THE BEAST INSIDE: PART 1

      Серый заяц прошмыгнул меж кустов черники с тихим шелестом и выскочил на маленькую лесную поляну, освещенную холодным светом полной луны. Замерев, он поднял передние лапы, принюхался и вытянулся, чтобы осмотреться. Его длинные уши стояли торчком, улавливая каждый шорох. Вдалеке дважды ухнула сова, и лес затих. Маленький черный носик взволнованно задергался.       И как только в кустах позади него едва слышно хрустнула ветка под большой тяжелой лапой, заяц рванул прочь изо всех сил. Мчался, не оглядываясь, петляя между деревьев, но зверь настигал его. У малыша не осталось шансов. Спустя пару минут погони, острые зубы сомкнулись на его тоненькой шее и прокусили насквозь. Огромный серый волк распотрошил и сожрал зайца как легкую закуску даже не из голода, а из простой жажды убийства.       Закончив, он довольно оскалился и облизнулся, роняя на мокрую землю капли крови, а потом пошел дальше в поисках следующей жертвы. И хотя все они не могли насытить его, волк продолжал охотиться, пока усталость не собьет его с ног. Только этого все никак не происходило.       Близился рассвет, утренние сумерки уже пробирались в чащу, прогоняя спасительные тени, и вот вдали послышался призывный вой. Серый волк, рыскавший в это время у большого обрыва над рекой, остановился, прислушавшись, и с неохотой пошел обратно, ответив коротким высоким воем.       Старший встретил его недалеко от одинокого дома, затерявшегося в лесу. Он, с темно-коричневой шерстью и еще больших размеров, оскалился и рыкнул на него, изогнув спину. Младший на мгновение нервно обнажил свои клыки, но поджав хвост, опустил голову и припал к земле, прося прощения. Старший волк клацнул зубами перед его мордой, а потом над спиной, и серый быстро засеменил домой, постоянно оборачиваясь.       Вскоре над сонным лесом взошло холодеющее ноябрьское солнце.       Из окна своей комнаты Чимин наблюдал, как розовеет ясное утреннее небо, как по земле расстилается густой туман, и так паршиво на душе, как сейчас, у него никогда не было. Еще вчера его тело валялось на кровати пустой помятой оболочкой, а теперь резко наполнилось силой, энергией и не проходящим желанием. В груди и животе разгоралось пламя, которое ничто не способно потушить. С первой же минуты после пробуждения разум окутал страх перед тем, что может ждать в ближайшие несколько дней, ведь на этот раз, он это чувствовал, гон будет проходить иначе. «Черт бы тебя побрал, Мин Юнги», — досадовал Чимин, нервно расхаживая по комнате. Это имя обещало занять всю его голову до конца недели, и тем обиднее, что он не может быть с ним.       Так как отвлечься в такие дни всегда жизненно необходимо, Чимин сделал ровно то, что и обычно: пошел в душ, чтобы подрочить и снять первую волну напряжения, а потом завалился обратно в постель и стал играть в шутер, пока отец не позвал к завтраку. Алгоритм прост как два пальца, он выучил его наизусть и привык, что это работает. Раньше всегда работало.       — Вот и аппетит вернулся, — заметил Эрик и довольно усмехнулся, наблюдая, как жадно парень сметает с тарелки омлет с беконом и тостом. Хотя это единственное, что его сейчас радовало.       — У еды снова есть вкус, — ответил Чимин с набитым ртом.       Кусочек бекона вылетел изо рта на край тарелки, и он тут же вернул его обратно.       — Ну вот, во всем есть плюсы, — по правде говоря, Эрик скорее пытался утешить самого себя, чем сына. — Если есть желание, можем закончить сегодня стол с эпоксидной смолой.       Он знал, что парень честно следует давно заведенному правилу оставаться в доме во время гона, но все равно хотел держать его как можно ближе к себе, исключая все возможные риски. Хотя для этого ему бы пришлось дежурить круглосуточно, но заходить настолько далеко за чужие границы он все же никогда не решался.       Значительно сбавив скорость поглощения еды, Чимин задумался. В целом, ему действительно годились любые способы, чтобы хоть ненадолго перестать думать о своем состоянии и раскручивать мысли о том, как его облегчить. Он согласился не больше, чем через минуту, и вскоре после завтрака они вместе пошли в мастерскую.       Там пахло сырыми опилками, хотя их самих не было — Эрик всегда тщательно убирает свое рабочее место в конце дня. И пока он, никуда не спеша, подготавливал работу на сегодня, Чимин с подозрением оглядывался и принюхивался. Такого раньше не происходило, но теперь, во время гона, его нос вдруг превратиться в настоящий высокоточный детектор запахов, потому что буквально каждая вещь здесь, в отцовской мастерской, начинала пахнуть так сильно для него, как будто он окунался с головой в эти банки, выжимал каждую деревянную деталь до эфирного масла.       