова боль. Как он это все ненавидел. Надо бежать. Бежать не оборачиваясь. Бежать быстрее всех. Двери уходящего трансферного окна уже с грохотом захлопнутся через несколько недель. Он знает, что не сможет уйти. Сможет только досидеть до конца сезона. Только дотерпеть. Чем помочь себе? Сломать себе ногу. Покончить с собой? У него нет выхода. Слезы текли градом. Он задыхался. Давился обидой. Тихо выл. Слабый. Бесполезный. Жалкий.       Никакой ты ни капитан.       Даже Ротенберга ослушаться не можешь. — Ты остаешься. — Приказной тон.       Хозяин дергает за поводок. Тяжелая металлическая цепь звенит в голове. Просто скажи нет. Просто скажи, что хочешь сказать. Покрасневшие глаза бегали взглядом, не в силах зафиксироваться. Хоть что-то? Успокоится. Смириться. Но сейчас он не может. Взгляд опускается. — Я знаю что тебе поможет. Совсем немного. Будь покорным мальчиком. Доверяй. Пей.       Пальцы разжали рот. На влажный язык легло что-то кислое. Тут же потекла вода по горлу. Нет. Не вода. Вино. Белое сухое. Португальское. Пей жадно не в силах насытиться. Так же легче. Зато не больно. Картинка в глазах начала терять цвета. Организм, измотанный постоянными пьянками, драками, нервными срывами и истериками, не в силах дать отпор. Совсем немного хватит, чтобы с размаху разбить последнее целое хрупкое звено психики.       Теперь не только алкоголь его травит. Теперь он знаком с тем, что приманит чудовище, устроив ему место в душе. Вот что за момент. Момент, когда за то, что он дал отпор, познакомился с наркотиками. Окончательно похоронил себя. Мысли рассыпались в голове. — Я тебя оберегаю. — Прошептал Роман, склонившись к Диме. Его голос такой тихий. Соблазнительный. Таинственный. — Ты нигде кроме СКА не нужен. И я никогда тобой не пользуюсь. Кто еще будет заступаться за тебя? Кто будет беречь тебя так же, как это делаю я? Ты делаешь правильный выбор. Ты остаешься. — Он кивнул, мягким рукавом пиджака вытирая слезы текущие по бледным щекам. — Ты остаешься?       Скажи ему нет. Ты капитан. У тебя есть свое мнение. Дай ему отпор. — Я остаюсь. — Прошептал Яшкин, снова опустив голову. — Ты будешь меня беречь. Я никому не нужен кроме тебя.       Перестал чувствовать тело. Снова холод по коже. Ничего не слышно. Темнота вокруг. Сжал пальцы на руках. Левая слушается. Правая нет. Снова вдох. Снова выдох. Не умереть. Выбраться из ада воспоминаний. Он ушел? Ушел ведь. Открыв глаза, уставился в белоснежный потолок.       Он дома. В Казани. Искренне удивившись происходящему, попытался опустить голову. Не получилось. Шея подала болевой сигнал. Он замер, и больше не стал предпринимать попыток. Прислушался. Полная тишина. Глаза беспокойно осмотрели спальню. Слишком чисто. За окном — тьма. На душе очень странное облегчение. Он медленно вытянул левую руку из-под одеяла. Кончиками пальцев провел по шее. Нет, с ней все в порядке.       Медленно повел пальцами по правому плечу. Почувствовал бинт под рукой. На лице появилась улыбка. Он повел рукой дальше. Все до самого локтя перевязано. Какое счастье. Он пропустит этот кошмар. Никогда не возвращаться в Петербург. Никогда не допускать мысли дотронуться до Ротенберга, если не дать ему по морде. Он ушел не просто так. У него тоже есть свое мнение. Пора забыть этот ад, что вечно выливался в ткань реальности. Снова попытался сжать пальцы на поврежденной руке. В этот раз рука с трудом подчинилась. Яшкин медленно облизнул сухие губы.       Сколько времени прошло? Это все тот же день или какой-то другой? Почему тихо и холодно как в морге? Наверняка, какая-то падла окно не закрыла. А может это смерть на ухо дышит?       Все мысли резко остановились, когда он увидел чужую руку, отодвинувшую штору. Золотые часы. Смерть отвергаем. Это не она. Это Радулов. Тут же зажмурился. Значит точно дома. — Уебаны, блять. — Недовольно прошептал Саша. Судя по звуку пошел мимо. — Платить они отказываются. Я не посмотрю, что из Казани до Петербурга Екатеринбург не попадается. — Раздался раздраженный вздох, — Пидорасы. Как меня заебал этот Волк…       Услышав как дверь закрылась, Дима снова открыл глаза. Снова попытался повернуть голову. Прошипев от боли, увидел свой айфон. На нем уже были и целое защитное стекло и новый экран. Взяв его в левую руку, с трудом активировал экран. Распахнул глаза. Где его носило трое суток? Он потерянно смотрел на время и дату. Двенадцать ночи. Прошло три дня после игры с хулиганами в красном. Медленно пролистал кучу уведомлений, что приходили на его телефон, пока его не было. Услышав шаги, только и успел что погасить экран обратно и положить руку на одеяло. На пороге встал Саша. Он лишь хмыкнул, увидев на себе потерянный взгляд, и молча уселся у его ног, сгорбив спину. Устало потрепал свои черные волосы. Почему он такой уставший? Что с ним происходило? Он открыл рот, и с большим трудом подал голос, который оказался жутко охрипшим: — Что случилось? — Бля, у тебя найдется какой-нибудь другой вопрос в лексиконе? — Саша потер лицо, — Или все, пиздец, русский забыт как мертвый язык? Заебал, блять, попугай ебучий. — Не успел очнуться, — С трудом сказал Дима, — как опять ненависть с нихуя.       Услышав осмысленное предложение, Радулов тут же обернулся, не поверив этому. Протянув руку, коснулся его покрасневшей щеки. — О, ожил все-таки. — Ты меня же не пустишь на тот свет. Такие деньги плачены… — Яшкин едва улыбнулся, тяжело дыша, — Что со мной? — У тебя растяжение. Помнишь от чего? — От шкета. Такое забудешь. — Он отвел взгляд, — Подними меня. Я хочу на себя в зеркало глянуть. — Лучше тебе не видеть. — Саша улыбнулся, — Ну ты, конечно, проебщик адовый.       