***
Ещё шесть лет назад Минхо уговорил себя в Чанбина не влюбляться. А Минхо, в принципе, влюбчивый. Он флиртовал с каждым из их компании, пусть и обычно всего пару недель. И все подыгрывали соблазнению, превращая происходящие подкаты в забавную игру. Особенно Хёнджин — актёрствовал настолько лучше мэтров театральной сцены, что многие даже поверили в их отношения, пока не вмешался Банчан. В гневе он страшен, и лучше не попадаться под горячую руку. Когда подошла очередь Чанбина, Минхо стало не по себе. Со Чанбин будто бы не играл, а Ли Минхо — испугался. На каждый многозначительный взгляд или подмигивание Чанбин отвечал воздушным поцелуем или действительно милым эгьё. И если с тем же Хёнджином или с Джисоном Минхо чувствовал легкомысленность и ребячество, то с Со флирт был на совершенно другом уровне, к которому Ли был не готов. Именно поэтому их близкое взаимодействие было самым коротким — всего лишь три дня. В глубине души у Минхо есть ответы на все вопросы, но ему слишком страшно туда погружаться. Однако. Ли совершенно не может расслабиться даже после трёх коктейлей «Текила Санрайз», умело приготовленных Феликсом, и всё время проваливается в мысли. В его голове слишком много «возможно», но чаще всего мелькает мысль: «Возможно, со мной просто никто не готов быть вместе долго, и если бы… если бы мы решили начать встречаться, то обязательно бы расстались, а из-за нас — и вся компания распалась». Горький опыт отношений — обычно не более полугода — подсказывает Минхо, что его не могут любить долго. И априори — Чанбин не будет. Разум говорит, что Минхо сделал правильный выбор, а вот телу хочется вновь ощутить чужую ладонь на своей груди. И Ли приходится вернуться в реальность и собраться, чтобы не начать фантазировать и не возбудиться вновь. Он не чувствует атмосферу всеобщего веселья. Пусть и не курит, берёт у Сынмина сигареты и выходит на улицу, где его встречает прохлада вечера и сырость после дождя — самую малость отрезвляет. Дышать определённо становится легче. Он делает затяжку, стоя на крыльце и уперевшись локтями в ограждение, слышит смех в доме и наблюдает за низко плывущими облаками. Со второй затяжкой замечает, что кто-то выходит, и чувствует пальто и чью-то руку на своих плечах. — Кто же в такую погоду стоит на улице в одной рубашке? — Чанбин не кудахтает с нравоучениями, а звучит искренне-заботливо. А ещё — его рука ощущается очень правильно. Ли пугается и роняет сигарету в лужу, мгновенно думая о символичности момента. Минхо сегодня — не создатель настроения, как часто бывает, и даже наблюдателем назвать себя не может, поскольку погружен глубоко в мысли, и от этого внимание Чанбина особенно дорого. Ли привык к тому, что его воспринимают лёгким, задорным и тем самым — интересным. Однако, стоит хотя бы однажды не зажечь звезды в чьей-то душе, как его покидают. Минхо устал быть ярким для других. То, что Чанбин находится с ним здесь и сейчас, согревает, прижимая к своему горячему боку и поглаживая по спине, так много для Минхо значит, что он не в состоянии сдержать слёз. — За столько лет знакомства никогда не видел, чтобы ты плакал, — звучит удивлённо и чуточку обеспокоенно. — Я рад. Минхо выпрямляется и пытается рассмотреть Со сквозь слёзы. Он уверен, что его макияж уже походит на грим Элиса Купера, но надеется не отпугнуть этим. — Рад, что ты даёшь волю эмоциям, — поясняет спокойно. Чанбин принимает состояние Минхо как нечто естественное и не старается его утешить дурацкими «не плачь», «всё будет хорошо», «не переживай». И от этого Ли становится только больнее. Он чувствует себя нужным Чанбину и таким. Минхо очень хочется сейчас быть настолько пьяным, чтобы иметь смелость поцеловать его, однако он не в той кондиции, потому вытирает ладонями остатки солёной влаги с лица и произносит лишь губами: «Спасибо». Чанбин из-за одного этого слова так счастливо улыбается, что Минхо вновь страшно. Словно стать причиной чей-то улыбки — преступление. В свой двадцать шестой день рождения Минхо совершенно точно осознаёт, что врать самому себе — очень плохая идея. — Минхо! Тебя сегодня подменили, что ли? — выбегает Чонин с шапкой — традиция вытягивать имя того, кто дарит подарок. — Мы подойдём через пару минут, — отвечает Со явно заинтересованному в происходящем Яну. Он отстраняется, лишая тепла, чтобы прогнать младшего в дом. — Чанбин… — голос Минхо немного дрожит. — Ты же… приготовил мне подарок? — Конечно, — улыбается и возвращается, гладит по волосам, отчего в глазах Ли снова слёзы собираются. — А я… я могу попросить тебя подарить мне кое-что?.. — промаргивается и мотает головой. — Разумеется, — Со берёт Минхо за руку и ведёт в дом, а тот ощущает момент так, будто подобное происходит в его жизни впервые — до мурашек по коже. — Что же ты хочешь? — Чтобы ты остался сегодня у меня, — шёпотом, словно не уверен — хочет ли быть услышанным. Чанбин останавливается, вздыхает тяжело и несколько секунд думает, а после — оборачивается и смотрит серьёзно. Минхо кажется, что он выглядит невероятно жалким и противным, отчего хочется либо отмотать время вспять, либо — исчезнуть вовсе. И всё же, он выбирает третий вариант — пояснить. — Почему-то именно сегодня меня пугает одиночество. Но я пойму, если откажешь, — это признание немного оживляет его, несмотря на возможность получения отказа от внимательно слушающего Чанбина. — Не хочу, чтобы это выглядело так, будто использую тебя, потому что… — краснеет и ругается на яркий фонарь, позволяющий видеть его волнение и смущение. — Я бы не попросил об этом кого-либо ещё. Кого-то кроме тебя. — Если это так, — отзывается Со, — то я согласен. Я верю тебе. Минхо настолько поражают последние слова, что не входит в дом, пока Чанбин не подталкивает. Со направляет в ванную и ожидает, когда виновник торжества умоется, делая после ему комплимент, что очень красивый без макияжа. Ли привычно отшучивается: говорит, что по сравнению с глэм-рок музыкантами, конечно, он — ничего так. За подобное заявление получает полотенцем по заднице, а в гостиную влетают уже смеясь, в попытках достать друг друга щекоткой, которой оба очень боятся. — Ну наконец-то! — звучит хор, созданный шестью голосами, обращающими внимание то, что Минхо и Чанбин тут не одни. А ведь Ли умудрился забыть обо всех, пропав в моменте шуточной перепалки. — Торт! Наконец-то можно нести торт! — воодушевляется Хёнджин, уносясь на кухню вместе с Джисоном. Феликс наполняет опустевшие бокалы шампанским — и неважно, что мешают виды алкоголя. Им же завтра не надо на работу. — Тяни давай! — Чонин явно больше всех хочет подарить свой… — Свитер с оленями? Сейчас же не Рождество… — удивляется Минхо, но смеётся, натягивая тот поверх уже мятой рубашки, на манжетах которой остались следы чёрного карандаша для глаз. Ли наконец-то оживает, благодаря друзьям и Чанбину в частности. Он получает столько любви от окружающих, что уже не в силах отказывать себе в ней и позволяет всему быть и наслаждаться моментом. В свой двадцать шестой день рождения Минхо получает очень ценные подарки. И не те, что в коробках.***
Они вваливаются в комнату под утро. Пьяные и весёлые. Феликс и Джисон только рады, что им не надо теперь делить комнату с Чанбином — тот слишком рано встаёт и пытается остальных мотивировать бежать навстречу новому дню. За окном — рассвет. Тусклый, но по-своему прекрасный, однако спать хочется сильнее, нежели наслаждаться природой. Оба быстро по очереди принимают душ и переодеваются. И пока Чанбин в ванной, Минхо обращает внимание, насколько узкое у него для двоих спальное место. Он хорошо помнит первые курсы, когда спали друг на дружке, даже впятером на полуторной кровати в квартире Сынмина — его родители слишком часто уезжали в командировки… Но сейчас — их только двое. И буквально за один вечер многое поменялось. Минхо ложится к стене, вжимается в неё коленями и лбом, чтобы Со потом было удобно, однако… Чанбин забирается под одеяло и без предупреждения прижимает к себе — притягивает за талию и так руку и оставляет, дыша в затылок и согревая спину Ли своей грудью. Сначала Минхо пугается, поскольку забыл, что одеяло у них общее, а после — становится настолько тепло и комфортно от размеренного дыхания позади, что расслабляется и засыпает.***