На несколько минут все эти нарастающие запахи так вскружили ему голову, что он чуть не упал в обморок, пошатнувшись и с грохотом ухватившись за ближайший стеллаж.       — Эй, что такое?!       Эрик подбежал к нему сразу же и крепко взял за плечи, удерживая от падения.       — Тебе плохо? — он взволнованно оглядывал парня и не понимал, почему тот улыбается.       — Нет-нет, нормально, — пробормотал Чимин и прикрыл нос рукой. — Кажется, у меня обострился нюх, тут все так сильно пахнет.       — Ага, нормально, — Эрик покачал головой, отпуская сына. — Только это я еще даже банку с отвердителем не открыл.       — Тебе не надо ничего открывать, чтобы я почувствовал эту вонь, — усмехнулся Чимин. — Можно забить мне нос ватой.       — У меня есть респираторы, — сказал со вздохом Эрик и пошел к коробке, в которой лежала пара, его основной и запасной, совершенно новый, даже в упаковке. — Но если он не поможет, мне придется одному заканчивать.       — Что, мало времени осталось? Когда тебе нужно его отдать?       Чимин попытался надеть врученный ему респиратор, но запутался в ремешках, и Эрик сделал все сам.       — Да, два-три дня, — сказал он, поправляя сыну волосы, застрявшие под одним из ремешков. — Я слишком долго откладывал, так что теперь надо ускориться, смола должна успеть полностью засохнуть.       — А почему откладывал? Для кого этот стол? — спрашивал Чимин теперь приглушенным, искаженным респиратором голосом. — Не каждому дому такая штуковина подойдет.       Эрик не отвечал, выставляя на стол смолу и краску, и пытался придумать, как отвертеться от этого прямого вопроса. Он до последнего надеялся, что у него это получится, пока сын рассматривал уже готовые ножки для этого злосчастного стола.       — Они для него? А я думал будут железные, типа в стиле лофт, а тут прям пеньки? Тогда тем более необычный человек с необычным домом.       — С чего ты взял, что необычный? Всем людям нравятся разные странные вещи.       Чимин уже закончил осматривать подготовленные к сборке детали, а отец достал со своих шкафов все, что им понадобится, и они остановились друг напротив друга по разные стороны верстака, встретившись взглядами. Сын насторожился и прищурился. От того, как отец увиливает второй раз от этой темы со столом, ему стало уже слишком очевидно подозрительно.       — Пап, для кого этот стол? — спросил он, смотря Эрику прямо в глаза. — Кто заказал его?       — Мин Донгон, — пришлось ответить, и он сделал это с самым недовольным лицом, на какое был способен. Только что раздражало его больше: человек, чье имя ему так неприятно произносить вслух, или он сам?       — Отец Юнги-хена? — Чимин удивился, почему-то на самом деле не ожидая услышать именно такой ответ. — Вот как. И чего ты не хотел говорить? Ты его как будто ненавидишь, но недостаточно для того, чтобы не взять с него денег?       Эрик посмотрел на него устало и очень серьезно.       — Родного отца закапываешь, — сказал он и продолжил причитать еще серьезнее: — Вот так значит, мгм… не так я тебя воспитывал.       Не выдержав его лица, Чимин рассмеялся и понял, что в респираторе это делать не очень удобно и немного щекотно.       — Прости, я не специально, — он сложил руки в жесте прощения, а потом похлопал отца по плечу, по-доброму посмеиваясь над тем, как ловко подловил его, — просто сказал быстрее, чем успел подумать.       — Да, это ты умеешь, — усмехнулся Эрик и начал откупоривать все банки по очереди, — но смотри, слова могут ранить сильнее ножа.       — Я что, правда обидел тебя? — он резко сбросил ухмылку и взглянул на отца с полной серьезностью.       — Нет, не беспокойся, — ответил он и улыбнулся, чтобы подкрепить свои слова. — Меня вообще сложно обидеть, а вот с другими людьми лучше быть осторожнее.       — Зато тебя легко разозлить.       Они понимающе кивнули друг другу, улыбнувшись, и Чимин продолжал поддерживать на своем лице хорошее настроение, когда они начали работу. Хотя это было тяжелее с каждой минутой, ведь даже через фильтры респиратора его ужасно мутило с запаха колеров и эпоксидной смолы, смешанной с отвердителем. Мысли становились все более спутанными и неясными, в голове стали возникать странные образы, логические цепочки запутывались, и даже так, с отцовской помощью, но все же сам, он смешал идеальный цвет глубокого, темного моря, которого никогда не видел.       