Ты всë обтекаешь дозором
В круговращении своëм,
о страж и земли и эфира.
Когда-то в мире существовала только тьма. Она носила в себе мысли и смелые идеи эфемерных существ, усыпляла буйство энергии и хранила бесконечность, неслась сквозь пространство и дарила форму частицам космической пыли. Эта тьма однажды слепила планету, полную воды и сонливости, и над планетой воздвигла купол, отражающий океан и ленивую сушу. Этим куполом было Небо. Оно стало родителем Ночи, и её появление стало началом золотого века. Небо, Ночь, Океан и Земля создавали новую жизнь. Маленькую и хрупкую, большую и панцирную, скользкую и хитрую, пушистую и наивную, неподвижную и медлительную — скоро планету заполонили разные существа, отдалённо похожие на тех, которых знали космос и тьма. Ночь помнила, как они создавали подобных человеку существ, наделённых силами Древних, и обычные люди назвали их Богами, обращаясь за помощью к ним, а не к их создателям. Океан и Небо обиделись, замолчали. Ведь они были здесь для того, чтобы помочь новым душам стать мудрее и присоединиться к общей колыбели космоса, а человек решил, будто Земля — единственный мир, где существует жизнь. Над этим можно было только смеяться, пока однажды собственный сын Ночи, Атон, не пришёл и не молвил: — Матушка, им нужен свет. Ночь удивилась. — Свет? Их глаза недостаточно хороши? — Нет, просто они не доживают до того момента, когда вырастает урожай. — Что говорят на это деревья? — Что свет ускорит их рост. Так появились звёзды. Одну за одной Ночь рожала их, ставила в красивый рисунок и приказывала светить так сильно, как они могут. Звёзды старались, освещали землю и всё, что жило на ней. Миллионы огней помогали теперь людям, собирались в небесную дорогу и указывали на плодородные земли. Люди слушали их и разбредались, селились на берегах рек и океана, переплывали водный массив и находили новые острова. Они разносили жизнь дальше любимого места Богов и несли их учения с собой, передавали детям и внукам. Вскоре не было ни одного участка суши, на котором не жили бы люди, птицы, рептилии и звери — так их назвал человек, научившийся связной речи. Боги ходили к ним, давали знания и умения, подходящие им: кто рядом с водой живёт, пусть пробует опуститься на дно, где плавает рыба; кому джунгли достались — пусть изучают повадки окружающих их растений; люди, ушедшие в горы, должны сами стать твёрдыми и непробиваемыми, чтобы тягаться с каменными пиками. Ночь наблюдала и радовалась. Их создания жили, и только она могла это видеть. Но Атон пришёл во второй раз. Он поклонился, и в позе и тоне его были слышны неловкость и даже стыд, но он твёрдым голосом донёс: — Матушка, их требование не изменилось. — Как! Им всё мало? Тысячи звёзд возмутились вслед за родительницей, ярко мигнули и засверкали белым, красным, зелёным, синим. Небо и так было заполнено ими, а Ночь была слишком ослаблена для рождения новых. — Дети теряют родителей позже, но всё же теряют. Они хотят дольше жить. — Скажи им: пусть ждут. Атон кивнул и ушёл. Ночь сделала морозный выдох, отчего звёзды стали светить сильнее. И самые яркие из них она стала собирать. Ритуал повторялся несколько раз, и Земля, возмутившись наступившим холодом, сплела себе белый плед и укрылась, заставив некоторых животных и растения уйти в долгий сон вслед за ней. Оставшиеся бодрствовать выращивали себе шубки и начинали пить горячую кровь друг друга, чтобы выжить; люди следовали их примеру и учились отбирать у них тёплые одеяния и «сок жизни», как они его обозвали, и продолжали сетовать на Ночь, пока та, выбиваясь из сил и теряя чистоту зрения, собирала яркие звёзды воедино. Они, усиливая свет друг друга, всё больше освещали пространство вокруг. Они цеплялись лучами, собирались в шар, который всё рос