Саша отодвинул с него тяжелое одеяло, и за ноги потянул с кровати. Ухватившись за здоровое плечо, медленно привел Диму в вертикальное положение, посадив его перед зеркалом. Он словно Барби. Слишком дорогая игрушка на шарнирах в руках очередного богатого собственника. Дима прошипел, уставившись на себя. Молча разглядывал свое отражение. На него смотрело чудовище. По всей правой стороне лица растекся черный синяк. Все правое плечо перебинтовано. На коленях тоже синяки. Сашины руки медленно провели по волосам. Он обнял его за шею, встав на колени сзади него, и положил голову на его, закрыв сам глаза. — Чем закончилась игра? — Мы проиграли. — Прошептал Саша, прижимаясь сзади к нему. — Я боялся за тебя. — Что, чувство любви проснулось в тебе, такой-то мрази? — Дима тяжело дышал, уставившись на свое отражение, — Где я был? Почему уже три дня прошло? — Ты спал. Периодически просыпался. Снова как в бреду что-то говорил, снова спал. — Он пожал плечами, — Артур позвал меня. Он не знал что с тобой делать. Боялся за тебя. — Руки мягко потревожили волосы. — Врачи сказали что до конца года ты будешь лежать и про игры можешь забыть. Ты поэтому был тогда потерянный перед игрой? Неуверенный какой-то. — У меня не просто так плохие предчувствия. Остро реагирую на такую херню после серьезных травм, что чаще, чем хотелось бы, оканчивали сезон на самом интересном месте. — Дима кивнул. Повёл рукой по бинту. — Хорошо, хоть не перелом. — Он потеряно поднял голову уставившись на Радулова, — Подожди. Авто… Но ведь, три дня прошло. А еще же с кем-то играли. Там еще матч был. — Был. Сегодня. Вот, я после игры к тебе заехал. — Кивнул Саша. — Мы проиграли, я же сказал. И Екатеринбург, и Новосибирск выебали нас. Твои подружки иностранцы уехали от нас со счетом восемь-три. Новосибирск увез от нас счет в четыре-два. Мы на седьмой строчке. Сверху нас только Трактор волочится, а снизу Сибирь подперла.       Саша мягко поцеловал его, прижимая к себе. Дима с неохотой отвечал, закинув голову. Отстранившись, уставился в зеленые глаза с недоверием. — Амир проебал? — Нет, вторую Тимур проебал. Первую да, Амир полностью отстоял. Там еще Котел с Лямой подрались после тебя. Мы с Трямкиным не разошлись чуть-чуть, тоже подрались. — Он улыбнулся. — Хорошие новости тоже у меня для тебя есть. Дамир был на игре вчера. — Что с ним?! — Дима тут же оживился, — Бедолага мой. Он что, вернулся играть? — Он подал на Ак Барс иск в суд вместе с Евсом. Они считают это спортивная дискриминация. — Чего?! — Искренне удивился Яшкин, — Чего, блять, он сделал?! — Да, подал на нас в суд. Он считает что Зинэтула не пускает его принципиально на лед, но и из команды не упускает. Времени-то у них впритык осталось. Сейчас этот МЗ или че там, блять, потом эти кубки, хуюбки, пиздотня всякая, поебень Рахманинова. — Это проделки Ротенберга, я просто уверен в этом. — Дима закрыл глаза, шумно дыша, не в состоянии двинуться дальше с кровати, — Он сказал, что даст ему пару советов как избежать проблем с Казанью. Кто еще мог ему дать такой совет, как не лучший советчик в мире? — Ты какой-то очень странный, Дима. Словно… Плакал лежал все три дня. — Крепкая рука проскользнула по щеке. — Но нет, вот, вроде, только спал. — Мне снился кошмар прошлого года. Я так надеялся, что я забыл это все. Я так надеялся, что оно отлепилось от меня. Я много плакал, просто во сне. Я не умею сопротивляться Ротенбергу. И мой воспаленный организм все что захотел вспомнить, так это момент, как Рома посадил меня на наркотики. Я ненавижу это все. — Он взвыл, — Я хочу умереть, Саша. Я не справлюсь. — Ты все еще хочешь знать моего мнения? — Дима тут же кивнул, смотря на Сашу раскрыв рот, — Я… — Радулов с неохотой кивнул, — …я буду тебя защищать, если тебе это надо. Ты можешь спрятаться за меня.       Яшкин уставился на свое отражение в зеркале. Поздно. Слишком поздно. Скажи он это раньше — был бы смысл. Но он промолчит. Не признается ни в чем. Радулова не обмануть. Но можно ему просто изначально ничего не говорить. Оставить его неведении. Чернота души не должна запачкать его. Но не признавшись ему в том, что происходит — не получится устоять на ногах. Чужие руки мягко трепали его волосы. Саша взял звонящий телефон в руку и, приняв вызов, тихо сказал: — Да, Ань, скоро буду, не нервничай. Надо было мертвяка проведать.       Он завершил вызов. Дима шумно выдохнул, сказав немного потерянно: — Нади не сможет приехать ко мне на новый год. Второй год подряд счастливый семейный праздник я проведу на полу спиваясь. Только теперь, к счастью, без наркотиков. — Не проведешь. — Саша с неохотой слез с кровати и пошел на выход, — И ничего на новый год не планируй. Ложись дальше спать. Уже очень поздно. — Я не буду больше погружаться в этот кошмар по собственной воле. — Яшкин закрыл руками лицо, — Можно больше не заботиться о себе. Наконец-то всем будет похуй на меня. Боже, счастье какое.       Дима свалился на кровать и взвыл, почувствовав боль в плече. Радулов же недовольно покачал головой, и, пожелав ему спокойной ночи, ушел со спальни закрыв дверь за собой. Дима же залез на кровать полностью, развалившись на ней поперек. Повозился, пытаясь найти себе такую позу, с которой будет не больно лежать, и взял в руки телефон. С час пришлось отвечать обеспокоенным соплеменникам о том, что он живой и что все нормально. С большим любопытством почитал из новостей о том, что с ним случилось. Главная новость того дня. С Кертиса еще и огромный штраф содрали. Не порядок. Дима хмыкнул, и, найдя в контактах нужный телефон, сделал перевод, отправив ему всю сумму штрафа с сообщением в виде сердечка. Сумма приличная. Пришлось даже в банк звонить, подтверждать, что он не сошел с ума. Следом про новость о себе наткнулся на новость о том, как Петербург готовится к предстоящему Матчу звезд. Дима с любопытством читал стать о том, кто же будет в составе. Вместо него отправили Юдина и Дер-Аргучинцева из Трактора. Вот и отличная ему замена. Свернув очередное уведомление, уставился на дату. Совсем скоро в Петербурге резко появится на одном льду целая куча народа. Ровно через четыре дня. Значит минимум на три дня, начиная уже с завтра, он забудет про морду Радулова. Замечательная новость. Изучая новости, его ослабшее тело снова уснуло только уже с телефоном в руках.       