Что мне золото

      Прошло много часов. И Артур, и Айла успели проснуться, заставить себя заснуть снова и опять проснуться, а над ними всё так же висела ночь, чёрные тучи и бесконечные нити дождя, которые гулко отбивали дробь о камень и об озеро. Темнота, казалось, становилась только гуще и злее, заставляя вспоминать своих монстров и ёжиться при каждом шорохе, будь то собственное движение, перелетевшая с ветки на ветку птица или бегущий за добычей хищник. Сначала им думалось, что, может, ночь настолько долгая из-за тягостного соседства: всё-таки быть рядом с человеком, прожигающим взглядом насквозь так долго, не было приятным обстоятельством. Артуру казалось, что его заманили в хитрую ловушку и хотят пустить на пропитание, как делали лесные ведьмы в историях придворных сказочников. Айле — что Артур потеряет терпение и решит избавиться от неё из-за страха и суеверий. Веских причин бояться этого не было, но неприятная иррациональность заставляла думать об ужасных вещах и мысленно распаляла самые жуткие сценарии, от ритуального каннибализма до очищения пламенем.       Прошло ещё почти столько же. Дождь кончился. Артур всё же пил воду, отравленную кровью, и действительно не чувствовал в ней ничего отвратительного. Это ободряло. Немного. Куда только гниль делась, он не понимал. Из еды Артур нашёл орехи и фрукты в корзинах у Айлы и, не встретив преграды в виде её слов, когда забрал часть запасов себе в пищу, решил, что, значит, это — его ужин. Это и мёд, а также солёное твёрдое мясо.       Животные, как ночные, так и дневные, снаружи перекрикивались на своих языках. Пара козлов беспокойно бродила по пещере и тихо блеяла, пока Артур всё больше выходил из себя. Его бесила эта нудная, долго тянущаяся ночь, которая всё никак не кончалась. Бесило состояние напряжённого бессилия, в котором сердце предвкушало что-то невероятно важное и волнующее, а тело было таким слабым, что даже на одну стандартную тренировку не соглашалось. Бесила пустота в желудке, будто засасывающая в себя все внутренности. Бесило, что эти чёртовы рогатые не дают подойти к месту, где располагался костёр, и к поленьям, чтобы снова развести огонь: козлы угрожающе на него двигались и смещали в сторону. Артур, конечно, пытался пройти, но тогда получал от зверей в ноги и бока, и теперь на коже у него красовалось ещё больше синих кругов и овалов. Наконец он не выдержал.       — Так, — он повысил голос. Козлы замерли. Айла как сидела неподвижно, уставившись на озеро, так и не сдвинулась. — Мне это надоело. Мне холодно.       — Разведи огонь.       Голос Айлы звучал тускло, и Артур почти удивился, что не услышал издевательских ноток. Почти: он не был уверен, сможет ли различить хоть одну её эмоцию, если они вообще у неё есть.       — Смеёшься надо мной, да? — ощетинился он.       — А по мне это видно?       Она смотрела на своё отражение и продолжала светиться мягким белым светом. Его источала каждая клетка её тела, от макушки до пят, но больше всего — глаз. Артур хотел найти сравнение, да не смог, так как не понимал, на что девушка похожа.       — Тогда скажи своим рогатым убраться.       — Ты же у нас храбрый охотник. Разберись с ними.       — Ты их настолько не любишь? — Артур почти это выплюнул. Почему она такая неуступчивая? Упрямая, как овца, наверное, поэтому с козлами и водится.       — Люблю, пока они живы. После — посмотрим.       — Посмотрим, посмотрим, — нетерпеливо зашипел Артур сквозь зубы и сделал ещё одну попытку. Его снова оттеснили, ударив в и так больное место. — Да твою ж!       Его обидчик победно заблеял.       — Вот порублю тебя на еду, будешь знать!       — Не хотел ведь их трогать, — заметила Айла.       — А меня комментировать не обязательно, — огрызнулся Артур и проскользнул мимо первого козла ближе к выходу. Ненадолго затормозил. Был ли смысл оставаться здесь ещё хоть немного? Снаружи уже вода с неба не капала, значит, не так опасно. Но куда идти? Айла упомянула что-то интересное, что-то важное… Что-то, где могла находиться птица-демон. Тёмная часть леса. — И вообще. Пойду я. Надеюсь, больше не встретимся.       — Куда пойдёшь? — спросила она.       — А тебе какое дело? Скажи спасибо, что в живых оставляю.       Айла фыркнула. Либо Артуру показалось.       — Ты первее меня благодарить должен.       — За что это? — наморщил нос Артур.       — За всё, — она обернулась. Артур был уверен, что раньше её глаз не светился бледным красно-оранжевым цветом, а был просто… бесцветным. — Так бы и остался под елью, не найди я тебя.       — Ты и не собиралась спасать, судя по всему, — съязвил Артур, делая шаг назад, и потянулся: теперь можно было больше не находиться в согнутом состоянии, готовым уворачиваться от рогов. Ещё и затекло всё, и ноги будто опухшие, но ходить можно. Сквозь неприятное ощущение и оставшуюся небольшую боль в мышцах, но можно.       — Ещё посмотрим, правильно ли сделала, что передумала.       Артур скривил губы. Не был уверен, что Айла это увидела, ну и ладно. Поправил ножны с мечом, висевшие на поясе, развернулся и вышел из пещеры. Спустя пару шагов поскользнулся на грязи и съехал к самому основанию горы, отделавшись накатившим стыдом и новыми царапинами. Нужно же было так опозориться! Хотя бы место приземления сухое, и на этом спасибо.       В любом случае стоило сосредоточиться на своей цели.       Артур поблагодарил Бога за то, что тот позволил ему остаться здоровым и целым после ночей в страшном лесу, после встречи с непонятной особой и её животными, после этого падения и что конечности его достаточно сильны для продолжения похода, несмотря на отсутствие пищи. Артур верил: все эти факторы были знаком, что он выбрал правильный путь. И он его продолжил.       Сначала он стал обходить гору: по словам Айлы, Сердце леса находилось именно там. Артур подумал, что у основания горы должен быть более безопасный путь, и не ошибся: пологое подножье позволяло идти с относительным комфортом, так как деревья и разбухшая почва не мешали, но грязь и скользкие камни не позволяли совсем отвлечься от дороги. Пришлось согнуть колени и выставить руки вперёд, чтобы удерживать равновесие, но спустя время Артур перешагнул валуны и острый край самой низкой части горы, оказавшись лицом к лицу всё с тем же лесом: плотным, тёмным, гудящим от недовольства зверей и угрюмым от слишком долгой ночи. Путь мало чем отличался от того, по которому Артур бежал в начале своего путешествия, хотя и воспринимался теперь легче: не было ни неизвестных звуков, ни страшных зверей за каждым деревом, ни болот — вернее, болот, которые Артур не видел и в которые проваливался бы; сейчас он их обходил, и, да, путь от этого становился дольше, но безопаснее и приятнее, — даже сплетений ветвей, мешающих пройти, было мало. Лес — всего лишь лес, будучи без сказок тем же городом, но для диких животных, а не для людей.       Часть леса, по крайней мере. Эта часть.       Та, к которой Артур пришёл, как будто вымерла, несмотря на разгулявшуюся весну.       Он поначалу стал замечать, что лес редеет. Это было странно, немыслимо, чтобы деревьев становилось меньше в бесконечном лесу. Но массивные стволы стояли всё дальше друг от друга, сменялись молодыми деревцами и небольшими кустарниками, пока, наконец, Артур не вышел на просёлочную дорогу. Длинная, от одного края горизонта до другого, она делила лес на две части. Первая, эта, была привычной. Артур, обернувшись назад, увидел тёмное возвышение — гору — и прикинул, что ушёл не так далеко, как хотелось. Однако тело недовольно гудело, будто в пути он был несколько часов.       А вот вторая, та, идеально подходила под описание «зловещего леса». Артур встал перед входом в неё.       На деревьях ни листика, ни почки, ни хоть какого-то признака жизни: ветви голые, чёрные, поломанные, но каким-то образом держащиеся за стволы и друг за друга. Они создавали подобие паутин, твёрдых, грубых, порванных неаккуратностью окружения. Артур вдохнул, выдохнул и зашёл внутрь, продолжив путь.       Земля была взбугрившейся местами и плотной, будто не орошалась до этого никогда; сучья и господь знает что ещё попадало под обувь, хрустело так громко, что казалось, будто никто более в этом лесу не издаёт звуков, — прислушавшись, Артур понял, что так оно и есть. Ни птичьего пения, ни перекрикиваний, ни далёкого шелеста из-за поступи живности. Ничего. Только густая тишина, которую разрезали звуки шагов и ломающегося подстила.       Артур всё шёл и шёл, а лес не менялся. Те же мёртвые деревья, то же отсутствие звуков природы. По спине пробежали мурашки. Артур замедлился, и сам воздух, не тронутый до этого свежестью, замедлился вместе с ним. Перед глазами мелькнули белые мушки.       