и рос, пока не начал становиться горячее, краснее и тяжелее. Ночь чувствовала, как большой ком из её детей начинает жечь руки, делает больно глазам и вызывает желание сбежать, но работа не была закончена. Ночь продолжала, пока однажды свет не стал настолько ярким, что чуть не сжёг её. Ночи пришлось бежать, и оставшиеся дети бежали за ней следом. Она практически перестала видеть, а тело, некогда чёрного цвета, теперь отливало тёмно-синим и даже местами голубым. Звёзды пытались её успокоить, шептали о том, что люди теперь довольны, но помочь никак не могли. Только Земля перед тем, как уснуть окончательно, и Небо, проснувшееся от яркого света, сумели облегчить её состояние: был создан подземный мир. Они выбрали место, где небо и земля наиболее близки к друг другу, и сделали щель. Река, протекавшая рядом, с шумом обрушилась в новое пространство и создала озеро столь же бесконечное, как и космос. Ветер, нашедший, куда ещё можно просочиться, принёс с собой траву, пальмы и лодку с заблудившимся человеком, которого поставили охранять вход и которому даровали для этого бессмертие. Некоторые звёзды спустились на воду и стали голубыми цветами. Земля создала дом, отражающий весь яркий свет, и помогла Ночи уйти в него, а Небо завещало, что ни один луч нового дитя Ночи сюда не проникнет. Но Ночь не хотела бросать своего ребёнка. Она ждала, когда Небо снова уйдёт на покой, а Земля заснёт, и впервые почувствовала, насколько гнетущей может быть бесконечность. Однако на месте, где она оставила клубок звёзд, его не было. Не вернулся он и на небо. Ночь, издав страшный крик, пробудивший природу и заставивший содрогнуться души людей, кинулась искать пропавших детей. Она искала долго, периодически отдыхая в созданном для неё маленьком мире, пока наконец не сумела бежать так быстро, что увидела его. «Солнце», — ликовали люди. Вот как они назвали клубок звёзд. То, что горит. Ночь поняла, отчего Небо, Океан и Земля так обижены были на род человеческий. Солнце угрюмо тащилось, закованное в цепи, и то и дело возмущённо плевалось. Растения и правда росли во много раз быстрее обычного, но Солнце страдало от невозможности вдохнуть — металлические силки, сделанные людьми, держали его крепко и заставляли плыть вперёд. Ночь попыталась догнать его, но жар не давал подойти слишком близко. Даже мысль о том, что Ночь готова окончательно сгинуть, но освободить клубок звёзд, не позволяла достать его. Но вскоре стало понятно, что не только в жаре дело. Ночь решила, что Солнце само к ней доплывёт. В конце концов, планета была круглой, а Солнце не уйдёт за его пределы, ведь там в свете никто не нуждается. Так что Ночь ждала. И увидела, что Солнце тащит корабль, которым правит Атон. — Богиня, уйди с дороги, — громогласно приказал он. Ночь почувствовала, как клубится тьма за её спиной от гнева. — «Богиня»? — почти зашипела она. — Я — мать тебе! — Нельзя, чтобы Солнце стояло на месте, — он решительно смотрел на неё, не приближаясь. — Одна пустыня уже появилась. — Ты украл собственных братьев и сестёр для этих, — она указала вниз, на спешащих укрыться в дома людей, — неблагодарных. — Солнце им было обещано. — И как они отблагодарили нас? Заковали моих детей! Атон не ответил. Солнце вспыхнуло, и из огненных языков появилось ещё одного существо: крохотная копия пламени, теперь сидевшая на цепи и глазеющая по сторонам. — Сын, отпусти их сейчас же. — Не могу, — ответил Атон и крепче сжал руль. — Как ты можешь ставить их интересы выше наших? — Мои интересы совпадают с их. А теперь отойди, — снова приказал он. — Иначе придётся тебя убить. Ночь взвизгнула и кинулась на корабль. Атон, сжав губы, ринулся ей навстречу, и Ночь ощутила, как исчезает. Её жгло изнутри и будто рвало на части лучами, ставшими