Проснулся уже когда было светло от того, что кто-то укрыл его. Медленно открыл глаза, учуяв сладковатый аромат. Карамельное яблоко и ваниль. Уставился на Артура, что стоял перед ним в пижамке со скорбным лицом. — Поминать пришел? — С улыбкой спросил Яшкин.       Ахтямов, увидев друга в прекрасном расположении духа, да еще и адекватного, тут же бросился обниматься. Дима взвыл, почувствовав нагрузку на больное плечо, дал здоровой рукой ему подзатыльник. Прижав к себе мальчишку, довольный рассмеялся. — Димка! Я боялся ты умрешь тут! Хотя нет… — Он растерялся, проведя рукой по его щеке, — прости за резкость, но ты же умер. Как ты? — Да, я знаю, я там был. — Он рассмеялся. — Ой дурак мой! Шутку про мумию которая вывалилась из саркофага я уже шутил, а другой в моем ларце шуток не нашлось пока. Я тебе попозже скажу. — Он потрепал лучшего друга по темным волосам, — Ну что ты, три дня всего я проспал, а ты уже поминать меня пришел. — Да. Уже даже на похороны тебе собрал со всех. — Артур уставился в его карие глаза, крепко прижимаясь к нему, спрятавшись под одеяло. — И чего, много собрал? — Много. Нам на четыре лонг-айленда с Лямкиным, Кагарлицким и Шипачевым хватило пропить. — От ты падла. Чего, где ты все тусуешься? У себя на дне? — Ха! — Ахтямов картинно задрал нос, — Единственный кто на дне, это ваш Ак Барс поганый. Мы с Нефтяником всех разносим как чертей! Дима, открой мне свой очередной секрет на миллион. Волк же не просто так тебя разъебал. Ты ему поддался? — Я ему поддался. И это секрет не на миллион, а гораздо больше. Видал, какую ему компенсацию въебали? — Это юристы уже после игры постарались. Но Радулов там его чуть на льду не разъебал. Шипачев с Кагарлицким его еле удержали! А то так бы штраф было бы некому платить. — Артур рассмеялся, — Был бы я там, дал бы реально действующий совет как спрятаться от Радулова — надо было спрятаться за Галкина. Мы, кстати, с Володей хорошо подружились. Они же у нас задержались из-за метели. Мы с ним пошли на базу и он меня паре финтов научил вместе с Аликиным. Они такие классные ребята. Никита, кстати, спиздил твои ключи. Еле отобрал их у него. Такая улыбочка у него… — Он мягко перебирал пряди волос Димы, любуясь им, — Мне так странно подружиться с чужой командой. — Чего такого? Ты же не с спишь с ними. — Вот, спасибо, этого еще не хватало. — Артур улыбнулся, — Я только с тобой согласен. Кстати, к нам Лямкин припрется через пару часов. Ты прикинешься шваброй и так и будешь лежать? — Мне больно двигаться. Меня Саша вчера привел в движение, так я думал у меня позвоночник на кровати останется. А че, обезболивающего никакого нет? — Есть. — Артур улыбнулся, — У тебя задница не болит? — О боже мой. Меня что, в таком состоянии еще и выебал кто-то?       Артур громко рассмеялся и уселся на него, поправив свою пижамку, сказав: — Нет, просто тебе прописали такие лекарства, которые колоть надо, и как раз туда. Медик наш ходит к тебе через пол города, чтобы тебя, инвалида такого, обслуживать на дому. Правда, я так понял, у тебя не во что колоть, и поэтому у тебя одни синяки. — Блять, изверги. — Яшкин шумно выдохнул, — И чего, когда в следующий раз я получу свою дозу? — Так он вон, пару часов назад был. — Артур растерялся, — Тебе все еще больно? — Дима с трудом кивнул. — Ладно, сжалюсь над тобой. Принести тебе поесть? — Было бы еще лучше, если бы ты меня покормил, пока я не смогу хоть с кровати сам встать, не умерев от болевого шока.       Артур кивнул, и ушел, оставив его в одиночестве. Дима же слегка изогнулся, дотянувшись до телефона. Посмотрел на яркий экран. Эмодзи волка. Почесав затылок, он задумался. Там явно что-то другое было. С улыбкой принял вызов: — Я не понял. — Тут же послышался сонный голос Кертиса, — Это какой-то прикол? Я просыпаюсь, а тут меня такие сообщения странные. И количество нулей меня напрягает. Если бы у меня перед окном было не здание Екатеринбургской администрации, а какой-то там Казанский университет, я бы решил что это была оплата за ночь. Яшкин, что, остатки мозга на бортике оставил? — Нет. Вообще-то, Кертис, диалог начинают со «здравствуйте». — Дима усмехнулся, закрыв глаза. — Видал я, какой тебе штраф за меня въебали. Считаю это не справедливым. — Я знаю про то, как вы начинаете диалог, но я не хочу так. Ты знаешь, штраф-то еще не так страшно. Твой Радулов чуть меня не ебнул прям там! Что ты, нежные какие все. Может, я пожестче люблю… А твой сутенер сразу против, чтобы его лучшего мальчика кто-то уродовал. — Я слышал, да, мне мои все уже рассказали. Ты, в следующий раз, дорогой мой, за вратаря прячься. Я весь сентябрь только через Ахтямова с Радуловым контакт держал. — О, так ты мне еще и продолжение истории предлагаешь? Я думал я тебе один раз поддамся, и мы разойдемся. А ты еще хочешь со мной на льду что-то интересное вытворить? — Услышав, как собеседник зевнул, Дима сам непроизвольно раскрыл варежку. Челюсть хрустнула и он взвыл, — Дедушка, не рассыпься, пожалуйста. — Слушай, внучок, ты, так то, февральский, а я мартовский. Так что ты погонялом ошибся. — Я-то не разваливаюсь, в отличии от тебя. Мартовский он… У меня новости к тебе еще есть. Поганые очень. Меня Брукс вчера всю ночь упрашивал не говорить тебе их. — Погоди. Я не хочу сейчас плохие новости слушать. — Дима прошипел, медленно рукой закрыв рот, — Я не в том состоянии. Ты же знаешь о том, что когда болеешь лучше не слышать плохие новости? — Хочешь, чтобы их тебе Никишин через пару часов сказал? Да и ты не с инсультом лежишь, чтобы тебя нервировать нельзя было.       