Он подумал, что сюда идеально вписалась бы Айла. Идеальнее, чем в нормальный лес, — сюда меж стволов прямо-таки просились призраки, потерянные души людей, плавающие медленно из стороны в сторону. Артур шёл, крутил головой по сторонам и пытался понять, как далеко от просёлка находится. Он пытался понять, куда идёт, но не было никаких знаков, отличавших его нынешнее местоположение от того, где он пребывал десять, двадцать, сто шагов назад. Было ощущение, что ещё немного, и он выйдет к месту своего назначения. К Сердцу леса. Что им было — плевать. Середина леса, что-то мифическое или обычный указатель, — главное, что это должно быть что-то узнаваемое. Как церковь у кладбища. А эта часть леса была очень на него похожа, и здесь явно не хватало надзирателя. И как только Артур об этом подумал, он почувствовал, что его будто проткнули стрелой: чёткое, болезненное ощущение, что его спину пронзил наконечник и добрался до сердца. Но он не был ранен. Артур остановился, оглянулся. Справа, слева, спереди, сзади — куда ни глянь, везде лоскуты тумана и чернота. Везде иссохшие деревья. Тишина.       Артур слышал собственное дыхание и сердце, силясь понять, что за ощущение его накрыло. Будто за ним следят, как за добычей. Будто он мышь, на которую нацелился филин, готовясь острыми когтями впиться в горячую плоть и оторвать кусок. Будто тысяча душ умерших смотрят на него, скрываясь за деревьями, и ждут, когда он станет тысяча первой. Будто на каждой ветви вместо коры — невидимые глаза.       Он тряхнул головой. Бред. Разыгравшееся воображение.       Он сделал ещё шаг и вместе со своим движением услышал громкий хруст сбоку. Мгновенно появилось чувство, что филин вот-вот его сцапает. Будучи настолько чётким, настолько ужасным, оно заставляло волосы на загривке встать дыбом и невольно приготовиться к атаке. Но на кого? Артур оглянулся ещё раз. И понял.       Вдалеке он увидел красные глаза. Яркие, горящие между деревьями по левую руку, но недостаточно близкие. Монстр ждал. Готовился. Просчитывал, что ему делать в ответ на реакцию заблудшего принца, — Артур был уверен, что это чудовище не обычный хищник. Оно высший хищник. Тот, кто сожрёт любого, если позволят условия и силы, — а они позволят, потому что нет никого, кто мог бы его превзойти.       Первой мыслью было «бежать». Артур, не моргая, смотрел в глаза монстру и думал только об одном: убраться как можно скорее и дальше, в безопасные топи цивилизованной части леса через просёлок. Но, как и в первую встречу, Артур не двигался и предпочитал думать, что это реакция тела на слабость. Не трусость. Вот же он — демон, подобный медведю с герба одного из графов. Не за таким он пришёл, но на него наткнулся, так почему бы не дать отпор?       Но когда монстр ринулся прямо на Артура, принц дал дёру.       Он бежал со всех ног вперёд, лавировал между враждебными отростками древесины и будто вернулся на два дня назад. Но тогда он бежал, чтобы достичь цели. Сейчас он пытался спасти свою жизнь, и ощущения были иными: тогда остановиться передохнуть было вариантом, оглядеться — нахождением новой дороги, а прислушаться — пониманием, что лесу он не так уж и сдался. Сейчас малейшее промедление добавляло огонь в кровь, заставляло следующий шаг сделать шире, быстрее; глаза смотрели только вперёд, а лес сгущался над ним, хотел поймать в ловушку. Вскоре и глаза перестали различать оттенки чёрного, превратив окружение в сплошную массу. Сердце уже не было слышно, будто оно остановилось. И казалось, что из любого места могут появиться глаза. Алые. Горящие жаждой.       Артур выскочил сквозь стволы на поляну и затормозил. Не дело всё-таки было бегать от таких, как тот монстр, такому, как он, — будущему королю. «Верно, моё тело просто решило найти окружение поудобнее», — решил Артур, задумав встретить чудовище и дать бой. Он обнажил меч. Ждал. Секунду, две. С громким рёвом на открытом пространстве появился чёрный медведь. Артур почувствовал, как поджилки трясутся; но когда быть храбрым, если не сейчас? Тяжёлый шаг приблизил медведя к Артуру. Тот напрягся. Смотрел глаза в глаза, не шелохнувшись. Монстр зарычал, скаля зубы, и ринулся в атаку. Артур потратил секунду, чтобы представить вместо него Овейна, — тот такой же грузный и злой, если сказать что-то нелицеприятное, — и увернулся от острых когтей, отпрыгнув в сторону. Медведь развернулся. Артур понял, что с колен не поднимется, — силы всё же имели свой предел. Но, ушедши от удара ещё раз и оставив монстру рану над рёбрами, он почувствовал странный подъём духа. И вот этого он испугался в пещере? Животного, что не могло ослабленную добычу достать? Теперь понятно, почему тот предпочёл забрать умершего оленя, а не что-что посвежее: просто не смог бы!       