острыми, словно лезвия. Её тело разрезало на лоскуты, и каждый из них сгорел, испарился, пока корабль, словно шип, буравил тьму и изгонял её. Ночь очнулась в своём доме. Слабая, еле собравшаяся воедино из пары уцелевших кусков, её сил хватило только на создание зеркала, отражающего путь Солнца. Пусть она не могла его забрать, но хотя бы сможет следить за его дорогой и давиться слезами бессилия, пока оставшиеся звёзды продолжали освещать людям дорогу ночью. Она ждала. Сотни, тысячи раз около разреза между землёй и небом пролетал треклятый корабль, но ни один из лезвий-лучей не добирался дальше разреза. Ночь, размером меньше обычного аллигатора, наблюдала за ним. Наблюдала за тем, как никто из хранителей, назначенных тьмой космоса, не желает больше просыпаться и помогать людям. За тем, как род человеческий развивается, благодарит Солнце и собирает урожаи. За тем, как Атон без единого признака сожаления тащит на привязи клубок звёзд и ненадолго даёт людям свет, который они так желают. Ночь видела, как вскоре люди стали проклинать Солнце и создали нового идола — реку. Ночь злорадствовала. Ради чего Атон теперь будет править кораблём? Ради чего он упорно способствовал появлению мнения о том, что Ночь страшна и безжалостна, в то время как Солнце милосердно и несёт жизнь, если для части людей в итоге всё повернулось по-другому? Ради чего он убил свою мать? Ради того, чтобы самому стать разносчиком зла! Люди, что жили на реке, считали, что Солнце — гнев Богов. Ночь знала, что Солнце всего лишь мстит за неё. Атон ещё тысячи пролётов над местностью высчитывал высоту, угол и частоту пути, чтобы понять, как сделать им хорошо, но роду человеческому было мало. Они не были довольны ничем. А потом Луна — тот самый диск, ставший зеркалом Ночи, — показала, что Солнце создало ещё одного человека. Ему не страшен был жар, не нужна была пища, вода и сон. Он был сам словно Солнце: золотые волосы, золотые глаза и бронзовая кожа. Он учился управлять кораблём, слушал Атона и его научения, потому как сын Ночи чах и ссыхался под слишком долгим действием лучей. Ночь ликовала. Этот человек точно должен был выпустить Солнце! Он ведь должен понять, насколько Солнцу не нравится быть источником света, насколько ужасна судьба его родителя. Этот человек должен был обрушить корабль на землю и распустить звёзды, чтобы они, как и раньше, светили раздельно! Но этого не произошло. Атон испарился, отправился в тьму за пределами этой планеты, а сын Солнца встал за штурвал и продолжил миссию Атона. Ночь в ярости разбила зеркало на две половинки. Одна из них потерялась, вторая же исправно работала, пока не начала становиться всё тоньше и тоньше. Ночь не могла поверить, что надежды на освобождение её детей нет. Её не могли умаслить души почитавших реку людей, которые оказывались здесь и становились новыми цветами реки или звёздами на небе. Её не могла успокоить оставшаяся половина луны-зеркала, показывающая, что часть людей теперь почитает Ночь, а не Солнце. Её не мог успокоить даже страж ворот в этот маленький мир, рассказывающий, будто цепи Солнца с каждым годом слабеют. Но её злость не росла. Она тупой пульсацией сидела в голове и заставляла метаться из стороны в сторону в понимании, что с таким слабым телом ничего сделать нельзя. Однако тело — не дух. Ночь не ведала, что из её злости в тёмное время суток рождались разные монстры и что после золотого века наступило смутное время. Твари ночи имели по несколько голов и хвостов, причём не всегда от одного животного. Рождались существа с металлической чешуёй и способностью изрыгать пламя; звери с толстой кожей, которая вырабатывала сильнейшие яды, растворяющие всё вокруг; птицы с зубами и настолько мощными клыками, что никакая защита людей не позволяла от них