Яшкин растерялся, не став сразу отвечать. Уставился в потолок. Шумно и тяжело задышал. Что за плохие новости, которые он может услышать от Никишина? И откуда шкет узнал секрет раньше чем Ники? — Это… Связано со СКА? — Осторожно предположил Дима, — Погоди. Не говори саму новость, пока я не скажу, что хочу ее услышать. Только скажи «да» или «нет». — Мой ответ — да. — Откуда узнал про новость? — От Аликина. Он полетел вчера в Петербург. Он единственный от нас там выступит. Как раз в том же… как это слово… в дивизионе же, верно, что и Радулов с Юдиным. Так что новость достоверная. Не уверен, что тебе ее кто-то не зассыт сказать, учитывая твое здоровье. — А, а тебе меня не жалко, да? — Я твоего Радулова не боюсь. А тебя уже всяким видел. Знаю на что ты способен. Убьешь быстро и безболезненно. Все как мне надо. Желательно на льду. Умерших в бою приветствуют на пирах у Одина, ожидающего прихода Рагнарёка. — Кертис взял паузу, и где-то на фоне послышалось шуршание и неторопливые шаги. — Так, ты там уснул или пошел очередь передо мной занимать в Вальгаллу? — Нет, я думаю. — Яшкин хмыкнул, — Я не хочу сейчас плохих новостей. Но ты меня раззадорил и теперь я помру от любопытства. Давай, если мне до вечера никто ничего не скажет, я дам тебе шанс убить меня этой новостью. Даже энергетика въебу, чтобы сердце побыстрее разогнать. Оно как раз отскочит получив сильный стресс. — Договорились. Хотя, может ты и сам догадаешься. Ты умный мальчик. Все, давай, мне некогда тут с тобой разговаривать. Меня ждет холодное пиво и горячий окорок.       Дима хмыкнул, и отложил телефон на тумбочку. Завозился, с трудом улегшись на кровать и положив под спину подушку, шумно выдохнул. Все болело. Он начал разваливаться по частям. Перевернувшись на бок, осторожно оттянул штанину вниз. Да, на заднице синяки были не лучше. Поправив штаны обратно, спрятался под одеялом, пригревшись под ним. Через пару минут к нему вернулся Артур. Усевшись рядом с ним, осторожно кормил Диму завтраком. Сам же Яшкин, параллельно думал над тем, что же за новость ждала его в очередной раз на пороге. Судя по тому, что она была плохая, новость ему как обычно выплеснут из-за угла ледяной водой или она прилетит камнем по голове. Услышав звук оповещения, тут же повернул голову. Нет, это Саша написал, что зайдет перед тем, как улететь в Петербург. Проглотив очередную небольшую порцию еды, поднял взгляд на Ахтямова, что явно с большой радостью смотрел на друга. — Дамира последний раз давно видел? — Давно. — Согласился Артур, — Но он был на последней игре. Не знаю, с чем все связано. Но Вадим с Сашей не очень хорошо про него говорят. Он сделал что-то плохое? — Он подал на команду в суд за спортивную дискриминацию. — О, а так можно было? — Артур протянул ложку с очередной порцией еды, — Тогда я с ним сейчас пойду. И что, что мой контракт подразумевает то, что меня можно вниз отправить с состава. Я тоже не доволен происходящим. — Давай еще ты начни лодку качать, пока мы едва держимся на плаву. Отличная идея, блять. — Дима все задумчиво прожевал. — Дамир на эту хуйню явно пошел из-за совета блядского Ромы.       Они вдвоем переглянулись, услышав стук в дверь. Артур отложил тарелку на край тумбочки и пошел открывать. Дима прислушался, слегка наклонив голову, уставившись в проход. Послышались неторопливые шаги и тихие переговоры. Через минуту переговоров в спальню ввалился Лямкин. Встав перед кроватью, уткнул вместе два указательных пальца, смотря на Диму. — Спрашивай. — Тихо сказал Яшкин.       Из-за спины Лямкина выглянул Ахтямов, с любопытством кратко глянув на защитника. Обняв его сзади, повторил жест. Дима едва заметно улыбнулся. Артур обожал копировать чужие позы и словечки. И явно ему не шло на пользу их долгое общение. Потому что кроме копирования безобидного его начало клонить и в опасные развлечения. — Волк попросил меня тогда на игре не разъебывать его. Сказал мне доверится ему, как он доверился однажды мне. То, из-за чего ты сейчас на койке с больничным до конца года и стало причиной его поступка? — Когда Яшкин кивнул, Никита растерянно сказал, — Меня спрашивали о том, что я обсуждал с Кертисом и Никитой. Спросили, не знал ли я об этом. Я догадывался. И отправили меня к тебе тренера, узнать о том, не подставился ли ты просто так. — Я подставился, но не просто так. Да, мы с Волком и Мэйсеком договорились о том, что игра для меня окажется последней в году. Но я даже не знал чего ожидать от них. Думал, просто драка будет. Но оказалось все вот так. Тоже был план. — Зачем ты это сделал? — Никита растерянно смотрел на него, стоя перед капитаном в спортивном костюме. Был такой уставший. Явно и ему не очень-то легко игра вчера далась. — Тебе-то что? — Яшкин хмыкнул, отвернувшись от него, и уставился в окно. — Я хочу знать, потому что я сейчас пойду до тренеров, и буду врать там стоять, краснеть и позорится, чтобы тебя под удар не подвести. Хочу знать, что не просто так это делаю. В чем причина, Дима, просто ответь мне? Хочешь, мелкого выгоню. — Мелкий уже сам догадался почему. — Дима поджал губы, тихо сказав, — Это было единственной возможностью избежать поездки в Петербург. Я бы это не вывез. Мне пришлось бы видеть как Радулова, так и Ротенберга. Я вывернулся от того, что могло меня убить, Никита. — Что за бред? — Удивился Лямкин, и приобнял Ахтямова, что встал сбоку, обнимая его, и уткнувшись носом в плечо. — О чем ты? Кто тебя собрался убивать? — Я не готов встречаться