Однако Артура он всё же полоснул по руке после блока. Тот, правда, подумал, что ему отрезало руку: вспышка боли заставила отпустить меч и перехватить его только правой рукой, в то время как левая повисла вдоль тела, истекая кровью. Медведь теперь хрипло дышал из-за раны в боку, а Артур осознавал, что больше не сдвинется: от боли, от усталости перед глазами всплыли цветные пятна. Тело парализовало. Что ж. Остаётся надеяться, что монстр упадёт замертво раньше него. Но затем…       Затем будто сон претворился в жизнь.       Глаза обожгло ярким светом, кожу — огнём. Из леса вырос белый свет, оторвавший от монстра кусок. Артур думал, что лишился рассудка: живой огонь дерётся с медленно тающим косматым животным, пытающимся принять вид то огромного волка, то ястреба с короткими перьями, то массивной ящерицы. Белый свет убирал всю темноту вокруг, освещал серо-коричневые деревья и жёлтую траву под ногами. И жёг, как десятки костров. Артур понял, какого это, когда доспехи будто плавятся, а пламя затягивает, убаюкивает. Не хотелось смотреть ни на что, кроме него, и казалось, что он слышит женский голос. Может, это даже был голос его матери — из раннего детства, когда она ещё была жива, — и этот голос пел колыбельную. Умиротворяющую, клонящую в сон.       Артур изо всех сил зажмурился. Сел. Положил меч. Свет поутих, а Артура мягко клюнули в раненную руку, и он не смог сдержать крик боли. Открыл глаза. Перед ним была огненная птица. И перед тем, как впасть в небытие, Артур сказал:       — Ты, демон. Отведи меня к другу.       А затем — снова темнота. Но пустая, просторная. Спокойная. И тонкая полоска серебряного света.

***

      Когда Артур ушёл, Айла почувствовала облегчение. Как будто тиски, сдавливающие грудь, спали, и дышать стало легче — всё напряжение, которое она испытывала, и вся тревога, которую выражали её рогатые сожители, стекли по камням в озеро и растворились. В конце концов, долгое пребывание наедине с собой и природой, до этого редко нарушалось человеком. Настолько редко, что, можно сказать, и не нарушалось вовсе, — тем более так резко, словно налетевший холодный ветер, и так ярко, будто молния в ночи. Айла про Артура так и думала: ходячий кипящий котёл, готовый взорваться в любой момент, как ему захочется. Или как случай представится.       Айла после его ухода поднялась, встряхнула затёкшие ноги и принялась наводить порядок: поправила шкуры-ложе, вернула на место корзины и растасовала остатки трав и запасов — что б его, Артура, веткой прибило; съел столько, сколько ей самой хватило бы на неделю минимум, — смела большую часть пепла от костра в озеро, открыла лианы на время, чтобы пустить больше воздуха и выветрить запах пота. Потом подумала, взяла шкуры-ложе и вытряхнула их, выйдя наружу.       Волосы, которые Айла так и не заплела, действительно светились, даже больше, чем кожа, — до сегодняшнего дня-ночи она не обращала на это внимания, но, как обычно бывает, странности свои не кажутся странными, пока кто-то об этом не скажет. Так и Айла, вернув на места всё, что было сдвинуто, взяла локон в руку и долго-долго на него смотрела. Она часть Луны, и было логично, что какие-то признаки кроме бесцветности должны были у неё остаться. И всё же. Раньше она этого либо не замечала, либо не светилась. И если не светилась, то почему начала?       После раздумий, не найдя для себя ответа, Айла повесила на плечо сумку и отправилась в лес за новыми растениями, грибами, ягодами, орехами — словом, за всем, что можно было использовать в пищу. Она быстро спустилась к подножью горы и юркнула в лес, на крепкие нижние ветви, стараясь избегать зыбучей земли. Конечно, дождь прекратился довольно давно, но без солнца, пусть даже спрятанного облаками, высохнуть окончательно почва не могла.       Перебираясь по ветвям, вызывая недовольное уханье сов и возмущённое щебетание птиц, врезающихся случайно в неё, она добралась до одной из наиболее плодородных полян.       