Казалось, это вовсе не закончится, хотя на самом деле процесс занял около получаса, и под конец, когда смола уже была залита в извилистое углубление древесной плиты, а отец включил над столом лампу, Чимин посмотрел на нее и увидел, как холодные беспощадные волны накатывают на берег.       — На этом пока все, теперь она должна застыть, завтра второй слой сделаем, — говорил Эрик, и его слова улетали в пустоту. — Сходи на улицу, подыши.       — Твоя мать?       Огромная волна поднималась к черному небу.       — Ты придешь ко мне?       Над озером пролетела, вскрикнув, одинокая чайка.       «Никогда не приходилось говорить об этом кому-то, мы всегда все это знали, мы все такие».       — Но с ним тебе лучше?       Волна падает ему прямо на голову.       Она знает.       — Эй, Чимин-а! — Эрик взял его под руку и почти потащил к выходу. — Выметайся, быстро.       — Что?       — Ну почему сразу не сказать, что все равно от запаха плохо? Давай, садись, пока не окочурился.       И он помог ему сесть на одно из тех кресел, что с первого дня так неестественно стояли здесь, на заднем дворе, в ожидании кого-то определенного. Эрик аккуратно снял с него респиратор, и Чимин почувствовал себя заново родившимся от глубоко вдоха, наполнившего легкие чистейшим воздухом с запахами нетронутой человеком природы. Они шли из глубины леса, словно нечто звало их к нему.       — Воды принести?       Чимин лишь слабо кивнул, не в силах произнести и слова. И никак не мог понять, почему вообще это все с ним происходит, если раньше ничего такого не было. «Твоя жизнь всегда была такой странной? — вспомнил он слова Хосока, и вдруг подумал: — А может, чужая? И моя настоящая началась только здесь?»       Эрик принес бутылку минералки, и Чимин выпил сразу половину. Газированная вода обожгла холодом ему горло, но очистила от запаха нагретой смолы и отвердителя, который словно налип на все его внутренности.       — Посиди пока тут, — сказал отец и ушел обратно в мастерскую.       Посмотрев на бледно-голубое небо, Чимин решил позвонить Мэй. Ему показалось это настолько необходимым, как если бы речь шла о жизни и смерти.       Руки взяла сильная дрожь, и он кое-как с третьей попытки смог набрать номер. Длинные гудки, как в одном из его снов, врезались прямо в ухо, проходили насквозь через черепную коробку и выходили из другого уха. В конце концов пытка закончилась механическим женским голосом: «Вызываемый абонент не отвечает, пожалуйста, повторите попытку позже».       Какое-то тяжелое чувство закралось в душу против воли разума и принесло с собой пугающие предположения. С глубоким усталым вздохом Чимин потер лицо, осмотрелся вокруг и позвонил еще раз. Как же все-таки тревожно, когда близкий человек не берет трубку, и хочешь не хочешь, а представишь что-нибудь плохое. Пришлось приложить заметное усилие, чтобы остановить собственные фантазии. Третий раз пытаться дозвониться Чимин уже не стал, решив попробовать снова через пару часов.       Терзаемый сомнениями и неприятным предчувствием, он убрал телефон в карман и устроился в кресле поудобнее, полулежа и обнимая бутылку с водой. Взгляд долго блуждал по небу и острым кронам высоких сосен, не находя ничего существенного, чтобы зацепиться, а рука поглаживала гладкое дерево подлокотника. В какой-то момент Чимин вдруг пришел к мысли, что, вероятно, эти кресла отец сделал своими руками и, может быть, специально к его приезду. «Интересно, а сядет ли он здесь со мной? — спросил он себя и, не найдя ответа, подумал: — Или может, пригласить Хосока, разжечь огонь и пожарить зефир?» Эта идея показалась ему даже слишком обычной для той странной жизни, которую теперь приходится жить, и Чимин усмехнулся своим мыслям. И все же, наверное, стоит сделать именно это, чтобы хоть как-то разбавить градус сумасшествия, происходящего вокруг и внутри него. Иначе можно быстро сойти с ума.       — Из-за чего? — вдруг раздался голос совсем рядом, заставив вернуться в реальность, в которой Чимин случайно произнес свою последнюю мысль вслух.       Он очнулся и, подняв взгляд, увидел Намджуна.       — Что ты здесь делаешь? — прозвучало скорее как требование ответа, чем простой вопрос из любопытства.       — Пришел к Эрику, — сказал Намджун и пожал плечами. — Или мне нельзя?       