спрятаться; слепые рыбы, способные выходить на сушу и есть всё, что только почуют. Люди стали бояться выходить из своих домой ночью, молились покинувшим их богам о спасении и тряслись от каждого шороха в лесу даже днём. Самые храбрые ковали оружие и пытались с монстрами справиться, но ни один не возвратился с победой. Сын Солнца тогда создал своих существ: огненных птиц. Басан, Бенну, Жар-Птицу, Симурга, Фэнхуана, Феникса и Хумай — кто как назвал в своей части земли. Они рыскали ночью по лесам, полям и водоёмам в поисках монстров и сражались с ними. Их перья были режущей сталью, клювы — каменным конусом, а сердце — всеопаляющей частью огня. У людей появилась надежда, а у Ночи — бóльшая причина их ненавидеть. Монстры становились проще, начинали прятаться среди обычных животных. Они уменьшались, делались блëклыми и мешали свою кровь со зверьми, ящерицами и обычными птицами. Огненные же заняли место монстров в сознании людей и стали преследоваться, по глупости своей попадали во все ловушки и скоро исчезли, несмотря на все свои деяния до. А человек из-за этого стал терять правду, перестал слышать остатки голоса Земли и начал всё, что не двигается и не дышит, называть неживым. Один из народов осмелился создать себе нового Бога, назвав старых мифом, несуществующей сказкой, и стал преследовать каждого, кто считал иначе. Рулевой Солнца тогда лишил их света, заставив часть облаков навсегда задержаться над землями этого народа. Так наступил серебряный век, а Ночь наконец ощутила, что часть сил ей вернулась. Ей больше не нравилось сидеть и не делать ничего, что могло бы освободить Солнце, которое вёз уже третий на её памяти рулевой. Он единственный из всех, когда-либо занимавших эту должность, был не похож на Солнце: бронзовая кожа, коричневые одежда и волосы, дёргающиеся по сторонам глаза, выделяющаяся худоба, не дающая впечатление достаточной силы для такой сложной работы, и страх, видный в его движениях, выдавали в нём человека, а не потомка единственной дневной звезды. Значит, отобрать у него Солнце будет проще всего. Ночь проплыла по озеру, миновала реку, взволнованные её уходом души и стражника врат, поднялась по водопаду и, следуя за своими детьми-звёздами, принялась искать того, кто мог бы помочь ей забрать Солнце. Она искала в глубинах океана и недрах земли, поднималась к гнёздам пернатых и вершинам гор, пробиралась сквозь лианы джунглей и нити снежного пледа. Только когда отчаяние подступило, ей улыбнулась удача. В пустынной стране, где был когда-то выстроен и уже разрушен храм в честь звёзд, в свете луны нежился сгусток тьмы. Он был похож на змей, которых обычно видела Ночь, но глаза у него были красными, вместо чешуи — маленькие пластинки обсидиана, но гибкости своей змей не потерял. Он поднял голову, когда Ночь зашла внутрь, и вперился в неё холодным взглядом. Однако для Ночи он был обычной… рептилией. — Здравс-ствуй, — прошипел он, слегка склонив голову. — Здравствуй. — Что богиня забыла в собс-ственном храме? — Я древнее богов, — поправила Ночь. — Прошу-с прощения. — Окажи мне услугу. — Какую-с? — Нужно, чтобы ты вернул тьму. — Каким образом-с? — Ты должен убрать Солнце с неба. Змей поднялся чуть выше со своего места и заинтересованно зашипел. — С-солнце? Убрать-с? — Именно. — Но как это-с вернёт тьму? — Свет — всего лишь отсутствие тьмы. Исчезнет Солнце — на небосклоне будет царствовать вечная ночь. — Но я с-слишком мал для того, чтобы что-то с-сделать с С-солнцем. — У тебя будет, что нужно, — Ночь приподняла подбородок. — Ну так, ты согласен? — Как я могу отказать-с-с, — глухо ответил змей, склоняя голову и закрывая глаза. — Тогда мне нужно узнать твоё имя. — Боюс-сь, у меня его нет. — Вот как, — Ночь вскинула брови. — Так даже лучше. — Почему-с? — змей