с Ротенбергом. Это меня убьет. Я бежал без оглядки с Петербурга не просто так. А потому что я в нем — безвольная слабая тряпка, которая все что умеет, это пить, ебаться и употреблять наркотики. И я не могу ослушаться Ромы. Три дня — достаточный срок, чтобы он смог переломать мне остатки психики, которые не доломал Радулов, и может произойти все что угодно. Самое опасное из этого — он уговорит меня уйти в СКА. А тут у меня ситуация шаткая. Я и так одной ногой на выходе из поезда Казани со своими выходками. — Я видел списки. — Лямкин опустил голову, мягко потрепав по волосам Артура, — Я буду под его командованием довольно много времени. Предупреди меня в ответ — Ротенберг о чем-то знает? — Ну… — Дима хмыкнул, посмотрев кратко на него, — Как минимум про то, что мы делали с Екатеринбургом, потому что юристы у него очень хорошие. Тебе придется очень тяжело, Никита. И он может вычудить все что угодно. Будь готов ко всему, если после кубка Первого Канала хочешь вернуться к жене и дочкам в адекватном состоянии. — Пизда, блять. — Лямкин шумно вздохнул, — Ебаный случай. Надо упросить Радулова с Юдиным найти где-то этого пидора… — Ники едет на Матч Звезд с ними. Он мой друг. Александр Никишин. Его попроси, он с радостью скажет. — Дима растерялся и уставился на Никиту. — Что значит найти? А он разве на Матче Звезд не будет участвовать? — Нет. — Лямкин пожал плечами, — Может, просто, как хозяин новенькой арены. Но, вообще, он просто главный тренер Российской Сборной будет на том кубке. Я подозреваю, что те два дня пока будет идти МЗ — его самого на стадионе можно не встретить. Особенно если он знает, что Радулов к нему не испытывает хороших чувств. По-крайней мере я бы точно не стал оставаться там, где водится Радулов.       Яшкин повернул голову и уставился на яркий экран смартфона, увидев всплывшее уведомление. Вытянул руку, с трудом дотянувшись до телефона, и открыл сообщение от Ники. «Дима, мы только с игры. Ротенберг сказал о том, что его в городе не будет, пока будет Матч Звезд. Сказал, что хочет успеть приманить к нам в состав еще кого-то. Не знаешь, кто это может быть?»       Дима раскрыл рот, уставившись на Лямкина. Медленно опустил взгляд, и тут же набрал Кертиса, жестом показав им заткнуться. Приложил телефон к уху. Как только Волк взял трубку, Яшкин тут же спросил: — Кертис, только не говори мне, что эта поганая новость связана с Ротенбергом.       В ответ сначала раздалось задумчивое чавканье. Спустя минуту самой напрягающей паузы, Кертис кратко сказал: — Ты прав. Сам догадаешься или мне сказать?       Дима закрыл рот рукой, в ужасе уставившись на одеяло. Шумно и тяжело задышал, бледнея. Лямкин с Ахтямовым лишь с опаской переглянулись, но продолжили стоять в тишине, обнимаясь. — Скажи мне это. — Дрожащим голосом сказал Дима. — Ротенберг хочет усилить свою команду, пока не ушло время закрытия трансфера. Он приедет в Омск, приедет в Москву. И… — Кертис что-то с шумом отпил, — …сказал, что хочет обязательно наведаться в Казань. Я полагаю, он приедет за тобой. У тебя есть план быстрого побега из Казани? Или ты Радулова рядом с собой оставишь? — Это точно известно? — Шепотом спросил Яшкин. Ему стало страшно. По-настоящему страшно за свою жизнь. — Шестьдесят процентов. Просто, я не знаю в каком порядке, и когда он со своим турне приедет в Казань. Но уж явно не Шипачева с Радуловым он потянет за собой. А твой бывший напарник, Жафяров, уже подписал контракт с Омском, хоть и в крысу от вас всех. Так что, думаю, что он может и за ним явится тоже. — Спасибо, что предупредил, Кертис. Я буду должен тебе.       Дима завершил вызов и, отложив телефон, закрыл одной рукой лицо. Молчи. Ничего не говори. Заткнись. Все будет нормально. Просто мысли. Никаких гарантий. Просто предположение. Тишина повисшая в комнате начала напрягать. Артур приподнялся на носочках и шепотом спросил у Лямкина на ухо: — Что будем делать? — Я не знаю. — Шепотом сказал Никита, и посмотрел на Артура, — Ему нужна защита. Но явно не от таких как мы. — Он поднял голову и спросил у Димы, — Эй, Яша, что случилось? Чем помочь? — Оставьте меня одного. Мне надо подумать.       Лямкин лишь пожал плечами, стянул тарелку с едой с тумбочки, в другую руку прихватил Артура, и они ушли, оставив его одного. Дима медленно лег на подушки. Тяжело и шумно задышал. С трудом перевернулся на здоровый бок, и, зажмурившись, попытался сдержаться. Не получилось. Его сломало и он расплакался. Снова бессилие. Снова сон. Снова вечер за окном.       Он открыл глаза, почувствовав, как его рука кого-то коснулась. Около него сидел Радулов, сгорбив спину. У него было очень серьезное выражение лица. Дима приподнял голову, пытаясь понять на кого же он так уставился. Лямкин. Никита сидел перед капитаном на корточках, и резко заткнулся в своем рассказе, увидев, что объект обсуждения проснулся. — Меня обсуждаете? — Тихо спросил Дима, коснувшись здоровой рукой ноги Саши. — Тебя. — Согласился он. — Больше некого. Вот, думаем, что с тобой дальше делать. — Не надо со мной ничего делать. Отъебитесь от меня. — Парировал Яшкин. — Ахтямова забрали на выездные матчи. Его не будет всю следующую неделю. А вот Саша уезжает через пару часов в Питер. Его уже три дня не будет. Потом мы с ним меняемся, и в Питер ехать уже мне с моей бандой. — Сказал Лямкин, обняв ноги, — Тебя нельзя оставлять одного в таком состоянии. Ты даже поесть не в состоянии. Умрешь тут еще. — Что? — Потерянно переспросил Дима, — Я останусь один? — Можно его к Шипе сдать. — Радулов пожал плечами, — Будет две дочки, два сыночка. — Я, полагаю, ему вообще не до этого, так же как и мне. Мое счастье, что у меня тренировки со всеми только с понедельника начинаются. Я хоть со своими девочками побыть успею. — Ну не сиделку же нанимать. — Саша усмехнулся, — Нам нужен кто-то, кто с ним справится, пока нас всех тут не будет. И кто один.       