Первое время после того, как тучи затянули небо — когда это было ещё новшеством почти две сотни лет назад, — Айла боялась, что природа зачахнет. Солнце было одним из важнейших элементов для жизнедеятельности всего вокруг, так что его исчезновение вызывало тревогу. Но лес приспособился. Разросся ещё больше из-за ненадобности растениям бороться друг с другом за свет и привык жить под серостью угнетающих облаков. Цвета стали бледнее, но свойства остались теми же. Природа ко всему приспосабливалась, если ей не мешали.       Но одно дело, когда света меньше обычного, другое — когда его нет вовсе. По примерным подсчётам Айлы — она размышляла о настоящей пропаже Солнца, пока разыскивала нужные травы, двигала ветки кустарников в поисках ягод, заглядывала под траву и внимательно рассматривала ветви в поисках плодов, созревших для того, чтобы съесть сейчас, и еле окрасившихся, которые могли ещё полежать и стать спелыми, — прошло уже два дня. И за это время ни разу не взошло за облаками солнце. Да, тучи могли быть плотными настолько, что казалось невозможным проникновение света сквозь них, однако больше дня вряд ли бы они задержались в таком состоянии. Значит, что-то могло случиться с самим Солнцем. Но что? По чьей вине?       Рядом раздался звук рвущейся травы. Айла вздрогнула, готовая к побегу, но увидела, что это всего лишь её друзья-козлы, решившие, видимо, что им стоит держаться рядом. Айла улыбнулась. Всё-таки настойчивость животных была менее раздражающей и пугающей, чем настойчивость человека. Она протянула руку и погладила одного из них. Он скоро должен был уйти в одиночный поход, как любой взрослый горный козёл, — его мать же, более агрессивная в последние дни из-за незнакомца-человека, скорее всего, останется. Это и хорошо. Одной хоть и можно справиться, а помощь никогда не помешает — это касалось как самой Айлы, так и мамы-козы.       После этой поляны Айла отправилась дальше, к более возвышенной местности. Здесь пара воронов делила чьи-то останки, чёрные, как их оперение, — подойдя ближе, Айла поняла, что это тот самый олень с больным сердцем, которого забрал монстр.       Туша лежала, развороченная и распотрошённая. Остались только кости, мелкие мышцы, кожа и стёкшаяся, свернувшаяся на месте сердца кровь. Вокруг неё трава была высохшая, почва — безжизненная, и было заметно, как состояние омертвления медленно расползается вокруг. На глазах зачахло одно из растений. Айла отступила; хотела уйти, но не стала. Эта отрава могла разрастись настолько, что отравила бы рано или поздно весь лес, весь остров, весь мир спустя ещё столетия, если ничего не предпринять. Возникла мысль: а единственное ли это животное, гниющее заживо и не вызывающее аппетита даже у червей? Одно ли оно такое — отравляющее землю и Древнюю с таким же именем? И ещё мысль, ужасающая: а если Земля захочет проснуться, сможет ли? Раньше хранителями мира и, можно сказать, санитарами выступали птицы огня, а сейчас?       Айла прогнала воронов, не дав им съесть остатки оленя. Нашла более-менее сухую и прочную ветку и одним движением провела ею по коре дерева на окраине опушки. Огня не было. Айла, вздохнув и сжав зубы, повторила. Потом ещё несколько раз, пока не выбросила в злости свой временный инструмент. После — сделала глубокий вдох и нахмурилась. Это же всего лишь палка и вызов огня. Такая мелочь, для которой нужно стараться и малейшую искру просить стать больше. Почему это вызывает раздражение?       Один из горных козлов принёс ей ветку обратно. Айла снова стала высекать искры, пока наконец не вышло. Подождала, пока огонь не станет больше, бросила его на сухую траву совсем рядом с оленем и стала ждать, уговаривая пламя забрать только мёртвое животное. Но оно не горело. Огонь пытался подобраться к нему, запрыгнуть на шерсть и пожрать кости, но у него вышло только заставить кровь вскипеть и бурлить теперь чёрной смолой, растекающейся ещё больше. Айла, сама того не заметив, подошла ближе в попытках уже не просить, а приказывать огню жечь.       За спиной раздался удаляющийся топот копыт и шелест крыльев. Животные разбегались от костра высотою больше деревьев, окружавших поляну, а чёрный олень никак не давался.       