Его взгляд показался насмешливым, будто он даже издевался над состоянием младшего, естественно прекрасно чувствуя его по запаху. К счастью, хоть и захотелось ввязаться в спор, Чимин сделал вид, будто не заметил, ведь на самом деле это было лишь игрой его собственного воспаленного гоном сознания.       — Не думал, что ты частый гость у него, — ответил он наконец, едва скрывая недовольство.       — А с чего ты взял, что частый?       — С того, что заходишь на задний двор как к себе домой, — пробурчал Чимин, а Намджун только покачал головой и усмехнулся.       Слова мальчишки в такой непростой период просто не могли никак его задеть.       — Что, закончил строить свою беседку?       Чимин взглянул на него, и лицо Намджуна тут же помрачнело. Это был уже прямой намек, от которого невозможно не насторожиться. Струны между ними натянулись, но, скрипнув тяжелой дверью, Эрик вышел из мастерской за мгновение до того, как один из них сказал хоть слово.       — Доброе утро, Намджун, — поприветствовал он, кивнув гостю. — Что-то хотел?       — Доброе утро, господин Пак, — Намджун улыбнулся и направился к хозяину дома. — Я к Вам с просьбой.       — Какой? — Эрик присмотрелся к нему настороженно. В целом, он хорошо относился к этому весьма деятельному человеку из ниоткуда, но сейчас присутствие любого постороннего рядом с Чимином заставляло его волноваться.       — Будьте добры, одолжите на час-другой шлифмашинку, если она Вам сейчас не нужна, — говорил Намджун с самой приветливой улыбкой из всех, на какие способен, подбирая слова как можно тщательнее, — а то я только начал, и моя старушка приказала долго жить.       Обдумав просьбу, Эрик кивнул, слегка улыбаясь, но так и не отводя пристального взгляда.       — Пойдемте, — сказал он, — только верните в сохранности.       — Конечно, благодарю Вас! — Намджун поклонился и последовал за мужчиной в мастерскую.       Чимин не смотрел на них, потому что ему было бы крайне неудобно выворачивать для этого шею, но слушал внимательно каждое слово, улавливая все интонации, даже когда они зашли в мастерскую. Отец спросил, что Намджун строит на этот раз, и тот честно ответил: беседку. «Захотелось добавить красоты на участок, и будет где отдохнуть летом с друзьями». Чимин усмехнулся, подумав: «Что же у него за друзья? И есть ли они вообще? Он выглядит человеком, слегка оторванным от остального мира… впрочем, как и Юнги-хен». Что-то схожее было во взгляде этих двоих и в их запахе, Чимин чувствовал это, но не мог до конца объяснить самому себе, что же именно.       Вскоре Эрик с Намджуном вышли из мастерской, и с инструментом подмышкой гость отправился обратно на свою территорию, посмотрев Чимину в глаза напоследок. И это задело его, цепануло за больное, хотя всего лишь секундный взгляд и ни единого слова, но чувство опасности и угрозы ударило прямо в спину.       Как только отец зашел в дом, чтобы сделать кофе, Чимин вскочил и бросился догонять Намджуна, уже покинувшего их задний двор. Полупустая бутылка минералки упала на пожелтевший газон, тихо зашипев внутри.       — Эй! — крикнул Чимин, нагнав его на дороге, уводящей в дубовую рощу, и спросил, когда тот остановился и обернулся: — Ты знаешь Мин Юнги?       — Да, знаю, — ответил парень, подумав с минуту о том, что этот мальчишка собирается делать дальше.       — Кто он тебе?       Намджун нахмурился от неожиданности такого вопроса, и сказал, усмехаясь:       — Не волнуйся, мы друзья, он мне как младший брат, не более.       — И сколько же времени вы знакомы, чтобы стать друг другу братьями? — Чимин не отводил тяжелого взгляда и медленно подходил все ближе к нему.       — Дело не во времени, — честно признался Намджун, наблюдая за младшим и прекрасно чувствуя, к чему он неосознанно готовится прямо сейчас, — дело в том, что происходит между людьми.       — И что же произошло между вами?       Чимин не успел заметить, как сердце объяло пламя, которого он раньше не знал. Руки сжались в кулаки, и все тело уже напряглось до предела, готовое к нападению.       — Гон затуманивает разум, — сказал Намджун, продолжая стоять на месте без единого движения, — все твои мысли сейчас далеки от реальности, Чимин. И не стоит ввязываться в то, с чем ты не сможешь справиться.       — Ты старше, но не сильнее меня, — ответил Пак и оскалился на мгновение.       — Я не о себе, — и Намджун посмотрел на него так, чтобы он понял, о чем речь. — Тебе стоит вернуться домой, пока отец не начал волноваться.       