Лямкин хмыкнул, почесав затылок. Поднявшись резко с ног, он встал рядышком, и аккуратно пихнул Диму в плечо. Он вскрикнул от боли, свалившись на спину. Здоровой рукой ударил Радулова по спине. Саша в ответ ебнул по Лямкину. Никита рухнул ему на ноги, и, обняв за крепкую шею, вдруг рассмеялся. — У меня идея появилась! — Вдруг выдал Никита. — Для этого по тебе надо было ебнуть? — Удивился Радулов, — Так я теперь тебя на играх тоже пиздить буду, чтобы ты своей думалкой думать начинал. И что за идея у тебя? — У нас уже есть тот, кто был сиделкой у Димы. Только в другом городе. — Никита улыбнулся, пригладив волосы Саши, — Дамир Жафяров. И никто лучше него не знает что с Димой делать в таком состоянии. — Бля, а да, умно. Погнали. Вдруг он еще в Омск не съебался.       Саша скинул с ног Никиту, и они вдвоем быстрым шагом ушли, захлопнув за собой дверь в спальню. Дима же положил руку на больное плечо, не зная как выгнуться, чтобы оно не болело. Взяв в руки телефон, уткнулся в экран, решив почитать книжку. Видимо, через пару часов, действие обезболивающего закончилось. И вместо планов уснуть в очередной раз, Диму настиг кошмар. Больное плечо начало ломить от боли. Он сжался в комок, взвыв. Никак не улечься, чтобы не было больно. Как бы не пытался им двигать — легче не становилось. Больно. Только вечная боль. Изогнувшись, Яшкин издал громкий протяжный вой. Услышав его крик о помощи, пришел Саша. С силой затолкнул в него пару таблеток и дал следом воды. — Пожалуйста, помоги. Дай мне снотворного. — Прошептал Дима. — Сжалься надо мной. — Я тебе его дам, но его нельзя мешать с алкоголем. Не смей ничего пить, как бы плохо не было. Он долго выводится из организма. — Плевать мне. Я хочу уснуть. — Я надеюсь, что я прилечу обратно в понедельник, и с тобой все будет хорошо. — Саша наклонился к нему и медленно начал целовать, отвлекая Диму от боли, — Я буду рядом с тобой. Тебя никто не тронет. Не бойся. Я что-нибудь придумаю. — Обещаешь? — С надеждой спросил Яшкин, смотря в его зеленые глаза. — Обещаю. Совсем немного потерпи.       Саша следом дал ему еще две таблетки. Дима зажмурился, поджав ноги. Больно. Очень сильно больно. Услышал, что опять все ушли, оставив его одного. Стараясь громко не скулить, промучался еще с час, пока таблетки не подействовали, и снова уснул.       Снова очнулся. Опять утро. Его начало тошнить прямо с утра. Надо бы что-то поесть. Увидел, что дверь в спальню открыта. — Эй, есть кто дома?! — Громко спросил он. В ответ — тишина. — Бляди.       С трудом выбрался из кровати. Сгорбившись, едва держась на ногах, пополз по квартире. Осмотрелся. И правда никого. Открыв холодильник, облегченно выдохнул. Достал сковородку, и, поставив ее на плиту, оперся здоровой рукой о ледяную столешницу, шумно дыша. Снова боль. Вечная боль. Он даже не знает что за обезболивающее он пил. Что бы ему сейчас помогло? То, что в любом случае снимает любую боль. Выпивка. Улыбнувшись, вытянул здоровую руку, открыв верхний шкафчик, и дотянулся до бутылки тундры. Хмыкнул, уставившись на свою больную руку. В ней даже ложку было больно держать. Бутылку тем более не удержать. Зажав ее между ног, здоровой рукой открыл бутылку, и с большой радостью сделал несколько жадных глотков. Вот и еда подогрелась. Он стоял сгорбившись, выключив плиту, и ел прямо рукой с горячей сковородки макароны в сливках с кусочками курицы, жадно делая глотки. Отставив бутылку, сходил до телефона, и, положив его рядом, посмотрел на дату. Завтра начало МЗ. У него всего три дня до того, как вернется Саша. Три дня прожить в одиночестве, функционируя только одной половиной тела. Сделал несколько жадных глотков. Облегченно выдохнул. Отлично. Плечо почти не болит. Уже другое развлечение. Его начало покачивать. Возможно обезболивающе и алкоголь были не совместимы. Он сделал еще несколько глотков. Плевать. Зато не болит.       Раздался стук в дверь. Дима шумно выдохнул и пошел открывать. Скорее всего это Дамир, что пришел работать сиделкой у беспомощного. Даже не стал смотреть в глазок кто это. Открыл дверь и тут же медленно закрыл рот. — Попался. — Прошептал Рома, и пихнул его внутрь квартиры.       Яшкина ноги не удержали и он рухнул на пол, в ужасе отползая от него. Ему не казалось. Не снилось. Это был он. Его самый большой кошмар, из-за которого он пошел на крайние меры, и позволил убить себя об борт. Но этим самым запер себя в ловушку. В очередной раз попытался навредить кому-то, но вредил только себе. Ловушка которая окончит его жизнь.       Он побоялся ехать в Петербург.       Быстро шагал от бездны.       Но вот Ротенберг на пороге его квартиры в Казани.       Бездна за край выползает за ним. — Мой послушный Димка. — Входная дверь с грохотом закрылась. Рука оставила ключ в замочной скважине. Пуховик остался на крючке. Черный портфельчик опускается на пол зазвенев бутылками. Ботинки встают рядом с кроссовками. — Мой мальчик. Мой милый мальчик. — Убирайся. — Серьезным тоном ответил Яшкин. — Что, твари бросили тебя, когда ты оказался не нужен? — Убирайся, я тебя сюда не приглашал. Я не хочу тебя видеть. Я не буду тебя слушать.       Почувствовав чужие руки на своих ногах, он медленно опустил их, опираясь здоровой рукой в пол позади себя. Его дыхание стало тяжелее. Больное плечо только мешало. Еще и это помутненное сознание. Глаза медленно поднялись. Посмотри в глаза чудовищу. Не бойся его. Ты же серьезный и крепко стоящий на ногах капитан чужой команды. Что он сделает тебе? Ты же его не боишься?       