Внезапно краска огня исчезла. Айла моргнула, осознав, что стоит, не двигаясь, почти в самом сердце пламени, и выскочила из него, отошла на несколько шагов. Высохший глаз болел с каждым опусканием века, кожа покалывала и почти что слезала, но Айла смотрела только на пламя: из оранжево-жёлтого оно стало красным, затем вспыхнуло сонмом искр и, завихрившись, вытянулось столбом чёрного, серо-белого цвета. Айла готова была поклясться, что увидела у пламени крылья, когда оно сорвалось с места, ринулось в лес и стремительно полетело дальше. Оленя на прежнем месте не было. Пожара — тоже, несмотря на то что языки огня касались листьев, хвои, травы на своём пути. Айла, очнувшись от внезапной темноты, оглянулась. Огонь пропал за деревьями, не оставив и следа. Айла свистнула. Ничего не произошло. Она видела вокруг себя больше, чем обычно, так как кожа стала светиться ярче, но из-за этого мрак вокруг становился только гуще. Она наугад выбрала направление и осторожно пошла вперёд. Из темноты от её касаний выплывали куски леса.       Каждые двадцать шагов она издавала свист в надежде услышать цоканье. Спустя несколько сотен шагов, когда она вышла на тропу к своему дому, Айла свистнула ещё раз. На этот раз ответом ей стало блеяние, раздававшееся от подножия. Горные козлы встретили её, приласкались и поднялись в пещеру. Винить их Айла не стала. Животные всё-таки. Пугливые, осторожные — такие не подойдут близко к возможному источнику смерти. А огонь был опасен, иногда опаснее, чем хищники, так что их понять можно.       Закончив растасовывать добычу, Айла часть отдала козлам. Смотрела, как они едят ягоды, и сквозь мысли о них, о своём пути и неожиданной находке, снова задумалась об огне, его цвете и форме. А потом словно очнулась от оцепенения: огонь летал. Он может летать только если является птицей, рождённой Солнцем много-много лет назад. Но они исчезли. Были истреблены и забыты, как страшный сон. Откуда она возьмётся здесь, в месте, не освещаемом её, птицы, родителем? И почему сейчас… Мысли вернулись к встрече с монстром и трупу оленя. Раньше такого не было. И любой огонь мог уничтожить монстра в определённом количестве, не только огонь птиц. Теперь же дети Ночи стали сильнее, приспособились. Может, нашли новые паттерны поведения, которые работают лучше, чем у их предков, и теперь действуют более тихо: берут больных животных, превращают их в ядовитое оружие и оставляют отравлять всё вокруг. Только, подумала Айла с небольшим цинизмом, на этот раз монстр выбрал слишком заметное место.       «Хотя, может… Может, это и для них происходит впервые. Такая длинная ночь позволила. И то, что я видела, — только начало, а дальше будет только хуже», — продолжила мысль она. «Тогда нужно, чтобы день наступил быстрее. Отчего же его нет?»       Прошла половина дня, после — два месяца. Нарастающая тревога превратилась из небольшого колющего чувства в огромный клубок ниток, из которого нельзя было выпутаться; в первую очередь потому, что Айла становилась всё слабее и блекла с каждым днём.       Солнце не появлялось, как и живой огонь. Монстры — то тут, то там, и каждый раз Айла находила на месте гниющие трупы животных или людей. Но сделать с ними ничего не могла: только всё дальше бежала от разложения, бросила своё вековое убежище, когда мёртвая часть леса стала слишком большой. Одной из жертв монстров стала коза, и теперь Айла, нагруженная остатками засушенных растений, сидела на спине единственного оставшегося в живых друга, который вёз её к краю леса.       Впереди показались огни. Айла попыталась вдохнуть вместе с запахом костра уверенность, но не вышло. Какими стали люди спустя всё это время? Как её примут? Если так же, как Артур, которого она так и не увидела после прощания ни живым, ни мёртвым, то стоило подстегнуть козла и бежать мимо как можно скорее. Айла же отчего-то колебалась. Было слышно костры, но не разговоры. Видно проблеск огня, но не тени. Она вышла на свет. Им оказалось потухающее перо, и, когда оно пропало совсем, Айла обнаружила себя в лабиринте: тихом, словно сам воздух застыл, и плотном — звука копыт её спутника больше не было слышно, а выплывающие перед ней деревья были без листьев, стали голыми пиками древесины.       Айла поняла, что зашла не туда. Под ногами больше не ощущалась шерсть, стопы коснулись крошащейся земли. Не тянули вниз сумки с провизией, не было страха встретить людей. Кожа Айлы слабо освещала пространство, помогая и мешая одновременно. Она видела лучше, но только на полшага вокруг. Остальное было загадкой, не желающей оказаться разгаданной: ни звука, только ощущение затхлости в воздухе и липкой пыли на коже. Ни холода, ни жары; волосы становились дыбом от неизвестности и мнимого спокойствия. Так же спокоен орёл в небе перед тем, как кинуться на всей скорости к жертве на землю и сцапать её.       