Они оба забыли про шторы и существование Солнца. Благодаря этому обстоятельству, Минхо просыпается — по глазам бьёт свет. Дезориентирует, потому быстренько прячет лицо. Не сразу понимает положение тел. А ведь оказывается, что его голова сейчас находится в районе груди Чанбина, а правые рука и нога вообще на того закинуты. Другу, который ещё спит, явно так комфортно, раз не просыпается. Минхо же, привыкнувший к яркости, приподнимается совсем чуть-чуть, чтобы поглядеть на него. Под ладонью ощущается размеренное и спокойное биение сердца, и Ли гладит по груди, разравнивает скомканную ткань футболки, рассматривает безмятежность на чужом лице. Думает о том, как много меняет время. Даже одна секунда. Вчера днём он хотел Чанбина физически, интимно. Вечером — отдать ему на хранение душу, поскольку сам не справляется. Сейчас, утром, — просто лежать рядом, умиляться тому, как хмурит нос из-за, видимо, событий во сне. Ли задаётся вопросом: «Почему именно в этот день рождения?» Они столько лет знают друг друга, но только сейчас происходят изменения в их отношениях. Минхо уверен — он мог бы убегать и дальше, до самой смерти. Отрицание — его особый навык. Ему хочется прямо сейчас оказаться на приёме у психотерапевта. Но не то что в этой сфере, а и в целом: единственный врач среди них — Сынмин. И то — ветеринар. Хотя. Минхо даже кажется нормальным пойти к Киму и поговорить о психологии, например, котов. Его часто сравнивают с этими животными — вдруг поможет. — Ты куда собрался? — Чанбин укладывает Ли обратно, стоит только тому сесть в кровати. — Хочу узнать кое-что у Сынмина… — Нет, — отрезает Со и обнимает крепко, отчего Минхо чувствует странное, непривычное покалывание в кончиках пальцев. — Узнай у меня. — Почему именно сейчас? — Минхо настолько расслабляется, что по привычке думает вслух, а после пугается собственного голоса и вздрагивает. — Потому что ты вырос, — тихо, уверенно. — Между прочим, я тебя старше, — хмыкает беззлобно и думает. — Дело ведь не в возрасте, — Чанбин тяжело вздыхает и бурчит, что такие разговоры требуют хотя бы чашечки кофе, а лучше — бокала виски. — Тогда предлагаю умыться и проверить запасы алкоголя. Мне кофе точно не поможет, — усмехается Ли, и они оба отстраняются, чтобы с удовольствием потянуться, занимая всю кровать и пересекаясь руками и ногами. Через несколько секунд Чанбин застаёт врасплох — резко склоняется и целует в нос. А после смеётся над глупым выражением лица и убегает в ванную, оставляя Минхо растерянным и смущённым.***
В доме царит тишина. Чанбина и Минхо это радует, поскольку негласно не хотят менять настроение и тем более — потерять настрой для разговора. Они находят в холодильнике лёд и любимый виски Со, а для Ли — джин, содовую и порезанный лимон. В качестве закусок — чудом не съеденные крекеры и чипсы. Когда собираются подняться на второй этаж, из комнаты на первом выходит настолько заспанный Феликс, что не замечает их и почти не открывает глаза, дезориентировано, словно слепой котёнок, ищет туалет. Это вызывает умиление у обоих, и они продолжают путь, убедившись, что друг нашёл правильную дверь. Минхо успевает подумать, что лучше бы он начал приставать к Чанбину, и они бы просто переспали — отчего-то уверен в невозможности Со отказать ему. Однако. Тогда бы он снова сбежал. Но в то же время, отрицать своё влечение, особенно с осознанием новой о себе информации, абсолютно глупо. Аккуратно прикрывают и запирают дверь, и Минхо надевает свитер с оленями — Чонин будто бы знал, что такая одежда пригодится именно сейчас. Чанбин находит свою чёрную толстовку и достаёт из шкафа два тёплых пледа, пока Ли натягивает тёплые носки с котятами, подаренные Сынмином. Младшие хорошо его одели для того, чтобы провести утро на балконе коттеджа в горах. Октябрь пусть и достаточно тёплый, однако здесь гораздо холоднее, нежели в городе, потому они оба кутаются в пледы, забираясь в плетёные кресла с ногами. Пока Со разливает алкоголь в бокалы, поставленные на широкий бортик ограждения, Минхо наслаждается свежим горным воздухом, пением птиц и тишиной между ними. Которую ценит не менее, чем слова. — С днём рождения, — улыбается Чанбин, поднимая бокал. — Он