снова открыл глаза и посмотрел на неё. — Потому что вместе с именем я смогу дать тебе больше силы. Змей улыбнулся. — Великолепно, моя хоз-сяйка. Ночь вскинула руки, концентрируя тьму этого место вокруг ладоней, а потом направляя её к рептилии. — Тогда имя тебе Аджагар, змей тьмы. И он стал расти, вбирать в себя ещё больше темноты, и как будто даже звёзды и месяц стали более тусклыми. Аджагар сначала стал размером с колонну, затем — с храм, затем, разрушив его окончательно, вырос до размеров реки, а там и гора стала слишком мала по сравнению с ним. Когда змей стал настолько большим, что смог бы достать до Солнца, Ночь, ослабленная, была им доставлена в свой маленький мир. — Я выполню с-своё обещание-с, — прошипел напоследок Аджагар, отправившись в погоню. Когда Ночь смогла снова взяться за зеркало-месяц, то увидела битву. Аджагар почти разорвал цепи и вот-вот прокусил бы корабль, но рулевой отбивался и даже почти победил. Отогнал змея подальше, сковал Солнце сильнее и пустился бежать. Змей — за ним. Ночи снова казалось, что вечность — проклятье. Время шло, рулевой рос, а Аджагар всё никак не мог догнать корабль и Солнце. Но Ночь не отчаивалась на этот раз. Она убрала зеркало и закрыла глаза. Рано или поздно змей выполнит обещание. Рано или поздно её дети будут свободны. Чтобы не быть измученной ожиданием, Ночь бродила по своему маленькому миру. Озеро, посреди которого находилось её убежище, было гладким, словно ещё одно зеркало, и повторяло свет звёздного пути, который с недавних пор показывал в направлении разлома между землёй и небом. Как объясняла Луна, ныне звёзды указывают путь покинувшим тела душам и приводят их в так называемый подземный мир, которым теперь являлся дом Ночи. Они, светящиеся бледно-голубым, плыли по течению, проходили проверку стража-лодочника и потом какое-то время плавали в озере, не вызывая ряби. После этого они могли либо вернуться в мир живых в новом теле, либо стать цветами и звёздами: всё зависело от того, насколько честно они служили Ночи. У озера не было края ни с одной из сторон, кроме той, к которой притекала река. Берег, что был ближе к миру живых, покрывала тёмного цвета зелень, которая создавала похожий на джунгли пейзаж. Из этого перелеска пахло сыростью и пыльцой, звучал лёгкий плеск падающей воды и дрейфующей лодки. Ночи нравилось здесь, будто в концентрации её изначальной сути: спокойствие, умиротворение, защита и волшебство момента; здесь собирались самые счастливые воспоминания мёртвых. Лодка с отдельной комнатой на палубе. Слишком маленькая, чтобы туда мог забраться кто-либо кроме человека, но довольно уютная. На ней висели фонари со скоплением светящихся жуков внутри, которые мягко освещали ближайшие несколько шагов. Животные, что сюда попадали, становились медлительнее. Они переставали играть роль охотника и жертвы и больше не различали друг друга по наличию копыт и когтей — животные, как один, шли к озеру и, если не оставались спать по дороге, любовались истинно ночным небом, чистым и всеобъятным, а после спускались в озеро и превращались в многочисленные капли воды. Но именно сидя на берегу реки Ночь увидела её. Золотистую душу. Она скатилась с водопадом и задержалась буквально на мгновение, после чего, мигнув, пропала. Ночь удивилась. Никогда ещё души не были настолько яркими, настолько… живыми. Но душа появилась ещё раз. И ещё. Она никогда не заходила дальше одной точки и тем самым вызывала интерес: выходило, что живым душа будто не нужна, но к мёртвым пока присоединяться не желает. В последний раз душа не просто пропала, а вспыхнула, словно гаснущее пламя, и Ночь поняла, кто это. Очередной рулевой треклятого корабля. Но он смог добраться сюда. Он мог, словно Небо, Земля и Океан в своё время, путешествовать