Но Айла почувствовала, как её эмоции уходят, растворяются. Это так сильно напоминало ей место, в котором она была до рождения, до слежки за Солнцем, до раскола и сотен лет скитаний как человека, что всё казалось неважным. Далёким, ещё не свершившимся.       Айла села, подтянув колени к груди, и свернулась, имитировав форму шара. Так было привычнее. Роднее, даже спустя столько лет. Почти как вернуться в дом, из которого выгнали в детстве, а теперь приняли обратно с распростёртыми объятиями. Она закрыла глаза. Здесь так хорошо. Спокойно. Не нужно ни о чём беспокоиться, не нужно взваливать на себя труд и пытаться из кожи вон вылезти, чтобы выжить.       Она почувствовала, что устала. Все годы, десятки и сотни лет, что она была человеком, принесли ей только усталость. За всё это время она так и не смогла измениться, подобно людям, и адаптироваться: при первой же возможности она залезла обратно в утробу матери и пожелала остаться там навсегда. Она была слаба. Человек может измениться за несколько секунд, сломать себя и построить заново окрепшим, более мудрым и сильным, а Айла за сотни лет так и не смогла принять, что больше живёт не в небе. Она сжалась сильнее. Стало холодно. Она не смогла принять, что больше не нужна Ночи, что она теперь одна и место её обитания — земля, на которой совсем другие законы.       У Неба всё было просто: какую роль дали при рождении, такую и выполняй. У Земли же закон был один: выбьешь себе место — оно твоё. Неважно, выбьешь ли ты у кого другого или найдешь незанятое. Если ты достаточно силен, чтобы удержаться, то будешь жить. Так действовали животные, растения, люди и даже сама Земля: приспособление — главное. Не судьба, а адаптация. Остальное — фальшь, выдумки слабых для оправдания своего бездействия и бедствий. И по меркам Земли Айла, конечно, была слаба: в тёмном лесу, полном смерти и опасностей, она сидела, не пытаясь выбраться. Словно желала, чтобы блуждающая здесь смерть на неё наткнулась, потому что сил преследовать жизнь уже нет. Да и зачем оно? Что заставляло двигаться дальше все эти годы?       Айла подняла голову, положила подбородок на колени и задумалась. Вокруг было сияние. Мутноватое, слабое. И тем не менее даже оно разбавляло тьму и заставляло её отступать. Получается, и тьма по меркам Земли слаба. Однако она внушала страх людям и рождала чудовищ. Иллюзия силы — вот адаптация тьмы на земле, и только свет мог её развеять. Любой. Даже свет Айлы. Выходит, она всё же сильнее?       Айла моргнула, выйдя из транса, услышав рёв и звон металла. Она проснулась, мысли завихрились оранжевым светом вокруг и вернули её к реальности. Она побежала из умирающего леса снова к людям, чтобы понять, как с этим справляются люди и что ей делать дальше. Но она же — та, кто может сыграть не последнюю роль в победе, нужно только найти больше света и заставить его разгореться. Нужно только действовать. Айла не понимала, откуда в ней взялось столько энергии действовать, но она не стала её подавлять. Раз её подсознание хочет, чтобы она двигалась, так оно и будет: неважно даже куда, главное — …       Она поднялась на локтях, чувствуя, как отнимаются ноги: гниение стало забираться на них. Горный козёл, одно из немногих выживших животных, слабо подавал голос из зарослей древесных копий. Чуть дальше, за краем леса, до которого Айла не дошла совсем немного, слышались звуки битвы: люди отбивались от чудовищ.       Айла отползла дальше, сбросила с себя черноту, благо та не успела вызвать повреждений более серьёзных, чем исчезновение свечения. Айла скривила губы: каким бы оно ни было неудобным в мире людей, но выживать всё же помогало. И теперь хотелось сиять больше, ярче, чтобы темнота ушла. Потому что сияние — её способ приспособиться. И даже прародитель-космос не имеет права его забирать.       Мимо пронёсся вепрь, похожий на сгусток тьмы. Глаза-рубины скользнули по ней, но снова вперились вперёд, туда, где жизнь била ключом. Айла, поднявшись на ослабленных ногах, снова пошла на свет, словно глупый мотылёк.       