И только теперь он сделал шаг назад, чтобы затем отвернуться и пойти к себе. Его слова и взгляд остановили Чимина от необдуманного поступка, однако сердце так и продолжало гореть, разжигая беспочвенные подозрения до самого вечера. А потом снова пошел дождь.       Мелкие капли косо падали на оконные стекла, словно царапали своими крохотными коготками, а снаружи чернела темнота. Чимин полулежал в мягком кресле, пил третью за сегодня кружку кофе под монотонные звуки телевизора, который смотрел отец, и все выбирал, блуждая пустым взглядом по комнате: пойти ли подрочить еще раз или к Намджуну, чтобы все-таки подраться с ним? Он обдумал это уже сто тысяч раз и прекрасно сознавал, как бессмысленно и глупо накручивает себя, однако плохие мысли возникали в голове снова и снова.       Кофе, конечно, только подливал масла, и в конце вечера он почувствовал себя совершенно беспомощным, как щенок, перед энергией, рождающейся в нем ежеминутно. Не имел ни малейшего понятия, что с этим всем делать, но очень сильно хотел просто вырваться из дома и бежать. Без разницы куда, просто бежать без остановки, словно от этого зависит чья-то жизнь. А тем временем в гостиной с тусклым теплым светом было так тихо и спокойно.       «Сюда бы тетушку Мэй с ее вязанием, и просто идиллия», — подумал Чимин, и ему стало грустно. Он до нее так и не дозвонился, но после ужина она написала небольшое сообщение, от которого совсем не полегчало. «Извини, дорогой, я немного приболела, голос почти пропал, так что пока не могу с тобой поговорить по телефону. У тебя все хорошо?» Конечно, Чимин ответил: «да», и пожелал тетушке поскорее поправиться. Но осадочек остался. Особенно учитывая, как все вокруг него любят недоговаривать, он нашел сотню причин еще и для тревоги, которая без четких фактов и информации резвилась в его голове, как жеребенок на огромном лугу.       В конце концов вся эта чехарда его наконец измотала достаточно, чтобы пойти лечь спать и почти сразу уснуть, хотя такая усталость была для него намного хуже прочих. «Уж лучше бы весь день таскал бревна, — подумал он, уже проваливаясь в сон. — Может пойти в деревню и найти себе работу потяжелее? Наверняка кому-нибудь нужна помощь». Ему в самом деле виделось спасение в физическом труде, и не хотелось даже думать о том, что это может оказаться настолько же бесполезным, как и все остальные сегодняшние попытки отвлечься от пламени, которое сжирает его изнутри. И Чимин уснул с большой надеждой, не подозревая, какие крохи останутся от нее к утру.       На следующий день он так никуда и не пошел, как и на второй, и на третий. Все-таки привычка, выработанная годами, не могла просто исчезнуть из его головы. И он продолжал следовать заведенному порядку, проживая гон ровно также, как и всегда: игры, отжимания, мастурбация, игры; еда в больших количествах и тяжелый затяжной сон, от которого после пробуждения не оставалось и следа. Но все это было так трудно для него, и казалось чем-то совершенно несравнимым со всеми прежними периодами. Порой Чимин просто лежал на кровати, запутавшись в одеяле, смотрел в пустоту перед собой и горел внутри.       Мучение, по-другому не сказать, оно заставляло его ненавидеть себя и свою жизнь все больше с каждым днем, и теперь рядом не осталось никого, кто сказал бы ему, что это нормально — то, что он чувствует. Один и те же мысли наматывали круги, воспоминания вспыхивали и пропадали, но не дальше дня, когда он приехал сюда. Вот он выходит из автобуса с затекшими после долгой поездки ногами и почти падает лицом в асфальт, а потом стоит у отцовской машины и вдыхает свежий ночной воздух полной грудью. Что-то пугающее было в этом месте с самого начала, оно было здесь задолго до него.       Разве мог он увидеть хоть что-то с заботливо завязанными кем-то глазами? «Я даже ничего не помнил», — подумал Чимин однажды, смотря на себя в запотевшее от горячего душа зеркало. Это был уже четверг. «Ты сказал, что придешь ко мне». Отсутствие Юнги странным образом огорчало его больше всего, хотя он понимал, что никто из них так и не сказал когда.       Как будто должен был наступить момент, когда они оба поймут, что время для встречи пришло, но ждать становилось все труднее, и не одному Чимину.       В двух десятках километров от деревни, в глухом лесу на предгорье, откуда его запах невозможно было услышать, Юнги бродил по давно изученным тропам как неприкаянный. Донгон в итоге настоял, что ему нужно уйти подальше на эту трудную для них всех неделю, чтобы предотвратить беду, которая, однако, была неизбежна в любом случае. Юнги знал это, у него не было и капли сомнения, и только ждал, все сильнее убеждаясь в собственных чувствах. Хотя искренне сожалел, что судьба распорядилась именно так.       