с помощью своей проекции. Значит, он гораздо ближе к своим предкам, чем любой из его старших братьев. Значит, надежда не просто есть, она почти что телесна. Ночь бросилась на свой островок, отыскала там узкую полосу луны-зеркала и направила в небо. На борту теперь находился ещё один человек. Он был бледен, глаза его необычайно темны, а волосы будто потеряли свой цвет, но он также был тощ, как и нынешний рулевой. Тем не менее танцующее пламя, казалось, симпатизировало ему. Оно прыгало вокруг него и вело себя так, будто он был частью их общего пламени. Оно приняло его лучше, чем всех остальных, и отгораживало от рулевого. Значит, мальчик пока что на смену старшему брату не пришёл. Что же, ждать Ночь умела. Она следила за тем, как мальчик путешествует сквозь части корабля в разные места и как танцующее пламя обеспокоенно следит за его неподвижным телом. Она следила за тем, как он растёт и набирается знаний, — это было видно по глазам каждый раз, как он их открывал, — как пытается говорить с пламенем и наконец встаёт за руль. Жалко только, что предыдущий рулевой не рассыпался пеплом сразу. Ночь продолжала ждать. И ожидание оправдалось. Спустя четыре сотни дней Ночь поняла, что корабль плывёт медленнее обычного. Новый рулевой теперь был один, а Аджагар всё ближе и ближе подбирался к Солнцу. У нового рулевого в глазах было всё больше решимости, и вот, когда змей уже приблизился на достаточное расстояние, мальчик резко развернул корабль. Солнце по инерции последовало за ним и наотмашь ударило Аджагара по морде. Тот взревел от боли, заставив землю содрогнуться и небо почти что упасть. Корабль вернулся на прежний курс и ускорился, но змей стал быстрее. Он, извиваясь, стремительно прыгнул на корабль сбоку и вцепился зубами в металлический корпус. Дерево палубы, которую он задел, треснуло. Металл не поддался, только остался помятым в том месте, где его пытались погнуть зубы Аджагара. Танцующее пламя сбилось в кучку, мальчик зацепился за ровный бок корабля. Аджагар зашипел, вцепился зубами в цепь и, дёрнув, со слишком громким звоном отделил её от крепежа и от Солнца. Она полетела вниз, а клубок звёзд радостно вспыхнул. Корабль накренился и встал по вертикали. Аджагар попытался съесть мальчика. Тот слишком резво и бездумно подтянулся, подпрыгнул, чтобы увернуться от клыков змея, и вместо того, чтобы пытаться что-либо делать с ним, спрыгнул за борт в перину из облака и сквозь него. Аджагар не обратил на это внимания. Он уставился на Солнце, потом на вторую цепь. Откусил её, а затем третью, четвёртую, пятую и шестую, последнюю. Но вместо того, чтобы отпустить Солнце, он разинул пасть и одним движением челюстей поглотил его, и над Землёй погас свет. Ночь застыла с улыбкой, которая должна была означать торжество. Но теперь она указывала только на шок и смятение. Это произошло слишком быстро. Вот был клубок звёзд, и вот его нет, а змей, обещавший её детей освободить, спокойно уползает. Ночь отказывалась в это верить. Видеть детей на привязи больно, но знать, что они стали ужином монстру, которого она создала, было больнее и стократ ужаснее. Ночь ринулась к переходу в мир живых. Он оказался настолько мал, что только тонкая полоса воды могла пробраться сквозь щель. Ночь ударила по проходу. Потом ещё и ещё, попыталась разъединить всеми силами, но только исцарапала себе пальцы и чуть не лишилась их. Это было нечестно. Это было несправедливо. Небо не отзывалось на мольбы встать, подвинуться или просто приподняться. Земля не просыпалась от сокрушительных ударов. А остальные ничего не могли сделать. И Ночь, в очередной раз почувствовавшая дыру в своей груди, осталась запертой в собственном мире, пока Солнце, связанное цепями сильнее, чем прежде, медленно блекло в желудке Аджагара.