уже прошёл, — усмехается Минхо, однако чокается и делает глоток. — Каждый день — день рождения, — пожимает плечами. — Ты ведь проснулся, значит — родился. — Но мы ведь не умираем, пока спим, — Минхо не уверен, что сможет выйти победителем в подобных философствованиях, и абсолютно в этом прав. — Сон — это перерождение. Мы просто помним и ценим каждую прошлую жизнь с момента физического появления на этот свет. — Ты слишком умный, — смеётся намеренно тихо, чтобы никого не разбудить. — Но в целом… Я согласен с тобой, — улыбается, глядя Чанбину в глаза, и делает ещё один глоток джина с содовой и лимоном. — Про возраст… — начинают одновременно и одинаково усмехаются. Смотрят друг на друга, пытаясь понять, кому стоит начать. — Хён, — на самом деле, Чанбин очень редко так обращается к Минхо, — я чувствую, что сейчас ты… меньше боишься?.. — По-моему, я всё такой же трус, — Минхо переводит глаза с Чанбина на бокал. — Нет, раньше ты бы не позволил мне позаботиться о тебе, как вчера вечером, — Со качает головой, не соглашаясь. Ли задумывается и поворачивает голову, имея теперь возможность смотреть на горы. А ещё он разглядывает оранжевые листья деревьев вокруг, пока приходит к выводу, что Чанбин — прав. — Сейчас мне снова нужна твоя рука на моих плечах, — вздыхает, прикрывая глаза и слыша, как переставляется кресло. — Знаешь, я всё гадал, когда же наступит этот день, — улыбается Чанбин, находясь совсем рядом (Минхо проклинает чёртовы подлокотники) и закинув руку на его плечи. И всё бы было идеально, вот только старший не совсем догоняет мысль Со. — Наш флирт в университете, — напоминает Чанбин и слышит в ответ лишь неловкое «А-а-а». — Сначала я решил, что стал тебе противен… Минхо настолько страшно и горько это слышать, что подаётся вперёд и накрывает губы напротив своими. — Прости. Я убежал, — Ли отстраняется совсем немного — чтобы видеть лицо и изумлённый, благодаря его мимолётному и невинному порыву, взгляд. — Я всё равно ждал, потому что верил — ты сможешь почувствовать и перестанешь сбегать, — Чанбин улыбается и помогает Минхо пересесть на свои бёдра. — Знал бы ты, какую ревность я почувствовал, когда ты стал встречаться с Ёнхо… Правда, тогда я не знал, что это были за эмоции, — пока говорит, Со поглаживает пальцами одной руки его щёку, второй — волосы на затылке. — Я тогда отчаялся, что обратишь на меня вновь внимание, и пытался построить отношения, а ты… Ты просто ушёл в плавание в Тихий океан. А я… всё равно ждал только тебя. — Я просто сбежал, — сокращает до сути. — Но сейчас — ты здесь, — Чанбин смотрит так, словно уверен в том, что теперь Минхо останется, и эмоции Со убеждают больше не совершать подобные ошибки. — Я — здесь, — подтверждает тихо, вкрадчиво, наклоняясь, чтобы мягко, нежно накрыть губы Чанбина. Странно, но Минхо будто бы впервые целуется: немного неловко, чересчур осторожно, боязливо. Облизывает губы Чанбина, ощущая привкус виски и думая — тому очень подходит этот выдержанный крепкий напиток. Руки Со надёжно окольцовывают талию и ощущаются спасательным кругом, помогающим удержаться на плаву. — Но тебя всё же что-то беспокоит, — Чанбин делится ощущениями, когда разрывают через пару минут поцелуй. В это же время он осознаёт, насколько неудобно в таком положении. — Я… — Ли стесняется произносить это вслух, и потому Со подставляет ухо, чтобы тот прошептал и ни одна птица в округе не узнала секрет Минхо. По-детски. Но иногда — можно. — До вчерашнего дня я не знал, что легко возбуждаюсь, если… — запинается на пару секунду, — если трогать мою грудь… Минхо тяжело выдыхает, словно донёс тяжёлый камень до вершины горы и сбросил. — Да, я догадался об этом, — Чанбин очаровательно смущается — явно вспоминает стон Минхо. — Тебя это действительно сильно волнует? — Просто… подобное произошло впервые, — доверительно, тихо, теребя ворот чужой толстовки. — Уверен, что ты и это сможешь объяснить с философской точки зрения, — усмехается неловко. — Скорее — с психологической. После этих слов наконец-то находят силы встать и пойти в комнату. Минхо удивлён, что они даже не выпили по целому бокалу. Но не было необходимости в эликсире