Солнце уже медленно пряталось за далеким горным хребтом, холодеющий ветер гнал по земле сухие иголки лиственницы мимо его ног. Юнги сидел у небольшого кострища и жарил на огне две баварские сосиски, пока в кастрюльке кипела вода для лапши. «Я могу и сам добыть себе еду в лесу», — сказал он, когда Донгон помогал ему собираться. Ответ был «нет», и тон голоса не предполагал пререканий.       Впрочем, к таким походным условиям Юнги привык с детства, так что если получалось убирать из головы причину этого, его в целом и не тяготило — пожить в палатке в лесу несколько дней. Одиночество давно стало ему другом, особенно, потому что, когда никого нет рядом, он не может никому причинить вред.       Страшно представить, как любимый человек кричит от боли, истекает кровью, и раны на его теле — это дело твоих собственных рук. Юнги никогда не было нужды даже воображать такое, воспоминания далеких лет никогда не меркли в его памяти. Так и сейчас он снова видел в огне стекающие по лицу ручейки крови, в голосах птиц слышал человеческие крики. Словно это было с ним самим, словно это он сделал такое.       «Ты — не твой отец», — говорил ему Донгон уже тысячу раз, и каждый ответ Юнги был: «Тогда почему я так сильно на него похож?»       Кипящая вода уже выплескивалась из котелка, и огонь жалобно шипел, пока парень наконец не вернулся к реальности и не продолжил готовить себе ужин. Сердце снова забилось слишком часто. «Ты теряешь контроль», — сказал он себе чужим голосом. В этом вся проблема. Контроль. И каждая провальная попытка приводила его к выводу, что он — слабак, никчемный мальчишка, бессильный перед всем на свете. Такие размышления никогда не заканчиваются ничем хорошим, и Юнги все роет и роет яму в самом себе, чтобы однажды в ней схорониться, если только кто-нибудь не сможет его остановить.       «Никто тебе не поможет», — сказал голос внутри, и, накладывая в тарелку лапшу с сосисками, Юнги лишь усмехнулся.       Птицы стихли, и кроме ветра тишину заполнял только треск костра, в котором отчетливо слышались чьи-то осторожные шаги. Все ближе и ближе. Но запах слишком знаком, чтобы отрываться из-за него от долгожданного ужина, поэтому, когда человек вышел на свет закатного солнца, Юнги даже не обернулся, поедая свою лапшу и тяжело дыша паром.       — Фух! Еле дошел, — вздохнул он и, осторожно поставив рядом свой рюкзак, устало сел на поваленное сухое бревно. — Приятного аппетита, кстати.       — Спасибо, — ответил Юнги с набитым ртом, взглянув исподлобья, и когда прожевал, спросил: — Зачем ты пришел, Намджун? Тебе заняться нечем?       — К тебе пришел, — улыбнулся он и потянулся к рюкзаку, чтобы достать пару бутылок светлого. — Угостишься?       Юнги хмуро взглянул на протянутую к нему коричневую бутылку с голубой этикеткой и тяжело вздохнул.       — Это бланш, — сказал Намджун. — Будешь?       — Не думаю, что мне стоит пить, — ответил Мин и скрепя сердце отвернулся обратно к своей тарелке, чтобы продолжить есть.       Он просто никогда не мог знать наверняка, как именно поведет себя в алкогольном опьянении, даже совсем легком, а неизвестность всегда пугает.       — У меня тут специальный пакет, оно останется холодным еще где-то полчаса, так что думай, — Намджун усмехнулся и, убрав одну бутылку, отставил и сразу открыл себе вторую.       — Не соблазняй меня на грех, змей, — пробурчал Юнги, почти обиженно налегая на лапшу.       Конечно, он хотел это чертово пиво. Каждый божий день с тех пор, как впервые попробовал алкоголь, и он помог ему успокоиться и забыться настолько, что вся жизнь и все его существо стерлось из мира, перестало существовать, и это было незабываемое чувство. Оно поселило в его сердце опасную тягу к отрешению, к побегу от себя самого, будто это была панацея от всего, оберег для целого мира от одного маленького человека. Даже после нескольких случаев, когда алкоголь только усугублял проблему, приводя к ужасным последствиям, он все еще его хотел, как человек в пустыне, умирающий от жажды. И труднее всего держаться в такие тяжелые и слишком важные дни.       Намджун все это прекрасно знает и, конечно, принес выпивку не просто так. Да еще и пил с такими вздохами, что Юнги едва сдержался от того, чтобы кинуть в него пустую тарелку.       — Зачем ты пришел? — спросил он сквозь зубы.       — Просто так, — друг пожал плечами, смотря вдаль, — поболтать, поддержать тебя.       — Мне не нужна поддержка, — бурчал Юнги, убирая в сторону посуду и мусор. — Донгон тебя послал?       Намджун пристально взглянул на него, задумчиво покачивая бутылку пива в руке, и ответил не сразу.       — Нет, он только сказал мне, куда идти, не более.       — Тогда в чем дело? Я бы вернулся через пару дней, не поверю, что ты так соскучился по мне, что не мог подождать.       Пораздумав еще минуту, Намджун все-таки решился затронуть эту полузапретную в их разговорах тему. Она начинала волновать его уже неприлично сильно.       — Пару дней назад я виделся с Чимином, — начал он будничным тоном и сразу сделал паузу на глоток пива, намеренно избегая взгляда друга, сверлящего его сейчас. — Он спрашивал, друзья ли мы с тобой, а потом чуть не напал на меня.       — И что ты ему сказал такого? — Юнги вдруг усмехнулся, расслабившись. Он представил, как Чимин дрался бы за него, это было бы так нелепо.       — Я сказал, что ты мне как младший брат, а тебе и смешно, да? — Намджун недовольно качал головой, наблюдая, как друг все-таки тихо сдается и тянется за пивом к его рюкзаку. — Мальчишка же ничего не знает, верно? Вообще ничего?       — Он мог уже многое увидеть и понять, если бы не был таким идиотом, — бросил Юнги, но не со зла, скорее из негодования.       — Тебе-то легко судить, — сказал Намджун и, глотнув пива, скривился не то от его горечи, не то от невежества друга, — тебя никогда не держали на коротком поводке, а что такое газлайтинг знаешь?       — Какое-то очередное новомодное словечко?       Юнги выпил пива и оскалился, будто ему было совершенно плевать на то, что пытался донести до него друг. Такова его защитная реакция.       — Погугли, когда домой вернешься, — ответил Намджун, посмотрев на него максимально осуждающе. — Только я не верю, что тебе его совсем не жаль.       Блуждавшая по лицу ухмылка медленно исчезла, и мрачная туча снова сгустилась над головой. Юнги нервно вздохнул и выпил половину бутылки за три глотка. Слова встали комом в горле, и ему понадобилось время, чтобы наконец произнести их вслух.       — Ты даже не представляешь, как я боюсь сделать ему больно, и как мне хреново от осознания, что я в любом случае однажды это сделаю.       Его руки уже начали трястись, а взгляд помутнел. Намджун слышал тяжелое, сбивающееся дыхание, и на душе у него стало погано.       — Может, так и будет, если ты постоянно сам об этом думаешь, — сказал он негромко, смотря только себе под ноги. — Но вы все ошибаетесь, считая, что скрывая правду, сделаете ему лучше. В итоге он просто будет не готов к тому, что случится, и это станет большей травмой.       — Знаю…       — Я лезть не хочу, ни Эрик, ни Донгон, видимо, говорить не станут ничего, пока не прижмет, так что придется тебе. Подумай об этом, мой совет. Тем более, он имеет ко всему этому прямое отношение, имеет право знать.       Хоть и не смотрел на него, Намджун все равно чувствовал, что говорит почти в пустоту: друг ушел в себя и едва ли воспринимал суть его слов, — и закончив попытку наставить на путь более правильный, он вздохнул и допил свое пиво, наблюдая, как гаснут отсветы заката на пушистых облаках.       А потом Юнги вдруг сказал:       — Это случится сегодня.       Намджун непонимающе посмотрел на него с чувством, будто сам упустил часть их разговора, предавшись размышлениям.       — Что случится? — спросил он и получил в ответ лишь долгий, хмурый взгляд, по которому, пусть и не сразу, понял, о чем речь. — А, вот оно что. Пользуешься моментом?       Юнги пнул его по ноге и недовольно скривил лицо.       — Извини, — улыбнулся Намджун, — я шучу.       И все же никому из них не было смешно, никто не посмеялся. В любом другом случае, при других условиях они могли бы и порадоваться, обсудить, ведь это должен быть не просто акт любви, а нечто большее, но… Они оба сознавали возможные последствия, и неотвратимость грядущих событий приводила их в ужас, перехватывая дыхание затягивающимся стальным кольцом вокруг горла.       — Ты думаешь о том, что та история может повториться? — Намджуну не хотелось поднимать эту тему ко всему прочему, но он прекрасно знал, что они оба сейчас думают именно об этом, и обсудить стоит. По крайней мере он всегда пытался сделать все, что в его силах.       — Вероятность никогда не равна нулю, — едва слышно отозвался Юнги и принял такой смиренный вид, будто и в самом деле перестал волноваться о неизбежном. А потом потянулся к рюкзаку Намджуна, чтобы узнать, есть ли еще пиво, а обнаружив только соджу, взглянул на друга с благодарностью, смешанной с осуждением.       — Я не уверен, но у меня есть подозрения, что некоторые обычные человеческие методы могут сработать и на тебе тоже, — сказал тот и достал к соджу еще и два небольших стакана из толстого пластика.       — Какие методы?       Намджун наполнил эти стаканы и, когда они глухо чокнулись ими, торжественно провозгласил:       — Седативные!       Юнги ради приличия сначала выпил и только потом спросил:       — Что?       — Есть вещи, которые неплохо справляются с подавлением определенных процессов, происходящих в нашем мозге, — ответил Намджун, довольный, что у него появилась мало-мальски рабочая идея, хотя в то же время в глубине души боялся результатов до дрожи, потому что они непредсказуемы, особенно с такими, как его теперь единственный друг. — Алкоголь один из них.       — Ты забыл, что я деревенщина? Можно и попроще изъясняться, — Юнги недовольно бурчал, помешивая тлеющие в костре угли, хотя сам прекрасно и без труда понял, что ему сказали.       Намджун рассмеялся, и его тело наконец-то немного расслабилось, впервые за несколько дней, а потом продолжил с улыбкой:       — В общем, я могу помочь найти тебе врача, кого-нибудь из наших, который выпишет тебе что-нибудь: успокоительные, транквилизаторы…       — И что, я стану овощем? По-твоему, так будет лучше? — спросил Юнги наполовину в шутку, наполовину всерьез.       — Тебя попробуй овощем сделать еще, не лошадиная, слоновья доза понадобится.       И вот, после долгого пристального взгляда на него, Юнги усмехнулся, качая головой. Рамки, построенные им самим в его голове, стерлись, и привычный жар в теле сменился нежным теплом, которое приносит алкогольное опьянение.       — Ну так что, мне заняться этим вопросом?       Намджун ловил взглядом каждое его движение.       — Ты в самом деле считаешь, что это убережет Чимина?       — Я предполагаю, — ответил он осторожно и снова наполнил их стаканы, — но точно могу сказать, что того омегу уберегло бы от беды, будь ты вусмерть пьян в ту ночь, настолько, что просто не смог бы пошевелиться.       — Если единственный выход для меня — это потерять себя, тогда я не согласен. Проще и быстрее будет умереть.       Они выпили, так и продолжив смотреть друг другу в глаза, ведя одновременно два диалога.       — Ты мыслишь катастрофами, Юнги.       — Вся моя жизнь — катастрофа, с нее она и началась.       — Это неправда, и ты это знаешь. Твои родители любили друг друга, они были истинными, так же, как и…       — Не надо сравнивать!       Юнги не позволил себе повысить голос, но злость вырвалась наружу через руки, сжавшие стакан так сильно, что крепкий пластик раскололся на кусочки и впился в кожу, разве что не порезав ее, как стекло.       Намджун нахмурился и отвел взгляд на небо. Солнце скрылось далеко за лесом, закатные отсветы померкли, и подступила ночь. Вздохнув, он протянул другу свой стакан, но тот отказался, небрежно махнув рукой:       — Попью из бутылки, не впервой.       — Можешь допивать все, что есть.       — Что, чем пьянее я буду, тем безопаснее будет Чимину рядом со мной, так ты думаешь?       — А ты так думаешь?       Долгий пустой взгляд насквозь. В душе все еще скреблись кошки, они всегда приходят на воспоминания, как на запах свежей рыбы.       — Много там еще? Я надеюсь, ты не все свои запасы притащил.       — Нет, я не настолько сильно тебя люблю, — Намджун усмехнулся. — Еще одна соджу, на этом все.       — Спасибо… наверное.       Юнги осмотрелся, примечая наседающие на лес сумерки, сделал два больших глотка из бутылки и поднялся, чтобы принести еще немного хвороста для костра. В темноте без его света человеку будет совсем холодно и одиноко.       Вдалеке заухала сова, а ветер совсем стих, оставив высокие хвойные кроны в покое. Он обещал им тихую ночь впервые за долгое время, не говоря, какая буря ждет после затишья. Взметаясь к темнеющем небу, огонь с треском пожирал сухие ветки, пока два друга задумчиво на него смотрели, путаясь в собственных мысленных тропах.       — И все-таки я думаю, что любовь способна победить злость, если ты ей это позволишь.       — Да, Донгон примерно то же самое постоянно говорит.       — А ты сам что думаешь?       Юнги ответил не сразу. Его взгляд намертво пригвоздили к себе языки пламени, ласкавшие обгоревшее дерево.       — Я думаю, что мне очень страшно.