Дима замер, увидев чужой телефон в руке. Руки медленно развернули его экраном к нему. Активировав экран, рука зажала кнопку выключения. Вскоре экран погас. Яшкин медленно поднял взгляд, когда дорогой айфон полетел в сторону портфеля. Шумно сглотнул слюну, поджав искусанные губы, и уставился на Рому.       Это и правда он. Идеально выглядящий его богатый собственник. Тот, в чьих руках он становится молчаливым и покорным мальчиком. Чужой собственностью без права своего мнения.       Тяжелое тело уселось на бедра. Идеальный точеный воротник белой рубашки. Идеальная укладка. Поблескивающая ткань бабочки. Пиджак сшитый на заказ. Под ним жилетка. Рука с дорогими часами на запястье касается покрасневшей щеки, заставляя поднять голову. Взгляд скользит по пуговичкам. Останавливается на глазах. Организм замирает. Черный омут. Он обязан подчиниться. — Они бросили тебя одного. Слабого. Потерянного. Надеются, что ты умрешь сам и никому больше не придется за тобой возится. Зачем тебя куда-то волочить, если тебя можно просто запереть в квартире? — Это не правда. — Дрожащим голосом отвечает Дима. — Я буду беречь тебя. Иди ко мне, мой маленький слабый мальчик.       Яшкин замер, шумно дыша. Нет. Не подчиняйся. Прогони его. Медленно облизнув искусанные губы, Дима осторожно отталкивается здоровой рукой от пола, и, прижавшись к теплому телу в дорогих одеждах, начинает его жадно целовать. Этот приятный властный поцелуй вытягивает из него все силы. Он так устал. Так хочется спать. Как только Рома поднялся с него, жестом поманив за собой, Дима без раздумий подчинился, отправившись следом. Слегка покачивало. Как он слаб. Можно же рядом с ним уснуть, ничего же ему не будет. Оступившись, он едва не падает. Рома пятится назад, медленно проходя по квартире, приманивая Диму за собой. Яшкин замер. Медленно опустился перед ним на колени. Приоткрыл рот, и начал довольный отвечать на поцелуй. Еще выпить. Надо срочно еще выпить.       Крепкие руки начали быстро расстегивать рубашку пижамы. Ткань соскользнула с плеч, рухнув на пол. Дима опустил голову, уставившись на свое плечо, чернота от которого растеклась по всей груди, переливаясь до бледно-зеленого по краям. С трудом сжал пальцы на руках. Какой он слабый. Никчемный. Взвыл, когда его заставили приподнять руки. На него одели уже другую одежду. Этот свежий аромат лотоса перебивал все запахи. С трудом раскрыв глаза, на его лице появилась улыбка. На нем была его синяя джерси с капитанской нашивкой. Ротенберг опустился перед ним на колени. Запустил руку в светлые волосы, смотря в глаза Диме. Показав ему прозрачную бутылку тихо сказал: — Я дам тебе живой воды. Она приведет тебя в чувство. Я тебя оживлю. Побуду с тобой рядом, пока тебя некому защитить. — Яшкин уставился на этикетку с блестящей юртой. Прямо под ней были нарисованы оранжевые ягодки. Морошка. Предвкушая желанную выпивку, облизнулся. — Надо только тебе немного помочь.       Почувствовался едкий аромат, когда пробка открылась. Уже хотел было отобрать бутылку, но его мягким жестом придержали, едва коснувшись плеча. В другой руке Ромы появилось несколько белых таблеток. Дима завороженно смотрел за тем, как они падают в прозрачную жидкость, начиная громко шипеть, растворяются. Одна за одной. Почувствовав чужую теплую руку на своей щеке, он открыл рот, и начал жадно хлестать водку с горла, пока бутылку крепко держали другой рукой. Он выпил много. Выпил сколько смог. С трудом отстранившись, жадно отдышался. Облизнул с губ едкий алкоголь. Прислушался к ощущением. Начало быстрее биться сердце. Дыхание замедлялось. Затуманенный взгляд был не в силах остановиться хоть на одном предмете. Его начало резко морозить. Словно форточку открыли. Открыв рот, он попытался сделать вдох. Не получалось. Снова водка начала наполнять горло. Давясь ей, он жадно делал глотки, закинув голову. Его грубо свалили на пол. Было уже не больно. На лице замерла искаженная улыбка. Он закатил глаза, пытаясь отдышаться. Но не получалось. Его легкие не хотели раскрываться. Потолок начал медленно плыть. Его тошнило.       Он почувствовал чужие руки на коже. Такие обжигающе горячие. Они стянули с него остальную одежду. Джерси была такая мягкая. Ее ткань начала медленно темнеть. Дима замер, разведя ноги в сторону, отвечая на жадный поцелуй. Одна из рук никак не хотела подниматься. Вторая осталась на крепкой шее, прижимая Рому к себе. — Мой маленький Димка. Одинокий. Никому не нужный. Слабый.       Почувствовав резкую боль, Яшкин взвыл, изогнувшись. Отвернув голову в сторону, шумно дышал. Слюни капали с открытого рта. Боль смешанная с удовольствием. Звенящая и тяжелая пустота эхом гуляла в голове, в которой не было никаких мыслей впервые за долгое время. — Ты любишь меня? — Люблю. — Дрожащим голосом едва и смог сказать Дима. — Пойдем домой. Пойдем в Петербург. — Я… — Он растерялся, и шумно выдохнул. Еще один мягкий жест. Он даже не уверен, что понимает, что происходит. — Я не могу. У меня контракт с Казанью на два года.       Голова начала болеть. Болела так сильно, словно начала гнить изнутри. Зажмурился от боли. Еще один толчок. Из рта вырывается стон полный удовольствия. Он давится собственными слюнями, весь в ледяном поту. Задыхается, ничего не соображая. — Ты же хочешь уйти? — Я хочу уйти. — Покорно сказал Яшкин. — Не нужна тебе эта Казань. — Не нужна.       Сознание отступает, погружая его в бесконечную черную бездну. Тело такое невесомое. Будит его в очередной раз голос. Таинственный. Манящий. Разговаривающий едва слышно. Нашел себя на полу в коридоре на россыпи зеркальных осколков. Как же ему было погано. Это плечо болело еще сильнее чем голова. Во рту все пересохло. Картинка сбоила, словно сломанный экран. Здоровая рука уперлась в сотни осколков. Кровь потекла на пол. С трудом приняв вертикальное положение, Яшкин взвыл, схватившись окровавленной рукой за волосы. Тело рухнуло обратно на пол. Слабость. Вечная слабость. Удушье. Голос, раздающийся где-то среди квартиры, вытягивает из него все силы и желание подниматься с пола. — Заткнись! — Завыл он. — Немедленно вон! Убирайся!       