смелости. — Расскажешь? — Ли стягивает свитер и склоняет голову набок — растрёпанный и домашний, вызывающий улыбку у снимающего толстовку Чанбина. — Для начала, я бы хотел в этом убедиться, — Со подмигивает, тянет в кровать и укрывает их одеялом, садится на бёдра взволнованного Минхо и лишь взглядом спрашивает разрешение. — Это не поспешно? — Ли тушуется, ощущая на себе чужой, но приятный, вес. — А как чувствуешь ты? — Чанбин наклоняется, упирается руками по обе стороны от головы Минхо и смотрит. Старший подаётся вперёд и втягивает в поцелуй, окольцовывая руками шею и вынуждая завалиться на него. Минхо нравится, как его прижимают к кровати, не позволяя перейти в отступление — они слишком долго ждали из-за его страхов. Чанбин переносит вес на один локоть, а ладонью освободившейся руки проводит по груди Ли — тот даже через футболку чувствительный. Скулит в поцелуй, пока Со гладит, сжимает и дразнит, поглаживая вокруг соска, ощущая, насколько быстро твердеет чужой член. Их поцелуй становится всё более жадным и мокрым, и Бин заменяет язык двумя пальцами, собирая слюну, чтобы через несколько секунд забраться под футболку и провести влажными пальцами по соску, припечатывая чужие губы так, чтобы стон никого не разбудил. Минхо выгибает от ласки, но главное — он звучит так, что Со хочет остаться с ним здесь, в горах, только вдвоём и слушать его стоны, всхлипы, дыхание. Да, в понимании Чанбина — Минхо даже дышит сексуально. — Если ты так продолжишь, мы всех перебудим, — Минхо разрывает поцелуй, выставляя между их лицами ладонь, на которой тут же ощущает прикосновения губ. — Хён, я не могу оставить нас в таком состоянии, — Чанбин приподнимается и многозначительно смотрит на пах. — И, поверь, ты сам этого не хочешь. — Не хочу, — на грани слышимости. Внезапно внизу громко включают музыку — привычный плейлист из перемешанных песен в жанре k-pop и рок. Раздаётся звук захлопывающейся двери комнаты напротив — Хёнджина и Чана — и стук в их собственную с последующим: — Оставил всё необходимое, развлекайтесь! — оповещает радостный голос Бана. — С днём рождения! — кричит Хван, и слышно, как тот топает вниз, раздаются смех и бурные обсуждения, но различить слова невозможно из-за музыки. — Нам дали полную свободу действий и поддержку, — улыбается Чанбин. — Забрать презент? — Позже, — Минхо не даёт уйти. — Сначала… — он задирает, но не снимает футболку, оставляя ту на уровне ключиц, и более ему не требуется что-либо говорить. Чанбин склоняется, чтобы поцеловать, и обеими ладонями сжимает грудь Минхо, вызывая томный стон. Со спускается и лижет то один сосок, то второй и внезапно произносит: — У тебя потрясающая грудь, — довольно тихо, но слышимо. На эти слова в теле Минхо что-то откликается, и Чанбин это чувствует. — Такая сильная, — мнёт натренированные мышцы, — красивая, мужественная. Ли получает удовольствие от этих слов и действий младшего. Он прикрывает глаза, пока Чанбин расцеловывает его грудь, лижет, сжимает и совсем легонько прикусывает, не забывая о комплиментах. До своего двадцать шестого дня рождения Ли Минхо не подозревал, что у него есть кинк на хвалебные оды его груди. И что Со Чанбин будет их ему петь. Минхо настолько растворяется в происходящем — ощущении чужих рук, бёдер, губ и языка, ласковых словах, — что теряется, достигая пика эйфории. Спустя минуту приоткрывает глаза и растерянно осознаёт, что Чанбин расцеловывает его щёки, что вызывает улыбку. Но Ли совестно, что только ему доставляли удовольствие и он один достиг оргазма, ещё и так быстро. — И всё же, я схожу за подарком от соседей, — Чанбин целует его в губы и отходит к двери, чтобы найти за ней пакет с упаковкой презервативов, смазкой, влажными салфетками. — Бинни, — впервые так его зовёт и раздевается полностью, скидывая одежду на прикроватную тумбу, — по-моему, ты слишком одетый. — А ты — слишком красивый, — Со кидает пакет на кровать и спешно стягивает футболку и штаны с боксерами, отправляя их к вещам Минхо и садясь рядом с ним. — Мне кажется, я могу часами или даже днями просто смотреть на тебя, получая эстетическое удовольствие. Минхо смущён до глубины души. Он