Монстры были крупнее обычного: медведь, лисы, филины, ястребы, уже упомянутый вепрь, барсуки — деформированные животные огромной, едва различимой массой шли на людей, которые в ужасе кричали, размахивали факелами и отбивались от когтей. Они получали ранения, истекали кровью, которая за секунду становилась чёрной, и вливались в общий поток тёмного хаоса. Люди умирали, но всё, что волновало Айлу, — огонь. Он одновременно обжигал и притягивал, и казалось, что стоит только протянуть руку, как он вольётся внутрь, вернёт свет её коже и силу конечностям, и она станет могущественнее всех, кто здесь есть сейчас. Её тянуло к свету, хотя разум говорил, что она сгорит. «Взаправду как мотылёк», — подумала Айла, огибая поле битвы и пытаясь подобраться поближе к затухшему костру. Если получится вновь его зажечь, то монстры станут слабее.       Один из мечников сделал шаг назад, поравнявшись с Айлой, но не заметил её. Его взгляд был прикован к сове, разросшейся до размеров большого аиста. Айла, воспользовавшись моментом, попыталась выхватить факел, однако она была слишком слаба для этого, а воин вцепился в свой источник света, как в единственное спасение. Воин рванул факел на себя, столкнувшись с ней лицом к лицу, и побледнел ещё больше.       — Зажги костёр, — тут же сказала Айла.       Воин зашептал молитвы своему воображаемому богу, смотря то на неё, то на чудовищ и битву.       — Если ты хочешь их спасти, то зажги, — продолжила Айла. — Свет отпугивает монстров.       Воин ничего не сделал. Его серые глаза метались из стороны в сторону, губы продолжали практически беззвучно произносить слова прошения о защите.       — Послушай посланника Господа своего. Иначе зачем молился всё это время?       Слова вывели его из ступора. Айла отпустила факел, воин бросился к сложенной древесине и углям, стал пытаться их зажечь и сделать огонь больше. Айла порхнула следом, почти ткнулась носом в крохотное пламя, перескочившее с древка в руках воина на поленья побольше. «Гори», — попросила его Айла, чувствуя, как её разум поглощается им и перед глазами остаётся только огонь. «Гори», — сказала она, отыскивая в его жизни хоть толику разума и силы спасти их.       «Гори», — говорила Айла, представляя, как, словно восемь недель назад, малая искра станет костром, а после — птицей, и прогонит чудовищ.       Монстры наступали. Воин молился, пока его товарищи пропадали. Пламя разгоралось слишком медленно. Айла продолжала уговаривать огонь гореть и, когда чудовища подобрались слишком быстро, предложила остаток себя огню. Не душу, нет; вряд ли у такой, как она, была душа: понятие это было слишком человеческим. Но остаток своей жизни, остаток энергии предложить могла. И пламя взяло его. Сначала слабо, потом всё больше и больше оно разгоралось. И чем больше было оно, тем больше сил чувствовала Айла и тем больше отдавала пламени.       Монстры остановились, воин — нет. Только сильнее стал его голос, громче слышалось «спаси и сохрани души наши», пока глаза его становились ярче от надежды и веры в своего бога.       И всё повторилось. Пламя, его невыносимый жар, вспышка серого цвета, обожжённые глаза и крик, похожий на цаплю; рычание детей Ночи, их агония, растворение тьмы. На этот раз задело и лес: он загорелся из-за сухости, безжизненности и оккупации тьмой. Он горел ярко, быстро передавал огонь с дерева на дерево и трещал. Пламя его пожирало, но не было в этом боли: лес очищался, становился снова спокойным и живым, несмотря на исчезновение части его с лица земли. Всё равно огонь потушится ливнем, какие бывают только здесь. Всё равно всё наладится… Так ведь?       Птица не справилась. Она была ранена. Монстры выросли до небес. Зло скалились и наступали дальше. «Нужно Солнце», — подумала Айла. «Нужно найти Солнце. Без него мы пропали».       Она почувствовала, как её руку опаляет, как когти огненной птицы впиваются ей в кожу и мышцы. Как она взлетает, а на ней сгорает всё, что принадлежало этому лесу. Айла поняла, что её уносит далеко, мимо городов и лесов, мимо чёрных пятен гниющей земли, мимо стонущей во сне от боли Земли, между бушующим Океаном и застывшим Небом. Айла видела только падающие серые перья и чувствовала, что ей тепло. Тепло от огня, который должен превращать всё в пепел.       Айла поняла, что теряет сознание от контраста ледяного ветра, прорезаемого крыльями огненной птицы, и жара её лап. Айла надеялась, что не исчезнет ни она, ни то, что произошло. Что это не будет сном. Что она действительно спасена. Теперь уже Айла молилась, что проснётся рядом с тысячью звёзд и будет окружена их теплом, становясь всё сильнее и сильнее от каждого луча.