Быстрые и торопливые шаги. Крепкие руки хватают сзади его, ломающееся от боли, тело. Он падает на россыпь осколков. Они впиваются в кожу. Больное плечо заставляет сорваться на крик. Рука зажимает рот. Покрасневшие глаза уставились в глаза Роме. Он зол. Он в ярости. Его нога наступает на больное плечо. Боль сковывает его. Слезы градом капают на пол. Он снова теряет сознание.       Находит себя на все том же полу, только уже глотающим алкоголь. Стоит на коленях, присосавшись к бутылке как ребенок соске. Жадно хватает ледяную живительную влагу, напитывающую его силами. Его мелко трясет. На руках нет живого места. Глубокие рваные раны выливают из себя черную жидкость, что пачкала все в округе. Озноб. Вечно ломающая боль. Тяжесть. Желание сорваться на крик. Вода в бутылке закачивается. Вот бутылка падает куда-то позади с глухим звуком разбиваясь. Рот тут же затыкают, запихав в него тряпку. Тут же второй зажимают ее завязав позади. Тело подчиняется с таким трудом. Двигается так медленно. Упирается бледными руками в белоснежный керамогранит. Он обжигает. Слишком горячий. Пачкает его чернотой. Грубый толчок в спину заставляет центр тяжести сместится. Он остается на коленях. Утыкается мордой в собственные кроссовки. Картинка в глазах лишина всяких цветов. По белой коже стекает что-то черное. Чернота уже давно внутри него, хотя только недавно была снаружи. Он только подпитывался от других плохим. Теперь ему хватит самому черноты внутри. Теперь не получится убежать от бездны. Она не живет снаружи — она с радостью устроилась в душе. На шее сжимаются чужие руки. Он задыхается. Боль где-то сзади. Не закричать. Не дать отпора. — Подчиняйся.       Голова склоняется в покорном согласии. Кислорода так мало. Снова глаза предательски закрываются. Организм становится таким легким. Он хочет умереть. Закончить эту вечную боль. Сколько он еще будет мучаться? Неужели он все это заслужил? — Подписывай. — Голос Ромы в очередной раз выдергивает его из приятной неги бесконечной темноты.       Он открывает в очередной раз глаза. Видит перед собой документ. Почему все вокруг черно-белое? Он навсегда таким останется? В его здоровой руке тяжелая металлическая ручка. Дима медленно поднимает голову. Перед ним зеркало. В зеркале отражается его квартира. Позади стоит Рома, любуясь большим обломком стекла. От него отражается что-то, что скользит по поверхности словно небольшое пятнышко. Глаза замирают на теле в черной одежде и со звездой на форме. Капитанская нашивка. Он не мог рассмотреть своего лица. Вместо него было что-то странное. Взгляд опустился. Вся форма в каких-то пятнах. Под формой явно ничего нет. Он опять на коленях. На его голых ногах черные синяки. Пятнышко появляющееся от осколка исчезает. Дима поднимает голову, уставившись на Рому через отражение зеркала. На нем не было одежды. Его тело такое идеальное. Нам нем нет синяков, нет ссадин, нет царапин. Нет никаких уродств. Его прическа совсем немного потрепалась. Рука с осколком опускается. Острая грань прижимается к шее. — Я сказал подписывай. Ты же хочешь сбежать отсюда? Я даю тебе возможность.       Он попытался возразить. Но из горла не вырвалось ни звука. Молчание. Вечное молчание и покорность. Осколок опасно впивается в горло. Крепкая рука опускает с силой голову. Дима опасно наклоняется. По лицу начало что-то стекать. Слабость. Вечная слабость и боль. Возрази. Ты умеешь это делать. Рот открывается: — Я хочу сбежать. — Покорно повторил Дима, уставившись на документ лежащий перед ним. Почему он не видит ни одного слова? Тут же что-то написано. — Подписывай.       Крепкая рука указала в самый низ страницы. Даже подвела его здоровую руку к нужному месту. — Оставь свою капитанскую подпись. Оставь себе возможность закончить этот сезон героем. Получить кубок Гагарина. Поднять эту тяжелую ношу над головой. Ты же хочешь этого?       Возрази ему. Скажи ему «нет». — Хочу. — Хочешь уйти навсегда с Казани?       Возрази ему. Казань твой дом. Ты не можешь ее бросить. — Хочу.       Снова указал на документ. Рука замерла. Он не помнил как расписывается. Не мог даже первый жест сделать. Подписать хотелось и очень сильно. Рот медленно открылся. С него потекла сладкая слюна, пропитываясь в форму. В голове раздался раздраженный вздох. Он с трудом поднял голову, уставившись на зеркало. Рома ушел с гостинной. Через несколько минут пришел обратно. Положил крепкую руку на больное плечо, с силой его сдавив. Дима взвыл. Вторая рука раскрыла его же паспорт перед ним. Глаза потерянно скользили по строчкам не в силах поймать хоть одну букву, что не растекалась бы. Какой это был паспорт? Где была подпись? Его ли это был документ? Снова боль в плече. — Быстрее. — Раздраженно сказал Рома. — Подписывай. — Дай выпить. — Пока не подпишешь — больше ничего не получишь. — Пока я не выпью — ничего не буду делать.       Из него раздался громкий смех. Его тело пропускает удар и падает на пол, словно разбиваясь об него. Снова все гаснет.       Снова влага льется по горлу. Снова организм мелко дрожит от удовольствия, что разламывает его и отравляет. На языке появляется что-то кислое. Из него вырываются громкие стоны. Организм ему не подчиняется. Изгибается. Он весь мокрый. В лихорадке. Боли больше не осталось. Удовольствие. Вечное приятное удовольствие. Его начинает трясти. Слюна больше не тягучая. Она начинает пузыриться, вытекая изо рта. Ему становится легче. Он больше не боится своих желаний.

Он давно мечтал умереть.